Текст книги "Кровь слепа"

Автор книги: Роберт Чарльз Уилсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 26 страниц)

28

Отель «Приморский», Марбелья, среда, 20 сентября 2006 года, час ночи

Лежа на спине и подперев шею подушкой на твердой роскошной кровати, Якоб Диури прижимал к уху телефонную трубку, говоря со своей шестнадцатилетней дочерью Лейлой. Они с ней всегда так хорошо понимали друг друга. Она любила его простым и ясным чувством, каким дочери любят заботливых и ласковых отцов. С матерью ее отношения были не столь безоблачны, чему причиной был, возможно, возраст Лейлы, отцу же она доставляла одну только радость, всегда умея его развеселить. И сейчас Якоб смеялся, хотя из уголков его глаз и сочились слезы. Слезы текли по щекам, попадали в уши.

Он уже побеседовал с находившимся в Лондоне Абдуллой, который говорил с ним нехотя и раздраженно: в кои-то веки его рвали на части девушки, а тут стой на холоде возле клуба и слушай рассуждения отца насчет дел, которые вполне можно обсудить и позже, в Рабате, но он подчинялся и разговора не прерывал.

Якоб испытал сожаление, и не потому, что хотел бы поговорить с сыном иначе, а потому, что понимал: Абдулле предстоит вечно помнить свое раздражение от этого разговора с отцом.

Лейла пожелала ему спокойной ночи и передала телефон матери.

– Что случилось? – спросила Юсра. – Ты же никогда не звонишь домой, когда уезжаешь по делам, к тому же в четверг ты возвращаешься!

– Я знаю. Просто соскучился по всем вам. Знаешь, как это бывает. Такая круговерть. Мадрид. Потом сразу же Лондон. Не успел опомниться – Марбелья. Захотелось услышать ваши голоса. Просто поболтать. Как там без меня?

– Тихо. Мустафа вчера вечером уехал. Возвратился в Фес. Ему удалось провезти партию ковров в обход таможни в Касабланке, и в конце недели он едет в Германию. Так что в доме только мы с Лейлой.

Они поговорили – обо всем и ни о чем. Он слышал, как она ходит по личной своей гостиной, обставленной по ее вкусу, комнате, где она обычно принимала своих подруг.

– А за окнами что? – спросил он.

– За окнами темно, Якоб. Ведь сейчас одиннадцать.

– Но как там? Тепло?

– Я думаю, примерно так же, как и в Марбелье.

– Выйди на минутку и скажи мне, как там.

– Ты сегодня какой-то странный, – сказала она, выходя через балконную дверь на террасу. – Тепло. Градусов двадцать шесть, наверное.

– А чем пахнет?

– Сад недавно полили. Пахнет землей и очень сильно – лавандой, которую ты посадил прошлым летом, – сказала она. – Якоб?

– Да?

– Ты правда в порядке? Как ты себя чувствуешь?

– Все хорошо, – отвечал он. – Все в полном порядке. Я рад, что поговорил с тобой. А теперь я лучше лягу. Завтра предстоит трудный день. Очень трудный. Вернее, не завтра – сегодня. У нас же на два часа больше, так что это уже сегодня. До свидания, Юсра. Поцелуй за меня Лейлу и… береги себя.

– Утром все у тебя наладится, – сказала она, но сказала в пустоту, так как он уже отсоединился. Она вернулась в дом и, прежде чем закрыть двери, в последний раз вдохнула напоенный лавандой ночной воздух.

Якоб спустил ноги с кровати и, сидя на краю, закрыл лицо руками. Слезы струились по его ладоням, и он вытирал их о голые колени. Потом сделал глубокий вдох, постаравшись вернуть себе самообладание. Надел черные джинсы-стретч, черную с длинными рукавами футболку, черные носки И черные кроссовки. Накинул на плечи черный свитер.

Он закурил и поглядел на часы: 1.12. Выключил лампу на тумбочке и посидел в темноте, чтобы привыкли глаза. Положив сигарету в пепельницу, подошел к окну, выбрался на балкон и поглядел оттуда вниз на улицу. Машина, стоявшая там уже несколько дней, была на месте, шофер не спал. Пожав плечами, Якоб вернулся в номер и пошарил в карманах. Ничего, кроме одной-единственной фотографии. Из бокового отделения чемодана он вытащил связку из четырех ключей. Огляделся, зная, что больше ему ничего не понадобится. В последний раз затянулся сигаретой и, раздавив ее, вышел из номера. Закрыв дверь, он почувствовал невероятное облегчение. Коридор был пуст. Он спустился по лестнице вниз на первый этаж. Пройдя по этажу, вышел и тут же вошел в дверь с табличкой «Для служебного пользования». Все было тихо. Он миновал прачечную и, спустившись еще по нескольким ступенькам, очутился в кухонном отсеке. Слышны были голоса. Служащие убирали все после ужина. Он выждал, прислушиваясь к голосам, затем шагнул в коридор и, пригнувшись, чтобы не быть видимым в дверные глазки, нырнул в темноту и вонь от мусорных баков. Вскарабкавшись на ближайший к стене бак, он заглянул за стену.

Здесь возникала одна сложность. Вернувшись после своего свидания с Фальконом в Осуне, он узнал, что НРЦ патрулирует отель не только со стороны улицы и фасада, но и со стороны черного хода. Машина стояла почти напротив задней двери.

Ему надо было перебраться через торцовую стену, а это означало прыжок в два с половиной метра.

Он прыгнул, но неудачно – стукнулся, поцарапал подбородок, но не упал; удержался, цепляясь за стену обеими руками и пыхтя от натуги. Подтянув ногу, он лег плашмя на верх стены; отдуваясь, поглядел вниз. Пусто. Силы оставили его, руки дрожали, он тяжело плюхнулся вниз, в узкий проулок, нога подвернулась, и он, прихрамывая, доскакал до угла. Выглянул, проверяя машину, – шофер был один и сидел неподвижно, привалившись к стеклу. Якоб посмотрел направо, налево. Никого. Пригибаясь к земле, он побежал вдоль ряда машин. Заметив просвет, втиснулся туда и, прячась, выждал там, массируя лодыжку. По подбородку текла кровь. Из-за угла выехала машина. Лучи от ее фар шарили по мостовой. Когда машина проехала, он, по-прежнему пригибаясь, быстро шмыгнул через улицу в узкий переулок напротив. По нему он, скача на одной ноге, выбрался на параллельную улицу.

У уличного фонаря на замке стояла «веспа» со шлемом. Действуя одним из четырех ключей, он отпер замок и размотал цепь, крепившую мотоцикл к столбу. Вторым ключом он завел «веспу». Рукой он обтер шлем и надел его. Шлем был липким от набрильянтиненных волос парня, оставившего мотоцикл у столба.

Движение было не интенсивным. Он ехал на запад, направляясь к небольшой бухточке, отделенной от моря и мелководной. Миновав Эстепону, он свернул к берегу. «Веспу» и шлем он спрятал у обочины и, хромая, прошел две сотни метров к воде, к месту, где его ждала лодка. Свет падал лишь сверху, оттуда, где над дорогой расположились высотные корпуса туристического комплекса.

Отказать в своеобразном юморе руководству МИБГ было бы трудно. Моторная лодка, которую они приобрели для его миссии, называлась «Убийца-35». Синяя тридцатитрехфутовая посудина, снабженная двумя моторами в 425 лошадиных сил, могла развивать скорость до 70 узлов. Гладкий корпус ее поблескивал, слегка покачиваясь на волнах возле деревянного причала, к которому она была пришвартована.

Сдернув брезент с кормовой части лодки, он влез в кокпит, вставил третий и четвертый ключи в панель зажигания справа, но мотор не включился. Скинув свитер на пассажирское сиденье, он открыл люк, ведущий в выпотрошенную каюту с поперечной переборкой. На ощупь он пробрался к боковой стенке, откинул край коврового покрытия и, ощупав дерево, отыскал металлическое кольцо, дернув за которое вынул деревянную тридцатисантиметровую панель. Внутри был фонарик, который он зажег и сунул в рот. Фонарик осветил кровь на его руках из ссадины на подбородке. Потом он извлек компас и мобильник, который тут же включил, а также бинокль. Обнажился щиток с двумя отходящими от него медными проводами. За ними находились пять ржавых канистр с горючим, притороченных ремнями к переборке, два пятилитровых анкерка с водой и пластиковая коробка с едой.

Телефон был включен. Одно сообщение. Он открыл его, кивнул и бросил телефон в тайник. Ощупал щиколотку – она опухла и была мягкой, как перезрелый плод манго.

Выбравшись наружу, он свернул брезент и, бросив его в каюту, проверил кормовой рундук, где обнаружил дополнительные канистры с горючим. Потом открыл машинное отделение. Встав перед штурвалом, он осмотрел приборы, рычаги и кнопки. В середине приборной доски был помещен спутниковый навигатор, который он не должен был включать, пока находился в испанских территориальных водах. Он включил аккумулятор, дав ему пять минут на разогрев, проверил рычаги переключения – в нейтральном ли положении находятся и опущены ли дроссели. Проверив предохранитель, одним щелчком по часовой стрелке включил зажигание. Мигнули лампочки-индикаторы, и гуданула сирена тревоги. Он нажал на рычаг газа и тут же отпустил его. Мотор заработал с шумом, который в тихой бухте казался оглушительным.

Счетчик давления показывал, что уровень воды в машине достаточный, и он заглянул за борт, где находились выхлопные трубы. Когда моторы прогрелись, он проверил днище и машинные отсеки, удостоверился, что нет ни протечек, ни посторонних шумов. Закрыв машинные люки, он чуть приподнял дроссели. Порядок. Теперь переключатели. Отдал швартовы и оттолкнулся от причала. Он направил лодку прямо по курсу и на очень малой скорости вышел в открытое море при совершенном, как и в закрытой бухте, штиле.

Было нежарко, но он обливался потом, несмотря даже на легкий ветерок. Первая часть задачи представляла некоторые трудности. Он плыл без навигатора, а ночь была безлунной. В территориальных водах приходилось двигаться на свой страх и риск. Стрелка компаса освещалась нажатием кнопки, и время от времени он проверял курс по компасу. Кое-где на воде светились огоньки – это были рыбацкие шхуны, которых ему следовало избегать. Сам он плыл, не зажигая огней, потихоньку удаляясь от берега. Вскоре обозначилось побережье Коста-дель-Соль, к западу от него маячили огни Эстепоны.

Две мили с небольшим от берега он плыл больше часа и лишь потом прибавил скорость, почувствовав, как нетерпеливо встрепенулись под ним двигатели. Он всматривался в темноту вокруг, опасаясь рыбачьих лодок, проверял курс, то и дело оборачиваясь назад, где на востоке светили огни Фуэнхиролы, Торремолиноса и Малаги.

Теперь ему грозила опасность иного рода – не со стороны береговой охраны, а оттого, что путь его пролегал по пересечению очень оживленных морских путей. Колоссальные танкеры, чьи корпуса вздымаются на сорок-пятьдесят метров над водой, следующие из Атлантики, или же массивные баржи со сжиженным газом, плывущие из Алжира в Синиш на португальском побережье, могли раздавить его, даже не заметив. Он слушал тишину и смотрел во все глаза.

Пройдя шестнадцать миль, он включил спутниковый навигатор, чтобы определить свое местонахождение. Выходило, что движется он в двадцати четырех милях юго-восточнее Эстепоны и на таком же расстоянии к северо-востоку от Монте-Ачо, неподалеку от Сеуты, испанского анклава на северо-востоке Марокко. Он оказался восточнее, чем предполагал, так как его относило сильным течением. До места предполагаемого рандеву ему предстояло пройти более тридцати миль, в то время как через два с половиной часа должно было взойти солнце.

Теперь, когда береговая линия совершенно скрылась из глаз, он должен был целиком полагаться на навигационные инструменты. Он забрал несколько галсов на юго-запад и, внимательно следя за приборами, неприятно удивился, обнаружив, что количество горючего уменьшилось на четверть. Ему говорили, что вместимость бака 600 литров, а дополнительные канистры, прикрепленные к переборке и в кормовой части – это лишь запас на случай каких-либо непредвиденных обстоятельств. Пока он ломал голову над этой новой проблемой, из темноты возникла какая-то гора черного металла, и он услышал ритмическое пыхтение мощных двигателей. Он резко крутанул штурвал вправо и, открыв дроссели, проскочил в полукабельтове от махины сухогруза. Дрожа, откинулся назад, отдуваясь и приходя в себя. Нет, такие ситуации не для него! Какой из него моряк, он даже в морских терминах и то не разбирался. Что такое, например, крепежная утка? Понемногу он успокоился, и тогда мучительно захотелось курить. Лодыжку дергало. Его вновь охватила паника – кружилась голова, тошнило. Дорого бы он дал, чтобы не находиться сейчас посреди океана на утлом суденышке, теснимом со всех сторон этими плавучими небоскребами. Лодка кренилась и качалась на невидимых волнах, поднятых движением встречного судна. Спокойно. Дыши ровнее. Следи за приборами. Выправи курс и плыви куда плыл.

С увеличением скорости он стал вздрагивать от каждого нового звука, от каждого доносившегося из темноты шороха. Нервы его кипели, как взбаламученная вода за кормой. Сжимая руль, он заставлял себя думать лишь о сиюминутных необходимых действиях. Он не спускал глаз со счетчика горючего. Осталось менее трех четвертей. При скорости 100 километров в час двигатели расходовали 150 литров за час работы. При этом лодка за час вряд ли покрывала и пятьдесят километров. Откуда же взялась цифра 150? Он взглянул на часы. Плывет он немногим более двух часов. Возможно, такой расход горючего нормален. Ладно, забудем. Не надо на этом зацикливаться. Он проверил курс, поднял дроссели. Лодка встрепенулась. Тьма расступалась перед ним. Явилось страшное видение: он дрейфует на лодке с заглохшим мотором, а на него движется танкер. Грудную клетку сотрясла дрожь. Надо было нацепить никотиновый пластырь – шесть часов без курева, такого он что-то не припомнит.

Не глядеть на счетчик горючего. Счетчик застыл на половинной отметке. Он постучал по нему костяшками пальцев. Вот в чем загвоздка – триста пятьдесят литров за три часа, и это при его скорости. Он опустил дроссели, передвинул рычаг, выключил двигатели и аккумулятор. Тишина. Волны плескались о борта покачивающейся на воде лодки. Встав на четвереньки, он принюхался. Зажав в зубах фонарик, открыл машинные люки и потянул носом воздух. Неужели он всерьез намеревается ликвидировать протечку? Он же даже не знает, есть ли в лодке необходимые инструменты. Он обнюхивал днище, пока не перестал вообще чувствовать запахи. Как заправлять лодку горючим посреди океана, его не обучили. Он закрыл вентили, захлопнул машинные люки. Нашел в кормовом рундуке воронку. Достал канистру, установил ее. Потом опомнился. Чем он занимается? Какой в этом толк? Вылить горючее в океан? Он посмотрел на часы. Еще полно времени. Лодка качалась на волнах, вздымаясь и вновь опускаясь. Нет, надо это сделать. Он вставил воронку, приладил шланг к канистре и начал заполнять бак, тревожно озираясь вокруг, не движется ли к нему стена из металла. Вслушиваясь в звуки, пытаясь различить за журчанием бензина далекий шум двигателя. Никогда еще он не чувствовал себя таким беззащитным. Горючее заполняло бак, а он думал о том, что это наглядное выражение всего, что пережил он за последние три месяца. Какие-то мощные силы ополчились на него, готовые бестрепетно и хладнокровно его сокрушить, в то время как он их не видел и не замечал, живя в своем крохотном мирке, отчаянно цепляясь за человеческое в себе и за то, что позволяло ему оставаться человеком. Он сменил канистры. Лодку подбросило на крупной волне, и на ногу ему брызнуло горючее. Черт, это опасно. Он стал действовать осмотрительнее. Опорожнил в бак вторую канистру. Вот так, хорошо. Теперь он, по крайней мере, узнает, изменилась ли отметка на счетчике. Он снял мокрые брюки и выбросил их за борт. Потом облил лодку водой из шланга, надеясь, что бензиновые пары сами выветрятся из кокпита на океанском ветру. Вымыл руки. С бьющимся сердцем включил аккумулятор. Не вспыхнуло.

Выждал, огляделся. Преодолевая страх, включил моторы. Глухо. Черт. Значит, он и вправду вылил горючее в океан! Подожди. Успокойся. Поверни клапаны у бака.

Машина заработала. Фонарик все еще бил ему в глаза, и в туманном свете он не мог разглядеть отметку на счетчике. Он погасил фонарик, взглянул на счетчик. Кажется, поползло вверх? Проверил курс по навигатору. Его опять отнесло – слишком сильное течение. Заполнение бака дорого обошлось ему: он отклонился от курса чуть ли не на полторы мили. Вылить еще две канистры? Он опять прислушался, вгляделся в неровную тьму, в которой теперь наметилось как бы встречное движение. Как мог он дать себя уговорить, зачем согласился на этот безумный план?

Он выключил зажигание. Опять взялся за канистры, опять зажал зубами фонарик. Куда подевалась воронка? Она же оставалась в баке. Наверное, смыло в воду. Он шарил глазами по борту лодки и вдруг заметил надпись: «Главный бак» и «Дополнительный бак». Он чуть не прослезился, с благодарностью вспомнив свои уроки мореходства. Наклонившись к кормовой банке, он перевел поток горючего из главного бака в дополнительный.

И тут справа послышалось тарахтенье двигателя. Он чуть не подавился фонариком, пока не разглядел проходившее от него в четырехстах метрах контейнерное судно. Как позавидовал он этим мужчинам, стоявшим высоко на освещенном зеленым светом мостике, курившим и попивавшим кофе, пока судно их вел радар! Он опять метнулся к навигатору. Он быстро шел на юго-запад.

Он включил моторы, выправил курс, открыл дроссели. Взял направление на Гибралтар и взглянул на часы. Скоро рассветет. Как же он устал от этой непроглядной тьмы, в которой притаились грозные стальные чудовища!

Течение здесь, должно быть, особенно сильное. Говорят, именно оно губит суденышки иммигрантов из Африки. Однажды он сам видел трупы, выброшенные на берег возле Тарифы Гвардейцы шарахались от них, зажимая носы. Он сжал руками лоб, прогоняя дурные мысли. Течение. Придется на полторы мили перемахнуть цель, а там вернуться на исходную позицию.

Он попытался собраться с мыслями, обуздать царившее в мозгу смятение. Рассветет, и все наладится. Он оглянулся, не забрезжил ли свет. Все еще полная чернота. Вздохнул, борясь с приступом чего-то, что он поначалу принял за панику, но вдруг понял, что смеется, заливается неудержимым хохотом, словно, накурившись травки, вдруг осознал всю абсурдность повседневности. Он откинулся назад на спинку сиденья, истерический хохот дрожал в нем, рвался наружу, сознание зыбилось на грани помрачения рассудка.

И тут же он ощутил невероятный покой. Тревоги покинули его. О чем-то подобном сказал ему однажды его приемный отец, которому парижские врачи делали операцию на сердце: «Ты тащишь на себе груз страха, тащишь тяжело, как камень, который катишь в гору, и вдруг к тебе подходят люди, и ты отдаешься их воле с единственной мыслью, что с ними Аллах, и будь что будет. И наступает такой покой, какого ты не знал никогда в жизни».

Именно это он и ощутил сейчас, дожидаясь, когда рассветет. Вот и первые проблески. Чудо пробуждающегося мироздания. Горизонт загорается, по кромке неба расползается сияние. В крепнущем свете дня возникают очертания корабля. Как хотелось бы увидеть сушу; даже несколько часов плавания заставляют скучать по ней. Трудно представить себе, как могут выносить одиночество мореплаватели в кругосветном путешествии наедине с неизвестностью и неведомой бездной под ними.

Свет прибавляется; 7.50 – двадцать минут до восхода. Страх давно ушел, улетучился, сменившись твердостью прозрения. Уже два часа назад его мишень должна была покинуть Танжер. Он улыбнулся своим мыслям. Все выйдет как задумано. Горизонт пылал багряно-красным, лиловым, розовым и фиолетовым, светлел и желтел, прежде чем вспыхнуть голубизной, и это буйство красок отзывалось в сердце болью при мысли о том, что ему предстоит потерять. Легкое перышко облака, летевшее параллельно тонкой и ясной линии горизонта, было похоже на стилет, вонзившийся в кровавую мякоть апельсина. При виде этой картины у Якоба даже челюсть заныла от необъяснимого волнения.

8.07. Вот и место встречи. Он вытащил бинокль и обозрел море. Пять судов следуют на запад, танкер движется в восточном направлении. Внимание его привлек какой-то плеск впереди, и он опустил бинокль. Стая дельфинов в десяти метрах от лодки. Они ныряли и вновь высовывались из воды, погружались вглубь и опять выпрыгивали. Он весело и громко приветствовал их.

В 8.11 взошло солнце. По горизонту пробежала рябь, как будто небосклон, задрожав, проломился, впуская красный шар светила. Раскинув руки, как дирижер, поднимающий оркестр на аплодисменты, он тут же отвернулся, вновь оглядывая Гибралтар через бинокль. Он искал глазами судно – небольшое, но для пассажирского и не маленькое – сто тридцать футов в длину и сорок высотой, ходившее под марокканским флагом и называвшееся «Принцесса Бухра», но как оно будет выглядеть в отдалении, он не знал, ведь даже пятисотфутовый танкер в море выглядит как игрушка.

Лодка дрейфовала. Он развернул ее, заняв нужное положение, на пять кабельтовых северо-западнее.

8.27. Он еще раз оглядел море. Теперь в западном направлении шло семь судов, а на восток – четыре. «Принцессе Бухре» пора бы уж появиться. Ведь они так точно все рассчитали, и он все знал про это судно. Наверное, вышло из Танжера с опозданием. Опустив бинокль, он обеими руками сжал приборную доску, ориентируясь по навигатору. Все правильно.

Солнце уже целиком вышло из воды и жарило ему в спину. Скинув рубашку, он бросил ее за спину и на мгновение закрыл глаза, давая им отдых после напряженного вглядывания в темноту. Опять поднес к глазам бинокль, открыл глаза. Один, два, три, четыре судна. Остановился, снова оглядел всю цепочку. Между третьим и четвертым пятнышко поменьше. Поднял дроссели и рванул вперед. Сто метров, двести. Различил марокканский флаг на корме. Сейчас виден весь корпус. «Принцесса Бухра». Неожиданно очень захотелось помочиться.

Он опять сбавил газ, спустился в каюту, открыл тайник, на 180 градусов повернул рычажок на щитке, красный свет, затем легкий свистящий звук, идущий из носовой части. Щелчок. Красный свет сменился на зеленый. Готово. Он опять вернулся в кокпит, прижал к лицу бинокль. Вот он. Теперь в трех кабельтовых от него. Опустив на грудь бинокль, он протянул руку к заднему карману – за фотографией. Хотелось коснуться лица Юсры, поцеловать Абдуллу, Лейлу. Но фотография осталась в кармане брюк, которые он выбросил. Не важно – все равно он их мысленно целует. Очень медленно, постепенно он поднял дроссели, давая лодке полный вперед. Стремительный рывок откинул его назад, чуть не заставив сесть, но он удержался на ногах, продолжая стоять и держать руль. «Принцесса Бухра» увеличивалась в размерах, становясь больше, отчетливее. Оставалось меньше кабельтова. Сейчас Якоб ни о чем больше не думал, ничего не замечал, сосредоточившись на среднем иллюминаторе в правом борте судна, который он выбрал для удара на скорости в 70 узлов.

Вода под корпусом лодки казалась плотной и жесткой, как асфальт. Нос с силой рассекал воду, сотрясая все его внутренности. Судно надвигалось на него, застя горизонт, его белая громада нависала над ним. Он улыбался ветру, бьющему в лицо, радуясь тому, что перешел черту, что шагнул в другое измерение и сейчас проникнет сквозь прозрачную стену, за которой все его страдания покажутся абсурдом. Он соскользнул в расщелину времени в то мгновенье, когда «Принцесса Бухра» раскололась пополам с грохотом, который уже не мог долететь до него.