Текст книги "Большая интрига"

Автор книги: Робер Гайяр (Гайар)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 27 страниц)

Глава 5
В которой шевалье де Мобрей разворачивает свои батареи

Как только отец Бонненон и отец Шевийяр последними покинули Горный замок, Реджинальд бросился в комнату Мари.

Его лихорадило и, несмотря на желание казаться сдержанным, все его лицо светилось от радости.

Поэтому, когда он постучал в дверь и получил разрешение войти, он воскликнул с нескрываемым восторгом:

– О, Мари! Дорогая Мари, вы были просто неотразимы! Мне кажется, мало кто из женщин был бы способен проявить такое достоинство. Я внимательно наблюдал за вами: вы не сделали ни одного промаха, а ваша простота и твердость просто сразили всех.

– Благодарю за комплимент.

Его приход оторвал Мари от глубокого раздумья. Когда она сказала ему «войдите», он заметил, что она стояла на коленях на скамеечке для молитв. Как только он вошел, она поднялась и присела на банкетку из бархата гранатового цвета.

Он приблизился к ней, все еще находясь в состоянии экзальтации.

– Мне очень хотелось, Мари, выразить вам восхищение. Говорят, что в моей стране женщины очень холодны и в тяжелые моменты принимают гордый вид. Это, без сомнения, из-за нашего сурового климата: у нас много холодных озер и часто бывают туманы. Но я не верю, чтобы какая-нибудь великосветская дама Шотландии могла бы сравниться с вами.

Мари не смогла сдержать счастливой и нежной улыбки. В глубине души она гордилась его похвалой. У нее был вкус к власти и то, что сказал ей любезный шевалье, являлось доказательством тому, что она обладала необходимыми качествами, чтобы стать преемницей своего мужа до совершеннолетия маленького Жака.

– Что вы хотите этим сказать, Реджинальд? – спросила она.

Он сел рядом с ней и заглянул ей в глаза.

– Мари, я думаю, что ваше вмешательство сегодня вечером послужило вам больше, чем можно было надеяться. Вполне очевидно, что майор Мерри Рулз хотел выдвинуть свою кандидатуру на заседании Высшего Совета на пост генерал-лейтенанта Мартиники. Но вы одним ударом разрушили все его планы.

– Что это означает?

– Это означает, дорогая Мари, что завтра Совет не сможет вам ни в чем отказать! Впечатление, которое вы произвели на всех присутствующих, сыграет в вашу пользу, Мари: сегодня по городу пойдут слухи о том, что завтра вы займете место вашего покойного супруга.

– А я не так, как вы, уверена в положительном решении вопроса, Реджинальд, – ответила она спокойно. – Вы сами говорили о Мерри Рулзе и его планах. Если до этого момента мне и удалось провалить его планы, его жажда власти от этого не уменьшится. От такого честолюбивого человека, как майор, можно ожидать всего. Он ловок, гибок, не настаивает, когда чувствует, что над ним взяли верх. Однако при необходимости он без колебания прибегнет к клевете, чтобы только победить меня. Бог знает, на какие измышления он способен сейчас в кругу своих друзей!

– Не бойтесь, – с уверенностью сказал Мобрей. – Не так уж он опасен. Хотя, если хорошенько подумать, то сейчас он может найти у вас только одно слабое место. Во всяком случае, мы знаем это и сможем немедленно отразить все его нападки.

– Какое слабое место?

– Ну как же! Вы же слышали стычку колонистов Босолея и Пленвилля с майором и капитаном Байярделем.

– Конечно. И что же?

– Спор начался с некоторого несогласия относительно значения нескольких слов. Отец Шевийяр считал, что не надо смешивать карибских дикарей, пришедших на похороны генерала дю Парке, со злодеями, которые нападают на остров, и что не надо было называть флибустьеров с острова Сен-Кристоф пиратами. В общем эти рассуждения были бы не столь важны, если бы не вмешались колонисты, выразив в несколько повышенных тонах свои опасения. Они не чувствуют себя в безопасности, ибо эти две угрозы висят над ними постоянно. Их страшит, что в любой момент они могут быть разорены. Если им верить, то они боятся больше флибустьеров, чем дикарей.

– Можно подумать, что они забыли, чем обязаны этим флибустьерам! – воскликнула Мари в негодовании. – Боже, насколько же коротка их память! Да если бы не Лефор и Байярдель, остров дважды мог быть подвергнут разорению, его просто бы сожгли, а невинная кровь лилась бы рекой!

– Мне об этом ничего не известно, – скромно признался Реджинальд. – Не мне судить, ведь меня не было здесь в этот момент. Но в чем я уверен, так это в том, что флибустьеры действительно представляют собой постоянную опасность. Не спорю, что люди вроде Лефора и Байярделя, которых вы, кажется, очень уважаете, могли оказать огромные услуги острову Мартиника. Однако не забывайте, что есть и другие пираты, которые без колебаний разорили бы его, если бы только были уверены в своей удаче.

Мари откашлялась с некоторым раздражением, а Мобрей настойчиво продолжал:

– Не сердитесь, дорогая Мари, во всяком случае, не надо сразу в штыки воспринимать все, что я желаю вам сказать. Пока другие пираты только и ждут случая, чтобы напасть на остров, Лефор и Байярдель, может, даже готовы прийти им на помощь.

Мари с сомнением покачала головой:

– Вы что-то путаете, Реджинальд, и сгущаете краски.

Реджинальд уловил в ее голосе нотку сомнения, указывающую на то, что она начинает сдаваться. Это придало ему больше уверенности. Стало быть, Мари действительно не была твердо убеждена, как это накануне утверждала, в верности Лефора и Байярделя, что, однако, не помешало ей выразить им свою признательность. Но она знала Лефора, его беспринципность, непосредственность, храбрость, жажду риска и склонность к авантюрам, которые всегда руководили его поступками. Что же до Байярделя, то разве не был он верным подручным Лефора? Да! Мари вынуждена признать, что она ни в чем не могла рассчитывать на людей, тем более защищать их в деле, обреченном на проигрыш ввиду азартности их натур.

– Надеюсь, – вкрадчиво сказал шевалье, – что вам не придется выбирать между наследством, которое вы должны сохранить для ваших детей, и Лефором? Вы должны осознавать свои обязанности по отношению к сыну, хотя бы в память о его достойном отце. А Лефору, который, может быть, пока еще и честный человек, но стоящий на грани преступления, вы ничем не обязаны. Ради бочки рома и слитка золота он способен предать любого. Вряд ли можно рассчитывать на такого человека. Если же общественное мнение осудит его, вы тоже не сможете не осудить его, иначе подумают, что вы сознательно губите себя и детей.

– Не осудить его! – повторила она с волнением в голосе.

– Именно так! – сказал он ледяным тоном. – И я готов объяснить вам, почему. Потому что прежде всего вы должны осознавать свои обязанности по отношению к вашему ребенку. Вы должны даже пожертвовать собой ради него. Кроме того, – а это вас уже обязывает осудить Лефора и Байярделя – завтра вы предстанете перед Высшим Советом Мартиники. Вы много выиграете, если покажете в Совете, что горите желанием удовлетворить общественное мнение. А если вы пойдете против него, то считайте, что проиграли. Понимаете?

– Я понимаю, – неуверенно ответила Мари. – Я понимаю, что общественное мнение осудило Лефора и Байярделя. Ведь так? Следовательно, завтра я должна пожертвовать и тем, и другим?

Реджинальд смотрел на нее с еще большим восхищением, чем тогда, когда она говорила, стоя на лестнице замка. Он поближе придвинулся к ней, чтобы можно было дотронуться до нее, и, взяв ее за руку, сказал:

– У вас проницательный ум, Мари! Но вы не совсем правильно поняли меня. Лефор и Байярдель не такие уж простаки. Поэтому надо, чтобы вы четко и ясно заявили, что вы решительно настроены на беспощадную войну с дикарями и флибустьерами, кем бы они ни были.

Помолчав минуту, он продолжил:

– И потом, кто может с уверенностью сказать нам, жив ли Лефор или погиб в каком-нибудь новом походе?

– О! Я так не думаю! – ответила Мари с уверенностью.

– Кто знает? Лефор – это олицетворение беспорядка и зла. Под этим именем подразумеваются все пираты, корсары и морские разбойники, терроризирующие трудовое население этих краев.

Он подождал, какова будет ее реакция, но поскольку она продолжала молчать, добавил:

– Осудите их, Мари! Да, объявите им войну с завтрашнего дня! И тогда вы вырвете у Мерри Рулза его главный козырь. Его кандидатура или, по крайней мере, попытка, которую он обязательно сделает, чтобы получить место, которое по праву принадлежит вам, во имя вашего сына Жака Диеля Денамбюка, опирается, могу в этом поклясться, на программу: «любой ценой оградить остров от флибустьеров и дикарей».

– Насколько мне известно, Байярдель – не флибустьер, не пират, – заметила Мари тихим голосом. – Однако его, таковым считают. Этот человек очень предан мне, и я отвечаю за его лояльность и моральные качества. Кроме того, Байярдель выполняет на острове почетную работу и имеет высокое звание: он начальник береговой охраны острова от дикарей.

– Флибустьеры – это те же дикари, – ответил Реджинальд.

– Ну и дальше что?

– А то, что Байярдель будет гоняться за пиратами, если он лоялен! Он победит их или погибнет в сражении, если он такой верный и храбрый, каким вы его описываете. В противном случае, если он лишен этих добродетелей, ему нетрудно будет перейти на сторону врага, и вот тогда его нужно будет повесить, как и других.

– Ах! – воскликнула Мари, дав понять шотландцу, что сердце ее разрывается на части – Вы плохо судите об этих людях! Вы не знаете, чем я обязана им.

– Я знаю, – твердо сказал он, – но вы можете потерять из-за них наследство вашего сына.

Наступило тяжелое молчание, во время которого шевалье не отрываясь смотрел на Мари. Затем он продолжил:

– Я хотел бы, друг мой, сказать вам еще многое, чтобы вы встали на верный путь. Надеюсь, вам известно, что я объездил почти весь свет и что за двадцать лет моих путешествий я много повидал. Говорю вам об этом, потому что знаю, что «Речи о состоянии мира и войны» Макиавелли являются вашей настольной книгой. И все-таки я чувствую, что вы слушаете меня в пол-уха. Цель оправдывает средства, так-то! Никто вам не говорит, что нападая на пиратов, вы осуждаете Лефора. С другой стороны, подчиняясь воле народа, вы подчиняетесь королю.

– Королю? – изумилась она.

– Именно так, – ответил он. – У меня с собой есть копия приказа, отданного губернатору Гваделупы, в котором Его Величество доводит до сведения через своего министра следующее: «… зло, причиняемое пиратскими набегами настолько очевидно, что командующий эскадры, идущей в Пуэнт-а-Питр, получил приказ захватывать всех пиратов, встреченных в море, и доставлять их в Гваделупу, где их будут судить как разбойников в соответствии с действующими указами». В этом указе есть добавление, – уточнил он. – «Флибустьеры должны быть информированы о намерениях. Его Величества с тем, чтобы эти люди с момента получения приказа проявили склонность, как этого желает Его Величество, к обработке земли или же занятию торговлей, являющимся главным способом поддержки колонии…»

– Но, – воскликнула Мари, – неужели Его Величество так плохо информировано, не знает, что без этих флибустьеров многие враги нашей страны без всяких колебаний будут останавливать наши корабли, чтобы уморить нас с голоду? Ведь дело в том, что господин де Пуэнси создал свой собственный флот с тем, чтобы французские корабли не могли быть остановлены голландскими, испанскими… и даже английскими кораблями, – добавила она после некоторого колебания.

– Не означает ли это, дорогая Мари, что вы решили не подчиниться королю, общественному мнению и тем самым потерять наследство, которое должен получить ваш сын? Какая важность, если один или два корабля не прибудут на место, зато маленький Жак не потеряет того, что он должен получить по праву!

Она схватилась за голову обеими руками; Реджинальд просто добивал ее своими аргументами. Она думала о Лефоре, от которого давно не было известий, о Байярделе, давшем ей клятву служить верой и правдой. Она говорила себе, что осудить Лефора означало бы ранить в самое сердце начальника береговой, охраны. Могла бы она осудить этих двух мужчин, которым она так многим была обязана, если не всем своим счастьем, оставшись хорошей матерью и верной супругой в своем вдовстве?

Но реальная жизнь брала свое, и она часто повторяла себе, что в государственных делах чувства никогда не приводят ни к чему хорошему.

Реджинальд был прав: в первую очередь надо было сохранить любой ценой наследство маленького Жака. А уж потом подумать, как действовать дальше.

По ее мнению, необходимо было сначала решить самые неотложные вопросы. Впрочем, она это и делала, поспешив собрать Высший Совет на следующий же день после похорон своего дорогого мужа, в то время как она думала только о сыне и желала жить теперь только для него.

Реджинальд нежно похлопывал ее по руке. Она не отнимала ее, ибо не видела в этом жесте шотландца ничего предосудительного, а всего лишь проявление симпатии и чистой дружбы.

Шевалье был слишком тонким человеком и понимал, что было бы абсолютно несвоевременным начинать ухаживания, которые должны были окончиться для него победой, ибо он давно поборол сопротивление Мари. Почему теперь, когда ее муж умер, она отказала бы ему в любви, которой она сама так жаждала при жизни генерала?

Он следил за борьбой, которая происходила в ней, и чувствовал, что его аргументы достигли цели.

Если бы он не сдерживал себя, то сейчас потер бы руки от удовольствия.

Действительно, все теперь было ясно. Мари потребует утверждения на пост, который занимал генерал, и без труда добьется этого от Высшего Совета, тем более, что ее программа будет такой же, как и программа Мерри Рулза, ее главного соперника. Эта программа будет сильно отличаться от той, которую проводил в свое время губернатор острова дю Парке. Когда Мари станет генерал-лейтенантом острова Мартиники, Реджинальд будет давать ей советы и руководить ею. Тогда все препятствия, стоящие на пути реализации его планов, исчезнут. Он сможет спокойно призвать на помощь своих братьев-англичан. Те захватят остров. Он же станет, в свою очередь, губернатором, единственным губернатором со всеми вытекающими отсюда последствиями.

А в настоящий момент он стремился только к одному – к уничтожению французских флибустьеров.

Он выпустил руку Мари, встал и сделал несколько шагов по комнате. Затем вернулся к ней той же походкой, как человек, размышляющий о чем-то и взвешивающий слова, чтобы придать им более глубокий смысл.

– Дорогая Мари, – произнес он наконец, – было бы излишне советовать вам поразмыслить о том, что я вам только что сказал перед началом заседания Высшего Совета, который вы назначили на завтра. Говоря вам все это, я поступаю как хороший советник, как верный и преданный друг и честный человек. Вам не надо будет долго раздумывать, чтобы понять в конце концов, что я прав. А сейчас я посоветовал бы вам хоть немного отдохнуть. Эти дни вымотали вас, друг мой. Уже поздно, и вам лучше пойти лечь спать, чтобы завтра предстать свежей и бодрой перед людьми, среди которых вы найдете немало врагов.

– Спасибо, Реджинальд. Вы правы, я очень устала и пойду лягу. Вы мне дали немало доказательств вашей преданности, и я не буду подвергать сомнению и оспаривать советы человека, имеющего такие замечательные качества, как у вас, дипломата высшего класса.

Помимо своей воли Реджинальд выпятил грудь. Он взял верх!

Он поклонился ей. Мари подала ему руку для поцелуя. Тот приложился к ней губами и подержал ее несколько дольше, чем того требовал этикет, но, однако, сдержанно, чтобы Мари не нашла неприличным этот жест в том состоянии, в котором она сейчас пребывала.

– Отдохните хорошенько! До завтра! – нежно сказал он.

Он удалялся, пятясь назад и словно все еще сомневаясь в решимости Мари, пригрозил ей шутливо пальцем, как это делают непослушным детям, сказав при этом.

– Не забывайте, когда вы установите право маленького Жака на пост губернатора острова, надо будет перейти к истреблению пиратов и флибустьеров, которые правят в здешних водах. Вас изберут единогласно, если вы скажете, что борьба начнется сразу же, как только вас утвердят правительницей. Итак, до свидания, друг мой.

Он открыл дверь и бесшумно вышел. Затем направился в свою комнату ждать Жюли.

Глава 6
Мерри Рулз и колонист – де Пленвилль

Таверну под вывеской «Во славу Королевы» в основном посещали моряки, высадившиеся на берег, и отплывающие матросы. Днем там обговаривались различные дела, так как торговый квартал и рынок находились в двух шагах от таверны. Здесь можно было обменять чернокожую девственницу на негра плотного сложения или раба, сильного как Геркулес, на двух молодых негров. А можно было их просто купить. Колонисты, спускаясь с холмов на ярмарку, обедали обычно в таверне «Во славу Королевы», выпивали стаканчик какого-нибудь местного или французского вина и уходили по своим делам.

Случалось, что они засиживались в таверне допоздна, тогда Безике, хозяин таверны, предоставлял в их распоряжение комнату, кишащую тараканами, и постель из соломенного тюфяка со множеством других насекомых.

Отсюда был слышен запах табака со всего света: голландского, атильского, португальского, и плохого табака с Мартиники.

Это заведение ни в чем не уступало другой таверне под названием «Большой Ноннен, подковавший гуся», пользующейся на Мартинике большим успехом.

Построенная из дерева и стоящая неподалеку от реки за пределами форта, она отражалась в зеленоватых водах залива. Из открытых дверей можно было видеть иногда лес из мачт кораблей, качающихся на легкой волне.

К тому же у хозяина таверны были свои обычаи. Он знал, как следует обходиться с тем или иным командиром корабля, прибывшим из Франции с полной мошной и товарами, которыми был забит трюм. Он знал, что надо быть осторожным и с неграми: бывали случаи, когда прибывали очень богатые капитаны с сотнями черных, но больных оспой или чумой.

И наконец, в отличие от своего конкурента «Большого Ноннена, подковавшего гуся», он строго запрещал вход в свою таверну наполовину свободным неграм и освобожденным мулатам, при виде которых могла разбежаться вся его клиентура, любившая хорошо поесть, но не любившая цветных. Его посетители время от времени могли побаловаться с черными девчонками, но только с очень молоденькими.

Колонист де Пленвилль соскочил с коня перед таверной «Во славу Королевы» и на минуту остановился под масляным фонарем, раскачивающимся на ветру на конце цепи. Морской воздух был в этот день более терпкий и соленый, чем обычно. Несколько кораблей со сложенными парусами стояли на якоре. Набережные были безлюдны.

Пленвилль нагнулся, нашел железное кольцо, привязал лошадь и неспешно вошел в таверну.

Посетителей было немного. За одним столиком сидели три моряка с голландского брига, направляющегося на Сен-Кристоф и сделавшего здесь остановку. За другим – два колониста, один с острова Макуба, другой с Фон-Сапота. Они пили, разговаривая и вспоминая грандиозные похороны, на которых вместе присутствовали.

Пленвилль выбрал укромный уголок, подальше от посторонних глаз, сел за столик и подозвал хозяина Безике, которому заказал кувшинчик сухого игристого вина из Сюрена. Затем, вынув трубку, тщательно набил ее, даже не обращая внимания на то, что табак сыпался ему на бархатные штаны и кожаный пиджак.

Пленвилль был тем самым седовласым мужчиной, с которым майор Мерри Рулз встречался на его плантации Карбе, когда за несколько дней до кончины генерала повсюду на острове зрел бунт, умело поддерживаемый людьми вроде него, которые, помимо слишком высоких налогов и новых твердых цен на табак, ром и сахар, находили тысячу предлогов для недовольства.

У него по-прежнему были длинные седые волосы, спадающие до плеч. Густые брови почти закрывали слишком низкий лоб с глубокими морщинами. Было видно, что когда-то он был крепким и довольно полным мужчиной, а его руки еще хранили следы твердых трудовых мозолей.

Но под жгучими лучами тропического солнца он высох, а ладони его стали более нежными после того, как он начал использовать на плантациях большое количество рабов. Это означало, что его дела пошли в гору с того дня, когда Жак дю Парке встречался с ним, то есть когда он сам выступил против де Сент-Андре.

Он курил трубку, выдыхая через нос и рот огромные клубы дыма. Время от времени он вынимал ее изо рта, чтобы смочить губы в золотистом вине, которое он пил медленными глотками, причмокивая языком, находя, что это пойло куда приятнее, чем ром, изготавливаемый им подпольно вопреки закону.

Он не выказывал никакого нетерпения, но несмотря на праздный вид, который он придавал себе, в голове его роилось множество мыслей.

Во-первых, его слова, произнесенные в Горном замке. Он был удовлетворен ими, но до сих пор дрожал, от страха при воспоминании об угрозе капитана Байярделя. Еще немного и тот проткнул бы его своей шпагой. Ну и разбойник этот Байярдель! Осмелился напасть на такого старика, как он! Такой же разбойник, как и Лефор… Он говорил себе, что отныне ему придется постоянно быть настороже, избегая встреч с этим яростным воином. Он даже вздрогнул при мысли о том, что тот может добраться до его плантации Карбе и спровоцировать дуэль. Слава Богу, у него там была хорошая охрана из крепких рабов, а также пара пистолетов, которыми при необходимости он продырявит голову любому, кто приблизится к его дому.

Правда, Мерри Рулз позволил себе выступить против Байярделя, так как считал, что у него достаточно власти, чтобы урезонить этого зарвавшегося капитана.

И, наконец, Пленвилль вспомнил о разговоре, состоявшемся в его доме с майором за несколько дней до выступления Бурле против генерала. В его память врезались последние слова их разговора – четкие, ясные, точные.

Он думал также и о Мари дю Парке, которую считал всего лишь ловкой куртизанкой, одной из тех, что называют потаскухами. У нее были любовники, но этого мало, она к тому же совершила предательство! Ведь она и раньше имела связь с этим шевалье де Мобреем, шпионившим в пользу англичан. Еще немного и тому удалось бы сделать так, что англичане завладели бы Мартиникой. Мари заслуживала тюрьмы! Тем более, что шпион снова был в ее доме.

Он улыбнулся, вспомнив ответ Мерри Рулза на подобное замечание:

– Она сядет! Я вам говорю, что она сядет в тюрьму! Там у нее будет достаточно времени подумать о своем поведении. Не знаю, кто смог бы вызволить ее оттуда! Впрочем, у нас с ней давние счеты. Десять лет тому назад я впервые поклялся, что возьму реванш…

Вот, что сказал ему тогда майор. Теперь, когда генерал был мертв, Мари дала понять, что попросит у Высшего Совета утвердить ее в должности покойного мужа…

Позволит ли это сделать Мерри Рулз?

Услышав шум, поднявшийся в таверне, он вздрогнул, но увидя, что это были лишь два колониста, которые уходили, едва держась на ногах и поддерживая друг друга, он успокоился. Ром и французское вино сделали свое дело. Пленвилль был доволен тем, что они уходят Человек, которого он ждал, не имел никакого желания быть узнанным, а таверна «Во славу Королевы» была единственным местом, где они могли встретиться, не вызывая подозрений. Сидящие поодаль голландские моряки не представляли опасности, так как ни слова не понимали по-французски.

Он вооружился терпением, потому что, во-первых, был уверен, что майор придет на встречу, во-вторых, потому что Мерри Рулз сказал ему сам: «Нет человека терпеливее меня: если я ждал десять лет, подожду еще и две недели…».

Да, через две недели ситуация может проясниться, если только Мерри Рулз хочет этого так же сильно, как и он.

В этот момент новый шум привлек его внимание. Дверь открылась, и человек в черной накидке вошел в таверну. Незнакомец огляделся, словно искал кого-то глазами. Заметив, наконец, колониста, он направился прямо к его столику. Ему теперь незачем было скрывать свое лицо. Он снял накидку, и Пленвилль, удовлетворенно улыбнувшись, узнал майора Мерри Рулза.

– Итак? – спросил он, начиная разговор.

Майор спокойно уложил свою накидку на спинку стула, уселся поудобнее, громко хлопнул в ладоши, чтобы позвать Безике, и лишь потом сказал:

– Я испугался за вас сегодня вечером, Пленвиль! Этот капитан, черт его побери, быстр, как молния! Он не пощадил бы ваших седин, если бы кто-нибудь протянул вам свою шпагу. Он убил бы вас!

Пленвилль кашлянул с недовольным видом, но промолчал, потому что хозяин таверны подходил к ним с новым кувшинчиком французского вина и с кружкой для майора. Как только он удалился, Пленвилль сказал:

– Надеюсь, вы сделаете так, что этот заносчивый нахал понесет наказание. Вы говорили о неподчинении. Если в гарнизоне царит строгая дисциплина, то большего и не надо, чтобы отправить наглеца на виселицу.

– Тихо, тихо! Братец, – воскликнул Мерри Рулз, – вы уж слишком! Повесить Байярделя было бы не совсем дипломатичным… Мне думается, что Мари дю Парке питает слабость к этому типу.

– И под каким номером он у нашей генеральши? – спросил Пленвилль со злой усмешкой.

Он произнес слово «генеральша» с большим презрением.

– Мне не известно, – сухо ответил майор, – впрочем, это и не важно. Похоже, что с этой женщиной достаточно провести некоторое время, и она…

– Во всяком случае, – прервал его Пленвилль, у которого было еще немало причин для беспокойства, – протеже он генеральши или нет, я все-таки надеюсь, что его судьба скоро решится благодаря вашим стараниям.

– Как это?

– Черт побери! Разве вы не майор Мартиники? Разве у вас нет власти над ним? Разве сегодня вечером не он устроил скандал, достойный наказания?

– Гм… Но какое же наказание? Какое наказание можно назначить этому задире, не рискуя вызвать недовольство генеральши?

Пленвилль с силой ударил кулаком по столу.

– Черт побери! – воскликнул он, обуреваемый яростью. – Вот уже час, как вы толкуете мне про эту генеральшу! Вы похожи на кролика, который теряет память в промежутке между двумя пробежками! Вы что, уже забыли, что говорили мне по поводу этой дю Парке? Потаскуха, связанная со шпионом-иностранцем… с тем, который имел неосторожность вернуться и вновь остановиться под крышей ее дома. Эта дрянь заслуживает тюрьмы! И вы были такого же мнения, что и я, когда мы рассчитывали на Бурле с тем, чтобы он нам помог охладить пыл генерала.

– Тихо! Тихо! Вы говорите так громко, что разбудите моряков, спящих на палубе в порту. Спокойно братец! Все в свое время.

Словно желая успокоиться, Пленвилль осушил стакан до дна. Он снова набил трубку и зажег ее. Помолчав для важности, он произнес:

– В первую очередь надо перекрыть дорогу этой потаскухе. Мы с вами оба слышали, что она намерена просить у Высшего Совета назначения на пост генерал-лейтенанта Мартиники. И вы позволите ей это сделать? Не пошевельнете пальцем? Вы даже не вмешаетесь? А ведь именно вам, людям вашего характера, следует выполнять эту обязанность!

– Я не могу помешать ей созвать Совет.

– Однако вы можете выступить на Совете, сказав, что собой представляет ее дружок, помешав таким образом Совету удовлетворить ее притязания и честолюбие.

– Как это?

– Она такой же предатель, как и Мобрей!

– У вас есть доказательства?

– Какие доказательства?!

– Доказательства сговора, шпионажа, предательства Мобрея и Мари дю Парке. Приведите мне хотя бы одно, и я с удовольствием доведу его до сведения членов Верховного Совета. Но, увы, друг мой, нельзя сказать, что этот человек предал только лишь потому, что является иностранцем, в особенности, если его страна не находится в состоянии войны с вашей. Однако надо набраться терпения. Я думаю, что скоро мы сможем добыть это доказательство. Присутствие шотландца в Горном замке говорит о том, что этот малый что-то задумал. Но что? Вот это-то нам и надо выяснить. Когда мы это узнаем, мы сможем действовать. Поверьте, этот человек не будет медлить. И тогда…

В подтверждение своих намерений майор сделал жест, как будто он поворачивал ключ в двери.

Пленвилль не сводил с него глаз. Он был разочарован разговором. Мерри Рулз не только не был намерен избавиться от Байярделя, но и чувствовал себя безоружным перед этой шлюхой Мари.

Он заметил:

– Но ведь вы не собираетесь согласиться с тем, что эта женщина станет генерал-лейтенантом?

– А у вас есть способ помешать?

Размашистым жестом Пленвилль отбросил назад свои густые седые волосы и холодно ответил:

– Может быть, и есть.

– Тогда я слушаю вас, – весело сказал Мерри Рулз, – если у вас есть идея на этот счет, выкладывайте ее побыстрее, а я клянусь вам, что она не пройдет мимо моих ушей.

Колонист напустил на себя важный и умный вид.

– Вы говорите, что генеральша питает слабость к Байярделю? Но Байярдель связан с Лефором. Это уж точно, иначе бы он не защищал его так горячо. А Лефор – морской разбойник! Если мы явимся на Совет с твердым намерением добиться от нового губернатора немедленно начать самые решительные действия против флибустьеров и дикарей, нас поддержит все население острова.

– Без сомнения. Прошу вас, продолжайте.

– Кажется, что в планы мадам дю Парке не входит борьба с флибустьерами, потому что она, разумеется, будет их защищать. Следовательно, по этому пункту мы сможем ее победить. Генеральше ничего не останется, как ретироваться и заняться штопаньем чулок.

Мерри Рулз сухо откашлялся и, отхлебнув немного из кружки, бросил холодным тоном:

– Я не согласен с вами.

– Не согласны?! И почему же? – спросил удивленный Пленвилль.

– Потому что в ваших рассуждениях есть один недостаток…

– Какой, черт побери?! Скажите же мне!

– Просто вы не подумали о Мобрее.

– К черту Мобрея! Пусть его посадят в тюрьму, а потом повесят, только не говорите мне больше об этом шотландском мерзавце!

Мерри Рулз наблюдал за разгневанным Пленвиллем с улыбкой сочувствия.

– Вы забываете, Пленвилль, – сказал он наконец, – что шевалье Реджинальд де Мобрей – известный дипломат. Он был другом герцога Букингемского французской королевы и покойного короля. Он, возможно, до сих пор является человеком Кромвеля. Он знаком со многими, а для простого шевалье это, без сомнения, означает, что он очень умен. Я навел справки и узнал только что от Дювивье, что этот самый Мобрей, возможно, сыграл определенную роль в попытке женить одного разорившегося английского принца на племяннице Мазарини. Думаю, вы слышали об этой истории.

– Да, неудавшаяся женитьба…

– Итак, Мобрей – один из самых тонких и хитрых дипломатов. И если сейчас он находится рядом с Мари дю Парке, так это для того, чтобы дать ей ряд умных советов, поверьте мне. И будьте уверены, что пункт, о который споткнулась бы на Совете Мари, по вашему мнению, не был упущен шотландцем.

– Но не согласится же она на войну с флибустьерами!

– Согласится! Она полна амбиций и не только влюблена, она еще и мать, и ей нужно сохранить наследство Жака Денамбюка. А для него она сделает все и поэтому, клянусь вам, всякие там Лефоры и Байярдели будут мало значить для нее, какие бы услуги ни оказывали они ей в свое время.