Текст книги "Таящийся ужас 3"
Автор книги: Роальд Даль
Соавторы: Август Дерлет,Лоуренс Блок,Мартин Уоддел,Владимир Гриньков,Флора Флетчер,Сибери Куин,Эдвард Лукас Уайт,Уильям Сэмброт,Мэнн Рубин,Монтегю Холтрехт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 25 страниц)
Флетчер Флора
Прохладное купание в жаркий полдень
Когда проснувшись, он открыл глаза, комнату заливали лучи яркого утреннего солнца. Сияние ослепляло, казалось даже болезненным, и он снова быстро зажмурился и остался неподвижно лежать, прикрыв веки. Было слышно, как тикают часы в комнате, а за окном нескончаемыми трелями заливался кардинал. Но в мозгу словно кто-то поскребывал – воспоминание о чем-то?
И тут он все вспомнил. И ночь вспомнил, и свой позор. Центром вселенской ночи была Элен, и ее голос вытеснил из ночной тишины все остальные звуки. Лицо ее оставалось холодным и презрительным; чужим и незнакомым. Столь чистое и тщательно выверенное звучание голоса подходило больше для гордого вызова, демонстративного неповиновения, чем для исповеди. Погрузившись сейчас в воспоминания и, оцепенев от отчаяния, он жадно цеплялся за хлипкую надежду, что ему удастся восстановить этот сон.
Несколько минут спустя, решив наконец со всем этим разобраться, он встал и прошел в ванную, а оттуда – в смежную с ней спальню. Элен лежала на своей кровати в золотистом облегающем платье. Он сам положил ее туда – это он помнил точно, – после того как застрелил. Лодыжки аккуратно соединены, ладони на груди скромно накрывают одна другую. Они и в самом деле целомудренно, даже как-то застенчиво прикрывали, как нечто сугубо интимное и – явно неприличное, маленькую дырочку, через которую выскользнула ее жизнь.
Он снял с нее туфли.
Значит, это был не сон. Он убил ее в ту постыдную ночь, и сейчас в том самом месте, где он уронил его, лежал пистолет, из которого он застрелил ее. Взгляд его упал на оружие, потом снова сместился к женщине. О шлюха драгоценная! О милая и нежная распутная супруга!
Убив ее и аккуратно уложив на стеганое шелковое покрывало, он, не раздеваясь, улегся спать у себя в комнате. Впрочем, сказать так было бы чрезмерным упрощением, а следовательно, искажением реальности. Он не просто лег спать. Точнее, он погрузился в глубокую, успокаивающую темноту, в которой мучащие его проблемы и сомнения если и не находили своего разрешения, то, по крайней мере, оставались как бы в подвешенном состоянии и не превращались в нечто еще более тягостное и мучительное. Спал он крепко.
Проснувшись, он сразу же ощутил потребность что-то предпринять, причем план действий, который всплыл в его мозгу, казался наиболее простым и очевидным.
Заряженный пистолет лежал здесь же, и сам он был здесь, однако ему сейчас, как, впрочем, и накануне, не только не хотелось жить, более того, он испытывал жгучую потребность умереть.
Впрочем, особо спешить было незачем. Он ощущал странную вялость, незнакомую ранее апатию во всем теле. Подойдя к лежавшему на полу пистолету, он наклонился, поднял его и положил во внутренний карман пиджака, в котором провел ночь. И потом спокойно стоял, словно абстрагировавшись от всего окружающего, устремив взгляд на лежащую Элен.
На мгновение он почувствовал боль в сердце совсем слабую, еле слышную, похожую на сухой шелест крыльев цикады. Отвернувшись, все так же с пистолетом в кармане, он пересек комнату, вышел из дома и зашагал по улице, прячась в тенистом туннеле из ветвей и листьев от яркого солнца.
Конкретного пункта назначения у него не было. Более того, не было и особой цели покидать дом – он пока не вполне созрел для того, чтобы умереть, и ему требовалось хоть что-то сделать, пока этот момент не наступил. В голове смутно ворочалась мысль пойти в деревню и там в каком-нибудь закутке покончить с собой. Или можно было спустя некоторое время вернуться домой и наложить на себя руки в той же комнате, рядом с Элен, чтобы их потом нашли лежащими друг подле друга.
Это была поистине гигантская проблема – где именно лишить себя жизни, и в настоящий момент он чувствовал, что бессилен даже подступиться к ее решению. Мысли были какими-то вязкими, тягучими, инертными, оставаясь в плену того же отчаяния, в котором он проснулся, а кроме того, его голова вдруг принялась покачиваться, словно подчиняясь исполинской мощи пульса, бьющегося в такт сокращениям сердца.
День выдался очень жаркий. Яркий, белый, знойный день. Над раскаленной улицей подрагивала полоска густого воздуха, создавая иллюзию искрящейся воды. Солнце близилось к зениту, зависая в вышине ослепительного неба. Пульсирующая духота проникла внутрь его черепа, и он внезапно ощутил страшную, близкую к обмороку слабость; опасно зависнув над самым обрывом сознания, тогда как окружавший его мир смещался, колыхался и грозил померкнуть совсем. Он вышел из тенистого туннеля и оказался с непокрытой головой прямо под солнцем, нещадно обжигавшим его своими огненными лучами.
Не сбавляя шага, он закрыл глаза ладонью, снова возвращая желанную темноту, а когда наконец отвел руку и посмотрел себе под ноги, то с изумлением обнаружил, что идет босиком. На кончике большого пальца левой ноги виднелся кусок пластыря, на основании чего можно было предположить, что не так давно он поранился. Босые ноги шлепали по серой, грязной дороге. Почва была горячей и очень сухой, сверху похожей на пудру, отчего при каждом шаге над ней взлетали маленькие фонтанчики пыли, тонкой, белесой пеной оседавшей на выгоревшей голубоватой ткани брюк.
Несколько секунд он не мог вспомнить, где находится, куда идет и почему вообще здесь очутился. Но затем он осознал, как все это произошло: он увидел, что сидит под большим тополем на заднем дворе своего дома и думает о том, как было бы хорошо в такой жаркий день искупаться в речке. Именно туда он сейчас и шел, и после минутного забытья и отчужденности все вокруг опять стало знакомым и близким.
Он только что миновал пастбище Шаффе и как раз подходил к тому месту, где пыльная дорога пересекалась с другой – у северо-восточного угла старой молочной фермы Мошера. Прямо впереди виднелись заросли чахлых Деревьев, росших вдоль берега небольшой речушки. Именно там и находилось место для купания.
Чувствуя странную смесь глубокого удовлетворения и уверенности в себе, он тихонько пробормотал себе под нос:
– Я – Дьюи Мартин, и мне хочется в жаркий полдень искупаться в прохладной речке.
Сначала ему показалось, что до реки рукой подать, однако расстояние оказалось большим – примерно с полмили, так что ему пришлось сначала миновать кукурузное поле, а потом еще и пастбище, принадлежавшее фермеру Дагену. Дьюи сошел с дороги и побрел вдоль двух полосок из колючей проволоки, огораживавших поле. Обогнув край вспаханной земли, он перешел на другую сторону поля, и зашагал вдоль высившейся сплошной стеной кукурузы, высматривая, не бродит ли по пастбищу Юпитер. Так звали быка Дагена, и он был довольно опасен.
Бык оказался на месте, в самом конце пастбища, хотя и на безопасном расстоянии. Проскользнув под оградой, Дьюи поспешил дальше в надежде, что Юпитеру тоже потребуется время, чтобы смекнуть, стоит ли бросаться в погоню за неизвестным субъектом или нет.
Теперь река была совсем близко метрах в двадцати, но Дьюи все же присел в тени пекана, чтобы немного передохнуть. По непонятной ему причине он довольно сильно устал и по-прежнему испытывал головокружение; кроме того, его немного беспокоило то обстоятельство, что он никак не мог вспомнить, что произошло между его выходом из дома и тем моментом, когда он увидел на пыльной дороге неподалеку от фермы Мошера свои босые ноги. У него было такое чувство, словно он отшагал порядочное расстояние по незнакомым ему местам, хотя, конечно же, все это было не чем иным, как последствием одуряющей жары. Через несколько минут от этих мыслей не осталось и следа. Подойдя, он быстро разделся догола и нырнул в темно-зеленую воду.
В воде было восхитительно прохладно, и он не вылезал из нее почти целый час, но потом все же выбрался на берег и долго лежал на песке, поблескивая как жёлудь обнаженным коричневатым телом. Наконец, когда его плоть налилась чистым белым жаром, он снова нырнул – на сей раз вода по контрасту показалась ему заметно холоднее, хотя все так же наполняла его самым чувственным наслаждением, которое ему доводилось, пережить на свете. В общей сложности он провел на реке почти целый день, пока по положению солнца не смекнул, что время уже довольно позднее и пора возвращаться домой.
Назад идти было уже не так жарко. Подул слабый освежающий ветерок, так что до города он добрался без остановок, не ощущая прежнего головокружения.
Срезав путь к улице, на которой стоял его дом, он зашагал по ней, различая доносившееся до него умиротворяющее бормотание сенокосилки дождевальных установок, стрекот цикад и вдыхая запахи вечерней кухни, цветов и свежескошенной травы.
У кромки тротуара стояла девушка примерно одного с ним возраста, в розовом платье. Оно было похоже на выходной наряд, с голубым пояском и кружевной полоской у воротника.
Ее золотистые волосы были заплетены в две косы, и он поймал себя на мысли, что никогда еще ему не приходилось видеть такое прекрасное лицо. Впрочем, ему на секунду показалось, что он уже встречал ее раньше, хотя так и не вспомнил, где это было и когда. С другой стороны, едва ли это было на самом деле, потому что если бы она действительно встречалась ему прежде, то он вряд ли забыл бы о таком событии.
Когда он приблизился к ней, девушка улыбнулась и сказала:
– Привет.
Он остановился, не отводя от нее взгляда, и ответил:
– Привет.
– Ты где-то здесь живешь?
– Да, в нескольких кварталах отсюда.
– А я живу вот здесь, в этом доме. Мы только вчера в него въехали.
– Чудесно. Надеюсь, он тебе понравился?
– Я еще никого здесь не знаю. Мы не из этих мест. Может и понравится, когда познакомлюсь с кем-нибудь поближе. Заходи как-нибудь, поболтаем.
– Обязательно. Может, завтра?
Он стыдился сейчас и своих пыльных джинсов, и босых ног с куском пластыря, каким-то образом удержавшегося на пальце, несмотря на купание и ходьбу по неровной дороге.
Он пошел дальше, но, прежде чем завернуть за угол, поднял руку в коротком застенчивом жесте прощания.
– Как тебя зовут? – спросила девушка.
– Дьюи. Дьюи Мартин. А тебя?
– Меня зовут Элен, – ответила девушка.
Пока он спешил домой, звук этот колыхался в его сознании подобно эху предзакатного дня, но он так и не признал в нем имя, с которым встретился в будущем.
Уильям Сэмброт
Остров страха
Кайл Эллиот вжался обеими руками в гладкие, плотно пригнанные друг к другу камни высокой стены и, не обращая внимания на обжигавшие его шею яростные лучи солнца, неотрывно вглядывался в расщелину.
Он прибыл на этот крохотный, затерявшийся подобно камушку на громадном синем покрывале Эгейского моря островок, питая всего лишь робкую надежду на то, что ему удастся найти здесь нечто– вроде того, что он наблюдал сейчас по другую сторону стены. И вот, получается, нашел. Нашел!
Там, за стеной, находился сад с фонтаном, в котором нежно журчала вода. В центре фонтана стояли скульптуры – нагие каменные изваяния, мать и дитя.
Женщина и ребенок – два изумительно точно высеченных из камня тела. Минерал очень походил на гелиотроп, яшму или какой-либо иной камень семейства халцедона, хотя подобное представлялось ему невероятным.
Кайл извлек из кармана небольшой, похожий на карандаш предмет и выдвинул из него несколько колен. Миниатюрная подзорная труба. Снова заглянув в расщелину, он затаил дыхание. Боже праведный, как же тщательно выделаны детали женского тела! Голова слегка повернута, глаза расширены самую малость – словно от изумления, едва начавшего зарождаться при виде… При виде чего? Соскальзывая вдоль ее тела, хватаясь одной рукой за мягкое материнское бедро, слегка вытянув губы округлившегося рта и почти касаясь другой ладонью вспухшей от молока груди матери – рядом стояло дитя.
Его профессиональный взгляд скользил по фигурам, мозг лихорадочно перебирал имена известных скульпторов и не находил нужного. Творение относилось к неизвестному ему периоду, причем складывалось впечатление, что оно могло быть создано и вчера, и несколько тысячелетий назад. И лишь единственное обстоятельство не вызывало у него ни малейшего сомнения – ни в одном из каталогов мира эта скульптура не значилась.
Остров этот Кайл обнаружил по чистой случайности. Он путешествовал по морю на допотопном греческом катере-развалюхе, бороздившем Эгейское море и бессистемно и к тому же очень медленно перемещавшемся от одного островка к другому. От Лесбоса к Хиосу, а оттуда к Самосу; потом сквозь бесчисленное множество Киклад, и дальше, в глубь легендарного моря, соприкасаясь со старой легендарной землей, по которой боги некогда разгуливали как люди. Те самые острова, где время от времени на свет появлялись давно захороненные сокровища, которые, если они радовали взгляд Кайла и не особенно сильно угрожали его кошельку, затем пополняли небольшую коллекцию ученого. Однако редко, крайне редко попадалось что-то такое, что по-настоящему радовало его глаз.
В самый разгар небольшого шторма изношенный мотор катера стал барахлить, а под конец и вовсе заглох, отчего их начало сносить к юго-западу. Когда море начало утихомириваться, астматически пыхтевший двигатель словно почувствовал второе дыхание, хотя и перемежаемое сильным кашлем. Радио на борту не было, что, однако, ничуть не смущало капитана. Разве можно затеряться в Эгерском море?
Они продолжали дрейфовать – маленький водяной клоп, затерявшийся в зеленовато-синих водах, – когда Кайл заметил в отдалении смутную пурпурную тень, оказавшуюся малюсеньким островком. Труба позволила чуть приблизить его контуры, при виде которых у него перехватило дыхание.
Едва ли не четвертую часть территории острова перегораживала длинная стена, которая сразу же бросалась в глаза. Это была гигантская, сложенная из камня подкова, словно выраставшая одним концом из моря; она изгибалась, охватывая несколько акров территории, а затем возвращалась обратно к воде – туда, где сейчас бились в пене крутые волны.
Кайл попытался обратить на свое открытие внимание капитана.
– Видите, вон там небольшой остров?
Ухмыльнувшись и чуть прищурившись, капитан посмотрел в указанном направлении.
– Видите, на нем стоит большая, длинная стена… – продолжал Кайл, и при этих его словах ухмылка тотчас соскользнула с лица капитана; голова дернулась в противоположном направлении, куда вслед за взглядом рулевого стал разворачиваться и сам катер.
– Ничего там нет, – грубовато пробормотал он. – Малая толика крестьян, которые пасут коз, вот и все. У него и названия-то нет.
– Но там есть стена, – мягко повторил Кайл. – Вот, – он протянул капитану свою трубку, – посмотрите.
– Нет. – Голова капитана не сдвинулась ни на миллиметр, взор был по-прежнему устремлен в противоположном направлении. – Самые обычные развалины. Даже гавани и то нет. К нему уже несколько лет никто не пристает. Вам там не понравится. И электричества тоже нет.
– Мне бы хотелось взглянуть на эту стену и на то, что расположено за ней.
В конце концов капитан высадил его на берег, после чего катерок снова устремил свой ворчливый нос в сторону моря и хрипловато заурчал мотором, который оставался единственным звуком, нарушавшим спокойное безмолвие. Едва ступив на землю, Кайл почти сразу же нашел одинокую, странно спокойную и тихую деревенскую улочку, на которой находился уединенный, неприметный постоялый двор. К берегу притулились рыбацкие плоскодонки под заплатанными треугольными парусами; по невысоким, покрытым скудной растительностью холмам медленно бродили стада коз.
Он уже почти уверовал в правоту слов капитана. Это действительно был старый и какой-то усталый островок, давно всеми забытый и стоявший вдалеке от фарватера искрящейся цивилизации. Вот только стена… Стены сооружают обычно для защиты – чего-то или от чего-то, и он вознамерился установить, для каких целей была возведена именно эта стена.
Остановившись в комнатушке примитивного постоялого двора, он сразу же отправился к стене, предварительно осмотрев ее с невысокого пригорка и вновь поразившись тому, какую значительную территорию острова она отгораживала.
Кайл прошел вдоль всей стены в надежде отыскать калитку или хоть какой-нибудь пролом в этом гладком, неприступном сооружении, однако ничего не обнаружил. Земля за стеной образовывала нечто наподобие полуострова, выступавшего в море там, где покрытые ракушками зазубренные камни преграждали путь неутомимому прибою.
Возвращаясь назад вдоль этой грандиозной постройки и чувствуя себя окончательно сбитым с толку, он расслышал доносившийся откуда-то из-за каменной кладки мелодичный звук журчащей воды. Приглядевшись внимательнее, он обнаружил в камне маленькую, шириной уже спичечного коробка расщелину, которая располагалась чуть выше его головы.
Заглянув через отверстие, он застыл, очарованный поразившей его красотой, любуясь изображениями матери и младенца, неспособный оторвать взгляд и сознавая, что наконец-то отыскал то самое абсолютное совершенство, которое так долго искал по всему свету.
Как могло получиться, что в каталогах не нашлось места для подобного мастерского творения? Ведь такие создания обычно очень трудно сохранить в тайне. И вот, пожалуйста, – ни шепота, ни намека не донеслось с этого островка относительно того, что сокрыто за его стенами. Здесь, на крохотном клочке суши, столь незначительном, что ему даже не дали названия, здесь, за могучей стеной, которая сама по себе являлась творением гения, именно здесь стояли эти мать и дитя – сияющие совершенством и никем не видимые.
Он неотрывно смотрел через щель, чувствуя сухость во рту и ощущая бешеный стук сердца – состояние, знакомое каждому подлинному ценителю прекрасного, нашедшему нечто поистине великое и неизвестное. Он должен заполучить эту скульптуру – и он добьется своего. Никаких сведений в каталогах? Что ж, возможно – всего лишь возможно, – что истинная ценность этого создания осталась пока непознанной. Можно было допустить, что нынешний владелец поместья получил его по наследству, когда скульптура уже находилась там, в самом центре мягко падающей воды, незамеченная и никем пока не оцененная.
Он с трудом оторвался от разлома в стене и медленно побрел назад к деревне, вздымая ногами небольшие облачка вековой пыли. Греция. Колыбель западной культуры… Мысли его снова вернулись к изысканному совершенству каменных статуй. Скульптор – автор этой небольшой композиции – был достоин того, чтобы взойти на Олимп. Но кто он?
Оказавшись снова в деревне, Кайл остановился перед входом в свое временное пристанище, чтобы отряхнуть с обуви – и одежды пыль, и в очередной раз подумал о том, что местные – жители оказались странно нелюбопытными для греков.
– Вы позволите?
С постоялого двора вышел подросток, державший в одной руке какие-то тряпки, а в другой – примитивное снаряжение уличного чистильщика обуви. Не дожидаясь ответа, он принялся чистить башмаки Кайла.
Тот присел на скамейку и пристально пригляделся к мальчику. Лет пятнадцати, жилистый и сильный, хотя и мелковатый для своего возраста. В древние века он вполне мог бы послужить Праксителю натурщиком для одного, из его гениальных творений: та же изумительно изваянная голова, тугие завитки волос, пара зависающих над бровями локонов, чем-то напоминающих кривые рожки Пана – классический греческий профиль. Впрочем, нет – от носа паренька к уголку рта тянулся изогнутый шрам, чуть приподнимавший губу и обнажавший поблескивавшие белые зубы.
Нет, Пракситель, пожалуй, не избрал бы его своей моделью, если, конечно, не задумал бы специально создать образ Пана с некоторым изъяном.
– Кому принадлежит большое поместье за деревней? – спросил Кайл на своем великолепном греческом. Паренек быстро взглянул на него, и тут же на его темные глаза словно опустилась мутная пелена. Он покачал головой.
– Но ты же должен знать, – настаивал Кайл. – Оно занимает всю южную часть острова. Большая стена, очень высокая, и она тянется вплоть до самой воды.
– Мальчишка снова упрямо закачал головой:
– Она всегда там была.
Кайл улыбнулся:
– Всегда – понятие растяжимое. Может, твой отец знает?
– Я живу один, – с достоинством проговорил мальчуган.
– Извини, не знал. – Кайл внимательно наблюдал за четкими, профессионально выверенными движениями паренька. – Ты и правда не знаешь фамилию людей, которые там живут?
Мальчик выдавил из себя какое-то слово.
– Гордоны? – Кайл подался всем телом вперед. – Ты сказал Гордоны? Так что, эта земля принадлежит англичанам? – Он почувствовал, как медленно стали угасать его былые надежды. Если имение действительно принадлежит английскому семейству, то его шансы стать обладателем прекрасного скульптурного портрета практически равны нулю.
– Они не англичане, – сказал мальчик.
– Мне бы очень хотелось познакомиться с ними.
– Нельзя.
– Я знаю, что с острова прохода нет, – сказал Кайл, – но ведь у них наверняка имеется какая-нибудь пристань или еще что для подхода со стороны моря?
Паренек опять покачал головой, не отрывая глаз от земли. Остановились несколько прохожих, которые стали медленно подтягиваться к ним, спокойно прислушиваясь и наблюдая. Кайл знал греков – счастливых и шумливых людей, которые часто становились невыносимо любопытными, полными дружеского участия и скорыми на подачу всевозможных советов. Эти же люди просто стояли – не улыбались, не спрашивали, лишь наблюдали.
Мальчишка закончил работу, и Кайл кинул ему полдрахмы. Тот проворно поймал монету на лету и ухмыльнулся:
– Скульптура с изъяном.
– Эта стена… – обратился Кайл к стоящим и машинально выделяя из нее одного старика. – Мне бы очень хотелось повстречаться с хозяевами этого имения.
Старик что-то пробормотал и пошел прочь.
Кайл молча обругал себя за психологическую промашку: в Греции надо первым делом говорить о деньгах.
– Я заплачу. Пятьдесят, нет, сто драхм, – громко произнес он, – любому, кто отвезет меня на лодке к внутренней стороне стены.
Он знал, что предложил немалые деньги, тем более для этих людей, которые влачили жалкое существование на каменистом острове в окружении чахлых садов и коз. Большинство из них за целый год не смогли бы заработать такой суммы. Хорошие деньги – и все же они лишь посмотрели друг на друга и стали медленно, не говоря ни слова, расходиться в разные стороны. Все как один.
И потом он повсюду в деревне натыкался на аналогичный отказ, преодолеть который оказалось столь же невозможно, как и разгадать тайну стены, окаймлявшей часть острова. Они отказывались даже говорить о ней, так же как и о том, что за ней скрывалось, кто ее построил и когда. Для них она словно не существовала.
Ближе к вечеру он вернулся на постоялый двор, где отведал долмадакис– молотое мясо с рисом, яйцами и специями, на удивление вкусное, и запил его местным, чуть вяжущим вином. И при этом он ни на минуту не переставал думать о прекрасных матери и ребенке, которые стояли за массивной стеной и были сейчас окутаны пурпурной ночью. Его охватил приступ безграничной грусти и тоски по этой чудесной скульптуре.
Ну надо же, какое невезение! Ему и раньше приходилось преступать незримые запреты, всевозможные табу. Как правило, они оказывались результатом мелочной вражды и неприязни, восходивших ко временам античности. Крестьяне ревностно лелеяли их, прочно сберегали в своих обычаях и рьяно охраняли. Да и что еще важного оставалось в их примитивной жизни? Но в данном случае он столкнулся с чем-то совершенно иным.
Кайл стоял на окраине окутанной мраком деревни, устремив на море безрадостный взгляд, когда неожиданно услышал неподалеку от себя слабый шорох. Быстро обернувшись, он увидел, что к нему приближается какая-то невысокая фигура. Это был тот самый паренек – чистильщик обуви; глаза его сияли в лунном свете, тело чуть подрагивало, несмотря на то, что ночь выдалась очень теплая.
Паренек коснулся его руки – пальцы были холодны как лед.
– Я… я могу отвезти вас на своей лодке, – прошептал он.
Кайл улыбнулся, чувствуя, как по телу разливается волна облегчения. Ну конечно, как же он не подумал об этом мальчугане? Молодой парень, совсем один, без семьи – уж кому-кому, как не ему пришлись бы как нельзя кстати эти сто драхм, несмотря на все табу и суеверия.
– Спасибо, – тепло произнес Кайл. – Когда мы сможем отправиться?
– Пока не начался отлив – за час до восхода солнца. Только, – зубы его дрожали, – я… я отвезу вас, но сам дойду только до камней – тех, что торчат из воды между краями стены. Там вы дождетесь отлива, а потом и сами сможете пройти…
Он внезапно замолчал, словно почувствовал удушье.
– Чего ты боишься? – спросил Кайл. – Я беру на себя всю ответственность за вторжение на чужую территорию, хотя и не думаю, что…
Паренек схватил его за руку:
– Другие… сегодня, когда вернетесь в дом, никому не рассказывайте, что я согласился отвезти вас…
– Ну хорошо, если ты не хочешь, не скажу.
– Пожалуйста, не говорите! – Он снова судорожно вздохнул. – Им не понравится, если они узнают… а кроме того, я…
– Я все понял и никому ничего не скажу.
– Значит, за час до восхода, – прошептал паренек. – Встретимся у стены в том месте, где она спускается в воду.
Звезды по-прежнему, хотя и не так ярко, сияли на небе, когда Кайл увидел мальчика – сумрачную фигурку, сидевшую в маленькой весельной шлюпке; волны кидали ее вверх-вниз, царапая борт о поросшие водорослями и покрытые ракушками валуны, служившие основанием монолитной стены. Внезапно до него дошло, что парнишке понадобилось несколько часов, чтобы на веслах обогнуть остров – паруса на лодке не было.
Кайл забрался на борт, и они отправились в путь. Паренек всю дорогу молчал. Море было неспокойно, резкими порывами налетал пронзительный ветер. Рядом высилась громада утопавшей в клубах тумана стены.
– Кто построил эту стену? – спросил Кайл, пока они плыли наперекор кидавшимся навстречу волнам, медленно минуя первую вереницу неровных, также поросших водорослями валунов, двигаясь навстречу быстро подступавшему отливу.
– Старики, – ответил мальчик. Зубы его стучали, он старался сидеть спиной к стене, глядя лишь на воду и таким образом оценивая пройденное расстояние. – Она всегда здесь была.
Всегда. И все же, глядя на более отчетливо проступавшие сейчас в первых лучах света контуры стены, Кайл не мог не признать, что она и в самом деле была очень старая. Совсем старая. Вполне возможно, что своими корнями она восходила к самому началу греческой цивилизации. И эти статуи – мать и дитя… Впрочем, загадочного в них было не больше, чем в самом факте, что они до сих пор оставались совершенно неизвестны миру.
Лодка медленно огибала остров. Наконец Кайл стал различать края толстых стен; выступающие из бурлящего моря. Внезапно ему пришло в голову, что он, скорее всего, не является первооткрывателем этих мест и, возможно, даже не входит в первую их сотню. Остров и в самом деле находился в отдалении, даже не попал в список почтовых маршрутов, но ведь не могло же быть так, чтобы за долгие годы, пока стоила эта стена, ее не посетили столь же любознательные, как и он, люди, такие же охочие до сенсации собиратели древних экспонатов. Но почему, почему нигде не появилось ни малейшего упоминания об этом месте?
Лодка терлась боком о громадный черный валун, верхушка которого, покрытая высохшим птичьим пометом, резко выделялась на фоне предрассветной мглы. Паренек поднял весла.
– Я вернусь к следующему приливу, – проговорил он, дрожа как в лихорадке. – Не могли бы вы сейчас мне заплатить?
– Ну конечно, – Кайл полез за бумажником. – Но, может, подвезешь меня хотя бы чуточку поближе к стене, а?
– Нет, – резко ответил паренек, – не могу.
– А где же тут причал? – Кайл пристально всматривался в узкую кромку пляжа, о которую бились прорывавшиеся между камнями волны неутихавшего прибоя. – Да здесь вообще нет никакого причала!
И действительно, между двумя стенами не было ничего, кроме песка, усеянного громадными камнями, а дальше, на суше, виднелись заросли мелкого кустарника перемежаемого высокими кипарисами.
– Знаешь что, – наконец сказал он, – я поплыву на лодке дальше, а ты подожди меня здесь. Я не задержусь. Просто посмотрю, кому принадлежит все это, и договорюсь…
– Нет! – На сей раз в голосе паренька прозвучала самая настоящая паника. – Если вы возьмете лодку…
Он привстал и наклонился вперед, чтобы оттолкнуться веслом от камня. В этот момент вздыбившаяся волна приподняла лодку и тут же резко бросила ее вниз, выбивая из-под ног мальчика и без того зыбкую опору. Потеряв равновесие, он отчаянно взмахнул руками, завалился назад и, ударившись затылком о твердь скалы, тут же скрылся под водой.
Кайл стремительно бросился вперед, но, промахнувшись, нырнул рядом с лодкой, оцарапав грудь о поросшую ракушками подводную часть камня. Разглядев тело паренька, он схватил его за рубаху, но та порвалась как бумага. Тогда он ухватил его за волосы и резко устремился к поверхности. Придерживая голову мальчика над поверхностью воды, он принялся выискивать взглядом лодку, Но та исчезла. Очевидно, ныряя, он сильно оттолкнул ее ногой и она уплыла за соседние камни. Впрочем, сейчас было не время заниматься ее поисками.
Он поплыл к берегу, легонько поддерживая тело мальчика. Расстояние до белеющего пляжа не превышало сотни метров, и он отчетливо видел перед собой его кромку, дугой изгибающуюся между уходящими глубоко под воду противоположными концами стены.
Наконец они выбрались на сушу; мальчик слабо кашлял, из его носа капала вода. Кайл отнес его в то место, куда не доходила приливная волна, и уложил на песок. Парень открыл глаза и изумленно уставился на него.
– Все будет в порядке, – сказал Кайл. – Я сейчас сплаваю за лодкой, пока ее не отнесло слишком далеко от берега.
Он снова направился к полоске прибоя, сбросил обувь и поплыл туда, где на волнах поднималась и оседала их лодчонка, стараясь при этом избегать соприкосновения с крупными камнями, которыми изобиловала эта часть побережья. Достигнув цели, он стал толкать лодку к берегу, изредка поглядывая в сторону горизонта и быстро восходившего солнца. Ветер превратился в еле различимый шепот.
Вытащив нос лодки на берег, он стал обуваться. Паренек стоял, прислонившись спиной к камню, повернув голову в сторону суши и глядя чуть поверх плеча. Поза его выражала напряженное, сосредоточенное внимание.
– Ну как, уже лучше? – приветливым тоном спросил Кайл. Ему подумалось, что этот маленький несчастный случай оказался весьма кстати, позволив им очутиться в этом месте – частном владении человека, очевидно весьма высоко ценившего свое уединение.
Мальчик стоял совершенно неподвижно и продолжал неотрывно смотреть в сторону суши, туда, где переплетались ветви кустарника и деревьев и где в отдалении словно сходились края стены – голые, белесые, древние.
