Текст книги "Семь возрастов смерти. Путешествие судмедэксперта по жизни"

Автор книги: Ричард Шеперд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 24 страниц)

Младший сын хмыкнул. Мне хотелось напомнить ему о великом и неизбежном цикле нашей жизни и о том, какую важную его часть представляет смерть наших родителей. Их смерть – это время скорби, но и повод оглянуться на прожитые годы и признать, что цикл не остановить, и со временем всех нас тоже непременно ждут старость и смерть.

Вскоре он уже заливался слезами в объятиях среднего брата, в то время как старшему явно было очень неловко. Возможно, не самое удачное время разглагольствовать о великом жизненном цикле.

Двойные смерти случаются редко, но не настолько, как можно было бы подумать. Чаще всего они происходят, когда пожилой человек становится очень зависим от своего партнера, чье здоровье тоже оставляет желать лучшего.

Когда у более сильного из них неожиданно подкашиваются ноги, второй остается на произвол судьбы. Иногда двойная смерть наступает, когда более слабый партнер, который большую часть дня проводит у себя в спальне, спешит вниз с непривычной скоростью, чтобы выяснить причину молчания более сильного, и ломает шею на лестнице. Подобные двойные смерти служат симптомом зависимости одного человека от другого, а зависимость – это симптом чего-то нежелательного, но неизбежного. Процесс старения неумолимо идет своим ходом.

Я уже пытаюсь осознать ограничения, которые однажды принесет в мою жизнь старость, и подготовиться к ним. Придумываю, чем буду заниматься, когда колени больше не позволят мне далеко ходить, а угасающие когнитивные способности, не дай бог, больше не позволят управлять маленьким самолетом.

Мне повезло, что есть одно хобби, которым можно заниматься, сидя в тепле своего дома. Я начал реставрировать старые настенные часы. К своему величайшему удовлетворению, я уже починил несколько таких прекрасных произведений и учусь на часового мастера. Изучение этого нового для меня мира приносит огромное удовольствие. Часовое дело поможет мне продуктивно проводить время, когда физическая слабость начнет делать мой мир меньше. Пока, разумеется, меня не остановит артрит.

Глава 19

Я поделюсь с вами тремя случаями из своей практики, когда погибшие были старыми. Не просто пожилыми, а именно старыми. Я выбрал их почти наугад из десятков, нет, сотен подобных случаев. С точки зрения медицины в них все будет довольно просто. Но вот с точки зрения закона и морали – что, разумеется, не всегда одно и то же – они гораздо сложнее.

Первый случай. Годфри Оливер, 81 год. Они с женой жили неподалеку от моря и как-то вечером уже собирались спать, как вдруг в дверь постучали. Миссис Оливер открыла, и в дом ворвался человек с кухонным ножом в руке. Он громко кричал, угрожая миссис Оливер, а затем прошел в гостиную, где обнаружил мистера Оливера, сидящего на диване, и безо всякой причины накинулся на него с кулаками и ножом. Этот человек, которого Оливеры знали лишь как дальнего соседа, был психически нездоров или очень пьян.

Своей внезапностью, размахом и свирепостью такое нападение привело бы в ужас любого, но миссис Оливер хватило присутствия духа позвонить в полицию, и в этот момент нападавший скрылся в ночи.

Прибывшая полиция и скорая обнаружили Годфри Оливера с порезами и синяками, а его жену – с небольшой колотой раной в области таза. Разумеется, оба были в шоковом состоянии.

Все их раны могли быть серьезными, но в местной больнице быстро установили, что ни одна из них не представляла опасности. Тем не менее они понимали, каким ударом подобное событие может стать в жизни очень старых людей. О миссис Оливер ничего записано не было, но ее мужа положили в больницу, где обработали полученные раны, после чего перевели в другую, более крупную больницу поблизости, где имелись палаты для наблюдения за больными. Он явно был подавлен и нездоров, почти месяц оставался в больнице под наблюдением, после чего его состояние ухудшилось, и он умер.

Полиции очень хотелось привлечь вломившегося к ним в дом человека к ответственности не только за нападение, но еще и за убийство. Можно подумать, что обвинение в неумышленном убийстве было бы более уместным: нападавший не нанес мистеру Оливеру тяжких телесных повреждений, и ему неоткуда было знать, что его здоровье было сильно подорвано раком легких. Тем не менее с правовой точки зрения это не считается основанием для освобождения от ответственности. По закону преступник должен учитывать состояние жертвы на момент нападения: если он избил человека, который впоследствии умер, это чаще всего считается убийством, независимо от того, знал он или нет о проблемах со здоровьем у жертвы.

На вскрытии Годфри Оливера я первым делом заметил, что он был чрезвычайно худым. Он не был низкого роста, но весил при этом всего 32 килограмма – немногим больше десятилетнего ребенка. Внешний осмотр не выявил никаких физических следов нападения: его раны явно были вылечены. Вскрытие между тем выявило небольшое кровоизлияние в мозг, которое еще не до конца рассосалось.

Его сердце было в неплохой форме для своего возраста, а коронарные артерии лишь незначительно закупорены. Между тем в могучей аорте наблюдалось выраженное скопление атеросклеротических бляшек в одном-единственном месте. Здесь артериальная стенка раздулась, выпятившись в брюшную полость. Это была аневризма, только и ждавшая момента, чтобы лопнуть.

Главной его проблемой, однако, было не это крайне уязвимое место, а легкие. Во-первых, в них была опухоль. Она достигла шести сантиметров в поперечнике, хоть ее граница и была слишком нечеткой, чтобы понять, где кончается опухоль и начинается легочная ткань. Я уже говорил, что опухоль напоминает в разрезе какое-то ракообразное, и у мистера Оливера она была вылитым крабом, вытянувшим во все стороны свои клешни. Твердая, зловещая, с желто-белыми пятнами в красную и черную крапинку. Клетки по ее центру уже умерли и разлагались, поскольку сосуды не справлялись с их стремительным ростом. И там, где происходила дегенерация ткани, опухоль представляла собой мягкую, влажную массу.

Мистеру Оливеру поставили диагноз несколько месяцев назад. Хоть комплексное лечение и не было оправданным, ему предложили вспомогательную лучевую терапию для продления жизни. Он должна была начаться в месяц его смерти.

Сама по себе опухоль уже очень серьезная проблема, как и аневризма, однако у мистера Оливера вдобавок была еще и очень сильная эмфизема. Она могла стать следствием его работы на производстве, но, скорее всего, главная причина крылась в том, что он был заядлым курильщиком. От эмфиземы легкие на вид становятся очень дырявыми. Здоровые легкие похожи на плотную розовую губку для ванны: такими они бывают у детей, но даже некоторым пожилым людям, которые не курили и жили в незагрязненной сельской местности, удается поддерживать легкие в таком состоянии на протяжении всей жизни.

Эмфизема прогрызает в розовой губке дырки всевозможных размеров – некоторые могут быть диаметром с мяч для крикета. Если приподнять за край пораженное эмфиземой легкое и посмотреть сквозь него, можно представить, будто смотришь сквозь грязную кухонную тряпку.

Пораженные эмфиземой легкие – печальное зрелище. Сдутые, плоские, словно осевшее суфле. Чтобы сымитировать жизнь, мне достаточно просто ввести в них формалин. И вуаля, легкие надулись, сгладив все впадины и дыры, словно мистер Оливер сделал глубокий вдох и задержал воздух.

Теперь, когда плоские дыры стали объемными пузырями, стало отчетливо видно, как ткань между крошечными воздушными мешками, альвеолами, разрушилась, и эти пузыри, постепенно объединяясь, образовывали пузыри все большего и большего размера. На самом деле легкие мистера Оливера, по сути, представляли собой одни пузырьки – размером с горошину, с мячик для гольфа ну или для крикета. Как же, должно быть, ему было тяжело дышать, ведь по мере увеличения этих больших пародий на альвеолы суммарная площадь поверхности легких уменьшалась, пока они не перестали обеспечивать эффективный газообмен.

Лучший способ по-настоящему изучить легкие – это разрезать их на узкие полоски.

И тут произошло нечто удивительное. Они были прекрасные, словно яблоня, растущая на мусорной куче, увешанная великолепными красными плодами. С каким бы уродством ни ассоциировались опухоли, хроническая обструктивная болезнь легких, или эмфизема, служит ярким примером того, как природа выбирает самые отвратительные места, чтобы раскрыть свою величественную красоту.

В разрезе легкие мистера Оливера представляли собой настоящие кружева. Многочисленные пузыри, разного диаметра и неровной формы, при взгляде сбоку образовывали тонкие линии необычайной и экстравагантной красоты. Кружевник был безумен, возможно, нетрезв, но чрезвычайно талантлив. И здесь, по одну сторону среза, переливалась белым, желтым, красным и черным цветом опухоль, протягивая свои щупальца, словно пальцы в элегантных перчатках, сквозь изысканную филигрань.

Мистер Оливер, вероятно, и не догадывался о красоте своих легких и был уже без сознания, когда этого красота убила его. Хотя, если быть точным, его жизни положили конец не рак и не эмфизема. Нет, его настоящим убийцей стала так называемая подруга стариков. Как только я взял его легкие в руки, еще даже не рассмотрев под микроскопом, понял, что в больнице он подхватил бронхопневмонию. На ощупь казалось, словно по обеим долям[55]55
  Удивительно, но в правом легком три доли, а в левом – две. Очевидно, он говорит о левом легком.


[Закрыть] рассыпан сухой горох. Мелкие гранулы, будто небольше крупицы сахара, объединялись, увеличивались, пока не достигли размера горошины – они недотягивают по размеру до мячей для крикета или гольфа, – и эти горошины, словно отстрелянные пушечные ядра на поле боя, свидетельствовали о том, как отважно сражались лейкоциты мистера Оливера, пытаясь защитить его от бактериальной инфекции. Конечно, в итоге битва все-таки была проиграна.

Стала ли его пневмония следствием того, что он так много времени провел без движения? В конце концов, в результате нападения он оказался прикован к больничной кровати. Или же она была вызвана, как это часто бывает, его раком легких?

Другими словами, насколько прямой была связь между вломившимся в дом Оливеров пьяным незнакомцем с ножом в руках и смертью Годфри почти месяц спустя? Умер бы он, не случись этого нападения?

Вы могли бы подумать, что ответ на этот вопрос отрицательный, и возразить, что, несмотря на болезнь, мистер Оливер мог прожить еще несколько месяцев, а то и целый год, если бы прошел предложенную лучевую терапию, и ему немного повезло, если бы на него не напали.

Если полиция попробовала убедить в этом Королевскую уголовную прокуратуру, последняя явно была разочарована результатом. Прокуратура решила, что ни обвинение в убийстве, ни даже в неумышленном убийстве в суде успеха иметь не будет. Были выдвинуты куда менее серьезные обвинения в нападении, но за смерть Годфри Оливера нападавший перед судом так и не ответил.

Второй случай. Эммануэль Адебьо. Сменив спущенное колесо на машине посреди жаркого дня, он, уставший и взъерошенный, подошел к своему дому. Ему было семьдесят девять лет. У меня в деле нет информации о том, почему его соседи решили тогда затеять с ним драку, но, согласно полученной от полиции информации, мистер Адебьо уж точно не был инициатором ссоры.

В его адрес сыпались все более сильные оскорбления, а потом один из агрессивно настроенных соседей хорошенько врезал ему. Мистер Адебьо пошатнулся, но ухватился за забор и не упал. Будучи набожным христианином, он спокойно посмотрел на своих обидчиков и сказал тихим голосом, что прощает их. Через минуту, однако, он упал в обморок.

Во время перебранки его перепуганная жена, боясь выходить из дома, вызвала полицию. Таким образом, они прибыли на место сразу же после того, как ее муж упал на землю: выйдя из дома, миссис Адебьо увидела, как полицейские пытаются его реанимировать.

Скорая увезла пациента прямиком в больницу, где его ожидала реанимационная бригада. Они уже ознакомились с медицинской картой и были в курсе его повышенного давления и аритмии, от которой он лечился двумя годами ранее.

Его удалось реанимировать, а сердечно-сосудистую систему стабилизировать, но он оставался в глубоко бессознательном состоянии. Уровень сознания измеряется по шкале комы Глазго, которая оценивает открывание глаз, речевую и двигательную реакции. По каждому из трех пунктов дается оценка по пятибалльной шкале, где пять – это норма, а один – полное отсутствие реакции. Таким образом, максимально возможное количество баллов – пятнадцать, минимально возможное – три. У мистера Адебьо по шкале комы Глазго было три балла.

Реанимационная бригада предположила у него травму головы, полученную от удара или падения, но компьютерная томография не выявила переломов или кровоизлияний внутри черепа. По шкале комы Глазго у него по-прежнему было три балла. Его зрачки были расширены и не реагировали на свет. Реакция на голос отсутствовала, не было совершенно никаких двигательных реакций: он даже дышать самостоятельно не мог.

На следующий день вокруг его кровати собрались консультанты-неврологи и нейрохирург[56]56
  Консультант – старшая врачебная должность в Великобритании.


[Закрыть]. Они изучили ситуацию, ознакомились со снимками и текущим клиническим состоянием и объявили ситуацию безнадежной. Еще они назначили проверку ствола мозга, чтобы определить, имеется ли какая-либо реакция. Такая проверка проводится независимо двумя разными врачами, чтобы исключить ошибку – и сговор.

Проверка подтвердила, что у мистера Адебьо наступила смерть мозга и шансов на выздоровление нет. Новая компьютерная томограмма показала обширные повреждения и отеки по всему мозгу, которые, по их мнению, были вызваны вовсе не ударом и даже не падением. Врачи полагали, что они стали следствием кислородного голодания мозга в период между остановкой сердца и началом реанимационных мероприятий.

Лишь дальнейшая искусственная вентиляция легких могла продлить ему жизнь. Семья мистера Адебьо, набожные христиане, надеялись, подобно многим в их ситуации, на чудо. Любой бы им подтвердил, что искусственное продление жизни ничего не изменит, и от этого уж точно никто не выиграет. Родным невероятно сложно принять такое решение, когда со стороны кажется, будто их близкий попросту спит, если не обращать внимания на трубку и аппарат ИВЛ.

Спустя почти пять дней после полученного удара семья мистера Адебьо при помощи больничного капеллана и их собственного священника смогла наконец признать, что повреждение мозга необратимо. Они присутствовали при смерти мистера Адебьо, когда его отключили от системы жизнеобеспечения. И в этот самый момент обвинение в покушении на убийство в адрес их соседей сменилось на обвинение в убийстве. Я провел первое вскрытие.

Небольшой синяк на левой скуле отчетливо указывал на нанесенный по лицу жертвы удар. Изнутри ушиб был глубоким и обширным, размером около семи квадратных сантиметров.

На затылке и спине слева были видны заживающие ссадины, под которыми были глубокие ушибы, типичные для падения на спину.

Внешняя холмистая поверхность мозга стала более гладкой, словно ее накрыло ледником. Именно такую картину ожидаешь увидеть у человека, в чьем теле поддерживали жизнь, в то время как его мозг был лишен доступа кислорода. Между тем я не нашел никаких признаков кровоизлияния ни на поверхности мозга, ни глубоко внутри.

Не считая этого, мистер Адебьо был во всех отношениях здоровым 79-летним мужчиной, кроме одного. Речь идет о левой передней нисходящей коронарной артерии, одной из трех, наиболее всего подверженных закупорке: в одном месте атеросклеротические бляшки закрывали просвет на 90 %, а поверх них я обнаружил кровяной сгусток. Тромб. Это был классический тромбоз коронарной артерии, вызванный атеросклерозом. Этот участок сердечной мышцы внезапно лишился доступа кислорода, когда образовался тромб, что почти наверняка объясняло упомянутое в его медкарте нарушение сердечного ритма.

Помимо этого, я обнаружил свежий перелом ребра. Но в этом не было ничего криминального: переломы ребер вполне ожидаемы, когда полицейские или медики отчаянно пытаются спасти человеку жизнь.

Я согласился с неврологами, что повреждения мозга были вызваны не ударом или падением, а дефицитом кислорода, спровоцированным остановкой сердца у мистера Адебьо. Вероятно, формально он в конечном счете умер от повреждений мозга, но закупорка коронарной артерии вызвала инфаркт миокарда, иначе известный как сердечный приступ, который привел к остановке сердца. Это стало первым звеном в цепочке событий, приведшим к его смерти.

Таким образом, вопрос не в том, что произошло, а когда. Мне удалось установить, что инфаркт случился практически ровно за пять дней до его окончательной смерти – другими словами, в день нападения.

То, что сердечный приступ пришелся примерно на момент ссоры, позволило прокуратуре выдвинуть обвинения в убийстве. Поскольку я провел первое вскрытие тела мистера Адебьо и был нанят полицией, я оказался в суде в качестве экспертного свидетеля обвинения. Я ожидал жесткого перекрестного допроса, поэтому планировал изложить свою точку зрения по делу заранее, во время первоначального допроса адвокатом обвинения. В соответствии с английским законодательством состояние здоровья жертвы на момент нападения значения не имеет, но порой адвокаты защиты все равно пытаются, причем иногда успешно, растоптать это правило. Согласно моему опыту в подобных судебных разбирательствах, чем больше времени прошло между потерей сознания и смертью, тем меньше шансов добиться обвинительного приговора. В этом же случае прошло целых пять дней, так что борьба обещала быть напряженной.

Разумеется, прочитав мой отчет о вскрытии, защита принялась утверждать, что действия соседей почти никак не способствовали смерти мистера Адебьо: с такой сильной закупоркой коронарной артерии, утверждали они, он уже был на пороге смерти.

На перекрестном допросе я согласился, что мистер Адебьо действительно мог умереть в любой момент из-за запущенной ишемической болезни сердца, но поспешил добавить, что точно так же он мог дожить и до девяноста. Мне доводилось проводить вскрытия людей, умерших по другим причинам, намного старше мистера Адебьо, и у них был не менее, а то и более выраженный атеросклероз, чем у него.

Ранее по просьбе адвоката обвинения я уже объяснил, что под действием стресса в нашем организме происходит выброс адреналина. Этот гормон перекрывает доступ крови ко всем органам, кроме жизненно важных, чтобы усилить приток крови, а вместе с ней и кислорода, к скелетным мышцам, мозгу и сердцу – на случай, если потребуется убегать или сражаться за свою жизнь. Причем сердце нуждается в кислороде как никогда, потому что под действием адреналина оно начинает биться гораздо быстрее. Всем знаком этот сильный, тяжелый стук в груди, когда нам страшно.

Если кровоснабжение бьющегося изо всех сил сердца ограничено закупоркой коронарной артерии, отдельные участки сердечной мышцы могут испытать острый дефицит кислорода. Ритм сердца может стать угрожающе нерегулярным. Как это было в случае с мистером Адебьо, аритмия может привести к обмороку, а он, в свою очередь, – к ушибу головы. Если смерть наступит немедленно, на сердечной мышце не будет заметных повреждений. Мистер Адебьо же прожил еще пять дней в реанимации, так что все это время в его организме продолжалось восстановление поврежденной мышечной ткани сердца.

Защита хотела выяснить, что причинило мистеру Адебьо больший стресс: вербальные оскорбления в его адрес или физический удар по лицу. Я объяснил, что одних только слов могло оказаться достаточно, чтобы вызвать опасное повышение уровня адреналина, однако боль от удара тоже могла привести к его опасному выбросу: это одно из последствий болевых ощущений.

– А что насчет жаркой погоды? – настаивал адвокат. – Что насчет замены спущенного колеса? Разве все это не вызывало у него стресс?

Я парировал, что это было ничто по сравнению со стрессом от оскорблений и удара.

Так почему же он тогда сразу не упал в обморок? Почему он успел поговорить с нападавшими, прежде чем свалиться на землю, если адреналин так усилил его сердцебиение? Я объяснил, что выброс адреналина продолжается и после завершения стрессового события. Причем выделившийся адреналин еще долго продолжает вызывать серьезные сердечно-сосудистые изменения, для которых он и предназначен. Я отметил, что после испытанного шока, даже если он не был вызван травмой, повышенный пульс, учащенное сердцебиение и чувство страха могут продолжаться еще довольно долго.

Но адвокат все не унимался. Он сморщил лицо в одном из тех карикатурных выражений недоверия, которым, полагаю, их учат в юридической школе. Конечно, сказал он, я должен быть в состоянии отличить стресс, спровоцированный ссорой, от стресса, вызванного ударом?

Это нелепое состязание продолжилось еще некоторое время. Просто отказаться отвечать на заданный в суде вопрос – не вариант, особенно когда выступаешь в качестве свидетеля-эксперта. Каким бы глупым ни был вопрос, он требует того или иного ответа. Весь фокус в том, чтобы своими ответами не дать загнать себя в угол. Я чувствовал, что еще немного, и окажусь в нем. Я решил использовать двойное отрицание.

– Я не могу с уверенностью утверждать, что в отсутствие нанесенного удара обморок не мог произойти.

Адвокат с трудом сдерживал улыбку.

Я добавил, что нам непременно следует рассматривать все происшествие в целом, потому что эти два события произошли одно за другим и их никак нельзя разделять.

Думаю, правда, что адвокат был слишком занят облизыванием губ, чтобы обратить внимание на мои слова.

С несвойственной мне категоричностью я заявил:

– Однако я также сказал бы, что предположение, будто смерть стала неизбежным следствием одних только вербальных оскорблений, а значит, физические удары можно не рассматривать, совершенно ошибочно. Оба фактора имеют к ней отношение.

К этому времени адвокат уже размахивал старым учебником по медицине из какой-то пыльной библиотеки. Он читал о бессимптомных инфарктах и знал, что сердечный приступ может запросто остаться незамеченным… Во всяком случае, какое-то время. Я установил, что сердечный приступ у мистера Адебьо случился в день происшествия, но откуда мне было знать, что он не произошел еще до начала ссоры, когда он менял спущенную шину под безжалостно палящим солнцем (подобно многим адвокатам, этот был несостоявшимся писателем-романистом)? Если, конечно (тут он изобразил карикатурную хитрость), я был не настолько умен, чтобы определить время сердечного приступа с точностью до минуты?

Я сказал:

– Размер поврежденного участка сердечной мышцы был настолько большим, что отсутствие боли при таком «бессимптомном» сердечном приступе крайне маловероятно.

Адвокат открыл было рот, чтобы что-то сказать, но я его опередил:

– И почти наверняка у мистера Адебьо началась бы одышка, когда сердце перестало эффективно работать. Я действительно не думаю, что такое могло остаться для него незамеченным.

Последовала долгая пауза, прежде чем адвокат снова взял слово. Неугомонный. Я считаю, что важно осознать и со смирением признать все многообразие возможных жизненных сценариев. Такой подход не раз доводил меня до неприятностей в суде. Порой мне кажется, что в суде побеждают только напыщенные, упрямые и настойчивые люди. А я уж точно не из их числа.

Когда он продолжил настаивать, что у мистера Адебьо, должно быть, произошел бессимптомный инфаркт, пока он менял колесо, я наконец сказал:

– Я не могу полностью исключить вероятность того, что до перебранки произошло спонтанное поражение какого-нибудь участка сердечной мышцы. Между тем под микроскопом никаких следов обнаружено не было, и характер мышечных повреждений согласуется с единичным обширным инфарктом.

Подводя итоги, адвокат защиты выглядел крайне самодовольно. Судья напомнил присяжным, что они не должны признавать вину подсудимых при наличии у них малейших сомнений в том, что смерть мистера Адебьо произошла по вине соседей. У присяжных были сомнения. Они признали соседей невиновными.

Когда процесс закончился, я был зол на себя, чувствуя, что поддался на провокации адвоката. Возможно, я недостаточно подробно объяснил присяжным все тонкости патологических изменений, хоть и понимал, что даже присяжным-врачам, прекрасно разбирающимся во всех деталях, было бы непросто принять окончательное решение. Тем не менее по завершении суда мне было жалко миссис Адебьо. Как же невыносимо, должно быть, ей было и дальше жить бок о бок с этими соседями.

Третий случай начался с происшествия на парковке супермаркета. Эрнест Коулбрук семидесяти восьми лет, живший неподалеку, закончил покупки и теперь возвращался домой. Ближе всего ему было идти через парковку. Он уж точно не стал бы идти в обход – судя по рассказам людей, ходил Эрнест с трудом.

Одновременно с ним свои покупки закончил и Ричард Уайт двадцати шести лет. Он был у друга в гостях, когда у него начали гореть трубы. Взяв его машину, он помчался в супермаркет за ромом и сигаретами. В магазине он привлек к себе внимание грубым поведением по отношению к сотрудникам. Теперь же он стремительно выезжал с парковочного места, не потрудившись посмотреть в зеркало заднего вида. Он почти полностью развернулся, когда сбил Эрнеста Коулбрука.

Позже он заявил, что не заметил этого. Нажав на газ, он на всех парах уехал с парковки – произошедшее было записано камерами видеонаблюдения.

Прохожие бросились Эрнесту на помощь. Они вызвали скорую, а заодно и полицию.

К счастью, оказалось, что полученные Эрнестом травмы, хоть и причинили ему немало боли и неудобств, не представляли угрозы для жизни. Его правая большеберцовая кость, идущая от колена до лодыжки, была сломана чуть ниже колена – классический перелом от удара о бампер. Ему сделали операцию по правке кости, после чего Эрнест несколько дней провел в больнице. Когда его все-таки выписали, на ноге, разумеется, остался наложенный гипс, который сильно ограничил его в движениях, а неподвижность – одна из основных причин тромбоза глубоких вен.

Вены лишены собственного насоса, который бы проталкивал по ним кровь обратно в сердце.

Они полагаются на движения тела, а именно мышечные сокращения, направляющие кровь через ряд клапанов, не допускают ее обратного тока. Когда мышцы остаются на продолжительное время без движения, вены не сдавливаются и кровь может застояться в них, а в неподвижной крови со временем образуются сгустки.

Существует много факторов риска развития тромбоза глубоких вен, или ТГВ, как его сокращенно называют. Во многих случаях наиболее значима из них неподвижность, у некоторых имеется генетическая предрасположенность к образованию тромбов, но их может вызвать почти что угодно – начиная от инфекции вроде COVID-19 и заканчивая раком и ожирением. Первыми симптомами, если они вообще появляются, становятся отек и покраснение.

Тромбы представляют опасность в кровеносных сосудах любого участка тела. Тромбы в венах могут отделиться от стенки и угодить по кровеносной системе через более широкие вены в сердце, где они проходят через правый желудочек. На следующем этапе их путешествия, в сторону легких, сосуды постепенно сужаются, пока в итоге тромб не попадает в сосуд, чья толщина не превышает его размера. В этот момент он застревает. Кровь перестает поступать по этому сосуду в легкие – развивается так называемая тромбоэмболия легочной артерии, которая может представлять угрозу для жизни. Тромбоз глубоких вен не обязательно приводит к тромбоэмболии легочной артерии, но каждый, кто услышит слова «тромбоз глубоких вен», должен понимать, что вероятность такого исхода очень высока.

У Эрнеста Коулбрука все именно так и случилось. Когда он сидел дома, обездвиженный гипсом на ноге, те, кто за ним ухаживал, пожалуй, должны были чуть внимательнее следить за возможными тромбами. Вероятно, его левая нога под гипсом на самом деле была красной и опухшей, но позже я выяснил, что и в другой ноге у него развился тромбоз. Да и с какой стати кому-то было вообще это проверять? Да потому, что вены на его ногах уже продемонстрировали склонность к образованию тромбов.

Пятью годами ранее он пережил несколько незначительных эпизодов легочной тромбоэмболии. Чтобы избежать повторения, ему прописали антикоагулянт. Пять лет он ему помогал, но не теперь. Его убил не один, а целых два тромба, угодившие в легочные артерии. По одному на каждую ногу.

Полиции Ричард Уайт, водивший машину без страховки, совершенно не нравился, и им не терпелось ко всем прочим обвинениям в его адрес добавить еще и обвинение в опасном вождении, повлекшим за собой смерть. Они были разочарованы, когда выяснилось, что алкоголь не увеличивал, а скорее уменьшал их шансы на успешный исход дела, будучи одним из главных действующих лиц происшествия: у Ричарда Уайта в машине была бутылка рома, и тест на дыхание дал положительный результат, но анализ крови показал уровень чуть-чуть ниже разрешенного в Англии предела в 0,8 промилле. Кроме того, как оказалось, сумки мистера Коулбрука были забиты очень крепким пивом и дешевым вином. Никто не проверял уровень алкоголя в его крови при поступлении в больницу, однако одна медсестра обратила внимание, что от него был заметный перегар.

Защита непременно воспользовалась бы ее показаниями и содержимым сумок мистера Коулбрука и заявила бы, что он, будучи пьяным, сам встал перед сдающей назад машиной. Еще она посмаковала бы комментарии в моем отчете о вскрытии по поводу печени Эрнеста Коулбрука. Она была сильно увеличена и демонстрировала типичные для цирроза жировые изменения. Кроме того, в главной артерии его тела, аорте, были такие значительные атеросклеротические отложения, что в одном месте она угрожающе выпячивалась, – еще одна аневризма, способная в любой момент лопнуть. Сердце было значительно увеличено в результате продолжительного повышенного давления, имелись рубцы от старых сердечных приступов, хотя свежих не наблюдалось.

Эрнест Коулбрук умер через тринадцать дней после происшествия на парковке. На мой взгляд, цепочка событий была ясна как божий день.

Из-за того, что его сбила машина Ричарда Уайта, у мистера Коулбрука сломалась нога. Ему наложили гипс, в результате чего он был значительно ограничен в движениях, а это повлекло развитие тромбоза глубоких вен (стоит признать, что в прошлом у него уже был тромбоз). Как следствие, тромбоз вызвал тромбоэмболию, перенеся которую он умер. Quod erat demonstandum[57]57
  Что и требовалось доказать (лат.).


[Закрыть].

Я получил письмо из Королевской уголовной прокуратуры, которой нужно было выяснить, смогут ли они выиграть дело или же судебное преследование обернется пустой тратой денег налогоплательщиков.