Текст книги "Кровь слепа"

Автор книги: Роберт Чарльз Уилсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 26 страниц)

Итак, первый раунд Спинола с трудом, но выдержал. Фалькон поднялся. Он направился к двери и взялся за дверную ручку. Спинола снял ноги с края ящика и, подобрав, сунул их под стол.

– Вы, возможно, не в курсе, сеньор Спинола, – сказал Фалькон, – что Мариса Морено прошлой ночью была убита. Убийцы воспользовались ее же пилой. Они отрезали ей руку. Отрезали ногу. Отрезали голову.

Выражение легкого торжества слиняло с лица Спинолы. То, что осталось на нем, было не горечью, не ужасом. Это был страх, живейший и отчетливый.

16

Дом Консуэло, Санта-Клара, Севилья, понедельник, 18 сентября 2006 года, 16.15

Консуэло отыскала старый мобильник, но аккумулятор в нем сел, и она поставила его на подзарядку. Она решила, что лишние полчаса дадут ей собраться с духом. Снизу до нее долетали голоса. Звонить из дома она боялась. Если известия будут такими, что она не сможет сдержать себя, то собравшиеся внизу люди могут ее услышать, а это повредит Дарио. Патрульный у входа не пошевелился, когда она проходила мимо. Голову он запрокинул и прислонил к стене – он спал. В кухне звукотехник беседовал с полицейским, отвечающим за связь с семьей, – обычный треп двух севильцев обо всем на свете – о себе, о жизни, о родне. Консуэло сварила кофе, подала мужчинам, а свою чашку отнесла в гостиную. Оттуда был хорошо виден второй патрульный, расположившийся у бассейна. Там, снаружи, градусник показывал сорок градусов, и наверняка и этот патрульный клевал носом. Время тянулось так медленно, что терпение ей изменяло.

Она вернулась наверх. Телефон зарядился достаточно. Она внесла указанный в мейле номер в память телефона, не будучи уверена, что эмоциональное ее состояние позволит ей правильно его набрать. Потом позвонила в центр обслуживания и пополнила свой телефонный счет двадцатью пятью евро. Переобувшись в тапочки на плоской подошве, она тихонько спустилась по лестнице вниз, проскользнула мимо патрульного, мимо кухни и шмыгнула в раздвижные двери. Она прошлась вдоль бассейна. Патрульный не шевельнулся. В глубине сада живая изгородь в одном месте образовывала пролысину, за которой находилась калитка, ведущая на участок соседей. Калитка проржавела, потому что, насколько это было известно Консуэло, ею никогда не пользовались. Она пролезла в калитку за изгородь и очутилась в задах соседского бассейна.

Она позвонила. Гудки в трубке звучали прерывисто. Она затаила дыхание, чувствуя опасливый страх и нарастающее волнение, но когда в трубке послышался голос, внутренности ей сковало холодом.

– Diga.

Она не могла выговорить ни слова.

– Diga!

– Меня зовут Консуэло Хименес. Мне велено позвонить по этому номеру. У вас находится мой…

– Momentito.

Послышались приглушенные голоса. Мобильник передали в другие руки.

– Послушайте меня, сеньора Хименес, – сказал новый голос. – Понимаете ли вы, почему вас разлучили с вашим сыном?

– Я не вполне уверена в том, кто вы.

– Но причина, по которой ваш сын был у вас отнят, вам понятна?

– Нет, непонятна, – сказала она.

– Ваш друг, Хавьер Фалькон, инспектор…

– Он мне не друг! – почти выкрикнула она.

– Очень жаль.

Она не совсем поняла, к чему относились эти слова и о чем сожалеет говоривший: что они с Хавьером расстались или что нельзя его использовать.

– В такое время, как сейчас, друзья вам нужны, – произнес голос.

– Но почему вы думаете, что мне нужен он? – сказала она. – Он, из-за которого все это и случилось?

– Хорошо, что вы хоть это понимаете.

– Но мне непонятно, почему из-за расследований, которые он ведет, был украден именно мой сын.

– Его предупреждали.

– Но почему мой сын?

– Не сомневаюсь, что вы хороший человек, сеньора Хименес, но даже вы, занимаясь бизнесом, должны знать, что такое давление и способы, какими его оказывают.

– И способы, какими его оказывают… – растерянно повторила она.

– Прямое давление всегда вызывает сопротивление. Но существует давление косвенное, штука гораздо более изощренная.

Наступила пауза.

Консуэло не сразу поняла, что от нее требуется ответ.

– И вы желаете, чтобы я оказала некое косвенное давление, так?

– На участке трассы между Хересом и Севильей несколько дней назад произошла автокатастрофа, жертвой которой стал русский, Василий Лукьянов. Старшему инспектору Фалькону было поручено расследование этого инцидента, потому что в багажнике машины находились деньги – сумма в восемь миллионов двести тысяч евро, а также ряд дисков, на которых некоторые мужчины и женщины запечатлены за компрометирующими их занятиями. Нам требуется вернуть эти деньги и диски себе. Если вы сумеете убедить старшего инспектора Фалькона действовать в ваших интересах, сын ваш будет в безопасности. Мы отпустим его, даю вам слово. Если же, однако, вы предпочтете подключить к делу других лиц и другие организации или же старый ваш дружок обратится за помощью к другим, вы, сеньора Хименес, также получите обратно сына, но уже в расчлененном виде.

Мобильник вырубился. К горлу Консуэло подступила тошнотворная жгучая желчь. Выцветшее от зноя высокое небо над ней покачнулось, и она вынуждена была прислониться к стене бассейнового комплекса. Она задыхалась, пот ручьями стекал по ее лицу и шее. Она вытерла нос, откашлялась, борясь со слезами и жестоким разочарованием. Вспомнила о патрульной; возле бассейна, взяла себя в руки. Вернувшись к себе в сад, она прошмыгнула в дом, поднялась по лестнице. Разделась, встала под душ.

И первой связной мыслью, которая созрела в мозгу, было: не совершила ли она чудовищную глупость?

– Где ты находишься? – спросил Фалькон.

– Я в управлении с инспектором Рамиресом, – отвечала Кристина Феррера. – Печатаем рапорт насчет Марисы Морено.

– А кроме бумажных комбинезонов у тебя появилось что-нибудь еще?

– Появилась свидетельница. Двадцатитрехлетняя женщина видела на улице Бустос-Тавера троих мужчин. В точности определить время она затрудняется. Думает, что было это около полуночи, и это похоже на правду. Она рано возвращалась из клуба, потому что плохо себя почувствовала.

– Она хорошо их разглядела?

– Они испугали ее… не столько видом, потому что в темноте на неосвещенной улице плохо видно, но она почувствовала что-то нехорошее и сделала крюк, чтобы не столкнуться с ними лицом к лицу.

– Рост, вес, какие-нибудь приметы?

– Двое из них – примерно одинакового роста – метр восемьдесят пять или метр девяносто, на глаз – килограммов в сто весом. Третий же – коротышка, но очень плотный. Она сказала, что ей бросилась в глаза его мускулатура. Шея толстая. Ей показалось, что он не чужд бодибилдинга. У одного из высоких в руках был набитый мусорный мешок. Примечательно, что, даже не разглядев их как следует, она решила, что это не испанцы. Форма головы какая-то чужеземная.

– Описание третьего из парней очень интересно, – сказал Фалькон. – Совпадает с имеющимся у меня показанием свидетеля двойного убийства в Трес-Миль.

– Мы распространили приметы по полицейской связи.

– Скажи Рамиресу, что два трупа в квартире наркодилера имеют отношение к его расследованию. Анибал Паррадо ведет оба дела. Вечером все мы встретимся во Дворце правосудия, в котором часу – договоримся. А что насчет тех трех бизнесменов, которых я поручил тебе проверить?

– Хуан Вальверде в настоящее время находится в Мадриде, Антонио Рамос – в Барселоне, а вот куда они собираются двинуть – это вопрос другой. Их помощникам велено не разглашать подобную информацию, – сказала Феррера. – Так что все данные, почерпнутые из их досье, я переслала своему хорошему другу в информационном отделе Главного комиссариата. Они занимаются антитеррором. И связаны и с аэропортами, и с вокзалами, имеют выход и на рейсы частных авиалиний и выяснят все передвижения данных лиц за последние дни… в случае, если те бронировали билеты. Чарльза Таггарта, американского консультанта, они также проверят. Сведения о нем я раздобыла в визовом управлении. Где он находится в данный момент, мне выяснить не удалось: он же не является штатным сотрудником корпорации. Все, что я могу пока сказать, – это что ни в их мадридском офисе, ни в барселонском офисе «Горизонта» его сейчас нет.

– Я не думал, что ты станешь вдаваться в такие подробности, – сказал Фалькон. – Нам требуется личная встреча с ними. Не годится, приехав в Мадрид, узнать, что они находятся во Франкфурте.

– Я посчитала свою задачу более серьезной, – сказала Феррера. – Мой знакомый, так или иначе, выяснит все, что доступно выяснению, и вы будете ссылаться на эти сведения на допросах в случае, если они начнут отпираться. А теперь инспектор Рамирес хочет с вами поговорить.

– Я только хочу предупредить тебя, Хавьер, – сказал Рамирес. – Комиссар Эльвира звонил и интересовался тобой. И только что ко мне наведывался наш общий друг Андрее Лобо, злой как черт, еле разговаривает, ну знаешь, как это он умеет, он тоже интересовался, где ты пропадаешь.

– Почему бы им не позвонить мне напрямую?

– Опыт мой подсказывает, – отвечал Рамирес, – что простая выволочка по телефону – не в их правилах. Удалось кого-нибудь вспугнуть?

– Слыхал когда-нибудь о человеке по имени Алехандро Спинола?

– Тот еще фрукт.

– Так ты его знаешь?

Пауза.

– Нет, конечно, – отвечал Рамирес как о чем-то самоочевидном, – но распознавать таких фруктов я умею. И знаю, что работает он в мэрии и приходится сыном председателю Совета магистратуры Севильи… так что назвать его подонком в глаза я бы поостерегся.

– Он познакомил Марису с Эстебаном Кальдероном.

– Ага! – вскричал Рамирес, словно вдруг ему открылся путь к раскрытию дела. И тут же спросил: – Так что, черт возьми, это может значить?

– Мы имели с ним интересный фехтовальный поединок, – сказал Фалькон. – Он, конечно, боец что надо. Я склоняюсь к мысли, что заговор, приведший к взрыву шестого июня, еще не изжил себя, но принял иную форму или же расширяется, стремясь проникнуть в иные сферы в парламент и мэрию!

– И взрыв был задуман, чтобы держать под контролем местных политиков и проникнуть в администрацию мэрии, – сказал Рамирес. – Ты не считаешь, что делаешь из мухи слона, а, Хавьер?

– Я нюхом чувствую что-то нехорошее в этом Спиноле, – сказал Фалькон. – Он деятелен и честолюбив. Подозреваю, что в их семье Эстебан считался образцом талантливости и ума и Алехандро всю жизнь пытался доказать, что и он не хуже. Мозгов, чтобы стать юристом, ему не хватило, но он обладал другими способностями.

– И он воспользовался ими, чтобы прищучить кузена?

– Не удивлюсь, если это так.

– Погоди-ка, – сказал Рамирес, – Кристина только что сказала мне, что Эльвира требует тебя к себе. И кажется, что дело срочное.

– Что симптоматично, – сказал Фалькон. – Трубят сбор. Скажи комиссару, что я прибуду как только смогу.

Консуэло сидела в ночной рубашке; экран компьютера освещал ее лицо и мокрые волосы. Она повела себя глупо и опрометчиво, но сейчас решила не торопиться и обдумать следующий свой шаг более тщательно, чем предыдущий. Она внесла в компьютер свой телефонный разговор, записала его со всей точностью, на какую только оказалась способна. Потом перечитала, внеся поправки, которые подсказывала ей память всякий раз, когда в ней внезапно всплывали те или иные полузабытые детали.

От работы этой она взмокла, что несколько смягчило ее истерическое состояние. Приняв душ, она оделась с намерением позвонить Хавьеру с тем, чтобы немедля встретиться с ним и поставить его в известность о последних событиях. Но, уже потянувшись к телефону, она вдруг осознала, что это именно то, чего от нее ждут. Она вновь скинула с себя одежду, чтобы опять не поддаться опрометчивому порыву, и, сев, погрузилась в раздумья.

Для начала она попыталась ответить на вопрос, заданный ей похитителем: почему был похищен Дарио? Потому что им не понравилось вмешательство Хавьера в расследование. Похищая Дарио, они были уверены, что она тут же обратится к Хавьеру, использует его опыт криминалиста. Возможно, они ожидали, что Хавьер, не открывая ей причины похищения, непосредственно включится в поиски мальчика. Это отвлечет его от так беспокоящего их расследования. Но Хавьер решительно передал дело в отдел преступлений против детей, и, значит, план русских по оказанию на него косвенного давления не сработал и желаемый результат не был достигнут. Теперь же они используют ее в качестве своего агента, чтобы все-таки заставить Хавьера поучаствовать в розыске. Им надо, чтобы она употребила свое несомненное влияние на Хавьера, мучающегося чувством вины, и подтолкнула его к совершению служебного преступления – изъятию из управления полиции их денег и дисков. Четко высказанное ими условие – непривлечение к делу иных лиц и организаций, если она не желает вреда своему сыну, – может свидетельствовать о том, что в полиции у похитителей есть свои информаторы. Если бы Хавьера уличили в подобном преступлении, он был бы немедленно отстранен от службы, а это выгодно русским.

Такова была первая логическая цепочка, которую ей удалось выстроить со времени похищения Дарио. Она ощутила крепнущие силы и возможность сконцентрироваться на проблеме. Пока что, думала она, я делала все, как вы и ожидали. Вы промучили меня сорок восемь часов и довели до такого отчаянного состояния, что я действовала под вашу диктовку. Ну а теперь настал мой черед показать вам, с кем вы решили сразиться.

Комиссары Лобо и Эльвира – начальство Фалькона – являли собой странную парочку: Дикий Зверь под ручку с Бухгалтером. Первый – смуглый, тонкогубый, еле сдерживал гнев, поскрипывая зубами, словно рот у него был полон песка, другой же – все поправлял и переставлял предметы, наводя порядок на и без того безукоризненном рабочем столе.

– Над чем ты в данный момент работаешь, Хавьер? – невозмутимо осведомился Эльвира, в то время как Лобо лишь вперил в него свирепый взгляд и чуть подался вперед, словно только и ждал малейшего повода ринуться в атаку.

– Сейчас меня прежде всего занимает убийство Марисы Морено, которое, как я полагаю, имеет отношение к двойному убийству в Трес-Миль.

– Тебя недавно видели в Мадриде, где, как ты сообщил инспектору Луису Зоррите, «копаешь доказательства» по делу Эстебана, – сказал Эльвира. – Но дело это рассматривается здесь, в Севилье, и суд, как ты знаешь, состоится в конце месяца.

– Как это понять, Хавьер? – вступил Лобо, который был больше не в силах сдерживаться.

– Как проявление любезности.

– Любезности? – вскричал Лобо. – При чем тут, черт возьми, любезность?

– Я поставил в известность инспектора Зорриту, что займусь делом Марисы Морено. Я прочитал материалы дела, слышал, что говорил Кальдерон на допросах, и обнаружил некоторые странности и несообразности. Я посчитал своим долгом сообщить ему это, потому что это может оказать влияние на ход его…

– А после встречи с Зорритой куда ты направился? – спросил Эльвира. – Водитель патрульной машины сказал, что ты «прятался» на заднем сиденье.

– У меня было дело в НРЦ, которое я не вправе с вами обсуждать.

– Ты испытывал и продолжаешь испытывать большую эмоциональную нагрузку, – сказал Эльвира, исподволь подводя разговор к выводу, который уже успел сформироваться в его мозгу.

– У нас имеется соглашение с НРЦ относительно исполнения тобой их заданий, – сказал Лобо, который желал бы вести этот разговор без участия Эльвиры.

– Если это и так, то суть соглашения мне неизвестна.

– Главное в нем – это условие, по которому твоя работа на НРЦ не должна мешать выполнению обязанностей инспектора отдела убийств, – сказал Эльвира. – Если же эта работа начинает вторгаться в выполнение тобой основных обязанностей, то решать, не следует ли облегчить тебе нагрузку, полагается нам.

– НРЦ интересовался величиной твоей нагрузки в полиции, – сказал Лобо.

– Правда? Вы имеете в виду Пабло? Он говорил с вами?

– С нами говорили более высокие инстанции.

– В качестве твоего непосредственного начальства, – сказал Эльвира, – я поинтересовался твоим служебным досье, где задокументирован нервный стресс, который ты пережил в апреле две тысячи первого года и после которого смог вернуться на службу лишь в апреле две тысячи второго.

– Это было четыре года назад, и, я думаю, вы согласитесь, что это был нехарактерный эпизод, который я успешно преодолел, полностью излечившись, о чем свидетельствует успех, с которым я проводил расследование одного из наиболее сложных и запутанных дел – о взрыве в Севилье, случившемся три месяца назад, – сказал Фалькон. – Могу добавить, что в то же самое время я вел и очень непростое дело с НРЦ, в результате чего был предотвращен террористический акт в Лондоне.

– Мы знаем также, что с твоей подругой Консуэло Хименес два дня назад произошло несчастье – у нее похитили младшего сына, – сказал Эльвира.

– Да, кстати: можете снять охрану с моего дома на улице Байлен, – сказал Фалькон. – Меня охранять не надо.

– Это была временная мера, – заметил Эльвира.

– Не пытайся уверить меня, Хавьер, что такой стресс по силам человеку, даже такому, как ты, – сказал Лобо. – Все мы помним об обещании, которое ты дал севильцам в июне по телевидению, и хотя все привходящие обстоятельства, связанные с твоей работой на НРЦ, нам и известны, но НРЦ сам обратился к нам с запросом о твоем душевном здоровье. К тому же на твоем подразделении висят три убийства и похищение Дарио Хименеса, и…

– А если я вам скажу, что все это взаимосвязано? – прервал его Фалькон.

– И дела НРЦ в том числе? – проговорил Эльвира.

– Все это – неизбежное следствие того, что произошло еще в июне, – сказал Фалькон. – Это давление, причем давление самого изощренного свойства с целью заставить человека действовать против своего желания и своей природы. Я чувствую свою ответственность за положение, в котором этот человек оказался, и не могу бросить его в беде.

– Но при чем тут то, что происходит в Севилье? – вскричал Лобо.

– Не уверен, что то же самое не относится и к нам: здесь тоже имеет место давление с тем, чтобы люди действовали так, а не иначе, – сказал Фалькон. – Я имею в виду и участников данного совещания.

– Данного совещания? – протянул Лобо, и угроза, прозвучавшая в этой реплике, говорила о сдерживаемой ярости.

– Вы просто перекладываете на меня то давление, которому подверглись сами, – сказал Фалькон.

– Если ты полагаешь, что это влияние НРЦ…

– И не только НРЦ.

– Не понимаю, зачем ты ворошишь дело Кальдерона, – сказал Эльвира. Собственное смущение заставляло его говорить раздраженно. – Из-за того, что оно касается твоей бывшей жены?

– Судя по всему, – сказал Лобо, раздосадованный отступлением Эльвиры от заготовленного сценария, – твое душевное здоровье заботит не только НРЦ. Мне звонил председатель Совета магистратуры Севильи с жалобой на то, что ты помешал ходу пресс-конференции в парламенте Андалузии, прервав ее, чтобы расспросить его сына, каким именно образом Мариса Морено познакомилась с Эстебаном Кальдероном. Он посчитал это – и я с ним согласен – очень странным и излишним вмешательством в личную жизнь.

– Мои методы следствия и раньше вызывали нарекания. Однако их всегда оправдывали результаты, – заявил Фалькон.

– Мы думаем, что ты слишком много на себя взвалил, Хавьер, – сказал Эльвира.

– Дважды за один день, – подхватил Лобо, – были высказаны сомнения относительно твоего душевного равновесия, причем сигналы поступили из двух разных источников. Это тревожный знак, Хавьер.

– Учитывая твое прошлое, – добавил Эльвира.

– Вы хотите сказать, что председателя Совета магистратуры, которого, кстати, я в глаза не видел, его сын убедил, что мое поведение свидетельствует о душевном расстройстве? – спросил Фалькон. – Разве я произвожу на вас впечатление сумасшедшего? Разве кто-нибудь из моих сотрудников – а это люди наиболее ко мне близкие и, значит, способные уловить какие-то изменения в моей психике – выражали озабоченность моим состоянием?

– Даже я вижу, что ты устал, – сказал Эльвира. – Надорвался.

– Мы не хотим рисковать, Хавьер.

– Так каковы же условия?

– Условия? – переспросил Лобо.

– Еще хоть одна жалоба на твою неуравновешенность – и ты будешь отстранен от службы, – сказал Эльвира.

– А я, со своей стороны, обещаю больше не тревожить Алехандро Спинолу какими бы то ни было вопросами насчет Марисы Морено или же Эстебана Кальдерона, – ответил Фалькон.

Мужчины воззрились на него, удивленно приподняв брови.

– Разве не за этим вы меня сюда вызвали? – спросил Фалькон.

День уже клонился к вечеру, и температура, впервые с 11 утра, опустилась ниже 40 градусов. Старший инспектор полиции Тирадо сидел в гостиной Консуэло, намереваясь сообщить ей последние новости в расследовании похищения ее сына. Спокойствие Консуэло его смущало. Большинство женщин на ее месте, более двух суток не имеющих никаких вестей от похитителей, уже были бы на грани помешательства. Матерей, с которыми ему приходилось иметь дело ранее, постоянные колебания от надежды к отчаянию совершенно изматывали в первые двенадцать часов ожидания. Они глядели на него жалкими, молящими глазами, жаждая каждой клеточкой своего тела хоть крупицы надежды. Консуэло же сидела перед ним полностью прибранная, накрашенная и даже с ярким лаком на руках и ногах. Такой выдержки в женщине, у которой украли ребенка, он еще не встречал – ведь даже поддержку от родных она принимать не захотела.

Он рассказал ей о своем допросе Карлоса Пуэрты, ее июньского обидчика.

– Он так и сказал? – вскинулась Консуэло – ее возмутило то, что преступник ссылался на ее душевное состояние. – Он лез ко мне под юбку, а выкрав из сумочки деньги, поспешил ретироваться! Грабеж в чистом виде!

– Я разыскал фото этого человека и демонстрировал его жителям района, – сказал Тирадо. – В Санта-Кларе его никто не видел, во всяком случае в недавнее время. А наркоманам Трес-Миль он хорошо знаком. Последние два месяца он постоянно там находился.

– Значит, вы считаете, что к похищению Дарио он не имел отношения?

– К тому же состояние у него сейчас довольно скверное, – сказал Тирадо, листая свои записи. – От звукотехника мне известно, что никаких звонков сюда не поступало.

Консуэло покачала головой. Необходимость утаивать от Тирадо то, что она знала, рождала странное напряжение в шейных позвонках. Она поняла, что ее звонок похитителям моментально вывел Тирадо из круга тех, кому она могла доверять.

Не услышав ответа, Тирадо вскинул на нее глаза.

– Нет, – сказала она. – Звонков не было.

– Кроме того, я побывал у Дарио в школе, – сказал Тирадо, – и побеседовал там с учителями и детьми. Боюсь, что ничего ценного оттуда я не почерпнул, хотя они просили меня передать вам вот это.

И он сунул ей в руки конверт. Открыв конверт, она вынула самодельную открытку. На передней стороне ее цветными карандашами был нарисован мальчик с ежиком волос на голове. Его освещало солнце, а на заднем плане были изображены река и деревня. Внутри открытки было написано: «Дарио цел и невредим. Мы верим, что скоро он вернется домой». Далее следовали подписи – подписался весь класс.

И только в эту минуту Тирадо понял, что таилось под маской внешнего спокойствия этой женщины. Консуэло зажмурилась, рот ее скривился, и по лицу медленно и неуверенно скатились две прозрачные слезинки.