Текст книги "Таящийся ужас 3"

Автор книги: Роальд Даль

Соавторы: Август Дерлет,Лоуренс Блок,Мартин Уоддел,Владимир Гриньков,Флора Флетчер,Сибери Куин,Эдвард Лукас Уайт,Уильям Сэмброт,Мэнн Рубин,Монтегю Холтрехт
сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 25 страниц)

Август Дерлет
Риф Дьявола

На Массачусетском побережье, где когда-то жил Энох Конгер, люди предпочитают говорить о нем шепотом – часто намеками, приглушенно, с большой осторожностью. Причиной подобного поведения стала череда поистине невероятных событий, о которых идет непрекращающаяся молва, беспрестанно будоражащая воображение тружеников моря в порту Иннсмаута. Сам Энох жил в нескольких милях от этого города – на Соколином мысу. Место это было названо так потому, что с него, как с длинного каменного пальца, врезавшегося в пространство моря, можно наблюдать косяки мигрирующих птиц – соколов-сапсанов, а иногда и крупных кречетов. Вот там он и жил – до тех пор, пока не пропал из виду, хотя никто не может утверждать, что он действительно умер.

Это был мощный мужчина, широкоплечий, с выпуклой грудью и длинными мускулистыми руками. Даже в зрелом возрасте он продолжал носить бороду, а голову его украшала похожая на корону копна волос. Его холодные голубые глаза глубоко сидели на квадратном лице, а когда он надевал рыбацкий непромокаемый плащ и клеенчатую шляпу, то сильно походил на моряка, только что сошедшего на берег с борта шхуны, бороздившей морские просторы лет сто назад. По натуре своей он был неразговорчивым человеком и жил один в доме, который сам же и построил из камня и прибитого к берегу плавника на продуваемом ветрами мысу. Сюда доносились крики чаек и крачек, слышался шум прибоя, а иногда голоса улетающих в теплые края перелетных птиц. Люди поговаривали, что, слыша их крики, он нередко отвечал им, разговаривал и с чайками, и с крачками, а иногда даже с ветром и вздымающимся морем; более того, многие считали, что он беседовал с загадочными человекоподобными существами, которых никто не видел, а лишь слышали их приглушенные голоса.

Кормился Конгер исключительно рыболовством, кстати весьма скудным, хотя он никогда не жаловался и, казалось, был доволен своей судьбой. Он забрасывал свою сеть в море и днем и ночью, весь улов сразу же отвозил на продажу в Иннсмаут или в Кингспорт, – а случалось, и куда подальше. Но вот однажды лунной ночью он вернулся без улова и ничего не привез в Иннсмаут, разве что самого себя, да и то в весьма странном виде, с широко раскрытыми, неподвижными глазами, как у человека, который слишком долго смотрел на полоску догорающего заката. Он сразу же направился в располагавшуюся на окраине города знакомую ему таверну и, усевшись за столик, принялся заливать в себя эль. Вскоре к нему подошел один из старых знакомых и присел за его столик. После этого, видимо под воздействием спиртного, язык у рыбака развязался, хотя со стороны могло показаться, что он разговаривает сам с собой и почти не замечает собеседника.

Он рассказал, что видел этой ночью невероятное чудо. Отплыв на своей лодке к Рифу Дьявола, что находился примерно в миле от Иннсмаута, он забросил сеть и вытащил немало рыбы и кое-что еще. Нечто такое, что внешне очень походило на женщину и все же не было женщиной. Это существо разговаривало с ним, как человек, но голос у него был какой-то гортанный, очень похожий на кваканье лягушек, сопровождающееся звучанием флейты, – совсем как во время лягушачьих концертов, которые можно весной услышать на местных болотах. На лице этого существа имелся широкий, отдаленно похожий на рот разрез, были и глаза, мягко смотревшие на Конгера, а в том месте, где кончались ниспадавшие с головы волосы, виднелись походившие на жабры щели. По словам рыбака, существо это молило его о пощаде, просило отпустить, а в награду обещало – если потребуется – спасти ему жизнь.

– Русалка, – сказал один из присутствующих в таверне и рассмеялся.

– Это была не русалка, – проговорил Энох Конгер, – потому что я видел у нее ноги, хотя между пальцами были натянуты перепонки. Были у нее и руки – тоже с перепончатыми пальцами, а кожа у нее на лице была совсем такая же, как у меня или тебя, хотя цветом очень похожа на море.

Все дружно рассмеялись, с разных сторон посыпались бесчисленные шутки и остроты, но рыбак, казалось, их даже не замечал. Лишь один из присутствующих, выслушав этот рассказ, не стал смеяться, потому что и раньше слышал от стариков Иннсмаута немало историй, дошедших до них из тех времен, когда старинные клипера совершали торговые рейсы в Вест-Индию. В историях этих рассказывалось о браках между местными мужчинами и морскими женщинами, жившими в южной части Тихого океана, а также о странных событиях, которые происходили в море неподалеку от Иннсмаута. Человек не смеялся и лишь внимательно слушал, после чего, так и не проронив ни слова, потихоньку вышел из таверны. Однако Энох Конгер даже не обратил на него внимания, поскольку со всех сторон его окружало дикое ржание охмелевших шутников, потешавшихся над его рассказом. А он все говорил и говорил о том, как сжимал в руках запутавшееся в сетях существо, описывая ощущение от соприкосновения с холодной кожей ее тела, о том, как он освободил ее, после чего она бросилась в море и поплыла. Какое-то время она еще выделялась на темном фоне скалы Рифа Дьявола, а потом приподняла над водой одну руку и тут же бесследно скрылась в пучине.

После этой ночи Энох Конгер стал совсем редко бывать в таверне, а если и приходил туда, то садился за пустой столик, чтобы избежать разговоров с теми, кто снова подступал к нему с расспросами насчет «русалки» и очень хотел узнать, не сделал ли он ей предложения, перед тем как отпустить восвояси. Он почти ни с кем не разговаривал, спокойно пил свой эль, после чего уходил. Но все знали, что с тех пор он никогда больше не рыбачил у Рифа Дьявола, предпочитая забрасывать сети в другом месте, преимущественно возле Соколиного мыса. И хотя люди поговаривали, что Энох опасался снова увидеть ту женщину, которая памятной лунной ночью, запуталась в его сетях, его часто можно было видеть стоящим у самой кромки мыса и смотрящим в сторону моря. Со стороны могло показаться, словно он ждет, когда над горизонтом покажется долгожданное судно, а может, просто тоскует по счастливому завтрашнему дню, который постоянно маячит перед взором многих ловцов удачи, но так и не наступает, или просто думает, как любой другой человек, о чем-то своем.

Энох Конгер все больше уходил в себя, постепенно и без того редкие его визиты в таверну на окраине города прекратились вовсе, а сам он после окончания рыбной ловли сразу отправлялся на рынок, где, распродав товар, делал необходимые покупки и возвращался домой. Между тем его рассказ о русалке продолжал передаваться из уст в уста, постепенно люди донесли его в глубь континента, к Эркхаму и Данвичу, что стоял на реке Мискатоник, а там и дальше – к темным, поросшим лесом холмам, населенным людьми, не склонными понапрасну чесать языками.

Прошел год, за ним еще, потом еще, и вот однажды вечером до Иннсмаута долетело известие о том, что во время одного из выходов в море Энох Конгер сильно поранился и спасли его два других рыбака, обнаружившие молчуна лежащим на дне лодки. Они отнесли Эноха в его дом на Соколином мысу, поскольку он категорически отказался отправиться куда-либо еще, и поспешили в Иннсмаут за доктором Гилманом. Однако, когда они вернулись обратно в дом Эноха с доктором, рыбака там уже не было.

Доктор Гилман предпочитал помалкивать о своих впечатлениях от увиденного, тогда как оба спасителя принялись тут же нашептывать направо и налево, что когда они снова прибыли в дом Эноха, то обнаружили, что изнутри он весь сырой. Влага буквально струилась по его стенам, мокрыми были даже ручка двери и постель, на которую они заботливо уложили Конгера, перед тем как отправиться за доктором, а на полу виднелись следы мокрых перепончатых ног, которые выходили за порог дома и вели в сторону моря. Приглядевшись к этим следам, они обнаружили, что те были очень глубокие, как будто шагавший нес на себе что-то тяжелое, что по весу походило на Эноха.

Несмотря на то, что рассказ передавался из уст в уста, обоих рыбаков нещадно высмеяли, обвинив во вранье, поскольку, по их же словам, к морю из, дома вела лишь одна цепочка следов и едва лишь нашлось бы такое существо, которому было бы под силу одному унести на такое расстояние громоздкого Конгера. Кроме того, доктор Гилман прямо заявил, что, услышав от жителей Иннсмаута что-то про перепончатые ноги, он может твердо заявить: ему приходилось однажды видеть босые ноги Эноха Конгера, и он может поклясться в том, что это были самые обычные человеческие ступни, без всяких перепонок. Что же касается тех любопытных, которые решили сами наведаться в дом Эноха и увидеть все своими собственными глазами, то по возвращении вид у них был довольно разочарованный, поскольку ничего особенного они так и не обнаружили, после чего активно присоединили свои голоса к хору насмешек над двумя несчастными рыбаками, заставив их в конце концов умолкнуть. В немалой степени этому способствовало и то, что стали распространяться слухи, будто эта парочка умышленно свела какие-то счеты с Энохом.

Каким бы образом Энох Конгер ни исчез из своего дома, на Соколиный мыс он так и не вернулся, А море и ветер продолжали делать свое дело, отрывая от строения где кусок кровли, где доску, сдувая осколки кирпичей, из которых был сложен дымоход, сокрушая оконные рамы. Чайки, крачки и соколы пролетали мимо, так и не услышав ответного крика на их зов. Постепенно слухи, ходившие на побережье, стали затихать, а на их место пришли мрачные намеки по поводу возможного убийства и прочей не менее туманной, но столь же зловещей причины исчезновения рыбака.

Однажды на берег пришел почтенный старик по имени Джедедиа Харпер, патриарх местных рыбаков, который рассказал, что не так давно проплывал неподалеку от Рифа Дьявола и видел в море странную компанию существ, чем-то похожих на людей, а чем-то смахивавших на лягушек. Было их десятка два – мужчин и женщин. Он сказал, что они проплыли совсем близко от его лодки, и тела их сияли в лунном свете, как призраки, восставшие из глубин океана. Двигаясь мимо него, они словно воспевали хвалу богу Дэгону. При этом он клялся, что видел среди них Эноха Конгера, который плыл вместе с остальными, голый, как и они, и голос его, участвовавший в общем хоре, был отчетливо слышен в ночной прохладе. Изумленный, Харпер громко окликнул его. Энох остановился и оглянулся, так что старик увидел его лицо. После этого вся группа, Энох в том числе, скрылась в волнах моря и больше не появлялась.

Рассказ этот всколыхнул новую волну слухов, однако, как поговаривали, довольно скоро Харперу заткнули рот ребята из клана Марша и Мартина, о которых ходила молва, будто они породнились с обитателями моря. Сам же старик больше в море не выходил, поскольку не испытывал особой нужды в деньгах. Что же до его помощников, также присутствовавших при том странном ночном явлении, то они предпочли держать языки за зубами.

Много времени спустя один молодой человек, еще мальчишкой помнивший Эноха Конгера во время его визитов в Иннсмаут, приехал в этот город и рассказал, что как-то вместе с сыном лунной ночью рыбачил неподалеку от Соколиного мыса. Неожиданно из морской пучины совсем рядом с его лодкой появилась почти по пояс обнаженная мужская фигура. Она была так близко от него, что он мог буквально дотронуться до нее своим веслом. Человек этот стоял в воде так, словно его кто-то поддерживал снизу. Казалось, он совершенно не замечал рыбаков и лишь смотрел на руины старого дома, некогда стоявшего на Соколином мысу. В глазах его застыла бездонная тоска, а лицом он очень походил на Эноха Конгера. По его длинным волосам и бороде стекали струи воды, чуть поблескивавшие в лунном свете, а прямо под мочками ушей на шее виднелись длинные тонкие разрезы. Затем, так же неожиданно, как и появился, он исчез под водой.

Вот почему на Массачусетском побережье близ Иннсмаута люди предпочитают говорить больше шепотом, упоминая имя Эноха Конгера, а уж когда дело доходит до намеков, то их произносят и подавно приглушенно, с большой осторожностью…

Мартин Уоддел
Подарок для Эммы

Прямо перед собой в вытянутой руке Ричард держал мужскую ногу. Большим и указательным пальцами он сжимал кончик серого носка, и нога медленно поворачивалась вокруг своей оси.

Конечно, это была не вся нога, а одна лишь ступня, к тому же основательно подпорченная гниением, так что сочившаяся из нее жидкость успела промочить и испачкать надетый на ней обычный серый носок. Держал ее Ричард подчеркнуто осторожно, даже бережно, опасаясь, что ткань носка может порваться, а потом аккуратно положил на стол перед собой и внимательно оглядел со всех сторон.

Понюхал, поскреб ногтем большого пальца, понюхал сам палец, а затем тщательно вытер его носовым платком.

С виду это действительно напоминало серый носок, надетый на… на… – вам когда-нибудь приходилось прочищать засорившуюся трубу под раковиной? Вот так все это примерно и выглядело – мягкое, вязкое, хотя отчасти и сохранившее форму, особенно в тех местах, где шерсть ткани срослась с кожей… или это ткань приросла к коже? Да, очень было похоже на носок, набитый сырой грязью вперемешку с костями, однако Ричард почти не сомневался в том, что это действительно нога.

Вот чья только?

В общем-то резонный вопрос, хотя ответа на него у Ричарда не было. Если не считать лаконичной фабричной надписи «53/9/Б», она не имела никаких отличительных примет, которые позволили бы выделить эту ногу из массы других. Может, это какая-то особенная нога, например нога, джентльмена? Дорожного мастера или, скажем, хористки? Впрочем, для женской она была чуть великовата. Да, именно была великовата, поскольку сейчас производимое ею впечатление отличалось неопределенностью – просто носок был большой и когда-то, видимо, плотно облегал ее. Хотя так ли уж необходимо вдаваться во все эти малоприятные детали? Одним словом, сплошная тайна, загадка. И вот сейчас Ричард сидел за обеденным столом перед лежавшей в тарелке с супом человеческой ступней, изредка задумчиво поковыривая ее вилкой, словно пробуя на мягкость.

Покончив с ужином, он налил себе чашку чаю и прочитал главу из Пруста – у него был заведен особый порядок, предусматривавший ежедневное чтение одной главы из Пруста; затем вымыл посуду и снова вернулся к ноге. Та чуть свесилась через край тарелки, и капавшая с кончика носка жидкость уже оставила на скатерти довольно неприятного цвета пятно. Впрочем, теперь об этом было уже поздно говорить. Да и потом, разве поместится мягкая, чавкающая нога в обычной суповой тарелке? Сами попробуйте и увидите. Он перенес тарелку поближе к телефонному столику, поставил ее на сиденье нового голубого дивана и позвонил своей подружке Эмме.

– Привет, Эм, – сказал он. – Знаешь что?

– Что? – спросила Эмма.

Вы, конечно, уже догадались, что Ричард был не особенно высокого мнения о своей подружке, хотя это и не совсем соответствовало действительности. Эмма, как ему казалось, не отличалась выдающейся смекалкой, тогда как сам о себе он неизменно думал гораздо более комплиментарно. Познакомились они на танцах в Хэммерсмит-паласе; Ричард уже тогда заметил существовавшую между ними разницу интеллектов и понял, что сможет крутить Эммой как захочет. Она и правда иногда выкидывала такие коленца, которые ее мамаша не только бы не одобрила, но едва ли вообще себе представила. В целом Эмма жила довольно сносно, в чем ей содействовали несколько ухажеров, к числу которых относился и Ричард. Матери Эммы он наверняка бы не понравился, поскольку та считала его человеком, оскандалившимся на весь Эктон и позволявшим себе такое, чего ее дочь себе никогда бы не позволила, хотя дочка и сама вытворяла кое-что похлеще. Лучше бы Эмме действительно не связываться с Ричардом, так что в этом смысле ее мать была абсолютно права, хотя и была уверена в том, что дочка работает на банановой фабрике.

– Эм, у меня для тебя кое-что есть, – проговорил Ричард, ленивым жестом стискивая ступню.

– Ууууу! – восторженно промычала Эмма.

– Но это сюрприз. В жизни не догадаешься.

Если на то пошло, догадываться Эмма вообще не собиралась, поскольку обычно все ее время уходило на всевозможные подсчеты. Когда речь заходила о подарках, мысли Эммы ограничивались тем, как бы их поскорее заполучить. Главным предметом ее гордости было умение обменять что-тона что угодно.

– И это снова поставит на ноги нашу дружбу, – сказал Ричард. Лихой он был парень.

– Ой, Рич, не надо…

Хотя Эмма даже не предполагала, о чем идет речь, ей все же была свойственна некоторая реалистичность мышления. Действительно, не надобыло Ричарду приносить домой эту ногу. Пусть бы лежала там, где он ее нашел – в бойлере для чая, или в крайнем случае он мог бы отнести ее администрации, да еще и пожаловаться на обслуживание. Вот, мол, чай пахнет грязными ногами! Господь свидетель, он уже столько раз говорил им об этом, хотя вплоть до того самого момента, когда действительно выудил ногу, никак не мог предположить, что она там плавает и разлагается в окружении массы чаинок. Если бы все происходило так, как должно было происходить, то при очередной мойке бойлера ее попросту выбросили бы и никто ничего не заметил бы. Однако старый серый носок каким-то образом зацепился за термостат и повис на нем наподобие громадного пакетика с чаем, добавляя к каждой чашке свой непередаваемый аромат.

– Ну так как, подойдешь? – интригующе спросил Ричард.

– Лечу, – ответила Эмма и действительно полетела, поскольку ее мамаша снова ударилась в запой на припасенные для покупок питания деньги. Она кинулась в ванную, схватила вставную челюсть и принялась ее начищать, одновременно издавая какие-то булькающие звуки… смешная она была девушка, потому что любила «булькать»… вставила зубы, натянула колготки… у нее были зеленые, с серебристыми колокольчиками… нацепила обтягивающие сапожки из змеиной кожи и, легко сбежав по лестничным ступенькам и распахнув входную дверь, побежала к остановке, где ей пришлось простоять еще полчаса в ожидании автобуса.

Что касается Ричарда, то он все это время пребывал отнюдь не в радостном настроении. А жаль, поскольку к тому моменту, когда он после звонка Эмме положил трубку, все вроде бы развивалось нормально.

– Это снова поставит на ноги нашу дружбу, – пробормотал он себе под нос, самодовольно ухмыляясь в висевшее в гостиной зеркало и думая о том, какая же все-таки старая кошелка эта Эмма. Впрочем, самодовольство его злилось недолго. Он встал перед зеркалом и резкими движениями взъерошил волосы… Ричарду нравилось ходить с космами: они ему шли. Но тут его локоть случайно задел тарелку, и та перевернулась, выплеснув и ногу, и то, что из нее натекло, прямо ему на брюки, и оставив на них большое, липкое, вонючее пятно. Не знаю, приходилось ли вам когда-нибудь оттирать губкой с пошитых из превосходной саржи брюк следы разложившейся ноги и прилипшие к ткани чаинки, когда к вам с минуты на минуту должна прийти ваша подружка. Про тридцать первый маршрут автобуса он тогда еще ничего не знал, но можете поверить, что грязные ноги оттираются очень плохо. Это как жир, только еще хуже, больше похоже на жратву для кошек, которую оставили гнить в миске, а потом швырнули туда пук свалявшейся паутины. Если вы всерьез заинтересуетесь и захотите лично все испробовать, спросите друзей, нет ли у них в долг такой ноги, или сами, как Ричард, попытайтесь найти где-нибудь такую ногу, хотя бойлер для чая не самое подходящее место, где ее стоит искать. Хотя чай у Ричарда имел такой привкус, словно в бак попала чья-то нога, и, поскольку бойлер явно не то место, где можно скорее всего обнаружить ногу, возможно, именно поэтому она там и оказалась. А вдруг тот, кто ее туда опустил, собирался попозже зайти и забрать ногу назад, но потом забыл, куда ее спрятал и попросту не смог найти? А может и вообще ради шутки положил ее туда… Но вообще-то я думаю, что кто-то из совершенно невинных соображений мог отнести ногу к себе домой. Может, это было для него чем-то вроде сувенира, напоминания о какой-нибудь хирургической операции. А потом машинально сунул ее в бак, чтобы она охладилась или согрелась – это в зависимости от времени года, которого мы, естественно, не знаем. Единственное, что мы знаем наверняка, это то, что Ричард нашел ногу, которая каким-то образом попала в бак и придавала чаю особый аромат. Вместо того, чтобы поступить с ней подобающим образом, пожаловаться кому-нибудь или положить обратно в бойлер, а потом молчать о случившемся, он сунул ее под джемпер, на негнущихся ногах вернулся к себе в кабинет, где переложил ее в портфель, поскольку подумал, что это будет чудесным и необычным подарком для Эммы.

В этом, кстати, заключалась одна из извечных проблем Эммы. Она неизменно поощряла людей делать ей всевозможные подарки и превратила их в источник средств к существованию. Однако одновременно с этим выработала у себя привычку распродавать все дары, так что ей постоянно требовались новые подношения. Ее приятели полагали, что она ни в чем не нуждается, и потому сталкивались с немалыми трудностями в поисках чего-то нового и оригинального. Возвращаясь в этот вечер домой на Дистрикт-лайн, Ричард поздравлял себя за проявленную смекалку, искренне полагая, что нога является лучшим вариантом решения данной проблемы. Но что, если она испачкает его рубашку, поскольку даже сейчас, находясь в портфеле, она изрядно подтекала, угрожая испортить его библиотечную книгу? Действительно, довольно необычное для него занятие, но зато Эмма поймет, что он за парень. Ведь наверняка никто еще не делал ей таких подарков. Да и потом, нога может ей пригодиться,и это лишний раз подчеркнет, какой умница этот Ричард, свободно мыслящий и выдумщик. Это действительно должно стать для нее сюрпризом, чем-то новым, так ведь? Ожерелье из зубов, клок волос или кошелек, сделанный из уха, у них есть и такое – это для изысканных особ, живущих в богатых районах.

– Привет, Эм, – сказал Ричард, открывая дверь.

– Привет, Рич. Так что там у тебя с ногами?

Он мог бы, конечно, сказать ей, что «это мокрая, осклизлая нога в сером носке, которая очень хорошо подойдет к расцветке твоего ковра», но не сказал. Вместо этого заключил ее в страстные объятия, в результате чего в течение довольно длительного времени они не вели сколь-нибудь осмысленного и заслуживающего внимания диалога.

– Эм, у меня есть для тебя подарок, – сказал Ричард, когда они сели пить какао. Несмотря на то, что Ричард был парнем клевым и к тому же личностью, он по своей натуре оставался консерватором, а поскольку какао очень любил его отец, он также предпочитал этот напиток. Да и вообще какао неплохо укрепляет…

– Ой, не надо было, – неубедительно проговорила Эмма. Можно было, конечно, сказать что-нибудь и поновее, но она не стала утруждать себя. Лучше придерживаться чего-нибудь апробированного. По сути своей она тоже была консерватором, и, возможно, поэтому у них с Ричардом все так хорошо складывалось.

– Закрой глаза, Эм, – сказал он.

– О нет, я не могу, – промолвила она, очаровательно краснея, хотя теперь уже с явным опозданием.

– Ну давай, Эм.

– Ну хорошо, Ричард, закрываю, – Эмма сомкнула веки и стала с надеждой ждать – в этот момент ей на колени легло что-то мягкое и холодное.

– Можешь открывать, – сказал Ричард.

– Что это, Рич? – спросила она, глядя на аккуратно упакованный сверток. – Но я правда думаю, что не надо было…

– Открой, Эм, – с гордостью произнес он.

Эмма дрожащими пальцами развязала красивую голубую ленту, разорвала бумагу и посмотрела на ногу, большую часть которой Ричард запихнул обратно в носок, предварительно отодрав его от корра.

– Как это мило с твоей стороны, Рич, – машинально проговорила она.

– Это – нога, – с явным предвкушением чего-то произнес он.

– О-го-гооо! Нога! Ну, не надо было…

– И все же…

– Нога, – задумчиво проговорила Эмма. – Кажется, ноги у меня раньше не было.

– Не говори глупостей, Эм. У тебя и сейчас есть две штуки.

– Я знаю, но это же особая какая-то, так ведь?

– Ну конечно. Иначе бы я не стал тебе ее дарить.

Оба сидели и смотрели на ногу, которая, освободившись от упаковки, снова начала пропитывать носок.

– Рич, – спросила Эмма, – а что она делает?

– Эм, она ничего не делает, – ответил Ричард. – Это просто нога.

– А что тыс ней делаешь?

– Хожу на ней, – чуть нетерпеливым тоном произнес Ричард.

Эмма задержала на ноге взгляд.

– Мне бы лично не захотелось этого делать. Она же в туфлю не влезет.

– Можно надевать ее перед огнем, – подсказал Ричард, явно наводя ее на какую-то мысль.

– А ты сам пробовал?

– Или надеть на нее шлепанец. Да ты с ней можешь перепробовать массу обуви. Ведь это уникальная вещь, Эм. Ты сейчас – единственная девушка в Лондоне, у которой три ноги. Подумай только об этом.

– Я и думаю, – чуть с горечью отозвалась Эмма. Она ума не могла приложить, кому продать эту ногу и тем более определить, сколько могут за нее дать. Люди дарили ей разные, но обычно вполне банальные вещи – ювелирные изделия, меха, всякие милые безделушки, и она, не задумываясь, могла в любой момент избавиться от них. «Но нога, и к тому же такая скользкая, – подумала она, – что с ней делать? К мяснику сходить… нет. К таксидермисту… ну, положим, он сделает из нее чучело, а дальше что? И потом, это будет дорого стоить. В больницу… студентам, чтоб изучали… а что, неплохая идея».

– Большое тебе спасибо, Рич, – сказала Эмма, снова заворачивая ногу и слегка озадаченно хмуря брови.

Вернувшись домой, Эмма решила не показывать ногу матери – та могла бы захотеть оставить ее дома наподобие брошки или горжетки из чернобурки, хотя самой Эмме нога не особенно понравилась. Она согласилась с Ричардом насчет того, что это довольно необычный подарок, отражающий особенности его личности, но ей все же не хотелось, чтобы нога валялась где-нибудь в доме и собирала пыль… В конце концов это была всего лишь грязная вонючая нога, и ей хотелось от нее избавиться.

Конечно можно сунуть ее в мусорное ведро или сжечь. Впрочем, сжечь ее было бы трудновато – дом, в котором жила Эмма, был подключен к системе центрального отопления, однако в отношении мусорного бака таких препятствий не существовало. А потом она вполне могла бы сказать, что попросту должнабыла выбросить ее в бак – ведь сам-то Ричард держал ее в баке для чая. Но Эмма решила поступить иначе. На работе ей приходилось основательно вкалывать, чтобы зарабатывать на жизнь, как, впрочем, и остальным, хотя ее личный способ заключался в том, чтобы получать плату за что угодно.

Итак, у нее оказалась одна левая нога в сером носке, и ее надо было продать. Кто-нибудь где-нибудь обязательно захотел бы купить ее – в этом у Эммы сомнений не было.

– Сколько дадите за это? – спросила она мистера Блэкберна, вываливая ногу на прилавок! Послышался отвратительный шлепающий звук, но мужчина, похоже, не обратил на него внимания.

– За что? – спросил он.

– Вот за это, – проговорила девушка, тыча пальцем в ногу.

– Носок неплохой, – заметил тот. – И много у вас таких?

– Только один.

– Одна пара? Вы что, дурить меня вздумали? Да если мне придет в голову идея заниматься покупкой носков по одной паре, то я скоро в трубу вылечу.

– У меня их не пара, а всего один.

– Один носок, – пробормотал он, недоверчиво крутя головой.

– Не носок один, а одна…

Все было бесполезно. Мистер Блэкберн ушел в свою маленькую заднюю каморку, где снова принялся за подсчет излишков армейских бронежилетов. Опечаленная Эмма взяла ногу и вышла из магазина.

Но ведь кому-то где-то должна понадобиться одна левая нога!

Ей не хотелось заходить в больницу через главный вход, и она предпочла боковой, где нос к носу столкнулась с молодым – ну просто милашка! – парнем, толкавшим какую-то плетеную корзину.

– Извините, не подскажете, куда мне пройти? – спросила Эмма.

– С удовольствием, – бойко отозвался парень.

Они пошли выпить по чашке кофе – это было маленькое заведение, расположенное неподалеку. Эмма тоже знала это место, но не подала виду. Всю дорогу она пыталась подвести разговор к ноге, которая лежала у нее в хозяйственной сумке и отчаянно подтекала.

– Рекс, – проговорила она – молодого человека звали Рекс. – Вы у себя в больнице не покупаете, ну, знаете… части людей?

– Вы что имеете в виду? – осторожно спросил он.

– Ну, представляете, у одного человека есть кусочек другого человека, и ему хотелось бы его продать… Они бы не согласились купить?

– Это как посмотреть, – заметил Рекс.

– А левую ногу? – с надеждой спросила Эмма.

– Вот насчет этого не знаю. Вообще-то ноги не моя специальность. Вот тело – это как раз по мне, – с некоторым вожделением в голосе проговорил он, но Эмма, к счастью, этого не заметила: ее внимание было сосредоточено на лежавшей в сумке ноге, которая начала подпитывать сверток с маслом.

– А мне вы ничего такого не могли бы подыскать? – спросила она.

– Знаете, давайте пройдем ко мне, там и поговорим.

Одним-словом, они опять вернулись к Рексу на работу, и значительно позже он действительно нашел, или, точнее говоря, это бедняжка Эмма подумала, что он что-то искал. Однако та небольшая серая книжица, в которую он тыкал пальцем, называлась «Галльские войны Цезаря. Часть III».

– И что там пишут, Рекси? – спросила она, подтягивая колготки. Эти колготки вечно морщились на талии, а все потому, что у нее были короткие ноги и толстый зад, который она сама называла «несчастьем». Еще ни разу Эмме не удавалось купить себе колготки, которые были бы ей впору.

– Так ты действительно хочешь продать свои ноги? – спросил Рекси (теперь он был уже Рекси, а не Рекс), который на самом деле оказался обычным привратником и поэтому ему было трудновато ухватить суть проблемы.

– Не ноги, – сказала она, – а ногу.

– Ха-ха!

Рекси подумал, что за веселую девицу он подцепил.

– Я бы на твоем месте так легко с ней не расставался. Подожди, пока не подберешь пару.

– Меня и одной слишком много, – не слишком правильно проговорила Эмма, хотя это вышло у нее довольно мило.

– Знаешь, ты мне действительно нравишься, – быстро пробормотал Рекси. – И ножки твои тоже, – добавил он, чуть подумав. Насколько он мог судить, глядя на ноги Эммы, с ними был полный порядок, причем, несмотря на все ее возражения, это была действительно пара ног, а не одна штука.

– Если бы только у меня была пара, – горестно повторила девушка.

– Привет, Эм, – сказал Ричард, позвонив ей в тот же день на работу. – Ну как дела?

– Слушай, Рич, ты помнишь мою ногу?

– Прости, Эм?

– Ну, ноги,помнишь… Они же всегда идут в паре. По две штуки, так?

– Не обязательно, Эм, – резонно заметил Ричард, одновременно стараясь смекнуть, в какую сторону будет развиваться разговор.