Текст книги "Кровь слепа"
Автор книги: Роберт Чарльз Уилсон
Жанр:
Прочие детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 26 страниц)
В его кабинете раздался звонок – звонил телефон его связи с НРЦ. Фалькон попросил Рамиреса послать по мейлу крупный план лица неизвестного.
– Я переговорил с МИ-5 насчет Якоба, – сказал Пабло. – О его перелете в Мадрид тем рейсом им, разумеется, стало известно, но они потеряли его самого.
– Потеряли? Как это?
– Они установили за ним слежку. В Лондоне он сел в метро. На Рассел-сквер они потеряли его след.
– Значит, Якоб понял, что за ним хвост, и постарался скрыться. И он догадается или уже догадался, что я говорил с тобой.
– Необязательно. Британцы и раньше интересовались Якобом. На самом деле из этого следует лишь то, что он скрывает от них свои действия, – сказал Пабло. – А еще мы убедились, что его фамилия значится в списках пассажиров на рейс Лондон – Малага завтра утром.
– Ну а что следует из этого?
– Возможно, то, что мы имеем дело с двурушником. А с другой стороны, не исключено, что так вести себя его заставляет давление, оказываемое на него МИБГ, – сказал Пабло. – Нам надо незамедлительно постараться выяснить, на кого он работает.
– Но как это сделать?
– Через тебя. Но мы еще на стадии обдумывания, – сказал Пабло. – Есть и еще одна тема. В доме Якоба в Рабате появилась неустановленная личность. Возможно, какой-то родственник, но марокканцы пока не могут понять, кто это, а вламываться в дом и тем портить нам всю игру они не желают.
– А проверить его документы, когда он выйдет оттуда, они что, не могут?
– Если бы он вышел, они бы это сделали, но он не выходит, – сказал Пабло. – На нашем сайте есть его снимок. Взгляни-ка. Может быть, ты сталкивался с ним в Эссувейре в период отпуска, который проводил там с Якобом. Между прочим, ты уже три недели не связывался с Якобом через сайт НРЦ.
– Это он не связывался со мной.
– А раньше вы постоянно контактировали.
– Учитывая его домашние обстоятельства, неудивительно, что он теперь проявляет большую осторожность.
– Вот над этим-то мы и размышляем, – сказал Пабло. – Что-нибудь еще?
– Я занимаюсь кое-чем, что может оказаться весьма важным в деле с севильским взрывом. У одного русского мафиози мы обнаружили диски с мужчинами, трахающими проституток, – сказал Фалькон. – Помнишь двух главарей заговора – Лукрецио Аренаса и Сезара Бенито?
– Бенито был членом совета директоров «Горизонта», а Аренас – крупной шишкой в управлении «Банко омни», – сказал Пабло.
– Правильно. Мы не смогли отыскать свидетельств какой-либо причастности обеих компаний к заговору, но так же точно мы уверены, что двигала ими не их приверженность догматам католицизма, – сказал Фалькон. – Я выделил изображение одного мужчины с дисков, найденных у русского мафиози. Наши специалисты по организованной преступности из Коста-дель-Соль смогли установить личности более чем шестидесяти участников оргий, запечатленных на дисках, но кто этот мужчина, сказать они не могут. И мне кажется, это потому, что он не местный.
– И ты считаешь, что это как-то связывает русскую мафию с компанией «Горизонт» и «Банко омни»?
– Может быть, если этот тип окажется среди сотрудников одной из этих компаний или же сотрудником инвестирующей в «Горизонт» и базирующейся в Америке корпорации «Ай-4-ай-ти», – сказал Фалькон. – Дело осложняется тем, что из предыдущих моих расследований я знаю, как скрытны сотрудники этих компаний, а ты, возможно, имеешь доступ к их личным делам в большей степени, нежели я. А тип этот может оказаться путеводной нитью.
– Ты хочешь, чтобы я попробовал установить его личность? – спросил Пабло. – Для тебя, Хавьер, я на что угодно пойду.
Дав отбой, Фалькон отослал на сайт НРЦ крупный план снимка сексуального контакта неизвестного мужчины с Маргаритой и заодно посмотрел фото парня, засевшего в доме у Якоба. Парень оказался ему не знаком.
– Перешлите мне и кадры с двумя другими мужиками с русских дисков, которых мы не можем определить! – крикнул Фалькон в соседнюю комнату Висенте Кортесу.
На экране возникли три лица, и он стал внимательно разглядывать их. Вошел Рамирес и встал возле окна.
– Этот парень, второй неизвестный, – сказал Фалькон, – не похож на испанца.
– Не похож, – подтвердил, перегнувшись через его плечо, Рамирес.
– Двое других могут быть испанцами или латиноамериканцами. А этот парень – типичный янки.
– Янки? – удивленно переспросил выросший в дверях Кортес. – Как вы можете определить это по такому нечеткому изображению?
– За его чертами не ощущается груза истории, – сказал Фалькон. – В нем чувствуется нервозность человека, всецело устремленного в будущее.
– Даже в тот момент, когда он трахает в задницу несовершеннолетнюю, – хмуро добавил Рамирес.
– И все это вы вывели из вот этого кадра? – сказал Кортес. Перегнувшись через плечо Фалькона, он наклонился к компьютеру.
– Взгляни на его прическу, – сказал Фалькон. – В Европе сейчас таких причесок не увидишь. Я назвал бы ее «американская корпоративная». Очень старомодный стиль.
– Тебе надо было бы просмотреть весь клип, – сказал Рамирес, не отрываясь от окна. – Даже секс не растрепал его волос. А ведь под конец, когда он слез с этой бедной девчонки, волосы у него должны были быть взъерошенными. А тут… может быть, парик?
– Возможно.
Зазвонил телефон связи с НРЦ.
Рамирес, взяв под руку Кортеса, вышел с ним из комнаты. Феррера, сунувшись в дверь, прикрыла ее.
– Мы хотим, чтобы ты слетал в Лондон, – сказал Пабло.
– Не могу.
– С комиссаром Эльвирой мы уже переговорили.
– Я уже объяснил тебе, что здесь у нас наметился прорыв. У меня такое чувство, что я наконец-то нащупал ход. Оставить здесь дело я не могу, – сказал Фалькон. – А потом, увидев меня в Лондоне, Якоб сразу поймет, что я все рассказал тебе. И расценит это как предательство.
– Ты повидаешься с парнем из контртеррористического подразделения Скотленд-Ярда. Это некий Дуглас Гамильтон. Он тебя проинструктирует. А встретившись с Якобом, ты объяснишь ему, что привело тебя в Лондон. Что тебе нужно выяснить, какого черта он убегает от хвоста из МИ-5. Что мы не ожидали подобного от нашего новоиспеченного агента, – сказал Пабло. – Понятно, Хавьер? И потом, от работы мы тебя отрываем только на один день. Улетишь ты не позже чем через час, а вернешься уже к вечеру, мы это гарантируем.
– Ладно, – сказал Фалькон. – Посылаю тебе еще два кадра персонажей с русских дисков, личности которых мы не можем определить. Один из них, по моему убеждению, американец.
– Не обсуждай ничего этого со своим дружком Флауэрсом.
– Ты собираешься повторять мне это каждый раз, как только услышишь слово «американец»?
– Марк Флауэрс – очень опытный оперативник. Он нюхом чувствует, что происходит. Я крайне удивлюсь, если он не даст о себе знать звонком еще сегодня.
– А что именно «происходит»?
– Ты поглядел на таинственного незнакомца в доме у Якоба? – спросил Пабло, проигнорировав последний вопрос.
– Никогда мне не встречался, – отвечал Фалькон.
Разговор был окончен. Фалькон угрюмо глядел на аппарат, не желая дальнейших осложнений. Он вызвал Ферреру.
– Меня до вечера не будет, – сказал он. – И я попрошу тебя опять навестить Марису и поработать с ней. Сделай все возможное, чтобы завоевать ее доверие. Она должна сообщить нам, кто именно оказывает на нее давление.
Откинувшись в кресле, он попытался глубоко дышать и прогнать напряжение, вспоминая прощальный поцелуй Консуэло. Поцелуй этот выражал многое. Он заключал в себе сложное чувство женщины, вверяющей мужчине свою судьбу. Потом ему вспомнился футбольный матч в саду и как доверчиво приник к его груди Дарио вечером, накануне матча. Мальчик многое значил для него, заставляя вспомнить собственное его безоглядное доверие матери, то, как целовала его когда-то мама в Танжере. И это сходство с Дарио и осознание им этого сходства заставляло его чувствовать как свою силу, так и слабость, уязвимость. Он открыл глаза и, опершись на стол, расправил плечи, собираясь встать и ехать в аэропорт. Он вдруг понял, что происходит: в нем стали пробуждаться родительские чувства, и это изменило отношение к нему Консуэло, решившей впустить его в свою жизнь, всецело доверившись ему.
– Опять вы! – сказала Мариса, увидев Кристину Ферреру в приоткрывшуюся дверную щель. – Не знаю, что случилось с вашими коллегами. Пол Севильи может быть ограблено и изнасиловано, а вы все ко мне ходите, в мою дверь стучитесь!
– Это потому, что мое дело – убийство, а не что-нибудь другое, – ответила Феррера.
Мариса смерила ее взглядом. Глаза ее блестели: не то выпила, не то наширялась.
– Выбрана специально, – сказала Кристина.
– Для чего выбрана? – спросила Мариса, чувствуя, как под носом у нее собираются капли пота. – Входите, – добавила она внезапно поскучневшим голосом и пропустила Кристину в дверь.
На Марисе были одни лишь трусики-бикини. Она взяла сигарный окурок, закурила и, откинувшись на свой рабочий стол, выпустила изо рта колечко дыма.
– Хорошенькая девственница, – произнесла она.
– Вообще-то я была монахиней, – сказала Феррера. – Возможно, это играет роль.
Мариса насмешливо фыркнула, отчего из носа у нее вырвалась струйка дыма.
– Шутите, наверное.
Окинув ее взглядом, Феррера заметила стоявшую за ее спиной бутылку «Гавана-Клаб» и банку колы.
– Я оденусь, – сказала Мариса.
И, пошарив в поисках одежды, влезла в футболку.
– Ваш начальник, – сказала она и запнулась, роняя пепел. – Не знаю, как его там, но мужик он умный. Головастый. Что для копа редкость. И для севильца также. Умный мужик, Заслал вас сюда одну. Он все время думает, соображает. Пришел сюда, посмотрел мои работы… ни слова не сказал. И все думает, думает. Прокручивает в голове. И в результате – вот вы здесь, у меня, правда? Бывшая монашка. Все просчитано.
– Не такая уж я монашка, – прервала Феррера пьяную болтовню.
– Нет? А почему? Выглядите подходяще, – сказала Мариса. – Наверняка можете сами выбирать себе парней.
– Не понимаю, что вы имеете в виду.
– А ко мне-то всякие липнут, – пробормотала Мариса как бы себе под нос. – Расскажите-ка, почему у вас не получилось с монашеством.
– Однажды вечером в Кадисе меня изнасиловали двое парней, – невозмутимо ответила Феррера. – Подкараулили меня, когда я шла к своему парню. Вот так. Подробности вам знать ни к чему. С монашеством не вышло, потому что я небезупречна. Имею слабости.
Мариса сплюнула табачные крошки из жеваного кончика сигары.
– И это тоже просчитано, – неприязненно бросила она.
– Единственное, что просчитал старший инспектор, – это то, что вы вряд ли очень любите мужчин. Почему он и послал к вам меня… женщину.
– Бывшую монашку, которую изнасиловали.
– Он не думал, что я вам это расскажу.
– Зачем же рассказали?
– Чтобы вы убедились, что я не та хорошенькая девственница, которой вы меня сочли, – сказала Феррера. – Я тоже кое-что перенесла, тоже страдала. Может быть, меньше, чем страдает Маргарита, но достаточно, чтобы понять, каково это, когда в тебе видят лишь кусок мяса.
– Выпьете? – осведомилась Мариса. Казалось, слова девушки послужили для нее своего рода сигналом.
– Нет, спасибо, – сказала Феррера.
Мариса щедро плеснула себе в стакан рому и разбавила его колой.
– Садитесь. – Она указала на низкую дешевенькую табуретку. – Вы, похоже, взмокли.
И Феррера окунулась в облако ее запаха – запаха мыла и дезодоранта с примесью пота.
– Вы всегда пьете во время работы?
– Никогда, – отвечала Мариса, вновь поднося зажигалку к своему окурку.
– Значит, сейчас вы не работаете?
– Работала бы, если б не мешали.
– Другие тоже мешают? Не только мы?
Мариса кивнула. Отпила из стакана.
– Дело не только в том, что он считает меня мужененавистницей… – сказала она, тыча в сторону девушки своим окурком. – А я вовсе и не мужененавистница. Как могу я ненавидеть мужчин, если только мужчины могут меня удовлетворить? Трахаюсь я только с мужчинами. Какое же это мужененавистничество? Ну а вы? Тоже трахаетесь только с мужчинами?
– А в чем же тогда дело? – спросила Феррера, чувствуя, что одурманенный алкоголем мозг собеседницы уже повело в сторону.
– Он считает, что я ее убила, – сказала Мариса. – Старший инспектор думает, что я убила его жену. То есть бывшую его, а теперешнюю Эстебана!
– Он этого не думает.
– Вы знали ее?
– Инес? – переспросила Феррера и мотнула головой.
– Не понимаю, почему ваш инспектор женился на такой, – сказала Мариса и, указав на свою голову, сделала отрицательный жест. – Там у нее ничего не было. Полная пустота!
– Все мы ошибались, – сказала Феррера, в чьем сознании мгновенно мелькнули последствия собственных и чужих ошибок.
– Вот Эстебану она подходила, – сказала Мариса. – Для него такой выбор в самый раз.
– Почему вы так говорите?
– Очередной пирожок ни с чем, пустой сосуд, – сказала Мариса и постучала по дереву своего верстака. – Пустышка! Под стать ему!
– Так чем же он вам понравился?
– Скорее следует задаться вопросом, чем я понравилась ему, – сказала Мариса. – Просто под руку подвернулась. И он стал лезть ко мне. А что я при этом думала, значения не имело. Севильские мужики все такие. Лезут. И приманивать не надо.
– А на Кубе мужики другие?
– Там хоть понимают, подходит или не подходит. Оценивают тебя.
– Но вы же не отвергали Эстебана.
– Говорю вам, Эстебан не в моем вкусе! – сказала Мариса, попытавшись изобразить на своем осовелом лице насмешливую улыбку.
– Так как же все произошло?
– Он преследовал меня, не давал проходу.
– На вид вы достаточно опытны, чтобы суметь показать мужчине, что он тратит время впустую.
– Кроме случаев, когда… – сказала Мариса, подняв вверх палец.
В глубине мастерской раздались негромкие звуки какой-то кубинской мелодии, и Мариса, пошатываясь и обходя кучи разного хлама, стала пробираться к мобильнику. Феррера досадливо скрипнула зубами – опять упущенный момент! Взяв в руки мобильник, Мариса удалилась в темный угол и принялась безмолвно слушать то, что ей говорили. После нескольких минут молчания она бросила телефон, шарахнувшись от него, словно вдруг поняла, что он источает яд прямо ей в ухо.
9
Дом Консуэло в Санта-Кларе, Севилья, суббота, 16 сентября 2006 года, 10.30
Консуэло пыталась вытащить из дома и усадить в машину Дарио. Одновременно она вела телефонные переговоры с мадридским агентом по недвижимости, нашедшим для нее «чудесный вариант» в мадридском районе Лавапис. Он очень старался, потому что срочно продать дом требовалось по суду. Дарио был занят своей любимой компьютерной игрой в футбол и, полностью этим поглощенный, не реагировал на ее понукания и громкие требования немедленно выключить «эту проклятую штуковину». Повиновался он, лишь когда она попыталась вырвать у него мышку.
Из-за непомерных счетов за электричество кондиционеры аэропорта работали не в оптимальном режиме. Глядя на стоянки такси, на взлетную полосу, где лайнеры с трудом отлепляли свои шины от раскаленного покрытия, Фалькон, придерживая перекинутый через плечо пиджак, набрал номер единственного человека, с которым ему хотелось говорить.
– Я стою в пробке, – сказала Консуэло. – Дарио, не вертись, пожалуйста! Это Хави!
– Hola, Хави! – вскричал Дарио.
– Мы едем в «Нервион-пласа». Чтобы купить футбольные бутсы, что делать, уж конечно, нам полагается только здесь! Ты ведь знаешь наше отношение к севильскому клубу!
– Я сегодня опять вынужден уехать, – сказал Фалькон. – Но вечером я очень хочу с тобой повидаться.
– Хочешь вечером повидаться с Хави?
– Да-а! – завопил Дарио.
– По-моему, это выражение энтузиазма.
– Я люблю тебя, – сказал Фалькон, желая вновь испытать судьбу и узнать ее реакцию на этот раз.
– Что-что?
– Ты же слышала.
– Тут помехи.
– Я люблю тебя, Консуэло, – повторил он, чувствуя себя каким-то глупым юнцом.
Она засмеялась.
– Едем! – вскричал Дарио.
– Кажется, сдвинулось с мертвой точки, – сказала она. – Hasta pronto. [8]8
Пока.
[Закрыть]
Отбой.
Фалькон почувствовал разочарование. Он хотел услышать эти же слова из ее уст, но она была пока что не готова признаваться в любви в присутствии сына. Уперев руки в оконное стекло, он вглядывался в зыбкое марево и чувствовал, как грудь распирают желание и тоска.
Как влюбляются слепые? – думала Консуэло. Она опять сидела в пробке, держа мобильник на коленях. Наверное, тут много значит запах. Не запах лосьона после бритья, хотя и он кое о чем свидетельствует, но больше собственный его… аромат, что ли. Не резкий, не затхлый, не приторный и не слишком тонкий, но и не грубый. Мощное воздействие оказывает и голос. Мужчина не должен ни грохотать, ни скулить. Рокот и жалобное повизгивание тоже неуместны. А потом – прикосновение, рука мужчина – не вялая, не пухлая, не липкая. Сухое сильное пожатие. Сила, но не для того, чтобы сокрушить. Нежность, но не изнеженность. Магнетизм, но без тайного умысла и коварства.
А еще губы. Это главное. Как приникают они к твоим губам. Степень податливости. Не жесткие, не уступчивые, но и не слишком мягкие, не сладкие, как кисель. Самозабвенный безоглядный поцелуй скажет вам все. Не потому ли, целуясь так, мы закрываем глаза?
– Мама? – сказал Дарио.
Консуэло не слушала его. Она полностью отдалась воображению, вспоминая, как приятны ей были запах, голос и прикосновения Хавьера. Вот уж не думала она, расставшись с Раулем Хименесом, что будет размышлять когда-нибудь о таких глупостях.
– Мама?
– Что, Дарио?
– Ты меня не слушаешь.
– Слушаю, лапочка. Просто мама немножко задумалась.
– Мама?
– Да.
– Ты пропустила поворот.
Она сжала его коленку с такой силой, что он заверещал, и несколько раз выкрутила руль, возвращаясь на дорогу, ведущую к парковке.
– Мама? – опять окликнул ее Дарио, когда машина спускалась в подземный паркинг, чтобы встать там в длинную очередь.
– Что такое, милый? – отозвалась Консуэло, чувствуя, что это все прелюдия, подходы к чему-то важному, что ему не терпится спросить.
– Ты еще любишь меня теперь, когда у нас появился Хави?
Она взглянула на него, увидела его огромные глаза, с мольбой устремленные на нее, и у нее упало сердце. Как мы распознаем такого рода вещи? Даже восьми лет от роду мы чувствуем, если что-то важное способно от тебя ускользнуть. Она погладила его по волосам, по щеке.
– Но ты же мой малыш, – сказала она. – Мой самый главный мужчина на свете!
Дарио расплылся в улыбке. Мимолетное облачко грусти рассеялось и было забыто. Зажав кулачки в коленях, он подтянулся, вздернув плечи. Порядок в его мире был восстановлен.
Водитель черного «ягуара» как в рот воды набрал. Машина мчалась в Лондон по автостраде М-4.
Одетый не по погоде, Фалькон мерз и чувствовал неловкость, как всякий испанец, вынужденный хранить молчание в компании. Потом он вспомнил слова отца о том, что англичане любят обсуждать погоду. Но взглянув в окно на расстилавшуюся там плоскую серую равнину, придавленную сверху тяжелыми серыми тучами, он не нашелся что сказать по этому поводу.
И непонятно, кто бы мог на его месте найти тут повод для разговора. Он поплотнее придвинулся к стеклу – может быть, так он сможет различить в этом бесконечно тусклом, унылом пейзаже нечто примечательное, но видимое лишь местному жителю.
– Когда вы в последний раз видели солнце? – спросил он на безукоризненном английском, туманя стекло своим дыханием.
– Простите, дружище, – отозвался шофер. – Я по-испански ни бум-бум. Каждый год в отпуск отправляюсь на Майорку, а все равно по-испански ни слова не выучил.
Фалькон бросил взгляд на водителя – уж не издевка ли это. Но и затылок мужчины, и глаза его, устремленные в зеркальце заднего вида, выражали полное добродушие.
– Мы тоже, – сказал Фалькон, – не очень-то сильны в языках.
Водитель круто развернулся к нему лицом, словно желая удостовериться, того ли самого пассажира везет.
– Да нет, – проговорил он. – Говорите вы хорошо. Где это вы так научились говорить по-английски?
– Брал уроки, – отвечал Фалькон.
– Деньги дерут, а за что – неизвестно, верно? – сказал водитель, и оба засмеялись, хотя Фалькон и не вполне понял причину.
Они въехали в черту города, и их подхватил поток транспорта. Водитель свернул с Кромвель-роуд, и через двадцать минут они миновали знаменитую вращающуюся вывеску Нью-Скотленд-Ярда.
Фалькон назвал свою фамилию у входа и предъявил удостоверение личности и полицейскую карточку. Он прошел через пост охраны и был встречен у лифтов офицером в форме. Вместе они поднялись на пятый этаж. Возле кабины Фалькона уже ждал Дуглас Гамильтон, проводивший его в кабинет для аудиенций, где находился еще один мужчина лет под сорок.
– Это Родни из МИ-5, – представил мужчину Гамильтон. – Садитесь. Как долетели? Нормально?
– Видно, погода для вас непривычная, Хавьер? – заметил Родни, пожимая ледяную руку Фалькона.
Вот наконец и о погоде речь зашла, подумал Фалькон.
– Пабло забыл предупредить меня, что здесь у вас уже зима, – сказал он.
– Да нет, это наше паршивое английское лето, – сказал Гамильтон.
– В ирландский бар, что возле собора в Севилье, наведываетесь? – спросил Родни.
– Только если там кто-нибудь кого-нибудь прикончит, – сказал Фалькон.
Они посмеялись, и обстановка стала более непринужденной. Наметилось взаимопонимание.
– Вы курируете Якоба Диури, – сказал Родни, – и при этом являетесь офицером полиции.
– Якоб – мой друг. Он согласился поставлять информацию в НРЦ только при условии, что контактировать будет в основном со мной.
– И давно вы его знаете?
– Четыре года, – сказал Фалькон. – Познакомились в сентябре две тысячи второго.
– А когда вы виделись в последний раз, не считая вчерашнего дня?
– Мы провели с ним вместе некоторое время в августе в период отпуска.
– Его сын Абдулла тоже был с вами?
– Это был семейный отдых.
– И как вам тогда показался Абдулла?
– Типичный богатый отпрыск привилегированного марокканского семейства.
– Испорченный парнишка? – осведомился Гамильтон.
– Да я бы так не сказал. Мало чем отличается от своих испанских ровесников. От компьютера не оторвешь, на пляж не вытащишь, но в целом парень неплохой.
– Набожный?
– Не более, чем остальные его домашние, которые к религии относятся весьма серьезно. Но насколько я знаю, ужина, чтобы бежать поскорее читать Коран, он не прерывает. Правда, Якоб говорит, что на компьютере у него полно исламистских сайтов, так что, может быть, тут он с исламом соприкасается плотнее.
– Он пьет? – спросил Родни. – Алкоголь употребляет?
– Да, – сказал Фалькон, почувствовав странную весомость вопроса. – Якоб, Абдулла и я обычно распивали бутылочку вина за ужином.
– Одну бутылку на троих? – вскричал Родни. Верхняя пуговица его была расстегнута, а галстук съехал на сторону.
Гамильтон хмыкнул.
– Без меня они вообще бы к вину не притронулись, – сказал Фалькон. – Вино ставилось на стол для меня в знак гостеприимства.
– А что, Абдулла сопровождал отца когда-нибудь в его деловых поездках в Англию? – спросил Гамильтон.
– По-моему, да. Помнится, Якоб рассказывал, как повел Абдуллу в галерею Тейт-Модерн на выставку Эдварда Хоппера. Это было еще до того, как я завербовал Якоба.
– Вы знали о том, что Абдулла сейчас в Лондоне?
– Нет. Якоб вчера сказал мне, что Абдулла вернулся в Марокко в лагерь МИБГ по подготовке моджахедов. А что сам он едет в Рабат…
– Так Пабло и сообщил нам, – сказал Родни, кивая.
– Вы еще не нашли его? – спросил Фалькон и встретил недовольный взгляд Родни. – Пабло говорил, что вы потеряли след Якоба, вернее, Якоб постарался уйти от…
– Мы вновь его нашли примерно с час назад, – сказал Родни. – Он был один. Абдулла остался в отеле. Это не первый случай, когда он скрывается от нашего агента. Вам это известно.
– Вы устанавливаете за ним слежку каждый раз, как он прилетает в Лондон?
– Сейчас устанавливаем, – сказал Гамильтон. – С того раза, как он впервые «потерялся» в июле.
– В июле? – Фалькон был ошарашен. – Но это было лишь месяц спустя после его вербовки!
– В том-то и дело, – сказал Родни, ерзая на стуле и поправляя съехавший галстук. – Каким образом новичку-любителю удалось так красиво нас кинуть?
– Вас кинуть? – озадаченно переспросил Фалькон.
– Обдурить нас, – пояснил Гамильтон.
– Как может несчастный швейник из Рабата, занимающийся торговлей джинсами, обштопать и оставить в дураках двух кадровых работников МИ-5? – вскричал Родни.
– И напрашивается ответ… – прервал его Гамильтон, направляя этот бессвязный поток возмущения.
– …что он хорошо вышколен, – сказал Родни. – И мы не верим, что такую выучку можно приобрести за один месяц.
– А если это произошло, – сказал Фалькон, – то он автодидакт.
– Авто что? – удивился Родни.
– Самоучка, – пояснил Гамильтон.
– Простите мне мой английский. Иногда первой в голову приходит калька с испанского.
– Разве вы… а может, МИ-6… не пытались завербовать Якоба еще до меня? А потом, я слышал, что и американцы закидывали удочку.
– Так что же? – спросил Родни.
– Значит, вы проверяли его, не правда ли? – сказал Фалькон.
– В МИ-6 не обнаружили ничего необычного, – сказал Родни. – Если не считать его расцветки. Но стандартного курса шпионских наук, если вы на это намекаете, он не проходил.
– Расцветки? – переспросил Фалькон.
– Пустяки, – вмешался Гамильтон.
– Он голубой. Maricon, [9]9
Педераст (исп.).
[Закрыть] – сказал Родни, сверля его взглядом.
– Так что же происходит? – спросил Фалькон. Достаточно было посмотреть на Родни, чтоб расценить его слова как выпад.
– Мы надеялись, что это разъясните нам вы, – сказал Гамильтон, протягивая Фалькону через стол бумагу. – Вот запись всех случаев, когда мы теряли его след.
Фалькон прочитал список дат и названий: Холланд-Парк, Хэмпстед-Хит, парк Баттерси, Клэпем-Коммон и Рассел-сквер. Дважды в июле, один раз в августе и дважды в сентябре. Каждый раз, не считая последнего, не долее трех часов.
– Это места, где вы теряли его след, а где потом вы его находили?
– Всякий раз на обратном пути в отель.
– В «Брауне»?
– Всегда.
– Ну а после вашего рассказа Пабло о произошедшей между вами и Якобом в Мадриде беседе мы были бы не прочь узнать о том, чего можно от него ждать, – сказал Родни. – Вы его куратор, но он вам лжет. Непосредственно с нами он не сотрудничает, но, как предполагается, должен быть нашим союзником. Если он действует только в своих интересах, это одно. Но если он переметнулся – это дело другое.
– Мы уже выявили тридцать две группы потенциальных террористов у нас в Соединенном Королевстве, – сказал Гамильтон, – и держим их под наблюдением. Семнадцать групп сосредоточены в Лондоне. А вообще в стране под подозрением у нас примерно две тысячи человек. Естественно, что после событий седьмого июля прошлого года нам пришлось активизироваться. Они раскидывают сети, ну и мы в ответ должны идти в ногу с ними и усилить вербовку.
– И потому мы не можем мириться с тем, чтобы кто-то, говоря интеллигентным языком, гадил у нас на пороге, – сказал Родни.
– А что, группы, за которыми вы наблюдаете, как-то связаны с ячейками МИБГ, действующими в Европе или Марокко? – спросил Фалькон.
– Можно сказать, – отвечал Родни, – что установить прямую связь этих групп с известными деятелями МИБГ мы пока не сумели. Что не означает, будто такая связь исключается. Вот и французы докладывают, что у нас действует одна из ячеек МИБГ.
– Откуда им это известно? – спросил Фалькон.
– Они приперли к стенке одного марокканского наркоторговца из Алеса в Южной Франции, который выдал марсельскую группу в обмен на свободу. Эта группа предоставляла убежище и снабжала документами членов ячейки. К ним были подосланы люди, которые побоями сумели выудить из членов ячейки важные разведывательные данные. Труп самого марокканца неделю спустя выловили из реки Гардон. Горло его было перерезано, вместо ног – кровавое месиво. Таким образом, у французов появились основания считать, что они напали на важный след. А кроме того, – продолжал Родни, – немецкие коллеги сообщили нам о встрече Якоба с одним очень набожным турецким коммерсантом на берлинской ярмарке, состоявшейся месяца полтора назад.
– А каким бизнесом занимается этот коммерсант? – спросил Фалькон. – Ведь Турция текстильная страна, а сфера деятельности Якоба – швейное производство.
– Это-то нас и настораживает, – сказал Родни. – Турок этот – хлопковый фабрикант из Денизли. Но если сопоставить этот факт с другой полученной нами информацией, то возникают новые вопросы.
– О чем же «другая информация»?
– Куда идут деньги этого турка, вот что интересно, – сказал Родни.
– Обычно богатые турки считают своим долгом жертвовать часть своих средств на благо общества и…
Родни издал недовольный смешок:
– Но вы должны быть в курсе постоянной борьбы между светским и церковным, борьбы, которая раздирает Турцию. Мы бы поняли, если бы деньги турка шли на строительство какой-нибудь местной школы, но они оседают в Стамбуле в сейфах политиков, и политиков отнюдь не светского толка…
– Хорошо, – сказал Фалькон, поднимая вверх обе руки. – Так каких разъяснений насчет деятельности Якоба в последние месяцы вы ждете от меня?
– Поймите нас правильно, – сказал Гамильтон, поглаживая галстук, – мы очень благодарны Якобу. Его июньские донесения насчет машин со взрывчаткой трудно переоценить. МИ-6 постигла неудача. Но тогда он находился на вашей территории, теперь же он находится здесь, и мы не можем рисковать.
– Неудачу, постигшую МИ-6 и янки, мы не считаем случайной, – сказал Родни, и Дуглас Гамильтон смерил его холодным взглядом.
– Перекур, – сказал Родни и, поднявшись, вышел.
Спортивный магазин на втором этаже торгового центра «Нервион-пласа» был полон ребятни и родителей, обуреваемых одной и той же идеей. Продавцы сбились с ног. Дарио знал точно, чего он хочет, – черные «пумы». Консуэло зажала в угол продавщицу и заставила ее вплотную заняться ими. Зазвонил мобильник. Старший сын Консуэло Рикардо просил у матери разрешения, а вернее, ставил ее в известность, что едет в Маталасканьяс на взморье. Она велела сыну вернуться к вечеру, к ужину, на котором будет и Хавьер. Разговор этот она завершила уже возле входной двери в магазин. Двое мужчин заглянули в магазин, не заходя в него. Они глядели сначала куда-то мимо нее, за ее плечо, потом перевели взгляд и уставились прямо на нее – сначала взглянул один, потом другой. Консуэло вскинула брови, пожала плечами и отступила к эскалаторам.
Она вернулась к Дарио. Тот примерял бутсы. Бутсы жали. Неужели еще подросли ноги? Чуть ли не каждый месяц ему приходится покупать обувь. Продавщица направилась на склад, но была атакована другой парой покупателей, никак не желавшей отстать. Мобильник Консуэло опять зазвонил. На этот раз это оказался мадридский риелтор. Роет землю носом даже в субботу. Хочет произвести на нее впечатление. Внутри магазина было плохо слышно, сообщение все время прерывалось. Продавщица вернулась с новой парой, на размер больше, и тут же была перехвачена новыми покупателями. Консуэло надела бутсы на ноги Дарио. Он сделал несколько шагов, походил немного. Улыбнулся. Чудные бутсы! Опять появилась продавщица. Она положила бутсы в коробку и понесла их к кассе. Там стояла очередь из трех человек. Мобильник опять зазвонил. Оставив Дарио возле кассы, Консуэло вышла из магазина и подошла к большой стеклянной панели с видом на открытую площадку посреди торгового центра; слева виднелся футбольный стадион с эмблемой севильского клуба над ним. Отсюда она видела очередь и могла следить за ней. Прошло две минуты. Разговор опять прервался. Она вернулась в магазин. Нетерпеливо постукивая кредиткой по прилавку, стала ждать. Дарио обнимал коробку. Ждет не дождется, когда очутится дома, чтобы походить в бутсах. Может быть, сразиться в них с Хави вечером, если будет не слишком поздно.
