Текст книги "Философия Южного Парка: вы знаете, я сегодня кое-что понял"

Автор книги: Роберт Арп

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 20 страниц)

Давайте возвратимся назад к Платону, который часто облекал философию в форму диалогов с участием ещё одного древнего философа (и учителя Платона) – Сократа. В диалоге «Критон», Сократ взят под стражу и ожидает казни за вопросы к греческим богам (в т. ч. и о вопросах власти!) Его друг, Критон, посещает Сократа с целью уговорить того совершить побег. После обмена репликами – а у древних философов они очень длинные, ведь они держали время в своих руках, Сократ говорит: «Ну вот и рассмотри, Сократ, – скажут, вероятно, Законы, – … Мы тебя родили, вскормили, воспитали, наделили всевозможными благами, и тебя, и всех остальных граждан, однако мы объявляем, что всякому желающему из афинян, предоставляется возможность, если мы ему не нравимся, взять свое имущество и выселиться, куда ему угодно. Никто из нас и законов, не ставит препятствий (для эмиграции), – раз и мы и Государство ему не нравимся… О том же из вас, кто остается, мы уже можем утверждать, что он на деле согласился выполнить то, что мы велим; а если он не слушается, то он втройне нарушает справедливость» (гл.51 пер. Соловьёв М.С.). То есть, если гражданин решает жить в каком-то месте, в котором своя власть и законы, он соглашается жить по их законам. Ну а если они ему не нравятся, он может уйти. (Когда уйти нельзя, это уже другая история). Подумайте об этом так: Вам выгодно, чтобы другие люди подчинялись закону, а другие также получат выгоду, если вы сами подчинитесь. Если же Вы освободили себя от законов, которые все ещё соблюдают остальные, Ваша выгода от законов несправедлива и это – неправильно.

Многие философы вывели подобные аргументы, которые сводятся к взаимности – граждане обязаны либо правительству, либо согражданам за выгоду, извлекаемую из законов. Но эти аргументы имеют весьма критичное допущение – что все законы – суть хорошие законы и они приносят людям сплошь пользу. Каждый получает выгоду от закона против убийств – даже потенциальные убийцы, будучи защищёнными от убийства другими убийцами! (Возвращаясь ещё раз к взаимности – убийцы нарушают закон, чтобы извлечь выгоду для себя.) Всем нам выгодны правила дорожного движения, потому что они позволяют нам ездить без аварий (непрерывных), независимо от того, водим ли мы «гибрид» или гаррисоновское «ЭТО» [1]1
  Эпизод 511 – Сущность (The Entity)


[Закрыть].

А как насчёт законов, невыгодных никому? Примем во внимание и те законы, которые мешают людям определённого пола, расы, национальности голосовать, работать на определённых видах работ или свободно выбирать место в автобусе. Какую выгоду получила Роза Паркс от закона, заставившего её пересесть в заднюю часть автобуса? Конечно, никакой – но, однако, все мы получили пользу от её неподчинения такому закону.

Эта дискуссия упирается в аргументы, высказанные такими мыслителями, как Фома Аквинский и доктор Мартин Лютер Кинг: даже если есть причина соблюдать все законы в целом, плохие законы определённо не заслуживают уважения, и, как в случае с миссис Паркс, достойны лишь неповиновения.

Фома Аквинский выразился просто: плохие законы – это беззаконие. Иначе говоря, мы не обязаны подчиняться плохим законам. Для Аквинского истинный закон – закон Божий, и человеческие законы лишь равняются на него – отвратительно будет, если люди получат его искажённым. Так как мы всегда были подчинены Закону Божьему, мы должны игнорировать мирские законы, если они противоречат Божьему слову.

Взгляд Фомы Аквинского на законы был назван «естественным правом» и изначально был связан с религией, но позднее размышления о естественных правах стали более светскими. Эммануил Кант (1724–1804), известнейший философ XVIII столетия, свою теорию права выводил из теории этики, которая во многом расходилась с позициями религии, включая позиции воспитывавших его пиетистов. Мартин Лютер Кинг, несмотря на свою глубокую религиозность (почерпнутую из трудов Аквинского), также лишь политическим языком рассуждал о законах – законы пишутся меньшинством, и большинство само следовать им не будет. Наконец, Рональд Дуоркин, один из самых авторитетных философов права в наши дни, считает, что естественное право необходимо рассматривать с точки зрения моральных принципов, необходимых непосредственно самой системе права, а не в составе религии. Объединяет же всех этих авторов то, что все они считают, что «законы» – это нечто большее, чем просто результаты законотворчества в какой-то конкретный момент.

Давайте спросим парней с тремя инициалами – они умные…

Окей, мы не обязаны подчиняться законам, но тогда давайте сформулируем «правила» этого неподчинения. (Кстати, Картман не пишет для Южного Парка законов, чему все горожане должны быть благодарны!!)

Даже если мы соберём в кучу все «хорошие» законы, действительно способствующие защите нас и нашей собственности, всё ещё остаётся вопрос: что нас обязывает соблюдать эти законы? Аргументы в пользу этого, те, что мы видели выше, основаны на взаимности и, судя по всему, имеют смысл, однако современный философ М. Б. Е. Смит из Йельского юридического журнала описывает их столь фигово, что просто беда. (Я бы хотел проставить здесь другие инициалы. Как насчёт М. У. Д. Уайт?)

Почему? Во-первых, Смит говорит, что если нам не нужна какая-то выгода, то нам не надо за нее расплачиваться. Если нужна, то необходимо уже за неё платить, чего нам никогда не хотелось особо. Кто-то может покосить мой газон или помыть машину, а потом затребовать оплаты, даже если я не просил их это делать. Нам, конечно, подсобили, но мы не просили их об этом, и поэтому не должны делать ничего взамен. Во-вторых, есть и другие способы ответить взаимностью на выгоду – необязательно полностью подчиняться и покоряться требованиям закона, если он подразумевает обязательное соблюдение его для всех. (Держу пари, мамке Картмана понравилась бы такая идея).

Смит считал, что взаимность лучше будет аргументироваться справедливостью, также думали Харт и Джон Роулс. Все обязаны подчиняться закону – и ты подчиняйся, своевольное неподчинение будет несправедливостью. Но здесь ещё есть связь с получением выгоды и неоказыванием её в ответ, предполагающая, что каждый получает выгоду от всеобщего подчинения закону и страдает от вреда, причинённого неподчинением закону. А разве каждый раз, когда нарушают закон, кому-то причиняется вред? Если Мисс Заглотник проезжает за знак «STOP» в 4 утра, когда вокруг никого нет, она причиняет вред кому-нибудь? Она что, воспользовалась всеобщим подчинением и причинила им ущерб взамен? Трудно это представить и выводы Смита, понимающего взаимность как справедливость, больше подходят малой группе, чем обществу в целом, где действия одного человека часто имеют меньше влияния, чем действия любого другого.

Рассуждения Смита похожи на платоновские (это ему три инициала помогают – у Платона-то вообще инициалов нету!). Аргументы Платона основываются на той вещи, которую философы назвали «подразумеванием согласия на социальный контракт»: гипотетическое соглашение между государством и его гражданами, что каждый со всем согласен, если ему дан шанс. Помните его мысль, что если вы решили жить в каком-то месте, вы должны согласиться с законами, принятыми там (подчиниться им)? Но есть простая проблема – кто-то может сказать «Не согласен ни с чем», что повлечёт за собой нечто более зрелищное (если мы говорим про одного из пацанов Южного Парка). Но раз это соглашение – гипотетическое, и каждому можно на самом деле не соглашаться ни с чем, какая же тогда сила заставляет защищать и подчиняться закону? Это не говорит о том, что с теорией социального контракта нельзя в мыслях поэкспериментировать, но аргументы Смита (и других) недостаточно весомы, чтобы обосновать её.

Что же выводит Смит? Он заключает, что нельзя безоговорочно подчиняться никаким законам, даже хорошим. Почему? Да потому, что если закон хороший и запрещает нам делать что-то плохое, наши моральные принципы и так не допустят того, чтобы мы это сделали. Факт, что это «плохое» будет нарушением закона, не делает наши обязательства сильнее, так что законы не имеют особого значения. Возьмём, к примеру, убийство – действие, запрещённое законом при любых обстоятельствах, неважно, справедливое оно или нет. Разве если убийство признано противозаконным, оно становится хуже, чем было до этого? Я думаю, что убийство – это плохо, независимо от того, разрешено оно законом или запрещено. Если, преступая рамки существующего закона, злодейства к убийству не прибавляется, зачем нам обязываться его не преступать вообще? Смит говорит – это не имеет смысла, мы обязаны лишь никого не убивать, а закон просто предполагает «штраф» за убийство. (Тоже применительно к курофилии, похищению румынских пятерняшек, или что там у вас еще).

Великий вопрос: мораль и закон.

Сущность этой самой проблемы в том, что вещи, которые прописаны в законах, нас и так обязывают соблюдать моральные нормы. Так что исполнять себя, законы заставляют не в одиночку – есть и поавторитетнее вещи. Здесь налицо подразумевание связи морали и права, проводимой сторонниками естественного права, такими как Аквинский, однако многие современные философы её не признают, как те же Остин и Бентам. Эти учёные называют своё течение «правовой позитивизм», и они считают, что закон должен осознаваться как закон уже потому, что исходит от авторитетного субъекта, безо всякой моральной подоплёки.

Х. Л. А Харт, будучи позитивистом, признавал, что вопросы морали, также как и законы, часто имеют дело с обыденными случаями убийства, воровства, насилия (в т. ч. применительно к курам), но необходимости связывать эти понятия между собой – нет. Если законы отождествляются с общепринятыми нормами, вовсе необязательно, что они будут совпадать с нормами морали. Ну а если у закона нет морального основания – нет и морального оправдания соблюдения предписания закона, так что единственной причиной соблюдения законов будет «Потому что это закон». Итак, выходит, что соблюдать законы мы всё-таки обязаны, и мы вернулись к основанным на чувстве справедливости аргументам Харта, о которых говорилось выше.

Вот такие получаются вопросы – непростые, но интересные! Мораль и закон являются методами контроля человеческого поведения и гражданского общества в целом, но их взаимодействие увидеть очень сложно, и философы права сегодня много работают над этими вопросами. Большинство философов права не соглашаются по этому поводу с позитивистами, однако до сих пор сторонники естественной теории права воздерживаются от «боевых дискуссий». (Будем надеяться, когда это случится, это не будет похоже на «игры детской бейсбольной лиги»).

Вопрос, который казался простым – «что такое закон» – превратился в один из самых трудных вопросов в философии. А ведь в Южном Парке поднимаются и другие важные вопросы. Как известно фанатам сериала, Южный Парк – шоу во многом философское, помимо «сортирного юмора» или скрытой (и наоборот) сатиры оно в каждой серии касается обсуждения этики, религии, расизма и всего прочего. И тема природы закона также была затронута, посредством становления Картмана его представителем.

Но тот факт, что это вопрос философский, ещё не означает, что он не важен для людей в реальном мире, таких же, как мы с вами (или для нарисованных людей в нарисованном Южном Парке). Мэтт и Трэй снова и снова показывают нам, что мы живём в мире, полном диктаторов, коррумпированных демократов и прочих негодяев. Больше всего сатиры сосредоточено на политических лидерах, избранных или нет, и это вновь наводит нас на вопрос: если у нас такие лидеры, что делает их законы легитимными? В том смысле, что легитимность законов восходит, в конечном счете, к легитимности власти (вы видели, что мы выше говорили о правиле признания и Конституции США).

Ставить под вопрос диктатуру легко, а как насчёт демократии? Если человек, допустим, за неё не голосовал, какие у него будут перед ней обязательства?

Вспоминается сцена из фильма «Монти Пайтон и Священный Грааль», где английский крестьянин, встретив самопровозглашённого короля Англии Артура, говорит: «ну, я вообще-то за тебя не голосовал!» Со своим политическим контекстом (говорящим дерьмо как оно есть), рассмотрение этого вопроса вызовет смущение, возможно, у нас у всех, а философы права ведь ещё борются с оным. И пока они ищут ответы на вопросы, мы довольствуемся остроумными проницательными комментариями по этому поводу от Трэя и Мэтта, даже если они исходят из уст такого недофилософа, как Картман.

7. О Боже мой, они убили Кенни… Опять. Кенни и экзистенциализм
Кэрин Фрай (Karin Fry)

Экзистенциальный кризис Кенни

Каждый фанат Южного Парка знает, что, до 6-го сезона, Кенни погибал почти в каждом эпизоде. За исключением, разве что, Рождественского эпизода первого сезона, в котором Кенни избежал смерти (по-видимому, потому что это – Рождество), вообще говоря, смерть Кенни – неизбежна. Мы знаем, что это случится – вопрос только как, каким новым изобретательным способом он встретит свою кончину. Оззи Осборн откусывал ему голову, в него стрелял Саддам Хуссейн, он самовоспламенялся, он был заморожен, обезглавлен, нанизан на флагшток, казнен на электрическом стуле, сожжен в микроволновке, утоплен… Список можно продолжать и продолжать. После 6-го сезона он не умирает столь часто, но мы все еще ждем, что когда возникнет серьезная опасность, он будет первой жертвой. Конечно, эта предпосылка абсурдна, так как Кенни чудесным образом воскрешается в каждом эпизоде, но никакого объяснения его воскрешениям не дается. Однако шутка никогда не становится старой, и мы нетерпеливо ждем его смерти, наряду с восклицанием Кайла и Стэна: «О, Боже мой. Они убили Кенни. Сволочи!» При этом Стэн и Кайл немедленно забывают о несправедливой смерти Кенни и ведут себя так, будто ничего не случилось, а Картман вообще редко обращает на это внимание. Но в течение краткой секунды мы смеемся над нелепостью страшной смерти Кенни.

Верите Вы этому или нет, но есть параллели между еженедельной смертельной борьбой Кенни и философской школой экзистенциализма. Экзистенциализм – философское движение, которое возникло в девятнадцатом – двадцатом веках в Европе. Хотя существует большое разнообразие экзистенциалистов и множество противоречий, относительно понятий экзистенциализма, да и вообще каких мыслителей можно «считать» экзистенциалистами, есть у них некоторые общие черты. Жан-Поль Сартр (1905–1980), известный французский экзистенциалист, написал эссе в 1940-ых, в котором стремился определить это движение, предлагая одну вещь, которую все экзистенциалисты обычно разделяют в своих взглядах на человеческий род. В то время, как многие философские принципы утверждают, что у людей есть цель в жизни, которая была предрешена заранее Богом или природой, Сартр отклоняет это представление. Этим он не говорит, что все экзистенциалисты – атеисты, но вера личности в Бога не изменяет тот факт, что значение человеческой жизни и всего мира – решительно человеческое дело. Для экзистенциалистов не может быть никакого утешения в поиске некого божественного плана, или происках судьбы или рока, как оправдания за то, почему то или иное событие произошло.

Сартр определяет экзистенциалиста как любого, кто думает, что существование предшествует людской сущности. Это означает, что люди сначала рождаются, а затем, через свои решения и действия, вырабатывают свои существенные личностные черты – как то, являются ли они хорошими или плохими людьми, добрыми или жестокими, веселыми или занудными. Не предопределено Богом или генетикой, что Картман – тип персонажа, которым он является, он вполне мог бы походить на Стэна или Кайла. Так как черты человека не предопределены, Сартр думает, что исключительно мы сами ответственны за то, кто мы есть. Вопрос «кто?» чрезвычайно важен для экзистенциалистов, каждый человек, должен мужественно встретить задачу решения для себя, что для него важно, и каким он собирается быть.

Так кто же Кенни? Из-за того, что Кенни бормочет каждый слог диалога, который ему дают, сквозь капюшон – это сложный вопрос. Одна вещь, которую мы действительно знаем – Кенни беден, и его семейство состоит на государственном попечении. Папа Кенни – безработный алкоголик. Его мама носит футболку с надписью: «я с тупым», и они настолько бедны, что едят замороженные вафли на обед – как сказал Картман: «без дополнительных блюд». Они живут буквально на неправильной стороне ж/д путей в Южном Парке, в районе, который Картман называет гетто, а в доме Мак Кормиков, кроме них самих, живут крысы. Согласно экзистенциалистам, эти факты ничего не говорят непосредственно об особенностях личности Кенни. Богом не предписано, что Кенни родится в нищей семье, и нет ничего в том факте, что Кенни рождается в стесненном положении, что могло бы предопределить, каким характером он будет обладать или какое будущее открыто для него.

Вторая вещь, которую мы знаем о Кенни – то, что у него необычные отношения со смертью. Обычно нет объяснения того, почему Кенни умирает и как он возвращается к жизни. Частично, объяснение дается в эпизоде «Картман вступает в NAMBLA». После того, как Кенни переезжает машина скорой помощи, его беременная мать рожает другого сына, которого родители называют Кенни, в честь погибшего брата. Эпизод заканчивается тем, что Мак Кормики отмечают, что это случилось уже в 52-й раз, намекая, что в каждой серии Кенни – новый. Аудитория не отнеслась к этой шутке слишком серьезно, тем более, никакой причины для ускоренного роста нового Кенни не приведено. Вообще говоря, юмор тут в самом факте, что нет никакого объяснения тому, почему Кенни должен умереть и как может возвратиться в следующем эпизоде. Так как Кенни почти не говорит, его личность очерчена слабее, чем характеры других мальчиков, а его главная функция – умереть ради смеха и возвратиться, как будто ничего не случилось.

Кенни, кажется, необычно обреченным к своему рискованному существованию. В отличие от него, для Сартра нет никакой судьбы или рока и, хотя мы не хотим быть смертными и предпочли бы жить вечно, почти все факторы в наших жизнях – результат свободы нашего выбора, никому не может быть предопределена никакая судьба. В эпизоде «Бой калек» предполагается, что Кенни, возможно, обречен навечно. Когда Тимми пытается избавиться от Джимми – другого «ограниченного» ребенка из Южного Парка – то дарит ему оранжевую парку, как у Кенни. Немедленно на Джимми падает сейф с высокого здания, он едва не попадает в автокатастрофу, на него, чтобы схватить, нападает птица, в него стреляют, его жгут, топчет бросающееся в паническое бегство стадо коров и даже шаттл едва не врезается в него. Джимми выживает, но ясно, что в мире Южного Парка, Кенни действительно имеет специфическую судьбу и, похоже, находится под проклятием, которого не выбирал. Судьба Кенни – повторяющиеся смерти – что-то, с чем он должен остаться один-на-один, и кажется, часть его сущности.

Кенни не выбирал тот факт, что он умирает (или что он умирает снова и снова), но с точки зрения экзистенциалиста, Кенни действительно несет ответственность за свою реакцию в смертельной ситуации. Способ, которым Кенни реагирует на то, что мир бросает в него, помогает определить – кто он как личность. Во многих случаях Кенни, кажется, знает, что обречен и принимает благоразумные решения, чтобы избежать опасности, как например, когда он выбрал домоводство, вместо того, чтобы ходить на труды, так как видел водоворот пил, дрелей и других опасных инструментов в голове. Иногда он дрожит и съеживается, когда опасность рядом. Иногда он кажется блаженно неосведомленным о нависшей опасности, как, например, когда Чарли Мэнсон бежит из тюрьмы и везет мальчиков в магазин, и Кенни спокойно остается с ним наедине. Как ни странно, Кенни не умирает в руках Мэнсона. Однако, полицейские убивают его, когда Мэнсон пытается сдаться. К сожалению, его оранжевая парка оказывается похожа на зэковскую униформу. Время от времени, Кенни добровольно идет на смерть, героически жертвуя собой ради других, как в полнометражке «Южный Парк: Большой, длинный, необрезанный», когда Кенни по своей воле отправляется в ад, чтобы все могло возвратиться к нормальному состоянию, чтобы остановить войну между американцами и канадцами. Иногда, Кенни дает активный ответ на ситуацию и положительно влияет на определение своих личностных качеств.

Самостоятельный выбор крайне важен для экзистенциалистов. Удаление возможности предопределенной комплексной запланированности жизни означает, что нет никаких оправданий на то, кем персонаж хочет быть. Так как это – единственный шанс жить своей жизнью, очень важно делать выбор, который имеет значение для себя, вместо того, чтобы следовать настроению толпы или уступить общественному мнению. У Кенни есть выбор, чтобы его сделать, и этот выбор определяет его характер.

Целеустремленная смерть

Несмотря на взгляды Сартра, у одной из смертей Кенни была, фактически, конкретная цель. В эпизоде «Супер Лучшие Друзья навсегда» Кенни переезжает автобус, но на сей раз, это – часть большого плана Бога. Кенни – единственный человек, достигший 60-го уровня в компьютерной игре «Рай против Ада», которая, как оказалось, была просто тестом для поиска лучших игроков, которые должны срежиссировать реальное сражение, которое состоится между армиями рая и ада. Смерть Кенни не должна быть предопределена, если всеведущий Бог заранее знал, что Кенни сможет пройти эту игру, и не было бы никакой потребности продавать игру во всем мире, как тест. Однако, смерть победителя игры – Кенни, санкционирована Богом. Кенни – необходим, чтобы бороться против армии Сатаны.

Итак, есть план и причина для смерти Кенни! Но, конечно, мы, люди пропустили это соображение мимо ушей. К сожалению, Кенни здесь (явная отсылка на отключение от жизнеобеспечения Терри Шиаво во Флориде в 2005-м) поддерживают в постоянном вегетативном состоянии, делая управление армией неба невозможным. Его душу удерживают в теле в больнице, а Картман обращается к Верховному Суду, чтобы унаследовать компьютерную игру юридически мертвого Кенни. В конечном счете, люди принимают правильное решение – они отключают Кенни от системы. Таким образом, он в состоянии победить армию Сатаны и спасти рай.

Учитывая тот факт, что был божественный план и цель в смерти Кенни, означает ли это, что в этом случае его смерть больше не соответствует взглядам экзистенциалистов? Нет. Даже если есть божественно принятый план, граждане Южного Парка не могут ведь знать этого. По мнению Жан-Поля Сартра, фактическое существование Бога ничего не изменило бы во мнении экзистенциалиста, так как даже если есть умысел Господень или великая цель, мы не можем знать этого наверняка; следовательно, нас по-прежнему оставляют с потребностью делать самостоятельный выбор. До того, как его переехал автобус, Кенни ничего не знал о «божественном» замысле. Мама Кенни ворчит на него из-за того, что он запоем играет в компьютерную игру, заявляя, что если бы он завтра умер, ему было бы жаль, что он потратил две недели жизни на какую-то игрушку. Она неправа, но Кенни не знает этого. Таким образом, Кенни вынужден самостоятельно принять решение, не видя утешения в божественном плане.

Кто же эти «Сволочи»?

Экзистенциальная философия заставляет людей относиться к своей смерти серьезно. Иногда в смерти Кенни некого обвинить. Когда его ударило молнией, Стэн и Кайл закричали «О Боже мой. Они убили Кенни. Вы – Сволочи!», подруга Кенни из третьего сезона – Келли – первой спросила их, кто же такие эти «Вы»? Стэн и Кайл конечно не смогли дать вразумительного ответа и только твердили: «ну, знаешь… они».

Стэн и Кайл кричат от гнева и расстройства, осознавая собственную «недолговечность» и тщетность человеческих усилий. Экзистенциалисты полагают, что мы не выбираем свой «срок службы». Скорее, мы оставлены один-на-один со Вселенной, и смертность ограничивает нашу свободу. Когда Кайл и Стэн выкрикивают проклятия, они кратко затрагивают несправедливость нашего существования. Для людей нет никаких ясных ответов относительно того, почему мы здесь, и почему мы должны умереть.

Вселенная действительно кажется жестокой для Кенни. Он умирает очень много раз и множеством различных способов. Но вдобавок ко всему, никого, кажется, это совсем не заботит. Персонажи переживают, только когда умирают другие друзья. Когда Кайл был болен и умирал от почечной недостаточности, Стэн сказал: «если бы мой друг умер, я не знаю, что я сделал бы». Кенни явно раздражен этим комментарием, но в следующий момент он погибает, попав под фортепьяно, друзья, однако, не выказывают никакого сожаления. Один персонаж, который, кажется, озабочен смертью Кенни (кроме родителей, конечно) – его подруга – Келли. В отличие от остальной части так называемых друзей, она, фактически, дает ему второй шанс, спасая после удара молнии. Как правило, Стэн и Кайл проклинают ответственных за смерть Кенни и двигаются дальше, как будто ничего не случилось. Они никогда не пытаются помочь ему или вызвать скорую.

Единственный эпизод, где смерть Кенни оказывает сильное влияние на мальчиков – «Кенни умирает», в которой он умирает от смертельной болезни целый год. К пятому сезону Стоун и Паркер подтвердили, что они устали от смертей Кенни и решили убить его окончательно. Вся соль эпизода в том – что на сей раз, мальчики озабочены смертельной болезнью Кенни. Стэн не может перенести вида Кенни в больничной койке и упускает шанс попрощаться с ним. О предшествующих смертях забывают и дрянная фортепьянная музыка добавляет эмоционального веса к печали мальчиков. Разбитый горем Картман кричит и обнимается с Кайлом. А потом едет в Вашингтон, чтобы заставить политических деятелей аннулировать запрет на исследование стволовых клеток, чтобы спасти своего друга. Сквозь слезы Картман говорит: «я люблю Кенни Маккормика, и я хочу, чтобы Вы тоже полюбили его». Конечно, позже мы обнаруживаем, что для Картмана это все было игрой. Он хотел аннулировать запрет исследований, чтобы попытаться создать собственный ресторан Пицца Шэки из стволовых клеток.

Абсурд

У Кенни – жестокая судьба, убивавшая его множество раз, но ни один из его друзей, кажется, не озабочен этим. Он, конечно, указывает на двойственное отношение к себе мира и спрашивает, стоит ли вообще жизнь что-нибудь, если она может в любой момент, без видимой причины, убить его. Вопрос того, имеет ли жизнь значение и стоит ли жить, был особенно важен для Аль-бера Камю (1913–1960), называвшего вопрос самоубийства «фундаментальным вопросом философии». Выходец из Алжира, во время оккупации Франции, Камю рос в бедности, как и Кенни. Он стал драматургом, писателем и журналистом, переехал в Париж в 1940-м и описывал немецкую оккупацию Франции. Камю была активным членом французского сопротивления и позже достиг известности со своими экзистенциальными романами, такими как «Посторонний» и «Чума».

В 1942 Камю написал Миф Сизифа, в котором рассматривал греческий миф о Сизифе, осужденном богами за то, что украл их тайны. В наказание, Сизиф вынужден был катить тяжёлый камень к вершине крутого холма, каждый раз откатывающийся назад к основанию. Сизиф был обязан выполнять эту, по-видимому, бессмысленную задачу целую вечность, потому что боги знали, что нет «более ужасного наказания, чем бесполезная и безнадежная работа». Камю описывает Сизифа, как героя абсурда, который наказан бесполезным существованием.

Для Камю этот миф – метафора нелепости жизни. Так же, как рабочий должен заниматься каждый день одной и той же повторяющейся задачей, Сизиф должен двигать скалу снова и снова. Это приемлемо для среднего человека, потому что он не думает об этом, но Сизиф ощущает всю нелепость своей задачи, делая бессмысленное существование даже тяжелее, чем простое ничегонеделание. Камю описывает чувство столкновения с абсурдом среднего человека следующим образом: «Повышение, пробки, четыре часа в офисе или на фабрике, еда, трамвай, четыре часа работы, еда, сон, в понедельник, во вторник, в среду, четверг, пятницу и субботу согласно заведенному ритму, и так – большую часть времени. Но однажды, „почему“ восстает и все привычное предстает в оттенке изумления». Жизнь для среднего человека – сплошная скука, постылый график работы, пищи и сна. Это терпимо, пока человек не думает об этом, но как только ощущаешь ужас этого положения, наступает сильное расстройство и даже отчаяние. Для Камю – мы все Сизифы, заталкивающие камень к вершине холма каждый день, только для этого, чтобы скатиться к основанию снова, зная, что мы должны будем сделать это снова на следующий день.

Момент осознания важен для Камю, так как это отмечает разрыв между тем, как заведено и тем, как мы хотим. Люди хотят объяснения цели или значения жизни, они хотят знать, что их действия имеют значение в великом замысле вещей. Когда случаются несчастья, люди нуждаются в объяснении, они хотят знать, что есть смысл во всех событиях. Камю называет чувство, которое появляется, когда люди осознают, что мир не может быть полностью описан в рациональной манере, чувством абсурдности. Следуя Фридриху Ницше (1844–1900), Камю решил, что Бог умер, так как вера в религиозные ответы в Европе таяла. Потеря веры сделала людей отчужденными от мира, лишила их чувства уверенности в божественном промысле, великом плане. Абсурд происходит из столкновения человеческой потребности в рациональном объяснении и неспособности получить его. Камю описывает абсурдность как борьбу, которая «подразумевает полное отсутствие надежды, непрерывное отклонение и сознательную неудовлетворенность». Как только Сизиф осознает свой приговор, его ежедневное существование станет абсурдным, так как его работа окажется бессмысленной. Типичная реакция на реализацию абсурдности состоит в том, чтобы или искать положительное решение, которое поможет избежать дилеммы в религии или каком-то другом типе обнадеживающей философии, или стать нигилистом и покончить с собой. Камю отклоняет оба подхода, так как оба отрицают факты, ищут утешения, вместо того, чтобы подтвердить факт, что жизнь – абсурдна. По Камю, каждый должен столкнуться с абсурдностью и принять это.

Жизнь и смерть Кенни могут быть также рассмотрены, как абсурдность. Мы хотим знать, как он мог погибнуть много раз, так как мы никогда не получали исчерпывающего объяснения. Задача Кенни – умереть и, по большей части, люди смеются над этим или пропускают мимо ушей. Это – вдвойне экзистенциальное наказание, потому что оно не только абсурдно и бессмысленно, как задача Сизифа, но также непосредственно касается смерти Кенни, самой популярной экзистенциальной темы. Безразличное отношение к смерти Кенни – отношение абсурдное, так как отражает безразличие Вселенной к человеческой смерти. Как Сизиф, который двигает валун каждый день, Кенни должен также обратиться к своей судьбе, не находя утешения в ответах. Одно и то же случается почти в каждом эпизоде, и Кенни вынужден столкнуться с этим. Он гибнет только за тем, чтобы быть возрожденным, и погибшим снова. Как Сизиф, он должен тащить тот же самый валун каждый день, не получая удовлетворительного ответа, о значимости своей жизни. Даже притом, что мы, возможно, и не умираем также часто, как Кенни, мы все, как он, должны оказаться перед нелепостью жизни.