Текст книги "Кровь слепа"

Автор книги: Роберт Чарльз Уилсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 26 страниц)

– По-моему, вы не очень внимательно меня слушали, сеньора Хименес. Я ведь не только объяснил вам, что Юрий Донцов – человек без чести и совести, не признающий общепринятых правил, отвернувшийся от тех, кому он обязан своим положением вора в законе, но я довел до вашего сведения и то, что деятельность его вскоре будет пресечена, что он на пути к краху. Сомневаюсь, чтобы вы имели склонность вести дела с банкротами. А дополнительное преимущество, которое вы получаете, состоит в том, что вам самой не придется палец о палец ударить. Сына привезем к вам мы. Вам же остается только спокойно сидеть сложа руки и ждать.

– И все-таки мне надо позвонить Юрию Донцову. Он уже прислал мне мейл, в котором говорится, что его терпение небезгранично. Как будто у меня оно границ не имеет!

– А вы скажете ему, что возникли осложнения. Во-первых, добыть для него деньги не представляется возможным, так как они уже в банке, а во-вторых, с вами вступила в контакт другая группа, утверждающая, что мальчик находится у них, и вы теперь не знаете, кому верить. Скажете, что, прежде чем вы сделаете хоть шаг, он должен представить вам убедительное доказательство, что с мальчиком все в порядке. Не сомневаюсь, что, как опытный бизнесмен, вы умеете тянуть время на переговорах.

– Но каким образом вы собираетесь вернуть мне сына? Вы же все боевики-террористы. И если вы намерены прибегнуть к насильственным действиям и начать убивать друг друга, то я не желаю, чтобы мой сын оказался в центре схватки.

– Поверьте мне, сеньора Хименес, использовать мы будем не один какой-то способ. Принудить можно самыми разнообразными путями.

– Судя по вашим словам, процесс обещает быть долгим, – сказала Консуэло. – А время не терпит. Мой сын – в руках бандита и чудовища, и я не могу ждать, пока вы станете вскрывать то, что считаете гнойником на теле вашей организации!

– Не ждите, что я все разложу вам по полочкам, сеньора Хименес, – сказал голос. – Инспектор, при всем благородстве и бескорыстии его намерений, имеет личный интерес в раскрытии криминальных дел.

– Не знаю теперь, что и думать.

– На этом мы закончим разговор, – сказал Фалькон. – Нам требуется время для принятия решения.

– Обещайте мне только одно, инспектор, – сказал голос, – что с Донцовым вы будете тянуть как можно дольше. Если вы не уверены в наших возможностях в данном вопросе, обратитесь к нам еще раз с тем, чтобы мы имели шанс вас убедить.

– И последнее, – сказала Консуэло. – Что вы желаете получить за ваше посредничество?

– Всего лишь пустяковое вознаграждение, – отвечал голос, после чего был дан отбой.

Фалькон откинулся на спинку стула. Консуэло потупилась, уставившись куда-то в письменный стол.

– Ты вела себя блестяще, – сказал Фалькон.

– Не знаю теперь, что и думать, – повторила она, пытаясь вопреки эмоциям рассуждать логически.

– Оцени две группы участников, с которыми ты переговорила, – сказал Фалькон. – Как тебе они?

– Эти, по крайней мере, не угрожали ни мне, ни Дарио, но, с другой стороны, Дарио-то похитили не они. Находись он у них, они, возможно, вели бы себя не столь любезно, – сказала Консуэло.

– Зачем, ты думаешь, они просили тебя не разъединяться и говорили что-то насчет разрешения со стороны ответственных лиц?

– Они вырабатывали новый подход, – сказала Консуэло. – Первоначально они затеяли с нами игру, мороча нам голову тем, что Дарио находится у них, но когда я попросила простейшего доказательства, они поняли всю безнадежность подобной тактики. Они убеждали нас и доказывали, потому что ощущали свою слабость. Мы, а вернее, ты имеешь доступ к тому, что им требуется. Они же нужным нам не владеют. Вот они и стараются уверить нас в том, что мы имеем дело с чудовищем, и предлагают вмешаться и помочь нам, выступая от нашего имени. Единственное, что остается для меня неясным, – это…

– Их план действий.

– Судя по тону, каким он говорил, они собираются убить Юрия Донцова. Тот вторгся на их территорию, нарушая все законы и правила поведения, и они схватятся за пистолеты или воспользуются какими-нибудь там ракетными снарядами, или уж не знаю чем еще.

– Я начинаю думать, что Лукьянов был крайне важен Донцову и его организации, – сказал Фалькон. – Голос в телефоне заверил меня, что деятельность Донцова «будет вскоре пресечена», что, возможно, означает, что каналы поступления Донцову героина в ближайшее время будут перекрыты, если уже не перекрыты.

– Ну это если всецело верить тому, что говорил нам этот голос, – сказала Консуэло.

– Лукьянову предстояло сделать значительное финансовое вливание в организацию с помощью украденных восьми миллионов евро, а кроме того, он был бы им полезен своим опытом сутенерства. Что же касается девок, их, в отличие от героина, поставлять можно было отовсюду и как угодно.

– А кроме того, существуют диски, которые Лукьянов должен был передать Донцову, – сказала Консуэло. – Хотя как именно они собираются использовать этот компромат, мы не знаем.

– Один из заснятых там мужиков – инженер-строитель и член совета директоров компании «Горизонт», – сказал Фалькон. – Мне известно также, что одна из русских банд уже запустила свои когти в администрацию мэра и что очень скоро в Севилье должно состояться важнейшее совещание с участием, как я думаю, представителей консорциума «Ай-4-ай-ти»/«Горизонт», мэра и подвластных ему структур.

– Поэтому им так важно выиграть время?

– Совещание назначено чуть ли не на завтра.

– Бизнесмены якшаются с проститутками? Разве в наши дни этим можно кого-то удивить или напугать? – Консуэло передернула плечами. – Рауль блядствовал напропалую. Кое-кто из моих деловых партнеров, особенно в недвижимости и строительном бизнесе, нюхает кокаин, участвует в оргиях. Церковь нам теперь не помеха.

– Но «Ай-4-ай-ти» – это американская корпорация, и владеют ею два раскаявшихся грешника, вставшие на путь христианства. Принять в свои ряды оступившегося они способны, но для этого он должен раскаяться. Поведения, подобного тому, которое ты сейчас расписывала, у кого бы то ни было из сотрудников принадлежащих им компаний они не потерпят. Таких парней вышибут с работы, приносящей по миллиону евро в год, и вынудят уйти в тень, занявшись делами темными, хоть, может быть, выгодными и вдвойне.

– В этой связи непонятно, почему голос в телефоне так невнятно говорил насчет дисков, – сказала Консуэло. – Если они так важны Леониду Ревнику.

– Было бы некрасиво столь явно обнаруживать свою слабость, – сказал Фалькон. – Получалось бы, что мальчика у них нет, а вот диски им вынь да положь.

– Так ты отдашь им диски, Хавьер? – спросила Консуэло. Животрепещущий этот вопрос донимал ее, сжигая все ее существо, и ей трудно было удержаться, чтобы не задать его.

– Я ответственен за Дарио и…

– А заметил ты одну вещь? – вдруг перебила его Консуэло, даже не дослушав его ответа. – Обе эти бандитские группы ни словом не обмолвились о причине похищения Дарио, задуманного, чтобы остановить тебя в расследовании севильского взрыва!

– Они и так уже приостановили расследование, убив мою важнейшую свидетельницу – Марису Морено, – сказал Фалькон. – К тому же голос в телефоне предложил выдать мне непосредственных устроителей взрыва. Говоривший, несомненно, знает, что мне надо.

Они сидели, не сводя друг с друга глаз, погрузившись в молчание. Слишком много мыслей вертелось в голове у обоих. Фалькон взглянул на часы. Десять минут первого. Мейл от Донцова получен почти два часа назад.

– Тебе придется поговорить с другой стороной, – сказал он. – И потянуть время.

Лицо Консуэло словно осунулось, на нем проступил возраст. Она сжала челюсти, на щеках ее заиграли желваки. Она взяла в руки телефон – на этот раз, когда она уверена, что говорить предстоит с теми, кто удерживает у себя Дарио, сделать это ей будет труднее. Скрипнув зубами, она набрала номер.

– Знаешь, Хавьер, если что-нибудь случится с Дарио, жить я не буду. Даже после всех этих сеансов с Алисией Дарио для меня всё. Он не просто мой малыш, он еще и те дети, которых я потеряла. Думаю, что такого мне не перенести… Это Консуэло Хименес, – сказала она в трубку, – и я хотела бы поговорить с моим сыном.

– Долго же вы собирались.

– Возникли трудности.

– Ладно, сеньора Хименес, расскажите мне о ваших трудностях, только хорошо бы источником их не был сеньор инспектор полиции. Ведь все случилось из-за него. Не сунь он свой нос в наши дела, ничего подобного не произошло бы.

– Первая трудность – это деньги, – сказала Консуэло. Она напряженно горбилась над столом, скорчившись всем телом от исходящей из мобильника волны жестокости. – Деньги полиция уже перевела в «Банко де Бильбао». Инспектор тут бессилен. Это в компетенции лишь его начальника.

– Ну, эту трудность легко разрешить, – сказал голос, и плечи Консуэло слегка расслабились. – Деньги, сеньора Хименес, вы можете собрать сами.

Молчание.

– Вы всерьез считаете, что я могу вот так, шутя, раздобыть восемь миллионов евро?

– Восемь миллионов двести тысяч евро, сеньора Хименес, – уточнил голос. – Вряд ли это явится для вас проблемой. Мне известно, что два ваших ресторана здесь, в Севилье, вы арендуете, но другие два – в полном вашем распоряжении. Сейчас недвижимость нарасхват. Два этих здания легко можно толкнуть за три миллиона, тогда остается собрать всего пять миллионов. Пораскиньте мозгами. Мы знаем, что вы это умеете.

– Я не могу…

– Можете, сеньора Хименес. Восемь миллионов двести тысяч евро за благополучное возвращение вашего ребенка. Ей-богу, я не считаю это слишком высокой платой.

Консуэло недоуменно заморгала. События развивались не по плану. Левая рука ее теперь чуть подрагивала.

– Но это займет время, – сказала она.

– А мы не торопимся. Мы можем хоть неделю держать у себя вашего сына. Но вот друг ваш, инспектор полиции, пусть доставит нам диски сегодня же. Да, сегодня же. Ведь сегодня уже наступило. Ему следует передать нам оригиналы дисков сегодня до двенадцати часов дня и тем продемонстрировать свое желание сотрудничать.

– Оригиналы дисков? Зачем вам именно оригиналы? Чем плохи копии?

– Тем, что нужны нам именно оригиналы, – произнес голос. – Итак, мы все обсудили. Трудности ликвидированы.

– Но одна все-таки существует, – сказала Консуэло, собрав весь свой запас мужества. – Мне необходимо доказательство, что сын мой находится у вас.

– Доказательство?

– Надо, чтобы вы расспросили его о его особой примете. И он сообщит вам все, что вам требуется, чтобы доказать его присутствие и…

– Вам нужно доказательство, – произнес голос тоном неприкрытой угрозы.

– На нас вышли люди из другой группировки, утверждающие, что мой сын находится у них. Поэтому мне и требуется доказательство, что…

– Сейчас я вам это докажу, сеньора Хименес. Слушайте.

Детский голос. Далекий, но из той же комнаты, что и телефон:

– Мама, мама, мама!

– Дарио! – вскрикнула Консуэло.

И чужая иностранная речь.

– Слушайте, сеньора Хименес.

– Мама, мама, мама! Нет, нет, нет…

Последние слова прозвучали невнятно. Ребенку заткнули рот. Затем послышалось щелканье, как будто ножницами резали курицу; а затем раздались крики, душераздирающие, ужасные детские крики не просто боли, а невыносимого страдания и потрясения от того, что произошло.

– Это был лишь мизинец ноги, сеньора Хименес. Посылать вам его не имеет смысла. Пошлем попозже… что-нибудь покрупнее. Если вы вынудите нас это сделать.

21

Ресторан Консуэло Хименес, Ла-Макарена, Севилья, вторник, 19 сентября 2006 года, 00.15

Консуэло упала со стула и очутилась под столом мгновенно, словно подхваченная невидимой волной прибоя. Забившись под стол, она стиснула руками виски, зажмурилась, сжалась всем телом. Боль совершенно парализовала ее, пока из горла не выдавился какой-то хриплый, каркающий звук. Сколько бы она ни старалась изгнать из сознания эти ужасные крики, они продолжали звучать в ушах. Крикам этим предстояло вечно жить в ней, надрывая сердце. Твердый стержень, который помогает нам держаться и связывает в нас все воедино, теперь был уничтожен, вырван с дьявольской, бездумной, хулиганской бесцеремонностью.

Фалькон осторожно приблизился к ней.

– Не прикасайся ко мне! – крикнула она, отбрыкиваясь. Любви, нежности, жалости она не хотела. А хотелось ей лишь одного – чтобы кто-нибудь, схватив, перерезал ей горло, чтобы она утонула в крови и погрузилась в забытье. Она хотела разом принять на себя все то насилие, которому по каплям подвергали ее мальчика.

Комната погрузилась в глухое безмолвие. Тишина была такой полной, что впервые из-за звуконепроницаемой двери до них стали долетать звуки – слабый, как пение далекого хора, шум обеденного зала. Они сидели на полу возле упавшего стула. Голова Консуэло ушла в колени, руки прижаты к груди. Фалькон попытался заглянуть ей в глаза. Она не плакала. Огромность ее горя была неподвластна слезам. Женщина лишь тупо разглядывала половицы.

– Тот, первый, голос говорил правду, – тихо сказала она. – Мы не знаем, с кем имеем дело. Для них нет ни норм, ни правил. Не существует никаких разумных доводов. Это все равно как уговаривать смерть повременить.

– Но первый голос хотел, чтобы мы сами в этом убедились, – сказал Фалькон.

– Он жесток, – сказала Консуэло, – но далеко не так жесток, как другой голос.

– Другой… он говорит с нами, ощущая свою слабость.

– Я имею в виду голос внутри моей головы, – сказала Консуэло. – Никакие рассуждения на меня сейчас не действуют, Хавьер. Нельзя рассуждать, услышав то, что мы сейчас слышали. Не знаю, какую химию запустили во мне эти крики, но я теперь не та, что раньше. За какие-нибудь четверть часа во мне произошли необратимые перемены.

– Не позволяй, чтобы это влияло на суть твоих решений.

– Ты-то, Хавьер, к такому привычен.

– Никто не может быть к такому привычен, – сказал он, вспоминая Марису Морено, серую ногу в темном озерце крови, голову на деревянном торсе статуи.

– Единственное, что нам остается сделать с таким чудовищем, как Донцов, – сказала Консуэло, сжав кулаки так сильно, что побелели костяшки пальцев, – это натравить на него собак.

– Ну а Дарио?

– Хуже, чем сейчас, ему, по-моему, быть не может.

Она поднялась на ноги. Отряхнувшись, присела на край стола.

– Я заберу эти диски, – сказал Фалькон.

Она понимала, как тяжело ему далось это решение, но он так хотел. Что до нее, то в ней не осталось ни крупицы сомнения.

– Знаешь, если мы уж встали на этот путь, то придется идти до конца, – сказал Фалькон. – И обратного пути, возможно, тоже не будет. У тебя есть еще два сына, о которых надо…

– Ты хочешь, чтобы я подписала тебе вольную? – спросила она, и взгляды их скрестились.

– Я не предам тебя, Консуэло, – сказал Фалькон. – Я пойду на сделку с совестью. Если надо будет, даже деньги эти им отдам. Пусть я испорчу свою карьеру. Пусть вышибут меня из полиции, засадят в тюрьму на веки вечные и я буду гнить там в позоре, лишь бы с Дарио все было хорошо.

Она взяла его за обе щеки и поцеловала.

– Прости меня, Хавьер. Я знаю, чего тебе это стоит, – сказала она и, набрав номер, включила громкую связь и диктофон.

– Diga, – произнес знакомый голос.

– Мы поговорили с людьми Юрия Донцова, – сказала Консуэло.

– И?

– Он передал, что деньги для него должна собрать я.

– Сколько времени он дал вам?

– Неделю.

– Интересно, – протянул голос. – Должно быть, туго ему приходится. Ну а что насчет дисков?

– Он желает получить их до полудня. И настаивает на том, чтобы это были оригиналы.

– Разумеется. Ведь копии могут быть подделкой, они ничего не доказывают, – заметил голос. – С сыном вы поговорили?

– Когда я попросила доказательство, что с моим сыном ничего не случилось, в ответ они отрубили мальчику палец на ноге.

– Это могло быть лишь представлением, – сказал голос.

– Слышали бы вы эти крики!

– Означает ли это, что вы желаете поручить нам защищать ваши интересы?

– У меня есть к вам вопросы, – сказала Консуэло. – Знаете ли вы, где именно они держат моего сына?

– Пока не знаем. Но у нас там имеются свои люди.

– И они не знают?

– Донцов очень внимательно следит за тем, кому и что следует знать. Единственное, что нам известно, – это то, что мальчика держат не в севильской резиденции Донцова. Но информаторы выяснят, где мальчик находится. Ответ будет найден.

– А о каком «маленьком вознаграждении» вы говорили? – спросила Консуэло.

– Об оригиналах дисков.

– Погодите-ка, – сказала Консуэло. Не отсоединяясь, она отключила звук и, сжав кулаки, уткнулась в них лбом. Необходимость принимать невозможные решения доставляла ей настоящее страдание. – Я так понимаю, что должна выбрать одно из трех, – проговорила она раньше, чем Фалькон успел сказать хоть слово. – Довериться чудовищному Донцову либо непонятному и туманному Ревнику или же обратиться к органам правопорядка – нерешительным и нерасторопным. Первое неприемлемо, третьему препятствует первое, потому что для решения нам отвели меньше двенадцати часов. А значит, придется выбрать второе – Ревника, хотя что из этого выйдет – неизвестно. Можем сколько угодно кусать себе локти, все равно это ничего не изменит.

Оба поглядели на телефон. Она снова включила звук.

– Мы доставим вам диски, как только вы вызволите Дарио.

– Такое условие нас не устраивает.

– Не разъединяйтесь.

– Им еще до шести часов потребуются диски, на которых засняты люди из «Ай-4-ай-ти» и «Горизонта», – сказал Фалькон. – Без них трудно повлиять на сделку между консорциумом и администрацией мэра. Предложим им наугад первое попавшееся и посмотрим, что они скажут.

И опять голос:

– Все диски пронумерованы. Номера проставлены фломастером. Нам нужна половина всего количества с номерами от первого до восьмого и от двадцатого до двадцать седьмого включительно.

– Когда вы планируете начать действовать? – спросил Фалькон.

– Наберите наш номер еще раз через пятнадцать минут.

Телефон смолк. Измученные Фалькон и Консуэло откинулись на спинки стульев.

– Да что там на этих дисках, которые они у нас просят?

Рамиреса звонок Фалькона поднял с постели. Он помнил только то, что неопознанный парень заснят на первом диске и что последние два заблокированы, их нельзя открыть без пароля и специальной программы для восстановления данных, и что программисты над этим работают. Фалькон дал отбой.

Размышляя над тем, что может быть записано на столь ценных последних двух дисках, они опять замолчали – напряжение, которое они испытывали, было столь огромным, что звук человеческой речи, казалось, резал уши. Ресторанный шум за дверью дразнил их, назойливо напоминая о существовании другой жизни, которой им и полагалось бы жить.

В сумочке у Консуэло зазвонил телефон.

– Должно быть, это от Донцова, – сказала она, нажимая кнопку ответа.

– Как дела, сеньора Хименес?

– К полудню вы получите диски.

– Значит, с инспектором Фальконом вы уже связались.

– Он здесь со мной.

– Сеньор Донцов советует вам поторопиться, – произнес голос. – Если доставите диски сегодня еще затемно, сеньор Донцов освободит вашего сына по получении всего четырех миллионов евро, и у вас будет еще целая неделя, чтобы собрать деньги.

– Мне дадут увидеться с сыном?

Фалькон нацарапал ей что-то в блокноте и подсунул это под нос Консуэло.

– Да, – сказал голос.

– А еще вы должны понять, что, поскольку вы известили нас так поздно, мы, возможно, не сумеем предоставить вам все диски. Последние два находятся в другом отделе, куда инспектор не имеет доступа.

– Подождите.

Из стоявшей на столе коробки Консуэло вытащила бумажную салфетку и промокнула пот, струившийся по ее лицу и заливавший глаза.

– А когда вы сможете добыть последние два диска? Самое раннее когда? – осведомился голос.

Фалькон, написав что-то на листочке, подчеркнул первый, еще не заданный ею вопрос.

– В десять часов, – сказала Консуэло. – Где же мы встретимся?

– Не разъединяйтесь.

Молчание длилось, казалось, целую вечность. Ответа все не было. Жизнь висела на волоске. Консуэло представляла себя зародышем в материнской утробе, не имеющим понятия о времени и ждущим своего рождения на свет без осознания того, что его ждет.

– Когда у вас в руках будут первые двадцать пять дисков, – сказал голос, – отправляйтесь из Севильи на север по дороге на Мериду. Там, где от нее отходит ветка в сторону Сьерра-де-Арасены и Португалии, будет бензозаправочная станция. Там дождитесь дальнейших инструкций.

Парковка была пуста. Управление полиции безмолвствовало, погруженное во мрак. От дорожного покрытия все еще исходил дневной жар, когда Фалькон с черного хода проник в здание. Быстро вбежав по лестнице в свой кабинет, он включил все компьютеры, взял ключ от комнаты для вещдоков и опять спустился вниз. Забрав все диски в отдел убийств, он стал делать копии, по пять штук за раз, на всех компьютерах.

Решив, что разницы между копией и оригиналом каждого из дисков Донцов не усмотрит, он принялся жадно искать черный фломастер. Время, так невыносимо томительно тянувшееся в ресторане с Консуэло, теперь неслось вскачь с немыслимой, оголтелой скоростью. Наконец фломастер был найден в столе у секретаря Эльвиры, и Фалькон помчался с ним обратно, в отдел убийств. В спешке он чуть было не растянулся на лестнице, после чего заставил себя успокоиться и двигаться чуть помедленнее – не хватало еще уборщикам утром найти его на площадке с проломленной головой!

Через тридцать пять минут у него были готовы четыре комплекта. Почему не придумают что-нибудь для ускорения этого процесса? Пот лил с него градом. Потом наступила минута, когда ему оставалось только ждать. Мысленно он клял все эти бездумные железяки – компьютеры. Нетерпеливо вцепившись в ручки кресла, он торопил время и сам удивлялся тому, что с ним происходит. Совсем недавно он спокойненько пил пиво на площади возле Санта-Мария-Ла-Бланка, и вдруг он срывается с места, пуская псу под хвост все свои принципы, все, чему он служил и что защищал, и при этом никто его не неволит, не приставляет пистолета к виску, не грозит ножом, рядом с собой он не видит маньяка с взрывным устройством на поясе… И все же рядом витает угроза, и ад, кажется, вот-вот разверзнется перед ним. Зазвонил его мобильник.

– Где же ты? – спросила Консуэло.

– Сейчас-сейчас!

Последние копии. Он перевел дух. Фломастером аккуратно проставил номера, спустился вниз в комнату для вещдоков, поместил оригиналы дисков обратно в сейф, запер его. Сунул в карман ключ от хранилища вещдоков. Бегом помчался на парковку, плюхнулся в машину и мокрыми от пота руками ухватился за руль. Руки скользили на рычагах. Он включил кондиционер. Грудь овеяло прохладой. Он вернулся в город и встал возле ресторана. Консуэло, рванув дверцу, поспешно села в машину. Он тронулся.

– Что? – спросил он, заметив ее вопрошающий взгляд.

– Чем ты занимался? – спросила она. – Ты же весь мокрый!

– Там, на заднем сиденье, есть рубашка, – сказал он. – Ревник. Второй голос. Что они велели нам делать?

– Они позвонили со своим планом, – отвечала Консуэло. – К счастью, он совпал с нашим. Они пожелали, чтобы передача дисков Донцову состоялась пораньше. Я сказала, что мы так и сделаем. Это им понравилось. Они уже едут.

Фалькон вел машину вдоль набережной, мимо сооружений бывшей «Экспо-92» на острове Картуха.

– И они понимают, что нам велено ехать на автозаправку исключительно для того, чтобы Донцов мог убедиться, что мы не привели за собой хвост.

– Человек от Ревника сказал мне, что на них работают два бывших агента КГБ, – сказала Консуэло. – Четыре года назад у них был распущен так называемый СОБР, элитное подразделение быстрого реагирования, и высококлассные, отлично тренированные бойцы вдруг оказались не у дел на маленькой пенсии. Трех из них подрядил работать на себя Ревник.

– Выходит, разговор у вас был обстоятельный.

– Узнав, что ты уехал за дисками, он стал гораздо откровеннее и разговорился, – сказала Консуэло. – Я многое узнала от него о русской мафии. Знаешь, они мало чем отличаются от наших севильцев. Тоже стараются расставлять на ключевые должности хороших знакомых и действовать через них, и система работает.

– Ну, мэрия до убийств еще не докатилась.

– Но многие члены городского совета Марбельи арестованы за коррупцию.

– А что-нибудь практическое тебе сказал этот человек? Например, каким образом они собираются следить за нами?

– Он сказал, что у них есть подслушивающее устройство. Зная номер моего мобильника, они могут поймать мой сигнал, подключиться и слушать, – сказала Консуэло. – Какое неуважение к служителям закона и правопорядка, верно?

Фалькон ничего не ответил.

Она сжала его локоть. Фалькон свернул налево, по похожему на арфу мосту Калатравы <sup>[16]16
  Мост Аламильо через Гвадалквивир построен архитектором Сантьяго Калатравой для соединения с островом Картуха, где проходила всемирная выставка «Экспо-92».


[Закрыть]</sup> переправился на другой берег и, удалившись от городских огней и миновав олимпийский стадион, нырнул в темноту.

Дорога была почти пустынной. Редко когда попадался одинокий грузовик. Новый объезд возле Лас-Паханосас тоже был ровным и пустынным, лишь огоньки дорожной разметки – приятный знак человеческого неравнодушия. Консуэло сидела скрестив щиколотки и все время теребила кольца. Голова ее была откинута на подлокотник, в открытых глазах отражались дорожные огни. Время от времени она испускала глубокий прерывистый вздох.

– Я слышу твои мысли, – сказал Фалькон.

– В бизнес-переговорах обычно одно дело слова и выставляемые требования, а другое – подтекст, – сказала Консуэло.

– Тебя беспокоит, почему этот зверский Донцов спустя полчаса вдруг превратился в здравомыслящего и вполне вменяемого человека? – спросил Фалькон.

– Почему ему вдруг стало так важно получить диски на семь или восемь часов раньше, чем он требовал первоначально? Почему они вполовину уменьшили выкуп, запросив теперь лишь четыре миллиона? С чего бы это внезапное проявление слабости?

– Возможно, Донцов больше нуждается в деньгах, чем мы думали, – сказал Фалькон. – Человек от Ревника тоже высказал нечто подобное.

– И сумма эта теперь гораздо ближе к той, которую я могу заплатить. Вот почему я и думаю: с какой бы стати Донцову так ослаблять давление на меня?

– Мне это вовсе не кажется ослаблением давления. Наоборот, он натягивает вожжи. Заставляет нас поторопиться. Дает меньше времени на размышление.

– Как по-твоему, когда я сказала ему, что другая группировка утверждает, будто Дарио находится у них, он заподозрил нас в сговоре с теми, с кем мы и действительно вступили в сговор?

– Вот он и заставляет нас шевелиться, – сказал Фалькон. – И тем самым убеждается, что мы все еще верим ему и не попались на удочку другой, блефующей, стороне.

Они прибыли на автозаправку, где им предстояло подождать. Фалькон заправился и, налив две чашечки черного кофе из автомата, отнес их в машину.

Они припарковались перед входом в hostal <sup>[17]17
  Гостиница (исп.).


[Закрыть]</sup> по соседству. Фалькон сменил рубашку. Глядя во мрак, они молча тянули кофе.

– Если все окончится благополучно, ноги моей в Коста-дель-Соль больше не будет. В жизни сюда не приеду, – сказала Консуэло.

– Последние сорок лет в Коста-дель-Соль все как было, так и есть – ничего не изменилось. Зачем же так менять свои привычки?

– Затем, что только сейчас я ясно поняла, как действуют эти люди. Ведь каждый жилой комплекс, каждый строящийся район, каждое поле для гольфа, каждый пляж, каждый парк аттракционов или казино – все, что служит развлечению туристов, выстроено на доходы с человеческого горя и слез. Сотни тысяч девушек гонят работать в бордели и ночные клубы. Сотни тысяч губят себя, втыкая в тело иголки. Сотни тысяч безмозглых, опустившихся наркоманов нюхают белый порошок, чтобы потом ночь напролет танцевать до упаду или трахаться! И это не считая эмигрантов, трупы которых выбрасывает волна на этом благословенном побережье! Нет, хватит, наелась досыта!

Каждое свое слово она подчеркивала, яростно вдавливая пятку в днище машины. Фалькон протянул к ней руку, чтобы успокоить, и в это мгновение зазвонил мобильник. Она молниеносным движением сняла его с приборной доски. Послышалось верещанье поступившего сообщения. Подручный Донцова слал текст.

– Они велят ехать к северу, на Мериду.

Взвизгнув шинами, Фалькон сделал резкий разворот от гостиницы и по пышущей жаром дороге свернул налево.

– Как ты думаешь, наши друзья получили это сообщение? – спросила Консуэло, бросив обеспокоенный взгляд в бесстрастное лицо Фалькона.

– В технике я не силен, – сказал он, заглушая ужасную тревогу от безумства, которое они совершали. – Нам остается верить, что они свою работу знают.

После десяти километров пути им было приказано съехать с шоссе, и под диктовку многочисленных эсэмэсок, приходивших на мобильник, они стали кружить по разбитым, в пятнах свежеположенного асфальта дорогам, мимо деревенек по обеим сторонам, освещенных одиночными уличными фонарями, забирая в горы, в непроглядную темноту, среди запаха прохладных сосен, альпийских роз и горячей сухой земли, веющего в полуоткрытые окна машины. Консуэло ерзала на сиденье, глядя то в переднее, то в боковое стекло, проверяя в зеркальце, не видно ли чего сзади.

– Если бы люди Ревника следовали за нами так, чтобы мы могли их видеть, то их увидели бы и люди Донцова, – сказал Фалькон. – Так что успокойся и гляди вперед.

– Где мы, черт возьми, едем?

Машина громыхала по дороге. Показался знак: Кастильбланко-де-Лос-Арройос. Поворот налево. И снова тьма.

– Сколько времени мы уже едем? – спросила она.

– Сорок минут.

Она положила руку ему на плечо.

– Там нет никого. За нами никого нет и быть не может в такой тьме. Да они бы увидели фары еще издали, за много километров, – сказала она, чувствуя, что храбрость изменяет ей. – Нам придется сколько можно потянуть время.

– Им еще и с дисками надо будет разобраться, – сказал Фалькон.

Зазвонил мобильник, на этот раз это был простой телефонный звонок. Человек от Донцова.

– Слева вы увидите указатель на Эмбальсе-де-ла-Кала. Поезжайте туда и сообщите, когда доберетесь.

Четыре минуты.

– Прибыли.

– Теперь второй поворот направо.

Они съехали с бетонного покрытия на грунтовую дорогу.

– Там будет надпись, сделанная от руки: Гран-ха-де-лас-Онсе-Игерас. Сверните туда.

Следуя указателям, они поехали по травяным зарослям между низких и раскидистых каменных дубов. Преодолев так несколько километров, въехали в открытые ворота, ведущие к одноэтажному дому. Передние фары скользнули по выбеленным стенам, приоткрытым ставням и зарешеченным окнам, по облупленной, выкрашенной красной краской двери.

– Поставьте машину в сарай, – сказал голос. – Оставьте ключи в зажигании. Выходите, подняв руки. Диски – на голову. Встаньте возле гаража и раздвиньте ноги.

В сарае они увидели ржавую землечерпалку желтого цвета. До Консуэло долетало тепло включенного двигателя.

Оба, она и Хавьер, встали в нескольких метрах сзади машины, держа руки на голове. Двое мужчин в бейсболках, плохо различимые в лучах их фонариков, приблизились к машине. Лица их прикрывали платки. Один вошел в гараж, другой, тщательно ощупав Фалькона, нацепил ему на глаза повязку. Фалькон услышал, как хлопнула дверца багажника – открылась, а через несколько секунд вновь закрылась. Второй мужчина вышел из гаража, запер двери. Первый подошел к Консуэло сзади, присел на корточки. Надо было бы ей надеть брюки. Взяв фонарик в рот, он принялся ощупывать ее, начав с лодыжек.