Текст книги "Становление Европы. Экспансия, колонизация, изменения в сфере культуры (950—1350 гг.)"

Автор книги: Роберт Бартлетт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 37 страниц)

Организационно новые ордена строились строго по територи-альному принципу, но они также имели важное национальное и политическое значение. Их вышестоящие инстанции находились во Франции и Италии; кроме того, могущественные административные центры второго порядка имелись в Англии и Германии. Аббатство Сито и четыре его «старших дочери», то есть самые ранние из цистерцианских монастырей, были расположены в королевстве Французском. Крупнейшие соборы доминиканского генерального капитула в XIII веке в 40 процентах случаев проводились в Италии (но никогда – южнее Рима), в 35 процентах – во Франции и в 10 процентах – в Рейнской области2^. Стоит ли говорить, что они никогда не собирались в кельтских или славянских странах. Новые ордена XII—XIII веков пришли в кельтский и славянский мир из Англии и Германии, и их натурализация в новых краях так и не стала окончательной. На их религиозной «географии» явно отражалось взаимодействие политических и духовных аспектов. Например, степень независимости шотландских францисканцев менялась в зависимости от побед и поражений в шотландских войнах за независимость: в 1329 году, после успехов Роберта Брюса, они «были полностью отделены от английского братства», однако снова попали в их подчинение в XIV веке, когда верх в англо-шотландском противостоянии одержал Эдуард III21. В Восточной Европе маркграф Бранденбургский был против того, чтобы доминиканский монастырь, который он надумал организовать в своих владениях, находился в польской провинции ордена, поскольку «это может поро-

9. Межэтнические отношения… 2) Власть и происхождение 251

дигь между нашими наследниками и польскими правителями территориальный спор»22. Вот как комментирует это событие Джон Фрид: «Если нищенствующий монашеский орден оказывался приписан к той или иной провинции, то становился потенциальной базой для территориальных или феодальных притязаний на весь регион»23. Одним из последствий германского заселения и колонизации Силезии, Пруссии и других областей за Одером была их передача францисканской провинции Саксония24.

В конце XIII века немецкие нищенствующие монашеские ордена стали рассматриваться некоторыми славянскими прелатами и правителями как инструмент культурной колонизации. «Братьев, говорящих на немецком языке, – гласил текст одной жалобы, поданной в Богемии,

«намного большей численности, чем требуется, направляют в от -дельные францисканские обители нашего королевства и в польские герцогства, в то время как братья из числа славян рассеяны среди ино -земцев, где пользы от них быть не может. В результате души славян пребывают в большой опасности»25.

Неудивительно, что Якуб Швинка занял твердую позицию в отношении проникновения и распространения немецких монастырей. «Отдельные монахи, – негодовал он, – отказываются принимать в свои ордена наших коренных поляков, а напротив, отдают предпочтение иноземцам». Он повелел епископам лишать такие монастыри их владений. В конце концов, подчеркивал он, монастыри создавались «для спасения здешнего народа»2^. В ряде случаев национальная исключительность даже провозглашаюсь в письменной форме, фиксировалась в уставах религиозных братств и богоугодных заведений. Например, в 1313 году Владислав Локитек Польский основал в Бресте (область Куявия) лечебницу, оговорив, что «в эту обитель и больницу братья не допустят ни одного немца, будь то клирик или мирянин». Двадцатью годами позже, основывая в Рауд-нице августинский монастырь, националистически настроенный епископ Пражский Ян Дражицкий сформулировал такое условие: «Мы не должны допускать в это братство или обитель ни одного представителя какой-либо другой нации кроме богемской [то есть чешской] и рожденного от двух родителей-чехов».

В Ирландии цистерцианский орден, ставший «первой эффективной международной организацией в Европе»2? расцвел пышным цветом задолго до вторжения и покорения ее англо-нормандцами. Первых монахов белого братства привез в страну св. Малахий, друг св. Бернара, ив 1142 году был основан первый в Ирландии цистерцианский монастырь – Меллифонт. Он «расплодился» множеством дочерних обителей, от него произошло большинство ирландских Цистерцианских монастырей. После того как в конце XII века нача -лась английская колонизация Ирландии, местные ирландские короли и вожди продолжали оказывать ордену покровительство. К 1228 го-

252

Роберт Бартлетт. Становление Европы

ду в Ирландии насчитывалось тридцать четыре цистерцианских братства, из которых только десять были основаны англо-норманд-цами28.

Однако напряженность в отношениях между интернациональным орденом и ирландскими братствами в первой четверти XIII века вылилась в кровопролитие и скандал, получивший название «Меллифонтского заговора»29. Заморских эмиссаров, направленных цистерцианцами для устранения злоупотреблений, допускаемых в ирландских обителях, игнорировали, подвергали оскорблениям и нападениям. Б монастырях возводились укрепления. Все громче слышался ропот, что в дочерних монастырях Меллифонта признаки монастырской жизни совершенно исчезли. В конце концов Генеральный капитул поручил Стефану Лексингтонскому, аббату английского цистерцианского братства Стэнли, совершить поездку с официальной инспекцией этих обителей, с тем чтобы подавить очаги оппозиции, добиться неукоснительного соблюдения правил монастырской жизни и полного послушания вышестоящим организациям ордена, причем в случае необходимости было предписано не отказываться и от содействия светских властей. В 1228 году Стефан исполнил это поручение. Меры дисциплинарного воздействия носили самый решительный характер. В результате его поездки (а также инспекции, предпринятой его предшественником годом раньше) были подавлены два непокорных братства, смещены со своих постов полдюжины аббатов, монахи из ирландских братств разосланы в разные заморские обители цистерцианцев и вся структура цистерцианских монастырей подверглась пересмотру. Место головных братств во многих случаях заняли английские монастыри, причем в первую очередь это касалось самого Меллифонта.

С одной стороны, подавление «Меллифонтского заговора» представляется примером успешного восстановления контроля со сторо -ны центральных властей международного ордена над его местными и заблудшими членами. Но с другой стороны, очевидно, что конфликт носил и этническую окраску. Сам Стефан Лексингтонский о проделанной в Ирландии работе писал: «Мы назначили туда множество аббатов разных языков и национальностей». Вот как он наставлял новых должностных лиц в главной английской администрации в Лейнстере, владении эрла-маршала: «Как следует заботьтесь о наших новых аббатах, на каком бы языке они ни говорили, по всему Лейнстеру, во имя блага лорда эрла, вашего собственного блага и мира на нашей земле»30. Как мы только что видели, одним из способов усмирения ирландских цистерцианских монастырей была передача их дочерних обителей в подчинение английским или французским головным монастырям. Более того, в наказание за заговор он на три года наложил запрет на назначение любого ирландца аббатом в цистерцианских обителях Ирландии. Наконец, он ввел свои ограничения на монастырскую жизнь и в отношении языка. В отчете, направленном аббату Клерво, он писал:

9. Межэтнические отношения… 2) Власть и происхождение 253

«Мы издали неукоснительное предписание, дабы отныне никто не допускался к монашескому сану, ежели не может проповедовать по-французски либо по-латыни. Писание толкуется и впредь будет толко -ваться в Меллифонте… и многих других ирландских обителях только по-французски, так что когда вы лично посетите их или направите туда своих представителей, они смогут понимать службу, а братья, в свою очередь, смогут понимать их, а кроме того, теперь, когда нет более прикрытия в виде чужого языка, ни у кого не останется ширмы для не -послушания. Ибо как может человек, владеющий только ирландским языком, по-настоящему любить обитель или Писание?»

Откровенный галлоцентризм подкрепляется таким наставлением:

«Мы предписали ирландцам, что ежели в будущем они пожелают принять кого-либо из своих соплеменников в ряды братства, то долж -ны озаботиться тем, чтобы прежде послать их в Париж или Оксфорд, либо в какой-нибудь другой славный город, где они смогут научиться грамоте, красноречию и приличному поведению. Мы особо подчеркну -ли, что орден не имеет намерения отлучать какую-либо нацию, за ис -ключением неподходящей, негодной или той, что не умеет вести себя надлежащим образом»31.

Это приравнивание норм поведения и культуры, определенных национальными факторами, к нормам международного монашеского ордена наглядно характеризует ситуацию на колониальных окраинах Европы. Когда в Ирландии белые братья, казалось, принялись за создание независимой конфедерации монастырей, похожей в чем-то на раннеирландскую монастырскую парухию (paruchia), и угроза радикальной адаптации к местным условиям стала казаться особеннно близкой, то Генеральный собор цистерцианских каноников выслал на его усмирение Стефана Лексингтонского, то есть англичанина, прошедшего парижскую школу. Его задачей, по собственному выражению, было «добиться единообразия в ордене»; а методами ее осуществления были насаждение английских аббатов, подчинение ирландских братств английским и наступление на позиции национального языка.

КНЯЖЕСКИЙ ДВОР

Другой ареной этнических противоречий был двор правителя, и для этого также имелись глубинные причины. Даже в самых благоприятных условиях княжеский двор разительно отличался от окружающего общества развитием культуры в широком понимании, был средоточием протекционизма, зоной более высокого уровня потребления, космополитизма и моды, и все эти проявления легко вызывали на себя огонь критики со стороны церковников, пуритан и ретроградов, Если вдобавок господствующая часть двора, или даже сам правитель, принадлежали к нации и культуре иммигрантов, то этот потенциальный антагонизм мог приобрести еще более острый характер с выраженным этническим оттенком. По самой

254

Роберт Бартлетт. Становление Европы

9. Межэтнические отношения… 2) Власть и происхождение 255

своей природе княжеский двор тяготел к тому, чтобы стать приютом для чужестранных элементов. Это был эпицентр династийной политики, что подразумевало передачу политической власти на основе не национальных, а семейных приоритетов. Соответственно, он то и дело испытывал на себе удары в виде сватовства к заморским невестам и появления чужестранных наследников. Само устройство правящего двора эпохи Средневековья, как затем и начала Нового времени, создавало условия, когда шотландцам приходилось вновь и вновь дожидаться своей Маргареты Норвежской, а испанцам – своего неведомого Карла Пятого.

Официальная политика Церкви, поощрявшей экзогамию, и настороженность в отношении браков с представителями местной знати, чреватых политической поляризацией, вели к тому, что многие правящие династии стремились к установлению внешних меж-династийных связей через браки. Если молодая невеста, а значит, и ее многочисленные фрейлины, капелланы, слуги, а возможно, и братья, племянники, кузены и даже родители принадлежали к другой национальности, то следствием такого брака непременно стано -вилась стремительная и кардинальная культурная переориентация двора. Например, после женитьбы Эдуарда I Английского на кастильской принцессе в его гардеробе появился испанский костюм с беретом, а старшего сына короля нарекли Альфонсом. В приграничных областях католического мира появление при дворе группы чужестранцев и приток переселенцев той же национальности создавали крайне нестабильную политическую ситуацию.

Неприязненное отношение местных аристократов к принцессе-иностранке нашло, например, свое яркое выражение в так называе -мой «Хронике Далимила», стихотворной летописи на чешском языке начала XIV века. Событием, давшим повод для выражения таких взглядов на брак правителя, стала женитьба герцога Удальри -ха {XI век) на чешской девушке-крестьянке. Герцог объясняет своим сподвижникам, почему он предпочел жениться скорее на простой крестьянке, чем на «дочери иностранного короля». Как явствует из самого текста, намек сделан на немецкую принцессу:

«Такая женщина предана своему языку;

Вот почему иностранка никогда не будет мне мила;

Она не была бы лояльна к моему народу.

Иностранка окружила бы себя иноземными приближенными.

Она стала бы учить моих детей немецкому языку

И переиначила бы все их обычаи.

И тогда в языке началось бы раздвоение,

А для страны

Это была бы гибель.

Мужи…

Кто хочет говорить с женою-немкой

Через переводчика?»32

Таким образом, появление королевы-иностранки означало опасность насаждения чужой культуры, а кроме того, трения между мо -лодыми принцами смешанной крови и исконной местной знатью. То была извечная проблема династийной политики. Например, в XI веке византийцы, по-видимому, воспротивились женитьбе сына императора на нормандской принцессе, ибо появление при дворе принцев смешанного происхождения могло открыть двери нормандской экспансии33. Опасения, звучащие в «Хронике Далимила», были высказаны от лица чешской знати как монолитной группы. Именно по их настоянию французская и люксембургская свита молодой Бланш Валуа, прибывшей в 1334 году в Богемию для бракосочетания с наследником чешского престола, была отправлена домой и заменена придворными-чехами. И все же опасения Далимила, по -хоже, оправдались. Бланш и ее свекровь, королева Беатриса, не слишком преуспели в изучении чужого языка: отмечалось, что «тот, кто не говорит по-французски, не может с ними общаться свободно»34.

Иностранные короли появлялись реже, чем королевы, зато в таких случаях осложнений в отношениях с местной правящей элитой бывало больше, В последующем фигура иностранного правителя в государствах средневековой Восточной Европы стала играть исключительно важную роль, поскольку национальные правящие фамилии фактически исчезли с исторической арены. В XIV веке местные королевские династии в Богемии, Польше и Венгрии вымерли. Пржемысловичи, Пясты и Арпады, то есть династии, которые в X и XI веках принесли своим народам христианство и тем обеспечили себе политическое выживание, в конце концов выроди -лись. Последний представитель рода Арпадов, Андрей II, умер в 1301 году, последний Пржемыслович, Венцеслав III, – в 1306, а Пясты, сумев в 1320 году возродить единое Польское королевство, в 1370 остались без наследника престола по мужской линии. В результате короны Восточной Европы оказались доступны претендентам как из самого региона, так и из-за его пределов. На протяжении Позднего Средневековья Богемия и Венгрия управлялись последовательно французскими династиями, германскими, а затем местными аристократами, прежде чем перешли под власть Габсбургов. Польша пережила два более кратких по времени, но аналогич -ных по сути смутных периода в XIV веке, сначала – накануне воз -рождения королевства в 1320 году, а затем – между 1370 и 1386 годами, когда языческая литовская династия Ягеллонов (в лице великого князя Ягайло) приняла христианство и одновременно польскую корону.

Появление правителей-иностранцев было удачным моментом для местной знати заявить о своих условиях. Когда граф Люксембургский Иоганн в 1310 году стал королем Богемии, ему пришлось дать обещание не назначать на высокие государственные посты лиц «иностранного происхождения» (alienigenap^. Теоретически

256

Роберт Бартлетт. Становление Европы

9. Межэтнические отношения… 2) Власть и происхождение 257

даже приобретение недвижимости было им заказано. Однако король, судя по всему, допускал отступления от буквы, ибо уже через несколько лет, как явствует из источников, «в его окружении было множество графов и дворян из Германии, которые выдвинулись благодаря не столько своему положению, сколько государственной мудрости, без их совета практически не вершилось никакое дело в его королевстве, и он жаловал им королевские земли и высокие посты». В 1315 году чешские бароны сетовали: «У всех народов вызывает недовольство, когда иммигранты из чужой стороны так обо -гащаются и важничают». Иоганну пришлось отослать своих немцев. Спустя несколько лет королю-иностранцу по-прежнему приходилось клясться, что он «не поставит иноземца командовать ни одной королевской крепостью либо замком, будь то в официальной должности или как-либо еще, как и не сделает никого из чужеземцев бургграфом, а будет назначать одних чехов».

Иногда этнические противоречия проистекали не из-за иностранного происхождения короля или королевы, а в силу того, что король, принадлежащий к коренной национальности, начинал привечать иноземцев и поощрять создание целого слоя иностранных воинов, номенклатуры и придворных. Примеров тому множество в истории польской династии Пястов, хотя были случаи, когда эти правители-космополиты наталкивались на опасную оппозицию со стороны националистически настроенных местных кругов. Тем не менее, согласно одному источнику, Болеслав II Силезский (1242– 1278), довольно слабо владея немецким, «стал предпринимать крутые действия против поляков, самым безобразным образом отдавал предпочтение немцам и во множестве раздаривал им поместья. На этом основании поляки перестали признавать его своим королем и низвергли»36. Автор приведенной цитаты объясняет последующее пленение королем епископа Вроцлавского его «одержимостью дьяволом и давлением немцев, под чью диктовку он действовал»37. Неприятие космополитизма проявила и коренная польская знать в области Куявия, когда отказала в доверии своему герцогу на том основании, что он слишком благоволил к Тевтонским рыцарям38. По-знанский летописец жаловался, что молодые силезские герцоги, пришедшие к власти в 1309 году, «окружены немцами, которые навязывают им свои советы, так что они могут делать только то, что на руку немцам»39.

ГОРОДСКОЕ СООБЩЕСТВО

Население средневековых городов было по существу эмигрантским. Такая картина наблюдалась повсеместно, приобретая особенно важное значение в приграничных районах, где горожане или значительная их часть в этническом отношении нередко отличались от окрестного сельского населения. Переселение в далекие края зачастую имело конечной целью именно город, и в областях наподо-

бие Восточной Европы или кельтских земель противоречия между городом и деревней сопровождались и усугублялись этническими противоречиями, ибо многие городские поселения, целиком или большей частью, были населены иммигрантами. То обстоятельство, что понятия немец и чех были фактически равнозначны соответственно понятиям горожанин и крестьянин, наглядно иллюстрируется рассказом о чуде, происшедшем в Праге в 1338 году. Ремесленники разных специальностей обсуждали, как праздновать день св. Вацлава, когда один из них, немец, заявил, что «он не намерен отмечать праздник этого крестьянина». И только когда его разбил паралич, а исцеление наступило от мощей Вацлава, «немцы стали относиться к нашему покровителю с большим почтением»40. Здесь мы имеем пример того, как межэтническая рознь оказалась облечена в форму взаимной неприязни между городом и деревней.

В Восточной Европе немецкий язык был преимущественно языком городов и правящих дворов. Список новых бюргеров, допущенных жить в старую Прагу в XIV веке, показывает, что от 63 до 80 процентов тех, чью национальную принадлежность можно установить по именам и фамилиям, были немцы. Эта статистика еще более убедительна, если рассматривать состав городского совета41. Француженка по происхождению, королева Богемии Бланш, стремясь достичь большего взаимопонимания со своими подданными, стала учить не чешский, а немецкий язык, «ибо почти во всех горо -дах королевства и повсюду в присутствии короля немецкий язык употреблялся чаще чешского»4^. Аналогичная ситуация имела место в Польше. Когда будущий архиепископ Львовский (Лембергский) в середине XV века приехал из сельской местности в Краков, «он обнаружил, что все общественные и частные дела вершатся на немец -ком языке» (Filippo Buonaccorsi, alias Callimachus, Vita et mores Gre-garii Sanocei, ed. Ludwik Finkel, MPH 6 (Cracow, 1893, repr. Warsaw, 1961), pp. 163—216, at p. 17943}, что побудило его впоследствии отправиться в Германию для совершенствования в языке. По мере продвижения на восток, в те районы, где немецкие сельские поселения становились реже, города все больше напоминали острова немецкой культуры среди морей культуры славянской, прибалтийской, эстонской или мадьярской.

Так же четко могли быть охарактеризованы с точки зрения языка и города Британских островов. Здесь значительно чаще, чем в окрестных селах, звучала французская речь. После нормандского завоевания французские переселенцы закрепились во многих городах Британии – Книга Страшного суда, в частности, упоминает о сорока трех бюргерах-французах в Шрусбери44, – и процесс развития культуры в последующие столетия шел по пути дальнейшей галлизации. В начале XIV века горожане в пять раз чаще владели французским по сравнению с сельскими жителями45. В землях кельтов французский также являлся языком городов и переселенцев. Одним из главных памятников старофранцузской литературы

258

Роберт Бартлетт. Становление Европы

9. Межэтнические отношения… 2) Власть и происхождение 259

ирландского происхождения является поэма о возведении в XIII веке стен Нью-Росса, нового города, ставшего вскоре самым оживленным портом Ирландии46. Примечательно, что сам город колонизаторы и торговля были воспеты в поэтической форме на французском языке. В то же время в Уэльсе и Ирландии к французскому как языку престижа и привилегий присоединился и английский. Не будучи престижным на родине, английский язык стал таковым в колонизованных западных землях. В XII веке переселенцы прибывали в новые города Уэльса и Ирландии из разных краев: в одном источнике начала XII века упоминаются «все горожане, французы, англичане и фламандцы» города Кидвелли47. Однако на протяжении XIII и последующих столетий городское население колонизованных кельтских областей стало все в большей степени самоидентифицироваться в качестве английского. Сохранилась петиция XTV века, составленная от имени «английских горожан английских боро в Северном Уэльсе» (характерно, что она при этом написана на французском языке). В другом документе утверждалось, что «ни один валлиец не должен жить в свободных городах Уэльса»48. Часто города Уэльса и Ирландии оставались в языковом отношении изолированными анклавами, как города польской Галиции или Ливонии.

Будучи языковыми анклавами, города тем не менее редко характеризовались полной этнической однородностью. Внутри городских стен жило и местное население, иногда – на самой тяжелой физической работе, а иногда – в роли ремесленников или даже купцов. Рост городской экономики в XII—XIII веков, по-видимому, вполне позволял процветать и эмигрантскому, и коренному населению. Картина приобретает более мрачные оттенки с началом экономического спада Позднего Средневековья. Еда в «кормушке» начала убывать, и припавшие к ней смотрели друг на друга все более недоверчивыми глазами.

Кризис восточноевропейских династий в Позднем Средневековье привел в частности, к тому, что немецкое население городов оказалось перед лицом куда более сложных и острых политических проблем. В XII—XIII веках эмигранты-немцы находились под могучим покровительством местных правителей, которые, в свою очередь, имели достаточно устойчивые позиции. В новых условиях XIV и XV веков немецкие переселенцы часто оказывались перед нелегким выбором и порой в этом выборе ошибались. Случалось, что местные правители видели в немцах «пятую колонну», как было в Померелии в 1290 году, когда местный славянский правитель обвинил «немцев, живущих в Померелии», в сговоре с его немецким недругом, маркграфом Бранденбургским49. По-видимому, бывали случаи, когда немецкое население действительно пыталось привести к трону немецкого короля50. Например, в ходе династийных маневров начала XIV века, которые привели к возрождению королевства Польского под властью Владислава Локитека, немецкие бюргеры Кракова допустили серьезный просчет. Они сначала поддержали не

Докитека, а люксембургского претендента, затем силезского, в результате лишились союзников и навлекли на себя жестокие репрес -сии, принявшие форму преследований по национальному признаку. Крайне недружественно настроенная летопись под названием Ап-nales capituli Cracoviensis описывает, как

«в год от рождества Господа нашего Христа 1312-й, бюргеры города Кракова, объятые безумной германской яростью, будучи приспешника -ми мошенников, тайных и замаскированных врагов мира, предложили принести клятву верности, точно так, как Иуда поцеловал Иисуса, но потом забыли о страхе перед Господом и оказали открытое неповино -вение Владиславу, герцогу Кракова и Сандомира и правителю всего ко -ролевства Польского»51.

Восстановив контроль над городом, Владислав повелел некоторых горожан протащить по улицам, привязав к лошадям, после чего они были повешены за городской чертой и провисели так, «пока не сгнили сухожилия и не истлели кости». В летописи Krasinski Annals добавляется такая деталь: «всякий, кто не мог произнести слов soczewic (“чечевица”), kolo (“колесо”), miele (“жернов”) и ralyn (“мельница”), был предан казни». Применение такого критерия придает событиям несомненный этно-лингвистический характер. Языковой шовинизм проявился и в другом нововведении того же года. С 18 ноября 1312 года официальные бумаги города Кракова стали писаться по-латыни, тогда как прежде они составлялись на немецком языке. «Отсюда начинаются акты города Кракова и документы о передаче собственности, записанные на латинском языке», – гласит относящийся к этому моменту текст52. Исключение немецкого языка из официальной документации служит продолжением анти-немецкого погрома того года. В то же время факт замены его не польским, а латынью говорит о еще недостаточной развитости письменного польского языка. (Похожая история случилась с английским: когда после завоевания Англии франкоязычной знатью в 1066 году староанглийский язык исчез из бумаг типа завещаний и другой судебной документации, на его место пришла латынь, а не французский. Французский язык XI века, как и польский XTV-ro, еще не «заслужил» статуса языка официального делопроизводства.) На протяжении ста лет после краковского восстания 1311– 1312 годов город постепенно полонизировался. По всей вероятности, сам Владислав Локитек настоял на том, чтобы полякам было позволено владеть престижными участками земли, прилегающими к рыночной площади, что само по себе причисляло их к рингбюрге-рам (ринг, Ring – «рынок»), а за период 1390—1470 годов доля в городском населении новых горожан польского происхождения возросла с 25 до 60 процентов. Краков стал скорее польским городом с немецким меньшинством, нежели немецким городом в Польше-Н

260

Роберт Бортлетт. Становление Европы

9. Межэтнические отношения… 2) Власть и происхождение 261

НАРАСТАНИЕ НАЦИОНАЛИЗМА В ПЕРИОД ПОЗДНЕГО СРЕДНЕВЕКОВЬЯ

Многие ученые отмечают проявивившуюся в Позднее Средневековье тенденцию к обострению межнациональной розни и установлению более выраженных национальных границ5^. Нарастание антиеврейских настроений в период между XI и XIV веками – факт, признаваемый всеми исследователями этой темы, и расходятся они только в одном – в датировке того момента, который можно считать поворотным в крутых переменах к худшему: были ли это погромы, связанные с Первым крестовым походом, гуды над талмудистами середины XIII века, высылки и расправы 1290 года или же зловещая резня в космополитической Испании 1391 года. В любом случае нет сомнения, что христианская Европа 1492 года, когда произошло изгнание иудеев из Испании, была значительно нетерпимее к этническим меньшинствам, чем 400 годами раньше.

Такая же тенденция наблюдалась и на перифериях католической Европы. Атмосферу колониальных немецких городов Прибалтики можно было охарактеризовать как «постепенный переход от первоначальной терпимости ко все более негативному отношению к негерманцам». До XV века у Тевтонских рыцарей немецкое происхождение не считалось обязательным условием вступления в орден. Изменение характера взаимоотношений между Уэльсом и Англией уже получило в исторической литературе определение как «обострение противоречий между Уэльсом и Англией на неприкрытой национальной почве… и ужесточение и нарастание этих противоречий», и решающий поворот в этом процессе произошел в XIII веке.

Резкость по отношению к представителям другой этнической группы не была присуща исключительно эмигрантам или колониальным группам населения. Расовую ненависть нередко проявляли и коренные жители колонизованных территорий. «Хроника Далимила» насквозь пронизана враждебностью и подозрительностью к немецким переселенцам в Богемии55. Содержащийся в ней рассказ об истории Богемии, организованный в основном по принципу правления конкретных, сменяющих друг друга князей, всякий раз, когда заходит речь о германо-чешских противоречиях, приобретает особенно яркие краски. Рассказывается, например, как один анти-немецки настроенный князь платил 100 марок серебром «каждому, кто принесет ему 100 носов, отрезанных у немцев».

Острая неприязнь к немцам, сквозящая в «Хронике Далимила», нашла еще более яркое отражение в труде другого чешского автора XW века, кратком латинском трактате под названием De Theutonicis bonum dictamen5^. Вероятнее всего, его автор был образованный горожанин-чех, возможно, нотарий или какой-то другой чиновник. Когда после строительства Вавилонской башни по земле расселились разные народы, пишет автор, то немцы были причислены к рабской расе, не имеющей своей земли и обреченной служить дру-

народам. Это и объясняет, почему «нет такой области, которая Не была бы полна немцев». Постепенно, однако, немцы захватили себе и землю, и все привилегии свободной нации. Это удалось им благодаря тому, что их превосходство в торговых делах позволило аккумулировать капитал и тем самым «скупить землю многих свободных и благородных людей». Ныне, сетует автор, немцы в каждой бочке имеют свою затычку:

«Мудрый заметит, а благоразумный рассудит, каким образом эта ловкая и лживая раса проникла в самые плодородные угодья, лучшие фьефы, богатейшие владения и даже в княжеский совет… Сыновья этой расы приходят на чужие земли… Потом оказываются избраны в советники, тонким вымогательством присваивают общинную собствен -ность и тайно отправляют к себе на старую родину золото, серебро… и иное имущество из тех краев, где они стали поселенцами; так они фа -бят и разоряют все земли; обогатившись, начинают притеснять своих соседей и восставать против князей и других полноправных правите -лей. Так поступал Иуда, так вел себя Пилат. Ни один сколь-нибудь ис -кушенный человек не усомнится в том, что немцы – это волки в ове -чьем стаде, мухи на блюде с едой, змеи на груди, распутницы в доме».