Текст книги "Немые и проклятые"

Автор книги: Роберт Чарльз Уилсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 26 страниц)

9

Четверг, 25 июля 2002 года

По дороге в управление машину вел Фалькон. Феррера читала отчеты о вскрытии. Было время обеда, температура достигла сорока пяти градусов. На улицах не было ни души. Машины гнали жар по сверкающему шоссе. Когда приехали, он попросил Ферреру положить отчеты на стол Рамиреса и предупредил, что группа должна собраться снова в шесть вечера.

Жара отбила у Фалькона аппетит. Дома он съел миску гаспаччо, холодного овощного супа, который Энкарнасьон стряпала каждый день. Не получалось собраться с силами, жара заполнила весь дом. Он принес из машины фотографии Хименеса, чтобы еще раз их просмотреть. Поднялся наверх, разделся, принял душ и ввалился в прохладную спальню. Разум содрогался, высвобождая образы прошедшего дня. Фалькон окунулся в дрему и увидел во сне, как заходит в общественный туалет и для чего-то спускает воду. Хлынул омерзительный поток нечистот и начал переливаться через край. Фалькон оказался в западне, ему пришлось карабкаться на стены кабинки, только чтобы увидеть, что в соседних происходит то же самое. Он почувствовал, как накатила тошнота, и ощутил животную панику. Он проснулся, волосы слиплись от пота, а в голове непонятно почему застрял Пабло Ортега, пока Фалькон не вспомнил о проблемах актера с коллектором.

Было пять тридцать вечера. Стоя под душем, он так яростно намыливал волосы, будто стремился вымыть всю дрянь из головы. Фалькон никак не мог собраться с мыслями. Он проводил еще одно расследование – расследование тягостного сна. Да, прошлое других людей и его собственное трагически переплелись. И тут его сознание выкинуло странный фортель: он ощутил настоятельную потребность навестить в тюрьме Себастьяна, сына Пабло Ортеги. Эта не имеющая отношения к следствию, совершенно отдельная задача отчего-то успокоила Фалькона. Стало даже легче дышать.

Он отнес в кабинет фотографии Хименеса и отобрал снимки Пабло Ортеги. Вот улыбающийся Пабло разговаривает с двумя мужчинами. Одного из них заслоняли люди, расположившиеся на переднем плане, лицо другого было отчетливо видно, но Фалькон его не знал. Он взял снимки с собой, положил на пассажирское сиденье.

Рамирес печатал отчет о беседах с сотрудниками офиса Веги и мероприятиях по розыску Сергея. Фалькон рассказал ему про сделанные ими находки: паспорт на имя Эмилио Круса и ключ. Рамирес записал подробности.

– Напишу по электронной почте в Мадрид, в аргентинское посольство. Посмотрим, что они ответят, – пообещал Рамирес. – И еще направлю запрос в тот отдел муниципалитета, где Рафаэлю Веге выдали документы.

– Мы можем получить ответ до выходных?

– Июль, все в отпусках… Но попытаться можем.

– Есть новости о Сергее?

– Недели две назад его видели в баре на улице Альвар-Нуньес-Калеса-де-Вака с женщиной, не испанкой. Они говорили на одном языке. Женщина бывала там и раньше, бармен думает, что она из района Сан-Пабло. Еще он думает, что она проститутка. Мы получили полное описание, сейчас ее ищут Серрано и Баэна.

Фалькон слушал его, уставившись на фотографию, которую принес из машины. Позвонил Кальдерон и перенес встречу на следующее утро. Тогда Фалькон набрал номер старшего инспектора Альберто Монтеса из отдела по борьбе с преступлениями против несовершеннолетних и спросил, нельзя ли зайти для неформальной беседы. Когда он уходил, приехала Феррера. Фалькон попросил ее заняться номерами телефонов, с которых и на которые звонили из дома Веги и с мобильного Рафаэля, а затем присоединиться к Серрано и Баэне, искавшим женщину, с которой видели Сергея.

– А что с ключом, который мы нашли в доме Веги?

– Сейчас важнее Сергей. Нам нужен свидетель, – ответил Фалькон. – Займись ключом, если будет время. Начни с банков, вдруг это ключ от банковской ячейки?

По дороге к Монтесу он заглянул в лабораторию к Фелипе и Хорхе. Обсудил с ними результаты вскрытия. Криминалисты выглядели разочарованными: никаких улик найти не удалось. На подушке ни слюны, ни пота не оказалось. Единственная любопытная деталь связана с запиской.

– По словам адвоката, это явно почерк Веги, но нас заинтересовало, почему он назвал его «тщательным». Я рассмотрел записку под микроскопом, – сказал Фелипе. – Она скопирована.

– В каком смысле?

– Эта фраза была им написана раньше, на следующей странице остался след; затем он снова взял блокнот и обвел отпечаток… как будто хотел увидеть, что там написано.

– Но именно он написал это в первый раз? – уточнил Фалькон.

– Я излагаю факты, как они есть, – ответил Фелипе.

Альберто Монтесу было слегка за сорок. Избыточный вес, мешки под глазами и нос, распухший от злоупотребления спиртным. В конце прошедшего года он прошел обследование у психолога по поводу пьянства и как-то справился с проблемой. Теперь его ждала ранняя пенсия, и он, похоже, этого боялся. Монтес пятнадцать лет проработал в отделе по расследованию сексуальных преступлений, совершенных взрослыми в отношении малолетних детей. Накопил энциклопедические познания по именам и ужасающим фактам. Монтес сидел, отвернувшись от стола, смотрел в окно, курил и, вероятно, думал о будущей свободе. Он тянул воду из пластикового стаканчика маленькими глотками, как виски. Когда Фалькон подошел к столу, Монтес повернулся в кресле и снова наполнил стаканчик.

– Камни в почках, инспектор, – пояснил он. – Достают меня каждое лето. Врачи рекомендуют выпивать шесть литров воды в день. Чем могу помочь?

– Эдуардо Карвахаль. Помните его? – спросил Фалькон.

– Его имя выжжено в моем сердце. Этот парень должен был сделать меня знаменитым, – ответил Монтес. – Почему вы им заинтересовались?

– Я расследую смерти Рафаэля и Лусии Вега.

– Рафаэль Вега… строитель? – уточнил Монтес.

– Вы его знаете?

– В его павильон на ярмарке меня не приглашали, но я знаю, кто это, – усмехнулся Монтес. – Его убили?

– Это мы и пытаемся выяснить. Я просматривал его записную книжку и наткнулся на имя Карвахаля. А еще оно мелькало в деле, которое я расследовал в прошлом году, – он дружил с Раулем Хименесом. Тогда у меня не было времени с ним разобраться, и я решил попробовать сейчас, – сказал Фалькон. – Как он собирался сделать вас знаменитым?

– Сказал, что выдаст имена всех, кто когда-либо входил в его педофильский кружок… Пообещал мне самую удачную операцию за всю карьеру. Политики, актеры, юристы, советники, бизнесмены. Посулил золотой ключик, который вскроет высшее общество и покажет, что на самом деле это тухлое вонючее яйцо. И я ему поверил. Я действительно решил, что он выдаст информацию.

– Но он погиб в автокатастрофе раньше, чем раскололся.

– Съехал с трассы, – напомнил Монтес. – Глубокая ночь, в его крови обнаружили алкоголь, а дорога от Ронды до Сан-Педро-де-Алькантара изобилует коварными поворотами… Но мы никогда не узнаем правды.

– Что вы хотите сказать?

– Инспектор, дело это темное. Когда мне сообщили, его уже похоронили, а машина пошла под пресс и превратилась в кубик вот такой величины. – Монтес развел руки, изобразив в воздухе куб размером с компьютерный монитор.

– Но ведь кое-кого осудили?

Монтес поднял вверх четыре пухлых пальца с зажатой в них горящей сигаретой.

– А их нельзя было использовать для получения информации?

– Они знали только друг друга. Состояли в одной ячейке кружка, – сказал Монтес. – Эти люди осторожны. Ничем не отличаются от банды террористов или повстанцев каких-нибудь!

– Как вы вообще на них вышли?

– К своему стыду, вынужден признаться, с помощью ФБР, – вздохнул Монтес. – Мы даже кружок педофилов не можем своими силами расколоть.

– Так кружок был международным?

– Именно. Они догадались прибегнуть к услугам Интернета, – ответил Монтес. – ФБР устроило ловушку. Нашли в Айдахо пару, ведущую сайт с детской порнографией, и забрали сайт себе. Они собирали адреса посетителей – там были голубчики со всего мира! – и сообщали местным властям каждой страны. Приятно знать, что и у нас в Испании множество напуганных педофилов, но не думаю, что мы арестуем хоть одного из тех, кого знал Карвахаль. Уверен, все кончено.

– Почему?

– Карвахаль был ключевой фигурой. Сводником. Он знал их. Они знали его. Но не знали друг друга. Их ничего не связывает.

– Карвахаль пообещал всех сдать, чтобы получить свободу?

– Свободу! Нет, чтобы хоть немного скостить срок. Мы пошли на сделку с его адвокатом. Карвахаль должен был указать связи между разрозненными ячейками, а мы – провести разом несколько рейдов и всех забрать.

– Вы узнали, как он осуществлял… э-э… поставки?

– Мы не слишком многого добились, – сказал Монтес, качая головой. – Тогда все только начиналось. Торговлей людьми занималась русская мафия. Проституция их особенно привлекала, поскольку они могли контролировать поставки. Чтобы влезть в торговлю наркотиками, им приходилось отвоевывать территорию, ведь собственного героина или кокаина у них нет. А с проституцией проще – товара у них полно. Более того, они поняли, что это менее опасно и так же прибыльно. На прошлой неделе здесь была румынская девушка, которую продавали и покупали семь раз. Поверьте, инспектор, мы прошли полный виток и вернулись в эру работорговли.

– Расскажите, пожалуйста, поподробнее.

– В бывших Советах население огромное. Много людей образованных, квалифицированных: преподавателей, школьных учителей, строителей, государственных служащих, – но мало тех, кто способен прокормиться в постсоветскую эпоху. Они пытаются выжить на пятьдесят – семьдесят евро в месяц. У нас в Европе, особенно в Италии и в Испании, людей не хватает. Я читал отчеты: Испании требуется дополнительно четверть миллиона человек в год только для поддержания экономики страны и уплаты налогов, чтобы государству было из чего платить мне пенсию. Политику спроса и предложения понимают все и незамедлительно используют в своих интересах. Чтобы попасть в Европу, нужна виза. Я слышал, многие украинцы пересекают польскую границу и получают визы в посольствах Варшавы. Португалия выдает визы довольно свободно, испанскую визу в связи с марокканской проблемой получить гораздо сложнее, но можно без труда записаться в языковую школу или что-то в этом роде. Разумеется, понадобится помощь. И вот тут в дело вступает мафия. Они устроят вам поездку. Они добудут вам визу. Они обеспечат транспорт. Они возьмут с вас не меньше тысячи долларов… Вижу, инспектор, вы начинаете соображать, что к чему.

– Пятьдесят человек в автобусе, расходы – всего несколько тысяч, – произнес Фалькон. – Понятно, насколько это выгодно.

– Мафия получает минимум сорок пять тысяч долларов с одного автобуса, – сказал Монтес. – Но это еще не все: когда эти люди прибывают сюда, их достаточно только припугнуть – и можно заставить работать на себя. Прибывших разбирают мафиозные банды. Женщины и дети занимаются проституцией, а мужчины – каторжным трудом. Это происходит повсюду – Лондон, Париж, Берлин, Прага. В прошлом месяце мой друг на выходные уехал из Барселоны. На дороге в Росес стояли в ряд красивые девушки и махали, чтобы он остановился… И это были не туристки, путешествующие автостопом.

– А где работают мужчины?

– На заводах, в мастерских, на стройках, складах, шоферят – любая черная работа. Даже в теплицах до самой Уэльвы. Девушки там тоже работают. Лет пять назад, чтобы найти проститутку, надо было очень этого захотеть… ну, или свернуть случайно не на ту улицу. Районы красных фонарей были изолированы. Теперь, бывает, идешь в собственный гараж и натыкаешься на девицу, которая вышла «поработать». – Монтес прикурил следующую сигарету от окурка и продолжал с печалью в голосе: – Я уже не гожусь в ищейки и борцы за нравственность, стар стал. Этот мир меня подавляет… Вы говорили, есть еще вопрос, инспектор. Торопитесь, пока я не погряз в отчаянии и не выбросился прямо на стоянку.

Фалькон замялся, он видел, что человек измотан, чувствовал его неодолимую усталость и разочарование.

– Шучу, инспектор, – сказал Монтес. – Не беспокойтесь обо мне – я уже близок к финишу. А вот молодых ребят в расцвете карьеры нельзя не пожалеть. Их ждет долгий и трудный путь.

– Я хотел спросить про Себастьяна Ортегу, но это может подождать до следующего раза.

– Не стоит дожидаться следующего раза. Со мной все в порядке, инспектор. Мне просто нужен отпуск, – откликнулся Монтес. – Почему вас интересует Себастьян Ортега?

– Пабло Ортега – сосед Рафаэля Веги. Судебный следователь по этому делу – Эстебан Кальдерон.

– Вот как! Я бы не стал сводить этих двоих в одной комнате.

– Что там, собственно, произошло? Это дело кажется странным.

– Какую версию вы слышали?

– Я слышал, что он похитил мальчика, насиловал его несколько дней, а потом отпустил. И покорно ждал, пока за ним придет полиция.

– Именно это ему пришили в суде: похищение и сексуальное насилие, – поэтому Кальдерон и судебный исполнитель смогли упрятать его на двенадцать лет, – сказал Монтес. – Я не работал по этому делу, но все же… Обратите внимание: Себастьян Ортега не пытался бежать. Ничего не сказал о своем поступке. Так и не дал собственную версию происшедшего. В такой ситуации немудрено, что судейские дали волю воображению. Вопрос номер один: зачем он похитил мальчика? Вопрос номер два: зачем ему нужна была специальная комната для содержания пленника? Вопрос номер три: зачем он связал мальчика? Ответ на все эти вопросы в головах следователей и обвинителей сложился такой: Себастьян Ортега планировал и подготовил все, чтобы иметь возможность изнасиловать мальчика, когда захочется. Вот только… он этого не делал.

– Не делал чего?

– Он его не насиловал… вернее, тому не было никаких доказательств. Мальчик тоже сказал, что Себастьян Ортега ничего такого с ним не делал. Тогда, думаю, судья переговорил со следователями, а те – с родителями мальчика. В итоге записали видео – сам мальчик в суде не выступал, – и в записи заявление жертвы выглядело более убедительным или более неправдоподобным, смотря как подать.

– И какова же была цель похищения?

– Они знали друг друга. Жили в одном районе. Не решусь назвать их друзьями из-за разницы в возрасте, но они приятельствовали. Так что у Себастьяна Ортеги не было нужды похищать мальчика. Он пригласил его к себе в квартиру. Дальше начинаются странности. Себастьян держал мальчика в изолированной комнате, которую подготовил раньше, связал. На первой беседе мальчик сказал, что поведение Ортеги его напугало, но Ортега ребенка не обижал.

– Не понимаю, – сказал Фалькон. – Так что делал Себастьян?

– Читал ему детские книги. Пел песни… он, вероятно, был неплохим гитаристом. Готовил ему еду и разрешал пить сколько угодно кока-колы.

– Зачем же он его связал?

– Мальчик сказал, что должен идти домой, иначе отец рассердится.

– И так продолжалось несколько дней?

– Родители с ума сходили, разыскивая ребенка. Даже звонили Себастьяну, но тот сказал, что, к сожалению, не видел… Маноло его звали, кажется. Потом он просто сдался… Отпустил мальчика, сел на кровать и ждал расплаты.

– И как все это было представлено на суде?

– Очевидно, обвинение расставляло акценты несколько иначе, чем я. У них Себастьян получился более хищным и агрессивным.

– Какой вы делаете вывод?

– Думаю, Себастьян – молодой человек с проблемами, но в тюрьме ему не место. Он ошибся, но эта ошибка не стоит двенадцати лет.

– А что предприняли следователи вашего отдела?

– Подлинная история всем казалась слишком странной. Опытный человек, может, и сумел бы повернуть все так, чтобы вытащить на свет правду. А тогда было лето, в отделе осталось всего два следователя, слишком молодых, не уверенных в себе, что делало их податливыми. К тому же на них оказывал давление интерес прессы к этому делу, ведь Себастьян – сын Пабло Ортеги. Они не хотели показаться дураками. Их, как и Кальдерона, восхищал громкий приговор.

– Что вы думаете о роли Кальдерона в этом деле?

– Меня это не касается… официально, – сказал Монтес. – Но лично я думаю, что тщеславие взяло тогда верх над желанием установить истину. Он высоко взлетел после вашего дела. Интерес прессы был невероятным. Он молод, хорош собой, хорошая семья со всеми нужными связями и… ну…

– Что вы хотели сказать?

– Вспомнил о его женитьбе… Простите.

– То есть все уже знают?

– Мы знали раньше, чем он собрался сделать предложение.

– Так, по-вашему, Кальдерон догадывался о подлинных событиях в доме Себастьяна?

– Я не знаю, что варилось в его голове. Он много раз неофициально беседовал на эту тему со следователями моего отдела. Говорил, что история Себастьяна – абсурдная фантазия, вбитая в голову мальчика недобросовестным манипулятором. Суд не поверит ни одному слову. Он сказал, что мальчику лучше дать более понятный и менее двусмысленный отчет о том, что с ним случилось. Следователи поговорили с родителями, и мальчик сделал все, что ему сказали. Впрочем, это вам уже известно.

– А вы где были все это время?

– В больнице. Грыжу вырезали.

– Непохоже, что правосудие свершилось.

– Честно говоря, я уже упоминал, что Себастьян Ортега не опроверг ни один факт из записи беседы с мальчиком, показанной в суде. Он совсем не защищался. Можно было подать апелляцию, но, насколько мне известно, Себастьян Ортега от этого отказался. Такое впечатление, будто он там, где хочет быть.

– Вам не кажется, что ему нужна помощь психолога?

– Да, но и ее он не примет. Я повторяю: он отказывается разговаривать. Совсем. Сел в одиночную камеру и свел общение к абсолютному минимуму.

Фалькон поднялся, собираясь уходить.

– Скажите, вы узнаете кого-нибудь на этой фотографии? – спросил он и положил на стол Монтеса снимок Ортеги.

– Бог мой, вот он, hijodeputa![15]15
  Сукин сын (исп.).


[Закрыть] Это Эдуардо Карвахаль. И, если я не ошибаюсь, говорит он с Пабло Ортегой и с кем-то еще, но лица не видно! – воскликнул Монтес. – Уберите его с глаз моих, инспектор, если не хотите видеть, как плачет взрослый человек.

– Спасибо, – сказал Фалькон, забирая фотографию.

Они обменялись рукопожатием, и он пошел к выходу.

– Кстати, кем по профессии был Эдуардо Карвахаль? – спросил он, взявшись за ручку двери.

– Консультантом по недвижимости, – ответил Монтес. Выражение его лица заметно помрачнело. – Работал на Рауля Хименеса здесь, в Севилье, до конца семидесятых – начала восьмидесятых. Он был из состоятельной семьи, владевшей большим участком земли в Марбелье. Уйдя от Рауля Хименеса, он эту землю застроил и распродал. Завязал знакомства. Знал всех нужных людей. Начал искать участки земли для туристических компаний под строительство отелей. В мэрии все ели с его ладони, так что разрешения на строительство и лицензии получать ничего не стоило. У него были связи в финансовых кругах.

– Значит, вы всерьез поверили великому обещанию Карвахаля?

– Полностью.

Фалькон кивнул, открыл дверь.

– Еще о деле Ортеги, – вдруг произнес Монтес. – Я вовсе не виню своих людей. Это не значит, что я с ними не поговорил о том, как вести себя в следующий раз, но необходима твердость, чтобы перечить такому сиятельному юристу, как судебный следователь Кальдерон.

– Кроме того, это его работа – подготовить дело, которое даст прокурору больше шансов в суде, – сказал Фалькон. – Суду нужно было принимать весьма сложное решение, а следователь Кальдерон – очень компетентный человек.

– Он вам нравится, инспектор! – удивился Монтес. – Никогда бы не подумал.

– Я лишь один раз с ним работал… по делу Рауля Хименеса. Он провел его отлично. Очень меня поддерживал, когда я был не в состоянии вести расследование.

– Успех меняет человека, – сказал Монтес. – Одним предназначено дотянуться до самых его вершин. Другие, вроде меня, достигли своей планки и должны смириться или свихнуться. Кальдерону нет еще и сорока, но он уже добился того, чего некоторым юристам не достичь и к концу карьеры. Очень трудно остановить себя в этом стремлении… к еще большим высотам. Иногда приходится немного подтолкнуть происходящее, чтобы великолепное сияние звезды не поблекло. Амбиции затуманивают рассудок и заставляют совершать ошибки. Падение таких людей бывает быстрым и трагичным. Знаете почему, инспектор?

– Людям нравится видеть их сломленными, – предположил Фалькон.

– Думаю, сейчас множество людей замерло в ожидании, – сказал Монтес.

10

Четверг, 25 июля 2002 года

Спускаясь по лестнице, Фалькон задержался и прихватил дело Себастьяна Ортеги, чтобы ознакомиться с ним дома. В офисе Рамирес все еще набивал отчет крупными настырными указательными пальцами. Кристина Феррера поговорила со служащей телефонной компании и выяснила, что последний звонок в дом Веги был от Консуэло Хименес около одиннадцати вечера. Она допечатала отчет и ушла. Фалькон уселся напротив Рамиреса, который таращился в монитор, словно критик, вставляющий в рецензию изысканно-беспощадные замечания.

– Что новенького по делу Веги?

– Он нанимал русских и украинских рабочих, – откликнулся Рамирес. – Некоторых легально, как Сергея, некоторых – нет.

– Ничего себе! Как вы узнали про нелегальных рабочих?

– Они сегодня не вышли на работу. Тем, кто вышел, велели уйти, и две стройки остались с неукомплектованными бригадами.

– А что в его офисе?

– Васкес не позволил нам рыться там без ордера, но был довольно услужлив, когда дело касалось Сергея.

– Это он сказал про рабочих?

– Рабочие не его забота. Он же не управляющий «Вега Конструксьонс». Просто адвокат, даже не член правления компании. Однако сейчас, после смерти Веги, держится как начальник.

– Вы видели бухгалтера, сеньора Дорадо?

– Золотой мальчик. Да, мы его видели. Он объяснил нам, чем компания занималась, и показал отчетность.

– Он объяснил, как в расчетах учитывают нелегальных рабочих?

– На этом этапе мы не вдаемся в детали. Разговаривали о структуре в целом, выясняли платежеспособность компании, есть ли финансовые бомбы замедленного действия, нет ли какого-нибудь опасного пункта о неустойке по проекту, на который уходит прибыль.

– Опиши структуру компании.

– «Вега Конструксьонс» – холдинг, объединяющий группы отдельных проектов. Каждый проект – компания с собственным правлением, в которое входят представитель «Вега Конструксьонс», кто-то из инвесторов и представители финансовых структур, обеспечивающих поддержку. Думаю, затем, чтобы провал одного проекта не погубил всю компанию, – объяснил Рамирес. – Как бы то ни было, последние три года холдинг приносил приличную прибыль, и не похоже, чтобы имелись проблемы с каким-то из текущих проектов. Никакой катастрофы не ожидалось. Если его смерть и связана с деловыми неприятностями, то, скорее всего, в них замешан кто-то из партнеров.

– Имена партнеров выяснил?

– Еще нет, – сказал Рамирес. – Что было в институте?

– Взгляни на отчеты, когда закончишь. Ничего существенного, чтобы удалось убедить Кальдерона начать расследование по делу об убийстве. Нам предстоит серьезно поработать, чтобы выяснить, не было ли чего-то похожего на мотив у трех ближайших соседей Веги. Им всем были выгодны отношения с ним, и все они, как и следовало ожидать, прошлой ночью мирно спали дома. Поэтому мы должны найти Сергея. Он был ближе всех к месту преступления. Если кто и видел нечто подозрительное, так только он.

– Я еще не рассмотрел как следует этот паспорт, но абсолютно безгрешный человек не держит в холодильнике фальшивых документов, – сказал Рамирес. – Ты уже столкнулся с людьми на машине с крадеными номерами, маячившей у парадной двери, а в «Вега Конструксьонс» ощутимо пахнет русскими. И мы знаем, что в этом деле что-то не так. Мы каждый день выясняем подробности. В конце концов одна из них окажется мотивом.

– Я должен идти, – сказал Фалькон, глядя на часы.

– О да, сегодня вечер психиатра. Может быть, и мне придется к ней походить, – сообщил Рамирес, грустно улыбаясь и постукивая себя по виску. – Поможет привести башку в порядок.

– Новости о дочери есть?

– Не будет, пока не закончатся анализы.

Фалькон поехал домой. Ему нужно было снова принять душ и расслабиться перед встречей с Алисией Агуадо. Войдя в дом, он ощутил ту же тревогу, что и прошлым вечером. Понял, что снова прислушивается.

Фалькон бросил дело Ортеги в кабинете и пошел наверх, принял душ, надел джинсы и черную футболку. Он спустился в кухню и выпил воды. Прошел в кабинет и лег в шезлонг. Он делал дыхательную гимнастику и начал уже успокаиваться, как вдруг замер, заметив над столом, на доске для заметок, нечто чужеродное, чего раньше не замечал. Фалькон медленно поднялся, как будто важно было не выдать себя. Пригнувшись, подошел к столу и увидел на доске фотографию Инес. Она была приколота булавкой с красной пластмассовой головкой. Булавка пронзила Инес горло.

В половине десятого вечера Фалькон сидел в мягком кресле в кабинете Алисии Агуадо. Алисия положила пальцы на его запястье. Она полностью потеряла зрение из-за болезни, начавшейся еще в детстве, и полагалась только на осязание, на свое поразительное умение определять состояние пациента по его пульсу.

– Ты устал, – заметила она.

– Заканчивается второй день нового расследования, – объяснил он. – Две смерти и серьезная эмоциональная встряска.

– Ты снова встревожен.

– Во время сиесты мне опять снился отвратительный сон, – пожаловался Фалькон. – Они всегда приходят днем.

– О снах мы уже беседовали, – сказала она. – Так что тебя тревожит?

– На этот раз гадкий сон был другим. Я проснулся с четкой идеей и с ощущением цели.

Он рассказал о деле Себастьяна Ортеги и то, что было ему известно, прежде чем он увидел сон, и то, что потом узнал от Монтеса.

– Судебные ошибки случаются часто?

– Речь не об ошибке! – защищаясь, ответил Фалькон. – Если улики неубедительны, а вина преступника очевидна, тогда с помощью нюансов и акцентов полиция и обвинение обеспечивают «верный» приговор.

– Но здесь не тот случай, так? – уточнила Агуадо. – Жертву вынудили дать не вполне справедливое описание случившегося.

– Приговор суда не подвергался сомнению. Они хотели обеспечить максимальный срок, но… не хочу вдаваться в детали и переходить на личности, – сказал Фалькон. – Главное, что я и не вспоминал об этом случае, пока не увидел сон, и все же проснулся, четко понимая, что хочу помочь этому юноше, которого со мной ничто не связывает.

– Это хорошо, – сказала Агуадо.

– Я тоже так считаю. Депрессия отвратительна тем, что ты не можешь думать ни о чем, кроме самого себя. Я рад отделаться от самосозерцания.

– Почему ты начал вспоминать о деле Себастьяна Ортеги?

– Здесь несколько интересных завязок. Первое: Пабло Ортега дружил с Франсиско Фальконом. Мы даже встречались раньше, когда мне было восемнадцать, но я его не помню. Как и Франсиско, это личность харизматическая, способная на немыслимые перепады эмоций. Второе: мне удалось поймать Ортегу не то чтобы на лжи, но на явном передергивании фактов. Он страшно зол, раздражен, и где правда, а где актерская игра – кто знает? Возможно, он утаивает что-то сам от себя. Третье: один из соседей Пабло заявил, что считает его либо гомосексуальным, либо асексуальным типом.

– Боже… мы говорим об актере Пабло Ортеге?

– Да, но не бросайся звонить в «Севильский вестник», – ответил Фалькон. – Он не переживет, если это всплывет.

– Можно заметить аналогию с твоей историей, – сказала она.

– Вероятно, я подсознательно отождествил себя с Себастьяном, вот и хочу ему помочь.

– И почему же?

– Потому что хочу помочь самому себе.

– Это хорошо, Хавьер, – обрадовалась Агуадо. – Но давай вернемся к Пабло Ортеге…

– Предположение о его гомосексуальности – чепуха, нет доказательств. Личное мнение свидетеля.

– Меня не это интересует, – сказала она. – Почему Пабло Ортега так злился?

– Он зол на следователя Кальдерона…

– Так это он работал с делом Себастьяна Ортеги?

– Ты меня расколола.

– Помню, ты говорил, когда расследовали убийство Хименеса, что Кальдерон тебе нравится. И что он был одним из немногих, на кого ты смотрел как на возможного друга, приехав сюда из Барселоны.

– Это было до того, как я узнал, что он встречается с Инес.

Пальцы Алисии дрогнули на его пульсе, когда он произнес это имя.

– Ты что-то узнал об Инес?

– Вчера он сказал, что они скоро собираются пожениться, – ответил Фалькон. – Я чуть не позвонил тебе.

– Мы закончили с Инес.

– Я думал, что закончили.

– Ты ожидал, что они поженятся, – напомнила Алисия Агуадо. – И сказал, что принимаешь это.

– Саму идею – да, пожалуй.

– А в реальности все иначе?

– Я удивился тому, какую боль я ощутил, услышав эту новость.

– Ты с ней свыкнешься.

– Поэтому я и не позвонил, – пробормотал Фалькон. – Но сегодня вечером, перед тем как пойти к тебе, я обнаружил ее фотографию на доске для заметок – с булавкой, воткнутой в горло.

Напряженная тишина. Фалькону казалось, он чувствует дрожь Алисии.

– Ты ее приколол? – спросила она.

– Это меня и тревожит, – ответил он. – Я не знаю.

– Считаешь, ты мог сделать это бессознательно?

– Я даже не знаю эту фотографию.

– А другие снимки?

– На прошлой неделе я купил цифровую камеру. До вчерашнего дня на службе было затишье, я ходил по улицам, снимал, осваивался с техникой, а затем сгружал все в компьютер. Одни кадры стирал, другие распечатывал, кое-что выбрасывал. В общем, валял дурака. Так что… трудно сказать наверняка. Может быть, я снял ее, сам того не понимая. Мы живем недалеко друг от друга. Я случайно встречаю ее на улице, как водится в Севилье.

– Как иначе фотография могла попасть на доску?

– Не знаю. Вчера вечером я здорово напился и отключился…

– Не стоит так волноваться из-за этого.

– Ну и как по-твоему, что это значит? – спросил Фалькон. – Мне не нравится мысль, что мое сознание действует отдельно от меня. У меня есть печальный пример – одна из жертв в моем нынешнем деле.

Фалькон рассказал про странную записку Веги, скопированную его же собственной рукой.

– Если проводить аналогии, то происшествие с фотографией показывает, что, прикалывая Инес к доске за горло, ты освобождаешься от ее власти, считаешь, что она в прошлом.

– Это одна из трактовок, – не согласился Фалькон. – Могут быть другие, помрачнее.

– Не зацикливайся на этом. Ты продвигаешься. Не сбавляй скорость.

– Хорошо. Поговорим о чем-нибудь еще. Себастьян Ортега. Что ты как психолог думаешь о его поведении? Почему он сделал то, что сделал?

– Чтобы строить предположения, мне надо знать больше о нем и о деле.

– Моя версия – он пытался воплотить идеал, – сказал Фалькон. – Мечтал, чтобы отец вел себя с ним так, как он пытался вести себя с мальчиком.

– Пока я отказываюсь комментировать ситуацию.

– Я не прошу серьезного профессионального отзыва.

– А я не даю любительских.

– Ладно, тогда что мы обсудим, если не Инес?

– Расскажи мне побольше про следователя Кальдерона.

– Я уж и не знаю, что думаю о нем. Я растерян. Сначала меня привлекали в нем ум и отзывчивость. Затем я узнал про его отношения с Инес. Их я не мог бы с ним обсуждать. Теперь они женятся. Я видел, как его звезда неуклонно восходит, но после слышал от других, что путь ему прокладывает тщеславие…