Текст книги "К востоку от Малакки (СИ)"

Автор книги: Ричард Реган

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 24 страниц)

– Малый вперед! – крикнул я Мак-Грату, который как раз вбежал в рубку, задыхаясь после спринта по палубе. Звякнул машинный телеграф – я надеялся, что Фрейзер стоит наготове.

Я слышал, как на корме Лотер кричал немцам прекратить абордаж. Для лучшего взаимопонимания он послал очередь в направлении унтер-офицера, который, уклоняясь, нырнул в рулевую рубку рабочего катера.

– Огонь! – дал команду Лотер своим людям, которые прятались за фальшбортом. Те немного поколебались, но затем осыпали градом винтовочных пуль палубу катера. Попаданий не было, но это заставило немецких моряков спрыгнуть и броситься в укрытие. Лотер направил свой пистолет-пулемет на них, приказав матросам рубить швартовы. Блеснули ножи, и швартовы упали вниз в тот момент, как я почувствовал работу винта.

Катер начал отдаляться от нашего борта. Немецкий унтер-офицер, видя, что возможность абордажа ускользает от него, выскочил из рубки и послал очередь свинца в сторону моего мостика. Я упал на палубу, слыша, как пули впиваются в деревянную обшивку и посылают обломки в разные стороны. Раздалась другая очередь, и, выглянув, я увидел, как Лотер опускает свой "бергманн", а немцы оттаскивают унтера в укрытие.

По мере того как мы набирали скорость, рабочий катер отдалялся все дальше и дальше. Я думал, что они попытаются преследовать нас, но, видимо, угрожающий вид винтовок, нацеленных на них с кормы, заставил их командира – кем бы он ни был – отказаться от этой мысли. Приказав Мак-Грату присматривать за ними, я сосредоточился на "Дортмунде", который продолжал полным ходом приближаться к нам.

Практически уже рассвело, солнце вот-вот должно появиться из-за горизонта. По трапу прогремели шаги, и в дверном проеме появился Лотер.

– Для того, кто упустил шанс сражаться в морской бригаде, вы довольно ловко обращаетесь с пистолет-пулеметом, – подпустил я шпильку.

– Мне не понравилась пехотная тренировка, но это не значит, что я относился к учебе несерьезно, – возразил Лотер с горящими от возбуждения глазами.

– В любом случае, исполнено прекрасно, Питер. А теперь вернитесь на корму и со своими вояками не подпускайте катер. Думаю, цель Эберхардта – запереть нас в лагуне. Я попытаюсь опередить его. Когда он окажется по корме, сбросьте как можно больше тех бочек в воду, изрешетите их пулями. Возьмите с собой ракетницу. Когда "Дортмунд" приблизится к плавающим бочкам, пустите туда ракету. Если повезет, растекшиеся дизтопливо и бензин воспламенятся – это как-то отвлечет их.

– Есть, сэр, – ответил он, вынул сигнальный пистолет из штатного ящичка и поспешил прочь.

Когда я давал команду "малый вперед", мой пароход смотрел носом на берег. Якорь был еще не выбран, и я намеревался использовать его для быстрого поворота. Это был опасный маневр, но у меня не было ни времени, ни выбора.

Когда скорость подросла, я приказал положить руль лево на борт, заставляя якорь-цепь поворачиваться вправо.

Подождав, когда цепь натянется под прямым углом, я скомандовал:

– Право на борт! Средний вперед!

Под совместным действием пера руля и натянутой до предела якорь-цепи судно начало быстро разворачиваться вправо. Я схватил рупор и крикнул Гриффиту на бак:

– Как только цепь ослабнет, выбирайте. Когда пройдем над якорем, мы его подорвем.

– Будет исполнено, – донесся с бака ответный крик.

Но подорвет ли якорь? Или он лапами зацепится за камень или кусок коралла, пригвоздив нас на месте не хуже, чем бабочку иголкой, если не лопнет якорь-цепь.

Я опустил взгляд на свои руки, почувствовав, что они крепко сжаты в кулаки. Теперь, когда я видел врага воочию, покалывания в кончиках пальцев прекратилось. Но "Дортмунд" настигал нас, и даже если я смогу вывести судно из лагуны, он догонит нас, пользуясь преимуществом в скорости.

Мы, завершив разворот, смотрели носом западнее рифа, за которым стояли на якоре. С бака доносилось медлительное позвякивание звеньев цепи на звездочке брашпиля, который с трудом вытягивал волочащийся по грунту якорь. Я молился, чтобы не было задержки, и чуть не подскочил от облегчения, когда с бака доложили, что якорь встал.

– Полный вперед! Так держать! – скомандовал я.

"Дортмунд" быстро приближался слева по носу, Эберхардт, вероятно, понял, что я хочу ускользнуть через вход в лагуну, и намеревался отрезать мне путь. Я лежал на курсе, ведущем к столкновению, и если я хоть что-то в нем понимаю, он не уступит.

Расстояние между судами уменьшалось стремительно; я кинул еще один оценивающий взгляд и крикнул:

– Право на борт!

Схватив рупор, я проорал на корму:

– Пора! Бочки за борт!

Мое судно разворачивалось прямо на курсе "Дортмунда", и он с его скоростью должен настигнуть нас в течении нескольких минут.

– Одерживай! Так держать! – кричал я рулевому, следя за тем, чтобы немец оказался у нас точно за кормой.

С крыла мостика, вцепившись в поручни так сильно, что стало больно пальцам, я наблюдал, как боцман с матросами, стараясь изо всех сил, переваливали бочки через фальшборт. Часть бочек уже плясала в кильватерной струе – синие с дизельным топливом, красные с бензином – как веселенькие цветочки в бело-пенном обрамлении. Лотер стоял у гакаборта, стреляя из "бергманна". До мостика доносился треск попаданий пуль по бочкам.

Я сжал зубы, чтобы не закричать от отчаяния: неужели я повернул слишком поздно, неужели бензин не вспыхнет.

Большинство бочек были уже за бортом, и Лотер продолжал расстреливать их.

– Ну же, Питер, давай, – кричал я, зная, что он не услышит меня из-за своей стрельбы.

Лотер положил пистолет-пулемет и достал ракетницу. Он взвел курок, прицелился в центр флотилии бочек и выстрелил. Горящая сигнальная ракета попала в пятно разлившейся смеси и продолжала гореть, но распространения пламени не наблюдалось. Я в отчаянии ударил кулаком по планширю.

Но затем появилась вспышка голубоватого пламени. Это загорелся бензин, и пламя стало быстро распространяться по поверхности, охватывая все бочки, из которых продолжали истекать бензин и дизелька.

Я задержал дыхание и мысленно произнес молитву святому Варне, покровителю корнуэлльских береговых грабителей.

Тут одна из бочек взорвалась с оглушающим грохотом, и языки пламени стали желтеть по мере того, как горящий бензин подогревал и воспламенял дизельное топливо.  В середине все уменьшавшегося пространства между кормой "Ориентал Венчура" и форштевнем "Дортмунда" разливалось озеро огня и дыма.

Курс "Дортмунда" вел прямо в центр этого огненного ада. Я с мрачным удовлетворением следил за тем, что выберет Эберхардт – рискнуть пройти через пламя или отвернуть.

Я не знал, насколько внимательно он изучил глубины в лагуне перед тем, как атаковать нас. Сам я перед дачей хода бросил взгляд на карту, чтобы проверить, насколько близко я могу пройти от островка, чтобы не напороться на риф. "Дортмунд" был более крупным судном и имел осадку на несколько футов больше, чем у нас. Я надеялся, что поджигание топлива отвлечет его от осознания того, что преследование моего судна будет проходить на опасных глубинах.

Я мог чувствовать усиление вибрации от работы винта, связанное с выходом на мелководье. Если я неправильно провел свой маневр и оказался немного севернее, то сам напорюсь на рифы. Я мог видеть верхушки рифов чуть слева от курса, и сжимал зубы в ожидании, но судно продолжало идти. Сзади форштевень "Дортмунда" вошел в языки пламени, и люди на его баке отшатывались от жара и дыма.

Видимо, Эберхардт не выдержал, и форштевень "Дортмунда" покатился в сторону от огненного озера. Осознал ли он опасность преследования так близко от кромки рифа, или же просто пытался избежать воздействия огня?

Вслед за этим "Дортмунд" содрогнулся, носовая часть приподнялась, застыла на мгновенье, и судно покатилось вправо, раскачиваясь, как будто стряхивая схватившую его руку.

– Он напоролся, – услышал я собственный крик.

Это был скользящий удар, "Дортмунд" откинуло от рифа на глубокую воду. Получил ли он пробоину от твердого, подобного бетону коралла? Если внутрь корпуса поступает вода, то Эберхардт должен остановиться и заняться исправлением повреждений.

Я наблюдал за островком в центре рифа и, когда он очутился практически прямо по корме, скомандовал рулевому:

– Лево на борт! Лечь на курс норд-тень-ост!

Этот курс выведет нас через через проход во внешнем рифе на открытые просторы западной части Тихого океана.

Взглянув назад, я увидел, как "Дортмунд" потерял ход и заметил всплеск от отданного якоря. Я пригнулся к переговорной трубе машинного отделения, надеясь, что сумею сдержать восторг в своем голосе.

– Мы ускользнули, переходите на нормальные обороты полного хода.

– Принято, – донесся в ответ невозмутимый шотландский акцент, почти заглушенный лязгом и грохотом паровой машины.

Я повернулся к Мак-Грату, который с открытым ртом смотрел неверящими глазами на затухающие языки пламени и остановившийся "Дортмунд". Несмотря на мои предупреждения, затронутые в разговоре в Сингапуре, такого он, вероятно, не ожидал. Но ему придется привыкнуть к подобному.

– Это ваша вахта, третий, – грубо рявкнул я, чтобы привлечь его внимание. – Видите проход впереди, прямо по носу? Придерживайтесь середины, затем проложите курс на Гонконг. Если понадоблюсь, я буду в салоне.

Глава седьмая

Можно сказать, что я был прав в своих подозрениях, касавшихся братьев Эберхардтов, но это не утешало. Дитер Эберхардт ощерил зубы, и хотя в этот раз мы его обыграли, я прекрасно представлял, что это еще не конец. Он будет искать нас, но китайские воды обширны, и я уверен, что знаю их гораздо лучше него.

А если он нас найдет – что ж, он уже знает, на что мы способны.

Это был не первый случай, когда нам приходилось отбивать попытки абордажа, а часть китайской команды в бытность прибрежными пиратами сама принимала участие в захватах судов, которые заканчивались поголовной резней и выбросом тел прямо в окровавленные пасти кружащих вокруг акул. Словом, для них это было обыденным делом, и уже несколько вахт спустя возбуждение спало,  и они спокойно вернулись к никогда не заканчивающимся судовым работам – оббивке ржавчины и покраске.

А передо мной стояла дилемма: докладывать ли об атаке, и если да – что именно я должен доложить?

Лотер считал, что я должен доложить, аргументируя это тем, что нам следует вести себя как жертва неспровоцированного и неожиданного нападения пиратов; и доложить об этом немедленно, по радио.

Мысль толковая, но есть одно "но".

– Мы не сможем доложить, не объяснив хоть что-то о "Дортмунде", – заметил я. – А что с оружием, украденном у Эберхардта?

– Мы можем выбросить его за борт, объяснить, что его не было в партии груза, а Эберхардт считал, что его украли мы. Но никаких доказательств не будет, – ответил Лотер.

Но я все больше склонялся к тому, что дело не только в исчезнувшем оружии. К чему были все эти хлопоты по нападению на нас? Вернуть оружие, или уничтожить нас, чтобы никто не узнал о тайной подготовке баз снабжения нацистских коммерческих рейдеров?

Я несколько дней обдумывал все это, постоянно обшаривая глазами горизонт позади нас, ожидая увидеть полосу дыма и, если "Дортмунд" не был сильно поврежден, появления его самого. Ведь его скорость превосходила нашу. Горизонт был чист, но сохранялось предчувствие его появления.

На всякий случай Сейс, радиоофицер, прослушивал менее употребительные радиочастоты, и ему удалось перехватить морзянку на языке, который он не смог идентифицировать. Передача состояла из произвольных букв и цифр, которые были непонятны ни для него, ни для Лотера, ни для меня. Мы уставились на запись, гадая, не была ли это передача с "Дортмунда".

Лотер заметил, что это напоминает ему кодовое сообщение:

– Но мы не можем быть уверены, что это "Дортмунд", с таким же успехом это может быть любой военный корабль.

– Все так, – сказал Сейс, – но если это сообщение с "Дортмунда", я попытаюсь доказать это.

Лотер и я посмотрели на него вопрошающе.

– Речь идет о почерке, как мы, люди Маркони, зовем его. Каждый радиооператор имеет свои особенности в работе морзянкой. Ритм, промежутки между знаками, все такое. После нескольких передач возможно узнать радиооператора, даже если передача идет без позывных судна.

– Значит, если вы послушаете  передачи "Дортмунда", то сможете сказать, его ли это передача? – спросил я.

– Не совсем так. Когда я принимал это сообщение, я не задумывался над такой возможностью. Теперь мне надо будет послушать какое-то время его легальные передачи, то есть с позывными, затем несколько кодированных, и сравнить их почерки, – ответил Сейс.

Ему не понадобилось много времени, чтобы узнать расписание регулярных сеансов связи "Дортмунда". Через несколько дней он установил, что на нем имеются два радиооператора, каждый со своим отчетливо различающимся почерком. После этого он часами сидел, склонившись над столом с надетыми наушниками, перебирая частоты в поисках каких-нибудь кодированных передач.

И наконец нашел их.

Где-то хорошо после полуночи он забарабанил в мою дверь, пробормотал "Поймал!" и протянул мне листок бумаги.

– Это он, сэр, – продолжил он возбужденно. – Я уверен в этом. Один из радиооператоров "Дортмунда", это он передает кодированные сообщения, и это, – он указал на листок в моих руках, – одно из них, посланное только что.

Я взглянул на невразумительные группы букв и цифр:

– Хорошая работа, маркони[49]49
  Маркони – прозвище судового радиоспециалиста.


[Закрыть]. Теперь мы знаем, что эти шифровки посылает Эберхардт, но нам неизвестно ни их содержание, ни их адресат. Они могут содержать что-нибудь важное, или же мы просто тратим на них время. В любом случае, продолжайте слушать. Возможно, найдется в Гонконге кто-то, кому будет интересно попытаться дешифровать их.

Хотя я не имел ни малейшего понятия, кому. Шифровки могут быть просто частными сообщениями, которые Эберхардт посылает своим хозяевам. Возможно даже, что в них содержатся жалобы на наши попытки поджечь его судно. В таком случае было бы разумным составить собственный доклад о попытке пиратского нападения. Но я решил, что это может подождать до Гонконга. Любой выход в эфир сейчас может быть перехвачен чужими ушами.

Тем временем мы продолжали следовать курсом норд-вест, придерживаясь линии пути, проложенной прямо от острова Манус к мысу Энганьо, северо-восточной оконечности острова Лусон, откуда мы повернем западнее, направляясь к Гонконгу. Более трех недель мы шли вдоль этой воображаемой линии по однообразной поверхности глубоких вод западной части Тихого океана, определяя место по полуденным обсервациям солнца и взятием высот звезд в утренние и вечерние сумерки. Большей частью океан был безлюден. Мы заметили только несколько судов вдали, а рыбаки Голландской Индии и Филиппин так далеко от берегов не заплывали. Зато мы видели рыбу-молот. Как-то утром акула всплыла из глубин и сделала несколько ленивых кругов вокруг судна, привлеченная, возможно, ежедневным выбрасыванием отходов камбуза. Скудные отходы, надо сказать – я не одобрял лишних трат.

Погода все время стояла отличная: днем – необъятный голубой купол над кобальтовой синью океана, ночью – черный шатер над головой, украшенный звездами настолько яркими, что даже без луны можно было почти свободно читать. Мы хорошо продвигались, и казалось, что мои беспокойства по поводу количества бункера были беспочвенны. Фрейзер плотно контролировал суточный расход угля с отхода из Порт-Морсби. Наш пароход сжигал в сутки тридцать тонн при обычной скорости десять узлов. Через три недели после острова Манус, в трех днях пути до Гонконга, у нас оставалось немного более ста тонн угля. Это означало, что придется использовать аварийный запас, но нехватки бункера удастся избежать и не придется заказывать буксир в нескольких милях от Гонконга.

Но внезапно все изменилось.

* * *

Я спал плохо, ворочаясь и просыпаясь в душной каюте, когда меня разбудил Лотер с докладом, что ему пришлось сбавить обороты винта.

Небольшой электрический вентилятор не мог разогнать спертый, душный воздух, который превратил каюту в парилку. Я откинул влажную простыню и голым потопал в душевую. Ополоснувшись тепловатой водой из крана холодной, я почувствовал некоторое облегчение. Ко времени когда я оделся, по моей груди опять побежали капли пота, и, достигнув мостика, я мог выжимать рубашку. В воздухе не было ни малейшего дуновения, поверхность воды казалась вязкой, маслянистой; висевшие над головой звезды были неестественно крупными, и казалось, что их можно было достать рукой. Шедшая с северо-востока зыбь слегка покачивала "Ориентал Венчур", а взгляду за корму открывался вид на буйно фосфоресцирующий кильватерный след.

– Второй механик докладывает, что из-за повышения температуры забортной воды появились проблемы с перегревом машины, – доложил Лотер, как только я вошел в штурманскую рубку. – Температура на входе 110 градусов[23]23
  По Фаренгейту. 110 °F = 43.3 °C.


[Закрыть]. Я приказал сбавить обороты.

Я кивком подтвердил согласие, и мы склонились над картой, где на четыре утра Гриффитом было нанесено счислимое место[24]24
  Счислимое место – место судна, определенное по курсу и пройденному расстоянию с учетом действия ветра и течения. Его точность недостаточно высока, поэтому при каждой возможности производятся определения места судна навигационными или астрономическими способами. Такое место судна называется обсервованным.


[Закрыть]. Побережье Лусона лежало в ста милях западнее, и при нашем нынешнем курсе норд-вест мы сблизимся с ним сегодня же. До траверза мыса Энганьо осталось пройти 90 миль, после полудня мы подойдем к нему, точно определим место судна и ляжем на курс вест к Гонконгу.

Восточная часть небосвода посветлела. Я вышел на крыло, закурил и стал наблюдать, как Лотер работает с секстаном. Обычно в жаркий день здесь было приятно отдохнуть, наслаждаясь легким ветерком, возникающим от хода судна. Но этим утром душная, знойная атмосфера как бы окутывала нас горячим влажным одеялом. Над гладкой поверхностью воды стелился тонкий слой мглы, и горизонт виделся не четкой линией, разграничивающей темное море и светлеющее небо, а неясной, расплывчатой полоской. И хотя небо было усыпано множеством звезд, Лотеру будет трудно точно измерить высоты светил.

Пока он считал линии положения, я пошел проверить барограф – барометр, снабженный рычагом, на конце которого крепилось перо. Это перо прижималось к разграфленной бумажной ленте, надетой на барабан, который вращался и делал полный оборот за семь суток. Таким образом получалась кривая, постоянно отображающая изменение атмосферного давления. В тропиках обычно наблюдаются регулярные суточные вариации давления, с минимумом в жаркие дневные часы и максимумом в относительно прохладные ночные. Если в предыдущие дни кривая суточного хода носила знакомый регулярный характер, то теперь плавная синусоида сменилась скачкообразным понижением. Вероятно, это предвещало ухудшение погоды, и я стал прикидывать, насколько близко к нам оно может быть. Тут появился Да Сильва с кофейником и двумя чашками на подносе.

Старый пират каким-то внутренним чутьем узнал, что я поднялся на мостик – кофе был горячим, крепким и как нельзя кстати, несмотря на царившую в штурманской рубке атмосферу турецкой бани. Не знаю, почему я все время представлял Да Сильву пиратом. Вероятно, черная повязка на глазу наталкивала на эту мысль. Ходили слухи, что он потерял глаз в драке на ножах из-за женщины в Читтагонге. Я не очень-то верил в это, потому что Да Сильва был католиком с Гоа, а бенгальский порт Читтагонг был населен преимущественно мусульманами. Да и о любви речи не шло, а самого Да Сильву с его огромным крючковатым носом, глубокими морщинами и седыми, похожими на проволоку, волосами было трудно представить объектом чьего-нибудь обожания – кроме его матери, возможно. Также я никогда не видел, чтобы он носил нож или выходил из себя, хотя можно было услышать, как он ругался вполголоса на смеси португальского и хинди, если обращенное к нему требование выходило, по его мнению, за рамки приемлемого. Но порой суровый блеск оставшегося глаза и крадущаяся, кошачья походка намекали на неукрощенные страсти, бушующие в недрах его покрытой белой курткой груди.

К моменту, когда Лотер завершил свои вычисления, над горизонтом показался краешек солнца. Обсервованное место (если измерения были точными) оказалось на несколько миль к западу от счислимого, и Лотер, быстро вычислив поправку на снос, дал команду рулевому изменить курс на полрумба правее. Я кивком подтвердил свое согласие.

Выйдя из штурманской, я поразился, как быстро за последние полчаса усилилась зыбь, набегавшая правильными рядами с северо-востока – высота волн достигала восемнадцати футов. "Ориентал Венчур" шел лагом к волне, и бортовая качка усиливалась, но пока не была чрезмерной. Привычная голубизна неба приобрела оттенок цвета меди, а солнце изменило свое золотое сияние на красноватое, и вокруг него образовалось размытое гало. Ветра не было, но взволнованная гладь воды вздымалась и блестела как тусклая ртуть.

Вернувшись в штурманскую, я без удивления увидел, что барометр продолжал падать. Однако меня удивила скорость его падения. Сопоставляя это падение и направление крупной зыби, можно с уверенностью сказать, что мы наблюдаем отголоски жестокого шторма где-то на просторах океана, который, как я надеялся, не двигался в нашу сторону. Я дал команду Лотеру следить за изменениями и пошел вниз в каюту, где Да Сильва накрыл завтрак из тостов и остатков бекона.

Я снова поднялся на мостик к смене вахт в восемь утра и проверил барограф. Погодные условия внушали тревогу: давление продолжало стремительно падать, и хотя ветра так и не было, зыбь принимала угрожающие размеры. Ряды крупных высоких валов накатывались от норд-оста, раскачивая "Ориент Венчур", разбиваясь о его борта и заливая бело-зеленой водой его палубы. Гнетуще жаркий и влажный воздух был труден для дыхания.

– Похоже, мерзкая погода надвигается, – сказал я Лотеру, ожидавшему передачи вахты Мак-Грату.

– Судя по зыби и падению барометра, севернее нас бушует тайфун, – ответил Лотер, озвучивая вывод, к которому я уже пришел.

Открылась дверь из штурманской, и появился Мак-Грат.

– С утречком, третий, – приветствовал я его. – По всем признакам на нас надвигается скверная погода. Мы приближаемся к Лусону, так что пространства для маневра не очень. Доложите мне, как только поднимется ветер – он даст нам понять направление движения тайфуна.

– Понятно, сэр, – ответил Мак-Грат и пошел посмотреть на карту.

Я уже проверил точку, поставленную Лотером на восемь ноль-ноль, и измерил расстояние до мыса Энганьо – чуть больше семидесяти миль. Семь часов нормального хода, но при такой качке и уменьшенных оборотов винта мы давали не более семи-восьми узлов. Восточный берег Лусона был пока в восьмидесяти милях, но при нашем курсе становился все ближе. Я вспомнил, каково это было на паруснике, влекомом в сторону подветренного берега. Стараясь держать возможно большее количество парусов, борясь за каждый кабельтов дрейфа, молясь о перемене направления ветра или течения... С пароходом в теории дела обстояли по другому, если не подводит машина, но было немало случаев с судами, которые пытались противостоять урагану и оказывались выброшенными на берег как какой-нибудь плавник. Я поежился, невзирая на жару.

В ходовой рубке сменили рулевого. Удержание на курсе стало тяжелой работой, и он был весь в поту не только от жары, но и от усилий, прикладываемых к борьбе с возрастающим волнением.

Я отправил Лотера, сдавшего вахту, вниз позавтракать и заняться подготовкой судна к штормовым условиям. Коль нам уж не избежать тайфуна, надо быть во всеоружии: протянуть штормовые леера, снять дефлекторы палубных вентиляторов и заглушить их отверстия, проверить люковые закрытия трюмов и подклинить прижимные шины как можно плотнее, задраить глухие крышки иллюминаторов, дополнительно раскрепить шлюпки и грузовые стрелы.

После этого мне и Мак-Грату ничего не оставалось делать, кроме как удерживаться на качке и наблюдать за ухудшением условий. Волны приняли угрожающий сине-зеленый цвет, потеряли прозрачность, их поверхность перестала быть тягуче-гладкой, разрываемая судорожными и беспорядочными порывами ветра. К западу небо оставалось сравнительно ясным, но на восточной половине зловещая гряда тяжелых темных облаков медленно заполняла горизонт. Корпус судна стал содрогаться в борьбе с нескончаемыми рядами водяных валов, заклепки заскрипели от напряжения стареющего железа шпангоутов и листов обшивки. Когда правый борт нырял под набегавшие валы, гребни волн каскадом захлестывали палубу и растекались между люками трюмов и палубными устройствами, чтобы ливнем скатываться с противоположного борта. Но сойти успевала не вся вода, и казалось, глядя из рулевой рубки, что палуба постоянно находилась под водой.

– Представляете, третий, каково бы сейчас было на винджаммере? – спросил я Мак-Грата. – Безветрие, и качка такая, что ваши кишки раскачивались бы как снасти на топах мачт.

Он улыбнулся в ответ со всем юношеским оптимизмом:

– И гадали бы, откуда налетит первый шквал. И что он унесет, когда ударит.

– Да, в этом вся трудность – угадать, откуда налетит, – подхватил я. – Центр шторма где-то там. – Я махнул рукой в направление, откуда набегали валы. – Но как далеко и куда идет – мы не знаем.

Барометр продолжал падать, что означало, что шторм надвигается, но пока не поднялся ветер, я не мог сказать, находимся ли мы на его пути или в стороне от него. Сейчас июнь, и в это время тайфуны обычно следуют на северо-запад и затем заворачивают к северу, но будет ли так и в этот раз – вот вопрос.

– Сложная ситуация, да, третий? Там Лусон, – я показал на запад, где в 80 милях лежал берег. – Нам не следует приближаться к подветренному берегу, но и поворачивать против волны опасно, так как мы можем оказаться на пути тайфуна. А повернуть назад нам мешает нехватка угля. Так что нам остается только продолжать движение в надежде, что мы не находимся в опасной четверти тайфуна. Мы это увидим, когда поднимется ветер. Но все же здесь лучше, чем на паруснике – по крайней мере, у нас есть шанс проскочить вперед.

– Все так, сэр, – ответил Мак-Грат с озадаченным видом. – Но что вы имели в виду, говоря об опасной четверти? Разве не все это опасно – тайфун, имею в виду?

– Представь себе тайфун как окружность небольшого радиуса, центр которой движется на северо-запад, – начал я объяснять. – В какой-то момент он станет забирать севернее, значит, северная половина для нас более опасна. Вопрос в следующем: мы впереди центра или позади? Если позади, то он будет удаляться от нас. Но если мы впереди, то мы в опасном квадранте, северо-западном, и центр тайфуна с высокой степенью вероятности пройдет через нас.

– А как можно определить, впереди мы или позади? – спросил Мак-Грат.

– По направлению ветра, – объяснил я. – Ветер дует в сторону низкого давления, но отклоняется вследствие вращения Земли. Вы слышали на паруснике разговоры офицеров о том, как использовать направление ветра для определения местонахождения центра тайфуна?

Мак-Грат почесал затылок, и затем его лицо прояснилось :

– Ах, да! Встань лицом к ветру – центр будет справа.

– В северном полушарии – да. Но мне больше по душе другой вариант присловья: задницей на ветер – центр слева. Итак, если ветер задует с севера, где будет располагаться центр тайфуна?

Мак-Грат указал на восток.

– Да, позади нас. И если мы сохраним курс, а ветер не изменит направления?

Мак-Грат на мгновенье задумался:

– Мы будем находиться точно на его пути?

– Именно так, и правильным маневром будет привести ветер на правую раковину и продолжать его там удерживать при повороте ветра. Так мы уйдем с пути тайфуна. Но для нас это означает изменение курса в сторону берега и, соответственно, потерю маневренного пространства, а также дополнительный расход угля.

Да, такая вот дилемма. Пока же оставалось только ждать появления ветра. Погода продолжала ухудшаться, облачная масса расширялась и двигалась в нашу сторону, закрывая солнце и создавая угрожающе-мрачный вид. Температура упала на несколько градусов, но духота оставалась гнетущей, дым из трубы прижимался к воде, роняя частички сажи на палубу, и сернистый запах раздражал глаза и ноздри.

Стало сумрачно, зыбь росла, фронтальные поверхности волн становились более крутыми, их гребни стали заваливаться и падать, раскачивая судно с борта на борт. Топы мачт описывали вызывающие тошноту дуги на фоне туч, главная палуба заливалась зеленоватой водой и белопенными клочьями. Пробраться с кормовой надстройки вперед было опасным предприятием, даже с помощью штормовых лееров. Был и другой путь оттуда: вниз по вертикальном трапу, ведущему в узкий, скупо освещенный туннель гребного вала. В хорошую погоду можно было безопасно пройти по нему и выйти в машинное отделение. Но в этих условиях достаточно было подскользнуться на забрызганных маслом металлических плитах – и падение на вращающийся бронзовый вал сулило неминуемую гибель. Опасность такой прогулки была ненамного меньше, чем при попытке пройти по верхней палубе, постоянно заливаемой набегавшими волнами.

Тревожно и неуютно было наверху, а для людей ниже ватерлинии – в бункерных ямах, окруженных тоннами угля, которые могли сдвинуться и похоронить людей под собой; в котельном отделении, старающихся удержаться на качке при забрасывании угля в топки, рискуя обжечься или сломать кости – и подавно. Я выждал момент, когда судно на мгновенье застыло, выпустил из рук поручень, за который держался, и скакнул к переговорной трубе машинного отделения по палубе, начавшей в очередной раз крениться.

– Стармех слушает!

Его голос звучал успокаивающе громко на фоне стука поршней машины, свиста вырывающихся струй пара и ударов волн о корпус парохода.

– Как дела, чиф?[25]25
  Чиф – неформальное обращение к старшему механику на англоязычных судах (для сравнения: в советском торговом флоте стармеха называли дедом, а чифом называли старпома).


[Закрыть] – мне приходилось кричать для того, чтобы он услышал меня.

– Не так плохо, капитан. Давление в котлах падает, парни с трудом обеспечивают подачу угля, есть ожоги и ушибы, но мы справляемся.

– Боюсь, что будет гораздо хуже, шторм по-настоящему еще не ударил нас. Передайте своим людям, что они молодцы.

– Принято, шкипер, сделаем все в лучшем виде.

Я закрыл медную полированную трубу пробкой со свистком. Посмотрев вперед, я увидел, что гряда облаков заполонила всю северную половину горизонта и образовала черную, непроницаемую на вид стену поперек нашего курса. Вспышки молний внутри туч виделись адской подсветкой. Судно шло лагом к волне. Я сжал зубы.

– Третий, подверните вправо на пару румбов, чтобы идти наискосок к волне. Сандерлендцы неплохо постарались, но все же не стоит подвергать судно чрезмерной качке. И скажите машине сбросить несколько оборотов. Посмотрим, что из этого выйдет.

Тайфун надвигался, и мое решение изменить курс, возможно, ухудшало ситуацию. Но выбора не было. Он мог дойти до оконечности Лусона и затем повернуть на Гонконг. Или же повернуть на север раньше и обрушиться на Формозу и Японские острова.