Текст книги "Философия Южного Парка: вы знаете, я сегодня кое-что понял"
Автор книги: Роберт Арп
Жанр:
Публицистика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 20 страниц)
Дэйл Джекетт
Но кто помолится за Сатану? Кто, за восемнадцать веков, что люди молятся, сделает это за грешника, которому это нужно больше всех?
Марк Твен. Автобиография.
Изыди от меня, Сатана. П'нятненько?
Мр. Маки, из непроизнесённых философских размышлений
Зло в нарисованной плоти
Сатана, краснокожий властитель Тьмы с невероятно развитой мускулатурой и черепом на гульфике, играет поистине дьявольскую роль в сериале Южный Парк. Именно он встречает Кенни, попавшего в ад после весьма неудачной, но зрелищной смерти. В подземельях он показан как подкаблучник-шестёрка Саддама Хусейна. Он сеет хаос среди живущих в мультяшном аду и даже поёт свои сумасшедшие рождественские песенки, отмечая праздники у себя внизу.
Чем интригует космология Южного Парка – в частности, одновременным отражением веры и сомнений, стремлений, надежд и страхов у вымышленных решительных колорадских третьеклассников – Стэна, Кайла, Картмана и Кенни, показом того, как они справляются с проблемами растущего абсурда современной Америки, на фоне странных происшествий и недоумённо выжидающих взрослых. Сатана занимает видное место в этом мировоззрении, как главный носитель хаоса и правитель адских подземелий. В них он правит удивительным сборищем знаменитостей. Среди грешников – Адольф Гитлер, что предсказуемо, а ещё Махатма Ганди, Хо Ши Мин, Джон Кеннеди, Майкл Лэндон (обрезанный бедняга, как он умудрился попасть туда?) и многие другие. Сам же владыка ада, над которым нависает Южный Парк – Сатана, несмотря ни на что, вызывает нашу симпатию. Он изображается в сериале, как обычный парень, выполняющий дурацкую работу, такой же, как многие из нас, винтик в адской машине, играющий лишь свою роль, в конце концов, он – простой охранник пучины вечного огня.
Сатана в Южном Парке всё время погружён в комичные измышления. Обычно, после вступительных угроз, он показывает свою удивительно человечную эмоциональную чувствительность, как-то не вяжущуюся с его ежедневной работой всемогущего палача в адской бездне. И для ТиМ кажется забавным предавать ту или иную не нравящуюся им знаменитость вечным мукам в загробной жизни. В полнометражке «Большой, Длинный и Необрезанный», когда Кенни пытается попасть в рай, видно, что в нём находятся только 1656 человек. В то время как со счётчика адских душ нельзя даже снять показаний из-за быстрых изменений. Может быть, это отображение менталитета всех третьеклассников, с боязнью вечного проклятия за любую ошибку и оплошность в жизни, и в тоже время без чётких указаний того, что правильно, а что, скорее всего, будет осуждено, как проступок. Неопределённость и шокирующее лицемерие моральных установок религии и обыденной этики взрослого мира поднимаются здесь на смех, чего, без сомнения, заслуживают.
Образ Сатаны в Южном Парке выгодно отличается от самых ярких его образов в западной литературе. Сатана здесь абсолютно противопоставлен доминирующим религиозным представлениям, берущим начало из Бытия, Книги Иова, и продолжающимся у Данте, Мильтона, Гёте, Флоберта. Его порочные, но такие человечные (слишком человечные) деяния завершают картину космоса в глазах постиндустриальной американской молодёжи.
Симпатия к дьяволу
Легенды о происхождении Сатаны и его месте в мире связаны с делами сумасбродного мира, заимствованы с них без особых изменений. Сатана – «падший ангел», причём падший всерьёз и надолго.
Если бы он не был таким колоссальным ебланом, созданным Богом в качестве посредника между плотским и божественным, Сатана по-прежнему мог бы быть райским ангелом и прославлять сияющего на небесах Господа. Увы – все неправильные деяния Сатаны, будь то предводительство мятежа ангелов против Бога-Отца, или иные непростительные отрицания Божьей воли – не самым лучшим способом отразились на его резюме. Но всё же он не мог быть создан настолько плохим, чтобы, несмотря на изгнание из рая, естественным образом не возглавить адскую администрацию преисподней.
Возможно, приняли во внимание то, что он был среди блаженных ангелов и до определённого момента хорошо себя вёл. Или признали его особые таланты и навыки в управлении, и его перевели в «филиал», хоть и понизив в должности. С трудом верится, что всезнающий и всемогущий Бог мог быть облапошен каким-то ангелом, пусть даже хитрым и настолько сильным, чтобы покинуть небеса и основать свою резиденцию в другом месте ради творения зла без Бога, который как бы «посодействовал» в этом. Мы должны спросить себя об этом сами – поскольку не найдем каких-либо разумных ответов. Ведь если святому отцу задать этот вопрос, он со вздохом изречёт: «пути Господни неисповедимы». Сатана – не просто тот, кто отправляет в ад, он предназначен повергать всё и вся в пучину хаоса, особенно жизни третьеклашек, которые всё время рискуют проклясть себя на веки вечные, хотя бы у себя в воображении.
Каждое их деяние записывают за ними, и так на протяжении всей их жалкой жизни, напоминают им время от времени школьные наставники. Создатели Южного Парка относятся к аду серьёзнее, чем к любым угрозам из космоса, тропическим лесам, ядерным отходам, ГМО, Панде-Сексуальное Домогательство, или доброхотам, грозящим нарушить жестокий, но естественный порядок, царящий во Вселенной. Паркер и Стоун наблюдают за приключениями четвёрки и их одноклассников, родителей, учителей и сограждан, за выкручиваниями из глубочайших задниц и худших жизненных ситуаций, какие только можно представить. Сатана – не исключение, но у него всё по-своему – ему лишь не повезло быть Хозяином Тьмы и иметь бывшего диктатора Ирака, в качестве сожителя по пышному подземному любовному гнёздышку в Санта-Фе.
Мальчик, ты попадешь в ад
Предзнаменование встречи Кенни с Сатаной дается в самом начале Большого, Длинного и Необрезанного. Стэн и Кайл встречаются с Кенни (а потом с Картманом), чтобы посмотреть фильм Терренса и Филиппа «Пламенные жопы». Ожидается круть. «Это иностранный, канадский, фильм» – просит у матери разрешения сходить Кайл. Неимущая мамаша Кенни кричит ему: «Иди! Ты пропустишь церковь, а когда умрешь – попадешь в ад, где будешь держать ответ перед Сатаной». Секунду Кенни размышляет над выбором и бормочет через свой оранжевый капюшон едва слышимое: «Окей».
Из кино они выходят, весело напевая все ругательства, которые узнали. А узнали они действительно много новых интересных способов выражаться. На тротуаре, возле кинотеатра, пацаны практикуются в новых ругательствах и, вдохновленные зажигательным примером Терренса и Филиппа, спорят относительно возможности поджигания газов. Картман отрицает эту возможность. Кенни, очевидно на эмпирических основаниях, настаивает, что можно и демонстрирует это. Конечно, мы знаем заранее, во что это выльется. Как Терренс (или Филипп?) в кино, которое они только что видели, Кенни поджигает пердёж и вспыхивает, как зефир, слишком долго висевший над костром, а Картман отчаянно пытается сбить огонь палкой. Санитарная машина приезжает немедленно, даря надежду на спасение, от которой все мы в цивилизованном, но потенциально опасном обществе сильно зависим. Несчастный случай и шанс, которые управляют человеческими делами, вместе с циничным юмором мультипликаторов, очень быстро подтверждаются, когда карету скорой помощи таранит грузовик с солью, и сваливает груз, прямо на пылающий факел, который раньше был Кенни Мак Кормиком. Затем, в отделении скорой помощи, Кенни получает (почти) лучшую заботу, которую может обеспечить современная неотложная медицинская помощь. Однако, как это часто случается в Южном Парке, между желаемым и действительным – существенная разница. Кенни выходит из комы от анестезирующего средства, окруженный зелеными и белыми докторами и медсестрами, как раз вовремя, чтобы услышать дурные вести. Его сердце, было по ошибке заменено печеной картошкой, и жить ему осталось только семь секунд.
Потом, он летит через разноцветный космос к вратам рая, окруженным гигантскими голыми чувственными соблазнительными женщинами. Он приближается к ним и касается панели управления, намереваясь войти. На панели высвечивается, что для беспечного, но неизлечимо неимущего парня: «ДОСТУП ЗАПРЕЩЕН!», и он погружается в пламенный бесовский ад. Там его поджидают пламенные создания, гниющие человекоподобные гарпии, приглашенные гости – Ганди, Гитлер и Джордж Бернс с сигарой, плавающие вокруг, словно угри, души падших грешников и, наконец, сам Сатана, доставляющий всем страдания, посредством средневековых наказаний. Кенни не только зажарен, как чипсы, но и добит пересадкой печеной картофелины в разорванную грудь; Картман выражает свое беспокойство: «Вот дерьмо, чуваки. Теперь наши родители узнают, что мы опять ходили на фильм с Терренсом и Филиппом!» Кенни убивают уже в сотый раз (сволочи!), а мамаша Кайла, действительно, обвиняет их: «Вы снова ходили на этот фильм!»
Внизу, в аду, Сатана обращается к Кенни на берегу огненного озера. «Падший», говорит он обреченному мальчику, «я – Сатана. Я – теперь твой Бог. Нет спасения. А сейчас почувствуй восхитительную боль». Кенни подвешивают над пылающей жаровней, и Сатана тянет за рычаг, с набалдашником в виде черепа, который, кажется, доставляет еще больше мучений. Кенни, уже зажарен и растянут, а его лицо участвовало в перетягивании каната пламенными чудищами, с которыми он сталкивался, на пути в бездну.
Представьте всеобщее удивление в момент появления тогдашнего президента Ирака: «Это Саддам Хуссейн, мой новый партнер по злу». Саддам выхватывает рычаг и начинает жать на него со всей энергией.
Массируя свои соски, Саддам разговаривает, будто только что сделав несколько вдохов из воздушного шарика с гелием. Кенни теперь в его власти. «Отойди, Сатана», требует он, «ты портишь все веселье!» Сатана сердито отвечает: «Саддам позволь мне делать свою работу, пожалуйста». Но Саддам не хочет помочь. Он хочет власти в любой форме, при любых обстоятельствах, и раздраженный Сатана обращается к знакомой тактике. «Саддам можно тебя на секундочку?» Они выходят из пределов слышимости Кенни. «Я не понимаю, зачем ты унижаешь меня перед людьми». Сатана, естественно, обеспокоен своей репутацией. «Иногда я думаю, что ты совсем не питаешь уважения ко мне». Саддам, со своей стороны, предполагает, что сможет умаслить партнера обещаниями секса, но Сатана в постели читает: «Саддам с Марса; Сатана с Венеры». «Кто мой эклерчик?» спрашивает Саддам своего «друга». И Сатана с тоской уступает: «я».
После того, как Соединенные Штаты, с мамой Кайла во главе крестового похода, объявляют войну Канаде из-за Терренса и Филиппа, весьма изобретательно продающих их детям вульгарность (ну и из-за бомбежки американской звёздной семейки Болдуин), казнь двух канадских комиков предрешена. Сатана понимает, что его время пришло. «Это случилось», говорит он своему помощнику-диктатору. «Четыре всадника близко. Время пророчества наступает». Саддам – не впечатлен, он хочет «начать действовать» в кровати. «Нет, я серьезно», продолжает Сатана. «Это – седьмой знак. Грехопадение империи, приближение кометы» – и ещё пролитие невинной крови Терренса и Филиппа, приговоренных к смерти вопреки свободе слова. «Ты всегда думаешь только о сексе?», спрашивает Сатана: «Я говорю сейчас об очень важных вещах». Он продолжает: «действительно ли секс – единственная вещь, которая имеет для тебя значение?» «Я люблю тебя», возражает Саддам. «Я хочу верить этому». «Так, что – мы выключаем свет и ложимся?» Черный экран. «Оооо…», «Да», слышим мы голос Саддама, «Тебе нравится это, да, сучка?»
Уважай мою власть!
Сатана ликует: «Скоро Саддам и я будем править миром! Ха-ха-ха-ха-ха!» Саддам же возвращается с шопинга по случаю отбытия на Землю. «Давай ебаться в честь этого!» – предлагает он. «Ты помнишь, каким было наше первое свидание?» – разочарованно спрашивает Сатана в ответ. «Мы лежали в постели и болтали ночами напролёт. Мы просто беседовали, пока не всходило солнце». Саддам своим писклявым голосом отвечает: «Ну да, потому что я ждал, чтобы оказаться с тобой в одной койке, дубина!». Поражённый Сатана хочет узнать: «Как так получается, что ты всегда хочешь поиметь меня сзади? Не потому ли, что ты представляешь на моём месте кого-то ещё?» На это Саддам справедливо замечает: «Сатана, у тебя ГИГАНТСКАЯ КРАСНАЯ ЖОПА. Кем я по-твоему должен тебя представлять? Лайзой Минелли?!» Сатана расстроен и уходит тосковать по своим безнадёжным неразделённым чувствам. «Эй, не будь слюнтяем!» – зовёт его Саддам.
А Сатана уже поёт свою партию – «Наверх», изливая душу, стоя на верхушке скалы подобно Лоэнгрину из мультоперетты. Всё чего он хочет – «нормальной жизни» – места под солнцем и подлинных человеческих чувств. «Наверх, наверх хочу!» – просится он. Вместо этого он, разумеется, остаётся навеки проклятым. Он философски оправдывается, когда задаёт вопрос песней: «Но что есть зло? И в чём его отличье от добра? Добра без зла не может быть, такие вот дела». Он утверждает, что если бы зло не существовало, добру было бы не от кого отличаться. Похоже, что в это верят многие люди. Но правда ли это? Ведь не может быть правого без левого, верха без низа. Без слабого – нет сильного. Так как добру быть без зла?
По правде говоря, есть много понятий, у которых противоположности могут, но не стремятся материализоваться. К примеру, самоидентификацией обладает всё; но ничто не может послужить примером самоидентификации. Тем не менее, никто не жалуется на отсутствие самоидентификации этого «ничто», если без этого нельзя идентифицироваться самому. Возможно, нам лишь надо знать о противоположном, а не наблюдать его в реальном мире. Почему бы так не сделать, когда дело касается добра и зла?
Что зло существует, мы уже знаем. Но при условии существования всеведущего, всемогущего, совершенного творца Вселенной – Бога, это факт сам по себе требует объяснений. Когда мы говорим о таком понятии, как добро, становится ясно, почему в противовес ему должно существовать зло. Но тогда почему этого зла должно быть так много? Почему недостаточно небольшого зла ради большей пользы? Почему править огненно-пыточными подземельями должен падший ангел, вроде Сатаны? И почему, если Бог настолько силён и умён, создал людских тварей воспламеняющимися от пердежа?
Наконец, что мы должны думать об ограничениях, раз ради добра нужно быть иногда злым? Если хорошо быть злым, зло – добро? По-видимому, нет, ведь тогда между добром и злом нет никакой разницы. Быть злым, в общем-то – зло, но хорошим быть, ну хотя бы иногда, стоит, ради того, чтобы добро было на свете.
Сомнительное предположение, если не сказать хуже. А то, что во всяком зле есть частичка добра, лишь подразумевает, что зло у нас не абсолютно. Может ли быть хорошим абсолютное зло? Оно бы тогда абсолютным не было. Из этого следствие: существование добра не требует необходимости существования абсолютного зла. Подтверждая добро, зло в некоторой степени участвует в нём, что автоматически исключает его из «абсолютного». Похоже, вместо этого, предполагается существование большей пользы от меньшего зла, которого могло бы вполне достаточно, чтобы гарантировать логически-концептуальный контраст, посредством коего польза, великое добро или польза, ПОЛЬЗА капсом, также может существовать. Такое условие, однако, исключает зло, или по крайней мере абсолютное зло. Кажется, что, если аргумент Сатаны и должен содержать какой-нибудь высер, самое большее на что он годится – подтверждение существование различных степеней и оттенков добра.
В целом, мы требуем только, чтобы добра на свете было хоть на чуть-чуть, но больше, ради всеобщего блага. Сатана со всей его неуверенностью в себе и тоской из-за неразделенной любви, явно вызывает сочувствие сильнее всех других персонажей Южного Парка, в то же время не будучи особо компетентным логиком или философом. Что ещё важнее, Сатана из Южного Парка – совсем не злой. Мы видим это в конце фильма, когда он смягчается в своем чудовищном желании создать ад на Земле и бросает Саддама в пламенную бездну, где его пронзает гигантский сталагмит (впрочем, не настолько сильно, чтобы лишить его участия в музыкальном финале). «Ну все!» – кричит Сатана Саддаму, наконец-то перешедшему черту, «с меня хватит!»
Дружелюбный Сатана и Святой Михаил Южного Парка.
Со своей стороны, Сатана проявляет симпатию к Кенни. Когда Сатана уже считает себя одиноким и разочаровывается в Саддаме, горюя над его безудержной самовлюблённостью, он натыкается на Кенни. «А-а!» – удивляется Сатана, моментально выбитый с колеи. Он демонически восклицает через силу: «Ха-ха-ха-ха! Скоро я буду править миром!» Но Кенни не проведёшь. На его неразборчивый вопрос, почему он такой озабоченный, Сатана отвечает: «Это всё Саддам. Он не думает о моих чувствах. Он просто хочет секса, но не хочет учиться общению». Кенни снова бормочет сквозь парку что-то, звучащее как «а чё ты его тогда не бросишь?» «Ты прав» – признаётся Сатана. «Мы должны расстаться. Я должен пойти к Саддаму и сказать: я отправляюсь на Землю, чтобы править один. Я сильный, и я не нуждаюсь в нём».
«Я должен быть сильным. Я должен быть сильным», крепится красный здоровяк, и вот он уже стоит пред иракцем: «Саддам, мне надо с тобой поговорить». Далее следует прорепетированная речь о расставании. «Саддам, порой ты можешь любить человека, но в то же время знать, что это всё неправильно». Сатана, конечно же, отвечает: «Чё за хуйню ты несёшь?!» «Ты смешиваешь меня с дерьмом, Саддам. Я ухожу от тебя. Я уезжаю на Землю, чтобы править один». Для Саддама это как удар молнии. Сатана – а как же иначе, если он Сатана? – играет на самой заветной мечте Саддама, лишения которой тот не вынесет – он хочет вернуться на землю и совершать там злодейства. Он, вместе с Сатаной, хочет наверх, чтобы сеять семена террора и страданий даже больше, чем Сатана. Суть в том, что Сатана изображён Люцифером иного вида, современным, чувствительным, мы видим, что злодейское мышление мультяшного Саддама противопоставлено ему. Сатана просто мягкий и пушистый по сравнению с Саддамом, который крушит и трахает всё, что движется. Сатана вообще к своей работе проявляет минимум заинтересованности и заливается демонским хохотом лишь перед новенькими. А Саддам тем временем изумляет песенкой с танцем живота. Он признаёт свои грехи и заявляет: «Я исправлюсь!», чтобы вновь завоевать Сатану и сохранить своё право поездки во внешний мир. Но даже тогда, желая верить Саддаму, что он исправится и изменится, Сатана задаётся про себя вопросами насчёт этого навечно проклятого месопотамского гея-разбойника, и мы в свою очередь также должны спросить философски: «А если ты останешься таким же вот засранцем?»
«Саддам», припоминает ему Сатана, «Я тёмный повелитель, а не ты!». Когда ему наконец-то это надоедает, он бросает Саддама обратно, в ад, и… благодарит Кенни. «Спасибо тебе, малыш», обращается он к маленькому герою Южного Парка. «Пожелай всё, что захочешь, и я сделаю это». И Кенни желает, чтобы всё стало так, как было раньше – до его прихода из ада. Когда Сатана спрашивает, понимает ли он, что это означает его смерть, он кивает, и снова произносит что-то нечленораздельное сквозь капюшон, полностью скрывающий его лицо. Но вот что осталось неясным – почему Кенни не пожелал обратить время вспять до момента его гибели, до огненного пука. Если он набрался знаний про опрометчивость поджигания газов, ему бы тогда даже не пришлось снова ехать в больницу.
Есть такое богословское течение – манихейство, которое описывает баланс между добрыми и злыми силами Вселенной, олицетворяемыми Богом и Сатаной. Две силы заключены в душе человека, ведя за неё преходящую борьбу. В час Судного Дня, когда восстанет Сатана, он и его приспешники придут в рай вновь, с момента изгнания, но его войску, в большинстве своём завербованному с земли через искушения и проклятия, без права на спасение как плата за грехи, предписана битва со святыми Божьими ангелами, возглавляемые архангелом Михаилом. Этого «супергероя» от святых особенно почитают в стиле церковного барокко в Австрии, Южной Германии, Французской Воинствующей Церкви. Михаил спускается на землю, чтобы во впечатляющей картине сражения огненным мечом поразить Сатану. И судя по католическим описаниям, бой мало чем будет отличаться от того, в котором Кенни спасает Сатану через доброту и понимание, предотвращая торжество дьявольского зла. В этом отношении Кенни – архангел Михаил Южного Парка. И с анусом, пылающим мощнее, чем пылающий меч Михаила, он побеждает нечестивое сатанинское владычество над миром, при помощи таких двух интровертных пассивно-агрессивных орудий, о которых средневековый монах и мыслитель Возрождения не могли и подумать: малость непочтительного юмора и малость искреннего сочувствия.
Несмотря на то, что он остался мёртвым, Кенни поступил наиболее удачно. Ведь теперь он опять прилетает через космос к вратам Рая, и на этот раз архангела Южного Парка пропускают к вожделенным грудям и остальным вожделенным плотским вкусностям, к которым допускают только и исключительно избранных. «Похоже, мне опять суждено жить в аду одному», грустно думает про себя Сатана. Но в последний момент, как это ни странно, он замечает Мистера Шляпу. Этот поворот, мне кажется, необычен даже для Южного Парка. Во-первых, как же Мистер Гаррисон обойдётся без своего Альтер-эго? Помните, во время битвы между силами зла, американцами и канадцами, мы слышали вопли Гаррисона из-за исчезновения куклы из окопа: «Мистер Шляпа!!! Не-е-е-е-ет!». Ещё мы должны спросить, ради метафизической целостности сюжета, как же Сатана заберёт Шляпу в ад, если Кенни пожелал вернуть всё именно «как оно было», до того, как он поджёг пердёж? И могут ли существовать две Шляпы или больше в параллельных мирах? Что случится, если они встретятся?
Это насечёт цензуры нашего искусства!
В юморе Паркера и Стоуна есть многое от Марка Твена. Когда они за что-то цепляются, то вгрызаются как клещ. Они хотят использовать, прежде всего, публичные обсуждения своих идей, чтобы участвовать в провокационном диалоге о политике, религии, сексе, насилии, смерти, жизни и других дискуссиях взращиваемых в Америке. Иллюстрированные истории, которыми они говорят, походят на испытание обычным норм терпимости, любезности и хорошего вкуса. Канадский посол, обвиняющий США и Канаду, развязавших войну, говорит как будто словами мультипликаторов, когда со странным шотландским акцентом, высмеивающимся весь фильм, произносит: «Это – насечёт цензуры нашего искусства!»
Выставление Терренса и Филиппа как представителей какого-то из искусств – возможно, основная проблема данного вопроса. Что ясно, я сказал бы, даже несомненно – то, что мы нуждаемся в таких художниках, как Паркер и Стоун, чтобы проверять пределы общественной терпимости. Этот часто незрелый юмор не всегда работает, как задумано. Но у них предусмотрена разумная защита: Вы что ожидали от кучки третьеклассников, которые только подражают взрослому поведению, переоценки ценностей? На фоне смешивания сортирного юмора с твердолобыми политиками и неуважением ко всему и вся, они делают громкие заявления о лицемерии современного общества и его эффектах для детей, благодаря чему их можно наиболее глубоко чувствовать и с готовностью диагностировать.
В конце фильма Терренса и Филиппа собираются казнить. Но внедренный Картману электронный чип, который должен препятствовать использованию в речи ругательств, болезненно ударяя носителя током, неожиданно превращается в мощное оружие. Картман обнаруживает свои способности благодаря случаю и начинает преднамеренно ругаться матом, чтобы метать во врагов молнии. Теперь он заряжен теми же самыми техническими средствами контроля, которыми ранее управлялся. Мать Кайла, тем временем, призывает к делу военных из расстрельной команды, и дети из всего Южного Парка, выступают вперед, заслоняя собой канадских комиков. Кайл выступает против своей матери, которая развязала кровавую войну между двумя самыми добрыми соседями в мире, и, поскольку расстрельная команда уже разбежалась, она стреляет из пистолета во лбы Филиппа и Терренса. «Но мне не нужен боец» – жалуется Кайл в этой предсказуемой развязке, «мне нужна мама». Неубедительно, я знаю. Но Паркер и Стоун любят баловаться этим сочным видом морализирования, в конце большинства эпизодов Южного Парка.
«Отставить, детишки!» – отдаёт приказ юным членам Сопротивления похожий на Паттона генерал в каске. «На канале Никелодион и так полно сортирного юмора!» Но дело, как сразу отвечают дети, не в стиле развлекательных программ, а в недопустимости вмешательства государства в художественную продукцию любого сорта. И таким образом, во всех сериях Южного Парка и фильме мы находим контраст грубоватого, но в общем-то, безвредного юмора, с одной стороны, и наихудших кровавых актов насилия, совершаемых во имя сомнительных «ценностей», с другой.
Не относитесь к дьяволу серьезно
Ни одна религия не освобождена от «отстебывания» Южным Парком, но христианство по очевидным культурным причинам, высмеивается особенно часто. В самом христианстве не очень-то много юмора. За всё Евангелие Иисус и плачет-то всего однажды (от Иоанна 11:35), нигде он не смеется, даже не хихикнет. Вероятно ли это? Кем бы ни был Иисус – истинным Сыном Божьим в смысле учения о Троице, или простым смертным, обожествлённым по недоразумению, в качестве духовного преобразователя и повстанца против Римской оккупации Иудеи, я представляю его невинным и, возможно, даже надрывающим живот с земных шуточек. Ну а раз мы думаем, что Сатана реален, и хотим победить его, то что может сработать лучше всего, как не маленький добродушный подкол и насмешка? Разве дьявол не нуждается в нашем серьезном к нему отношении для выполнения своей грязной работы? Почему бы тогда не присоединиться к творцам Южного Парка и лишить его этого злорадного удовольствия?
