Текст книги "Белый раб"

Автор книги: Ричард Хилдрет

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 32 страниц)

– Говорю тебе, Арчи, этот человек сегодня умрёт! Это она велит. Я это ей обещал, и теперь время пришло.

– Кто это велит? – поспешно спросил я.

– И ты ещё спрашиваешь – кто, Арчи? Да ведь этот человек – убийца моей жены!

Хоть мы с Томасом были всегда очень дружны, он после смерти жены впервые заговорил о ней со мной так прямо. Иногда, правда, мне приходилось слышать от него какие-то туманные намёки. И я вспомнил, что несколько раз в очень странных и бессвязных словах он уверял меня, что и теперь общается с ней.

Сейчас, когда он произнёс её имя, слёзы навернулись у него на глазах. Он поспешил смахнуть их и с холодным спокойствием в третий раз повторил так же тихо, но решительно:

– Говорю тебе, Арчи, этот человек сегодня умрёт!

Перебирая в памяти все подробности смерти его жены, я не мог не признать, что и в самом деле убил её мистер Мартин. Все мои симпатии и тогда и теперь были на стороне Томаса. Убийца находился в его власти. Томас считал, что он обязан покарать его, и я вынужден был признать, что казнь эта будет актом справедливого возмездия.

Тем не менее мысль, что придётся пролить кровь, была для меня нестерпима. А может быть, где-то на дне души ещё притаились остатки рабского страха и постыдного малодушия, которые более сильный духом Томас сумел окончательно в себе преодолеть. Я признавал, что, по справедливости, управляющий должен заплатить за всё жизнью, но в то же время я напомнил Томасу обещание мистера Мартина, который заверял, что простит нас и оградит от наказания, если мы доставим его домой.

Презрительная улыбка заиграла на лице Томаса.

– Ну, разумеется, Арчи, – произнёс он, – простит и оградит! А на следующий же день – сто ударов плетьми, а затем, по всей вероятности, и петля на шею. Нет, не хочу я такого прощения. Нет, Арчи, не нужна мне их милость. Слишком долго я был рабом. Сейчас я вольный человек, и уж если меня возьмут, так пусть берут и жизнь: к тому же верить им нельзя, даже если бы мы этого хотели. Ты знаешь, что нельзя. Они не считают себя обязанными выполнять обещания, данные рабу. Они готовы сейчас обещать всё что угодно, лишь бы мы оказались в их власти. Только их обещания всё равно что гнилая солома. А вот моё обещание – это другое дело. А ведь я говорил тебе, что я это обещал. Да, я дал клятву и теперь в последний раз повторяю тебе: этот человек сегодня умрёт!

В голосе его и во всех его движениях сквозила такая сила и такая решимость, что я ничего не смог с ним поделать. Я перестал отговаривать его и сказал, чтобы он поступал как находит нужным. Он зарядил ружьё, которое отнял у мистера Мартина и всё время не выпускал из рук. Затем он подошёл к управляющему, сидевшему у подножия дерева, к которому мы его привязали.

Мистер Мартин тревожно взглянул на нас и спросил, что мы решили.

– Мы всё решили, – ответил Томас, – мы даём тебе полчаса на то, чтобы приготовиться к смерти. Воспользуйся этим временем: у тебя на душе немало грехов, а жить тебе осталось недолго.

Невозможно описать, какое замешательство и какой ужас отразились на лице управляющего при этих словах. Он не хотел им верить. Сначала он властно приказал нам отвязать его от дерева. Мгновение спустя он попытался засмеяться, делая вид, что принял слова Томаса за шутку. В конце концов он расплакался как ребёнок, умоляя пожалеть его.

– А нас ты когда-нибудь жалел? – спросил Томас. – Мою жену ты пожалел? Ты убил её и теперь заплатишь жизнью за её жизнь.

Мистер Мартин стал клясться, призывая бога в свидетели, что не виновен в смерти Анны. Да, он действительно наказал жену Томаса. Он этого не отрицает. Но он только выполнял свой долг, и никак не может быть, чтобы эти несколько ударов могли послужить причиной её смерти.

– Несколько ударов! – воскликнул Томас. – Благодари бога, что мы не подвергаем тебя такой пытке, какой ты подверг её. Ни слова больше, или ты только увеличишь свои страдания! Исповедуйся в своих преступлениях! Молись! Не трать последних минут жизни на то, чтобы к убийству добавить ещё и ложь!

Эти тяжёлые обвинения совершенно сразили управляющего. Закрыв лицо руками, он сгорбился, съёжился и, склонив голову, на несколько минут погрузился в молчание, которое изредка прерывалось глухими рыданиями. Возможно, что он действительно готовился к смерти. Но жизнь была слишком для него притягательна, чтобы он удержался от новой попытки её спасти. Он видел, что обращаться к Томасу бесполезно, и повернулся ко мне. Он заклинал меня вспомнить, с каким доверием он когда-то относился ко мне и какими милостями он меня одаривал. Он обещал, что выкупит нас обоих и отпустит на свободу, что даст нам всё – всё, что мы только пожелаем, лишь бы мы согласились оставить его в живых.

Слёзы его и жалобы взволновали меня: у меня кружилась голова, я чувствовал такую слабость, такую растерянность, что вынужден был опереться о ствол дерева.

Томас стоял рядом со мной, положив скрещённые руки на дуло ружья. Он ни словом не ответил на мольбы и обещания управляющего. Казалось даже, что он их не слышит. Взгляд его был устремлён вдаль, и он был погружён в свои мысли.

Прошло порядочно времени. Управляющий всё ещё молил нас пощадить его. Томас вдруг выпрямился. Отступив на несколько шагов, он поднял ружьё.

– Полчаса истекли, – сказал он. – Вы приготовились, мистер Мартин?

– Нет! Нет! – завопил управляющий. – Пощадите меня. Ещё полчаса! Я должен ещё немного…

Он не успел договорить – раздался выстрел, пуля пробила ему череп, и он рухнул на землю, убитый наповал.

Глава тридцать первая

Мы вырыли неглубокую яму и спустили в неё тело управляющего, а затем принесли сюда же убитого пса и уложили его рядом с хозяином. Оба они были достойны друг друга.

И тогда мы снова пустились в путь. Пусть не думают, что мы бежали от этих мест с поспешностью убийц, которых гонит прочь голос их совести, – нет, мы были исполнены сознания, что мужественно отомстили за себя и справедливо покарали тирана. Это было то самое чувство, которое наполняло душу еврейского пророка, [26]26
  Имеется в виду библейский пророк Моисей, бежавший в Мидиан.


[Закрыть]когда он искал прибежища на земле мидианитян, то, которое горело в груди Уоллеса и Телля, [27]27
  Уоллес Уильям (1270–1305) – национальный герой шотландского народа, боровшийся за освобождение своей страны от владычества Англии.
  Телль Вильгельм – герой швейцарской народной легенды. С именем Телля швейцарский народ связал своё освобождение от австрийского гнёта и образование Швейцарского Союза.


[Закрыть] когда они глубокой ночью мчались в родных горах, среди надёжных утёсов и дышавших свободой вершин.

Здесь не было гор, где мы могли бы укрыться. Мы бежали по пустыням и болотам Каролины, движимые твёрдой решимостью уйти на много, много миль от Лузахачи. Уже более суток как мы ничего не ели, но возбуждение, владевшее нами, было так велико, что мы не ощущали никакой усталости и силы нам не изменяли.

Мы держали путь на северо-запад, проверяя направление по звёздам, и, должно быть, проделали немалое расстояние, так как ни разу не останавливались и шли быстрым шагом без перерыва всю ночь. Мы проходили по сосновым лесам, таким редким, что можно было продвигаться по ним почти так же свободно, как по дороге. Изредка на пути нашем попадалось болото или какая-нибудь плантация, и тогда приходилось идти в обход, но сразу, как только становилось возможным, мы снова брали курс на первоначальное направление.

Ночная мгла, которая в последние часы ещё усилилась от густого тумана, понемногу уступала место первым проблескам серых предрассветных сумерек. Мы шагали под соснами, по неглубокой ложбине, сейчас совершенно сухой, но весной и осенью служившей, вероятно, руслом ручья. Оглядываясь по сторонам и ища места, где бы укрыться, мы вдруг заметили среди кустов человека, который, вытянувшись и положив голову на мешок маиса, казалось, спал крепким сном. Мы сразу же узнали его. Это был невольник с плантации, расположенной поблизости от Лузахачи. Раньше нам иногда приходилось встречаться с ним, а месяца два или три тому назад мы узнали, что он бежал. Томас тряхнул его за плечо, и тот проснулся в страшном испуге. Мы постарались успокоить его, объяснив, что мы тоже беглые и крайне нуждаемся в его помощи, так как местность эта нам совершенно незнакома и мы погибаем от голода. Наши объяснения были вначале встречены им с некоторым недоверием. Говорил он очень сдержанно и был скуп на слава. Он, по-видимому, заподозрил нас в том, что мы собираемся заманить его в ловушку. Всё же в конце концов нам удалось рассеять его сомнения. Поверив нашим словам и немного успокоившись, он предложил нам следовать за ним и обещал немедленно нас накормить.

Взвалив на плечо свой мешок с маисом, он провёл нас около мили или даже больше по дну ложбины, и которой мы его обнаружили. Наконец ложбина расширилась, и перед нами открылось не то болото, не то какой-то затянутый тиной пруд, из которого поднимались стволы деревьев.

Некоторое время мы шли вдоль берега этого пруда, пока наш проводник не ступил в воду, сказав нам, чтобы мы следовали за ним. Мы повиновались. Однако прежде чем двинуться дальше, он положил мешок маиса на поваленное дерево и, вернувшись к краю пруда, тщательно стёр и засыпал ветками следы, оставленные нами на сырой прибрежной земле.

После этого он повёл нас дальше. Мы брели по пояс в воде и тине ещё около полумили. Гигантские деревья, среди которых мы пробирались, тянулись прямо из воды, стройные как колонны. Круглые и словно отточенные, белые лишённые ветвей стволы поднимались ввысь, а пышные кроны образовывали над нашими головами густой шатёр. Внизу почти не было растительности, кроме какой-то разновидности огромной лозы. Лоза эта будто канатами оплетала стволы деревьев, поднимаясь до самых вершин и ещё больше уплотняя навес над нашими головами. Навес этот был почти непроницаем для солнечных лучей, а стволы деревьев стояли так тесно друг к другу, что в этом водяном лесу с трудом можно было различить что-либо на расстоянии нескольких шагов.

Вода становилась всё глубже, а лесная тень с каждым шагом сгущалась. Мы уже с тревогой задавали себе вопрос, куда ведёт нас наш проводник, но вскоре подошли вплотную к маленькому островку, на несколько футов поднимавшемуся над уровнем воды. Форма этого островка была настолько правильной, что он казался искусственным. Возможно, что его насыпали прежние жители этих мест и на нём некогда было расположено какое-то укрепление. Площадью островок этот был не больше акра; он густо зарос деревьями, резко отличавшимися от тех, которые выступали из озера: они здесь были значительно ниже и не имели такого величественного вида. Берега были покрыты мелкими деревцами и кустарником, создававшими впечатление сплошной массы зелени.

Проводник указал нам маленький просвет в кустах, и мы стали подниматься вверх.

Когда мы были уже на твёрдой земле, он повёл нас по узенькой извилистой тропинке, пробивавшейся сквозь густую чащу. Так мы дошли до шалаша, сплетённого из веток и древесной коры. Остановившись на некотором расстоянии от этого жилья, он особенным образом засвистел. Ему сразу ответили таким же свистом, и тут же из шалаша вышло несколько человек мужчин. Наше появление, видимо, всех поразило. Я привлёк их особенное внимание: должно быть, они в первую минуту приняли меня за свободного человека. Проводник наш поспешил уверить их, что мы – друзья, товарищи по несчастью, и повёл нас к шалашу. Встретили нас очень гостеприимно. Узнав, что мы давно ничего не ели, хозяева шалаша не стали задавать никаких вопросов и прежде всего поспешили накормить нас. Они наложили нам мяса и маисовой каши – и столько, что мы наелись совершенно досыта.

Тогда только нас попросили рассказать о себе. Мы рассказали обо всех наших приключениях, не упомянув, однако, об убийстве управляющего, и так как проводник, знавший нас ранее, подтвердил часть сказанного нами, наши объяснения были сочтены удовлетворительными и мы тут же были приняты в их союз.

Он состоял из шести человек, не считая нас. Это были смельчаки, которые, не стерпев деспотизма управляющих и надсмотрщиков, бежали в леса и, скрываясь от всех, вернули себе там первобытную свободу. Эта свобода, хотя и связанная с тяжёлыми лишениями и опасностями, была им во сто крат милее подневольного труда и гнёта, который они стряхнули с себя. Никого из них, кроме нашего проводника, нам не случалось встречать прежде. Главарь этой ватаги года два или три назад бежал вместе со своим товарищем с одной из соседних плантаций. Они тогда и понятия не имели о существовании этого убежища, но, спасаясь от жестокой погони, они пытались перебраться через озеро или болото, которым был окружён островок. По-видимому, до них никто такой попытки не предпринимал. Обоим посчастливилось: они добрались до островка, о кото ром никому ничего не было известно, и с тех пор этот клочок земли стал для них надёжным убежищем. Постепенно к ним присоединилось ещё двое, а потом и остальные.

Как выяснилось, наш проводник был послан на одну из соседних плантаций купить там маис. Островитяне вели постоянную торговлю с рабами ближайших плантаций. После того как сделка состоялась, негры, у которых был приобретён маис, принесли бутылку виски и так щедро угостили нашего приятеля, что он, не дойдя до своего убежища, свалился в том месте, где мы его нашли, и заснул мёртвым сном.

Пить виски вне дома считалось тяжким нарушением закона, установленного из предосторожности в маленькой республике на островке. Такой проступок карался тридцатью ударами ремнём, и наш проводник тут же без всякой жалости был подвергнут этому наказанию. Надо сказать, что он принял его совершенно безропотно: ведь это было выполнением закона, установленного с его согласия и защищавшего его интересы точно так же, как и интересы остальных его товарищей.

Жизнь, начавшаяся для нас с этого дня, имела, во всяком случае, всю прелесть новизны. Днём мы ели, спали, рассказывали друг другу различные истории, связанные с нашими побегами, или же занимались просушиванием шкур убитых животных, шитьём одежды, заготовкой провизии.

Зато ночью наступало время приключений и опасных предприятий. С приближением осени мы участили наши набеги на маисовые и картофельные поля, расположенные не слишком далеко от нас. Это была своеобразная контрибуция, которой мы облагали владельцев плантаций, но продолжалось это всего каких-нибудь полтора-два месяца в году. Постоянным источником для пополнения наших запасов и даже доходов служили стада почти одичавшего скота, которые бродят по сосновым лесам, питаясь растущей там грубой травой. Мы забивали этот скот, когда в этом была нужда, и вялили на солнце мясо, нарезанное тонкими пластинками. В таком виде мясо составляло вкусную и сытную пищу, и мы не только всегда держали значительный запас его для самих себя, но и сделали это мясо основным предметом нашей меновой торговли, которую мы со всякими предосторожностями, но постоянно вели с рабами нескольких соседних плантаций.

Такая первобытная жизнь в лесах сопряжена со множеством лишений и опасностей, но в ней есть своя прелесть и свои радости. Даже если взять самые худшие её стороны, она всё же в тысячу, в десять тысяч раз привлекательнее жизни в условиях так называемой цивилизации, где свободолюбивого дикаря низводят до положения жалкого и трусливого раба. Да что и говорить об этой цивилизации, при которой безделье и роскошь хозяина покупаются слезами и вздохами, подневольным трудом, безмерным унижением, страданием и отчаянием сотен таких же людей, как и он. О да, в вольном и смелом сердце последнего беглеца больше человечности и мужества, чем в целой нации, состоящей из подлых деспотов и пресмыкающихся перед ними рабов!

Глава тридцать вторая

К концу зимы стада, которые паслись поблизости от нашего убежища, сильно поредели, а трава так высохла, что оставшиеся животные исхудали до того, что стали походить на скелеты. Не было смысла даже убивать их.

Управляющие соседних плантаций стали замечать, что их поля подвергаются постоянным опустошительным набегам. От рабов, с которыми мы вели торговлю, мы узнали также, что идут разговоры по поводу значительной убыли скота и ведутся приготовления к большой охоте на грабителей.

Необходимо было отвратить от себя опасность и найти где-нибудь новые стада, и мы решили поэтому, что пятеро из нас отправятся на розыски в более отдалённые местности, а трое останутся в убежище, не показываясь нигде за его пределами.

Один из наших товарищей взялся проводить нас в окрестности плантации, расположенной на другом берегу Санти. Он вырос на этой плантации и хорошо знал местность. По его словам, там легко отыскать много укромных мест, где можно будет скрываться в дневное время, и прекрасные пастбища, где пасётся скот.

Мы пустились в путь, следуя его указаниям, и шли несколько дней, или, вернее, ночей, держа курс на север. На пятый или шестой день мы двинулись сразу же после заката солнца и шли по пустынной и холмистой местности. Было уже за полночь, когда наш проводник сказал нам, что идти остаётся уже недалеко. Но так как луна скрылась за облаками и было совсем темно, он добавил, что ему трудно точно определить место, где мы находимся, и что лучше всего было бы выждать наступления утра; тогда он укажет нам более надёжное убежище.

Мы охотно согласились; мы падали с ног от усталости, и нас клонило ко сну. Разложив костёр, мы приготовили себе еду из остатков продуктов, взятых на дорогу. Поставив одного из наших товарищей часовым, мы легли и сразу же уснули.

Спал я очень крепко. Мне снились Касси и наш ребёнок, как вдруг сквозь сон до меня донеслись звуки ружейной пальбы и топот несущихся лошадей. Я мгновенно вскочил, не вполне ещё отдавая себе отчёт, во сне ли это, или наяву. В ту же минуту взгляд мой упал на Томаса, который был рядом со мной, и я увидел, что одежда его в крови. Он вскочил ещё раньше меня, и, не пытаясь даже разобраться в происходившем, мы бросились в чащу леса, стараясь скрыться неведомо куда и неведомо от чего.

Но вдруг Томас застонал и сказал, что не может идти дальше. Он потерял много крови и ослабел; раны его давали себя чувствовать. Начало рассветать. Мы опустились на землю, и я попытался чем мог перевязать его раны. Пуля или крупная дробь ранила его навылет в мышцу руки, повыше локтя. Другая пуля попала в бок, но, насколько мы могли судить, она скользнула вдоль ребра и пролетела дальше, не причинив особенного вреда. Кровотечение между тем продолжалось, и раны болели. Оглядевшись, мы увидели небольшой ручеёк, и это позволило обмыть раны, а также утолить мучившую нас жажду.

Несколько освежившись и придя в себя, мы стали решать, куда нам идти и что делать дальше. Нечего было и думать о возвращении к тому месту, где мы были застигнуты. Да и вряд ли бы нам удалось разыскать его: утро было сумрачное и туманное, и бежали мы, не разбирая направления. Островок, так долго служивший нам убежищем, находился на расстоянии семи-восьми дней пути, а так как шли мы оттуда главным образом по ночам, к тому же часто меняя направление, – нам теперь нелегко было бы найти обратною дорогу.

Однако Томас всегда гордился тем, что хорошо ориентируется в лесу, и хоть он в этот раз, может быть, и не примечал дорогу так внимательно, как следовало бы, он всё же полагал, что сумеет её отыскать.

Но раны причиняли ему ещё сильную боль, и он был чересчур слаб, чтобы можно было пускаться в путь немедленно. Кроме того, было уже совсем светло, а мы знали, что можем передвигаться только ночью. Эти соображения заставили нас забраться в чащу леса и ждать наступления темноты.

К вечеру Томас объявил, что чувствует себя много лучше, и мы решили сняться с места и двинуться в путь. По мы хотели сначала всё же попытаться разыскать место нашей стоянки, в надежде встретить кого-нибудь из товарищей, которым, может быть, удалось спастись, как и нам.

Побродив некоторое время, мы наконец наткнулись на это место. Подле потухшего костра валялись два окровавленных тела наших товарищей. Они, видимо, были убиты во время сна. Кусты вокруг были забрызганы кровью, и нам при свете луны удалось обнаружить кровавые следы, которые тянулись очень далеко. Это, вероятно, были следы нашего часового, который уснул и, таким образом, дал возможность застигнуть нас врасплох.

А что, если раненый спрятался в кустах и лежит там без помощи?.. Эта мысль придала нам решимости. Мы попробовали окликнуть его, но вместо ответа услыхали одно только лесное эхо. Мы снова вернулись к месту стоянки взглянуть на изуродованные пулями лица наших убитых друзей. Нас мучила мысль, что они останутся непогребенными. Я торопливо выкопал неглубокую яму, и мы положили туда убитых. В слезах мы простились с ними и, печальные, напуганные и подавленные, пустились в наш долгий, утомительный и, быть может, бесцельный путь.