Текст книги "Белый раб"

Автор книги: Ричард Хилдрет

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 32 страниц)

Моё внимание на минуту было отвлечено в сторону. Когда я снова повернулся к экипажу, то увидел, что обе дамы поднимаются по склону холма, а горничная стала что-то доставать из кареты, и я видел только её спину. Но вот она обернулась, и я узнал её… Это была Касси!.. Это была моя жена!

Я бросился к ней и заключил её в объятия. Она сразу же узнала меня. Вскрикнув от радостной неожиданности, она зашаталась и, верно, упала бы, если б я не поддержал её. Но, придя в себя, она попросила меня отпустить её; она сказала, что госпожа послала её за веером и ей нужно поскорее отнести его. Она велела мне подождать, обещав мне, что если ей удастся получить разрешение, она тотчас же вернётся. Бегом поднялась она на пригорок и догнала свою госпожу. По её выразительным жестам я мог догадаться, как она молила об этом разрешении. Ей позволили вернуться, и не прошло минуты, как она уже снова была подле меня. Снова прижал я её к своему сердцу, и снова она ответила мне жарким поцелуем. Мне ещё раз дано было почувствовать, что такое счастье.

Взяв Касси за руку, я повёл её к маленькой рощице по ту сторону дороги. Здесь, скрытые густыми ветвями молодых деревьев, мы были защищены от посторонних взглядов. Усевшись на поваленном дереве, мы без умолку стали расспрашивать друг друга.

Когда первое волнение улеглось, Касси потребовала, чтобы и подробно рассказал обо всём, что мне пришлось пережить за время нашей разлуки. Каким огнём горели её глаза, как бурно вздымалась её грудь, когда она слушала меня! Когда я в рассказе касался печальных событий, слёзы текли по её щекам, которые то вспыхивали, то бледнели. Всё сколько-нибудь утешительное или радостное вызывало на её устах улыбку нежного сочувствия, от которой оживала душа.

Только те, кому дано было любить, как мы любили, только те, кого разлучали так, как разлучали нас, не оставив никакой надежды на свидание, и кто встретился благодаря простой случайности или по воле провидения, только те могут представить себе, каким волнением было охвачено моё сердце, когда я сжимал руку жопы, когда я ощущал возле себя её присутствие, когда я был согрет лаской женщины, которая была так же дорога мне, как может быть дорога жена самому гордому и самому свободному из людей.

Когда я кончил, Касси снова крепко обняла меня, называя меня своим мужем. Слёзы всё ещё текли из её глаз, но это были слёзы радости. Несколько минут она сидела в глубокой задумчивости. Казалось, она никак не могла поверить, что всё это – и слышанный рассказ, и супруг, нежно сжимавший её руку, и сама наша нежданная встреча – действительно не обман и не сон. Но мои поцелуи заставили её очнуться и вспомнить, что и я с таким же нетерпением жду её рассказа обо всём пережитом.

Глава двадцать первая

Казалось, бедняжке было нестерпимо тяжело возвращаться к тому страшному дню, когда мы были разлучены, как нам тогда казалось, навсегда. Она колебалась, будто стыдясь чего-то. Ей слишком больно было говорить о том, что последовало за нашим расставанием.

Я сжалился над ней, и, как ни горячо было моё любопытство, – если то, что я чувствовал в те минуты, можно назвать столь легковесным словом, – я почти хотел, чтобы всё случившееся в этот промежуток времени было обойдено молчанием. Меня терзали мучительные сомнения, самые мрачные картины рисовались моему воображению, и я боялся её признаний.

Но, спрятав лицо своё у меня на груди, Касси проговорила голосом, который заглушали рыдания:

– Супруг мой должен знать всё… – И она начала свой рассказ. Она была тогда, по её словам, ни жива ни мертва от ужаса, а после первого же удара, нанесённого ей полковником, упала, потеряв сознание.

Придя в себя, она увидела, что лежит на кровати в совершенно незнакомой ей комнате. С трудом, так как всё тело её ныло от боли, она поднялась с постели. Комната была обставлена хорошей мебелью, постель завешена нарядным пологом, в углу стоял туалетный столик – одним словом, всё здесь свидетельствовало о том, что комната принадлежит избалованной женщине. Но она не походила ни на одну из комнат в усадьбе Спринг-Медоу.

В этой комнате было две двери. Касси попыталась открыть их, но они были заперты снаружи на засов. Она выглянула в окно, надеясь угадать, в какой части поместья она находится. Но ей удалось увидеть только одно: дом был окружён деревьями. Окна снаружи были прикрыты решётчатыми ставнями, которые были так искусно закрыты, что она не в силах была их растворить. Касси поняла, что она стала пленницей, и её самые страшные догадки подтвердились.

Проходя мимо туалетного столика, она нечаянно взглянула в зеркало: лицо её было смертельно бледно, волосы в беспорядке рассыпались по плечам, а взглянув на платье, она увидела, что оно испачкано кровью: но была ли это её собственная кровь, или кровь её мужа – она не знала. Касси опустилась на край кровати. Голова у неё кружилась, и она не могла с уверенностью сказать, спит она или видит всё это наяву.

Вскоре одна из дверей открылась, и в комнату вошла женщина. Это была мисс Ритти, [25]25
  Генриетта. (Прим. автора.)


[Закрыть]как звали её слуги в Спринг-Медоу, хорошенькая смуглолицая мулатка, которая удостоилась в то время чести стать любовницей полковника Мура и пользовалась всеми преимуществами этого положения. Когда Касси услышала, что ключ поворачивается в замке, сердце её сильно забилось, но лишь только дверь распахнулась, она рада была увидеть перед собой женщину, да к тому же знакомую. Касси бросилась навстречу вошедшей и, схватив её за руку, стала молить о защите. Та со смехом спросила её, чего она, собственно, так боится. Касси сразу даже не нашлась, что ответить. После некоторого колебания она спросила у мисс Ритти, где она находится и что с ней собираются сделать.

– Ты находишься в очень приятном месте, – был ответ, – а когда придёт господин, ты можешь спросить у него, что с тобой будет дальше.

Всё это было произнесено с таким многозначительным хихиканьем, что для Касси уже не могло оставаться сомнений в том, что её ожидает недоброе.

Хотя мисс Ритти и уклонилась от прямого ответа, Касси всё же начала догадываться, куда её поместили. Она вспомнила, что мисс Ритти занимала маленький домик, тот самый, где обычно жили кратковременные фаворитки полковника. Дом был окружён деревьями, почти скрывавшими его от глаз, и слугам редко приходилось бывать там.

Мисс Ритти считала себя влиятельной особой, да и мы, слуги, привыкли считать её таковой. Иногда она удостаивала своим посещением кого-нибудь из рабов, но сама принимала гостей неохотно. Касси всё же довелось раза два у неё побывать. Передняя часть дома состояла из двух комнат, где, по-видимому, и жила Ритти, но комнаты, помещавшиеся позади, стояли запертыми, и слуги шёпотом передавали друг другу, что ключ от этих комнат хранится у самого полковника Мура и даже Ритти может проникнуть туда только тогда, когда он приходит сам. Возможно, конечно, что это была просто болтовня. Во всяком случае, Касси помнила, что окна этих комнат снаружи были защищены от непрошеных глаз решётчатыми ставнями. Значит, не могло быть сомнений: она сейчас находилась именно в этом доме.

Она сказала всё это мисс Ритти и спросила, сообщено ли её госпоже о том, где она находится, Мисс Ритти не могла ответить на этот вопрос.

Касси осведомилась, взяла ли её хозяйка другую горничную.

Мисс Ритти ничего не было известно и по этому по полу.

Касси потребовала, чтобы её отпустили к её госпоже.

Мисс Ритти объявила, что это невозможно.

Касси попросила, чтобы её госпоже сообщили о том, где она находится, и добавила, что очень хотела бы повидаться с ней.

Мисс Ритти ответила, что рада была бы услужить Касси, но сказала, что она редко бывает в господском доме; а в последний раз, когда ей пришлось быть там, миссис Мур встретила её так неприветливо, что она твёрдо решила без самой крайней необходимости больше туда никогда не заглядывать.

Испробовав, таким образом, все пути, бедная Касси бросилась на кровать и, зарывшись головой в подушку, залилась слезами.

И тогда настал черёд мисс Ритти. Тихонько похлопав бедняжку по плочу, она стала уговаривать её не падать, духом. Затем, подойдя к комоду, она выдвинула ящик, достала из него платье – «восхитительное платье», как она поспешила объявить, и посоветовала Касси встать и надеть его, так как скоро придёт хозяин. Этого-то Касси и боялась; если уж никак нельзя было избежать этого посещения, надо было попытаться отсрочить его. Она сказала мисс Ритти, что чувствует себя совсем больной и ни с кем говорить не может. Решительно отказавшись разглядывать платье, она стала умолять, чтобы ей позволили спокойно умереть.

Когда она заговорила о смерти, мисс Ритти в ответ только расхохоталась. Всё же эти слова Касси как будто несколько встревожили её, и она принялась расспрашивать Касси о том, что с ней.

Касси ответила, что того, что она выстрадала, ни одному человеку не вынести, что у неё болит голова, что сердце её разбито и чем скорее смерть избавит её от нестерпимых мук, тем лучше. После этого она набралась смелости и, решившись произнести моё имя, попыталась узнать, что со мной. Мисс Ритти, покачав головой, сказала, что ничего обо мне не знает и ничего сообщить не может.

В эту минуту дверь распахнулась и вошёл полковник Мур. Вид у него был какой-то растерянный и виноватый.

От румянца на его лице, когда она видела его в последний раз, теперь не осталось и следа. Он был бледен и мрачен. Она никогда не видела его таким и вся задрожала. Полковник приказал Ритти выйти и подождать в передней комнате, так как Ритти могла ему ещё понадобиться. Он запер дверь на задвижку, подошёл к Касси и сел к ней на постель. Она в страхе вскочила и убежала в другой конец комнаты. Полковник презрительно усмехнулся и приказал ей подойти к нему и сесть с ним рядом. Она повиновалась. Как он ни был ей противен, она знала, что ей больше ничего не остаётся делать. Одной рукой сжав её руку, другой он охватил её стан. Она отшатнулась от него и снова попыталась убежать, но полковник в нетерпении топнул ногой и в грубых выражениях приказал ей вести себя смирно.

С минуту он молчал. Затем, переменив тон, он с обычной приветливой улыбкой заговорил мягким и вкрадчивым голосом, которым умел говорить только он один. Он начал с лести, нежных слов и щедрых обещании. Он упрекнул её, но на этот раз без резкости, в том, что она не ценит его доброе отношение и прячется от него. Затем он заговорил обо мне. Но тут он повысил голос, кровь прилила к его лицу, и, казалось, он вот-вот выйдет из себя.

Касси перебила его, заклиная сказать ей, что со мной.

Полковник ответил, что я нахожусь в достаточно хороших условиях – гораздо лучших, чем я заслуживаю, но ей незачем больше думать обо мне, ввиду того что он решил отправить меня далеко за пределы округа, как только я буду в состоянии перенести дорогу; пусть же она не надеется, что ей когда-либо придётся встретиться со мной.

Касси стала просить и умолять его продать нас вместе. Он сделал вид, что крайне удивлён этой просьбой, и осведомился, почему, собственно, она желает этого. Касси ответила, что, по её мнению, после всего случившегося ей лучше будет покинуть его дом. Кроме того, если её продадут, у неё останется надежда, что её может купить то лицо, которое купит её мужа. Слово «муж» привело полковника в ярость. Он объявил ей, что никакого мужа у неё нет и никакого мужа ей не надо. Он сам будет для неё лучше всякого мужа.

Он добавил, что ему наскучили её глупости, и, многозначительно поглядев на неё, посоветовал ей не быть глупенькой, не плакать, не хныкать, стать послушной девушкой и подчиниться воле хозяина. Разве раба не обязана повиноваться своему господину?

Касси стала уверять его, что она больна, что ей совсем плохо. Она умоляла его оставить её в покое. Не обращая внимания на её слова, он обнял её, говоря, что она всё выдумывает и никогда ещё не была так хороша, как сейчас.

Она вскочила, но он схватил её в свои объятия и потащил к кровати.

Но даже в эту страшную минуту Касси не потеряла присутствия духа. Она сопротивлялась изо всех сил, и ей удалось вырваться из его ненавистных объятий; тогда, собрав всю свою решимость, она посмотрела ему прямо в глаза и, хотя слёзы застилали ей взгляд, постаралась овладеть своим голосом.

– Господин! Отец! – проговорила она. – Чего вы хотите от собственной дочери?

Полковник Мур пошатнулся, словно сражённый пулей. Лицо его залила жгучая краска. Он попытался сказать что-то, но слова замерли на его устах. Замешательство его, однако, длилось всего несколько мгновений. Он овладел собой и, не обращая внимания на её вопрос, сказал только, что раз она действительно больна, то он не желает больше беспокоить её. С этими словами он отпер дверь и ушёл.

Касси слышала, как он о чём-то разговаривал с мисс Ритти, которая вскоре вошла в комнату. На Касси посыпались вопросы о том, что говорил и как вёл себя полковник. Заметив, что Касси не расположена отвечать, Ритти расхохоталась.

– Можешь не говорить! – воскликнула она. – Я всё равно всё время подслушивала и подсматривала в замочную скважину. Не понимаю, чего ты так ломаешься? Будь ты молоденькой девочкой, это было бы естественно. Но чтобы так себя вела замужняя женщина в твои годы – этого я просто не понимаю!

Вот какого целомудрия, какой нравственности можно ждать от рабыни!

Касси было не до споров, она ответила молчанием на недвусмысленные советы Ритти. Но пока та говорила, у Касси затеплилась надежда: у неё мелькнула мысль, что, быть может, ей удастся объяснить Ритти, как опасно для неё появление рядом с пен соперницы и как неразумно поэтому с её стороны самой помогать в этом деле. Ведь Ритти не могла желать, чтобы кто-нибудь, вытеснив её, занял то положение, которое, по-видимому, было ей по душе. Она начала думать, что ей, может быть, удастся убедить в этом Ритти и та согласится помочь ей бежать из Спринг-Медоу. И Касси сразу же решилась. Следовало, однако, действовать с большой осторожностью, чтобы, ничем не задевая тщеславия этой женщины, в то же время сыграть на её страхе и тем самым использовать все преимущества создавшегося положения.

Касси принялась шаг за шагом осуществлять это намерение, рисуя дело так, как Ритти, по-видимому, совершенно себе его не представляла.

Сначала Ритти держалась очень самоуверенно, уповая на свою красоту и стараясь показать, что ничего не боится, но вскоре стало ясно, что, несмотря на свой заносчивый тон, она очень обеспокоена. Да и в самом деле, достаточно было посмотреть на Касси, чтобы видеть, какая опасность ей грозит.

Касси рада была увидеть, какое впечатление производят её слова, и в ней с каждой минутой крепла надежда, что ей ещё раз удастся бежать.

Это было жалкое средство, и трудно было думать, что оно поможет. Но что ей оставалось делать? Каким иным путём могла она избежать участи, против которой восставали все её чувства женщины и христианки? Другого выхода не было, и она должна была сделать эту попытку, положившись во всём на волю провидения.

Она объяснила Ритти, каковы её намерения и какая ей нужна помощь. Её новая союзница одобрила её решение. Ну, разумеется, если полковник Мур действительно её отец, то это меняет дело, и притом ведь Касси методистка, а всем известно, что члены этой общины придерживаются очень строгих правил.

Тем не менее, хотя мисс Ритти и готова была приободрить её и восхищаться её планом, она не проявляла ни малейшего желания оказать Касси сколько-нибудь значительную помощь при осуществлении побега. Замысел этот, хоть он как будто и вполне соответствовал интересам Ритти, мог быть раскрыт, и достаточно было полковнику узнать об её участии в этом деле, чтобы она впала в немилость.

Касси предлагала самые разнообразные планы, но у Ритги на всё находились возражения. Она предпочитала вытерпеть что угодно, лишь бы её не заподозрили в том, что она действует наперекор желаниям своего господина. Не придумав ничего, что было бы выполнимо, они решили оттянуть время и объявить полковнику, что Касси очень серьёзно больна. Это, впрочем, едва ли не было правдой: лишь энергия отчаяния помогла Касси преодолеть весь ужас пережитого за последние сутки и остаться на ногах.

Ритти взялась убедить полковника, что ему лучше всего оставить Касси в покое и подождать, пока она хоть немного поправится. Она должна была взять на себя переговоры с ней и уверить полковника Мура, что скоро сумеет убедить Касси согласиться на его предложение.

Всё как будто шло хорошо, но не успели они окончательно обсудить задуманный план действий, как услышали в соседней комнате звук шагов полковника. Ритти бросилась к дверям, и ей удалось уговорить его уйти, не пытаясь увидеться с Касси. Полковник похвалил Ритти за усердие и обещал, что последует её совету. На следующий день произошло событие, которого ни Касси, ни Ритти не могли предвидеть, но которое оказалось благоприятным для их плана: полковнику Муру пришлось по неотложным делам поехать в Балтимору. Перед отъездом полковник заглянул к Ритти. Он строго наказал ей неотступно следить за Касси и сделать всё возможное, чтобы она к его приезду была более сговорчивой.

Это был самый благоприятный момент для побега. Касси быстро обдумала всё, что ей предстояло сделать. Необходимо было прежде всего оградить Ритти от всяких подозрений; это было не менее важно, чем самый побег. К счастью, представлялась возможность разрешить оба вопроса сразу. Было только два способа бежать: через окно или через дверь. Но о побеге через дверь не приходилось думать; ключ хранился у Ритти; предполагалось, что она неотлучно находится в передней комнате и спит там же. Следовательно, нужно было выбраться через окно. Рамы и окнах не поднимались кверху, как обычно в здешних домах, а открывались вовнутрь. Решётчатые ставни были прибиты снаружи к оконнице и, по-видимому, не открывались вовсе. Следовательно, их нужно было сломать или разрезать, а так как они были из соснового дерева, то это не могла составить особого труда.

Ритти принесла два столовых ножа и принялась вместе с Касси разрезать перекладины, хоти и собиралась впоследствии уверить хозяина, что, ничего не подозревая, всё время крепко спала, а Касси между тем вырезала ставни ножом.

В день отъезда полковника к вечеру всё было уже подготовлено, и Касси собиралась бежать, как только наступит подходящий момент. Она условилась с Ритти, что та сообщит о побеге только на следующий день и как можно позже. Это опоздание она должна была объяснить тем, что ей с трудом удалось разыскать управляющего и что она долго колебалась, не будучи вполне уверена, хочет ли полковник посвящать управляющего в эту историю. Во всяком случае, она надеялась, что никакая настоящая погоня не будет предпринята до приезда полковника.

Касси была готова в любую минуту двинуться в путь. Её терзала мысль, что она покидает меня здесь. Но так как Ритти не хотела или не могла ничего сообщить ей обо мне и понимая, что, находясь вдали друг от друга и не имея возможности сноситься между собой, мы никакой поддержки друг другу оказать не сможем, Касси с полным основанием решила, что я не стану возражать, если она изберёт то единственное средство, которое могло спасти её от ужасного насилия.

Ритти из своих запасов уделила ей столько продовольствия, сколько могло понадобиться на несколько дней пути. Стемнело, медлить было нечего; Касси расцеловалась со своей новой подругой; та была, по-видимому, сильно обеспокоена тем, что пускает её одну в такую опасную дорогу. Прощаясь, Ритти отдала беглянке все деньги, которые у неё были. Их было немного, но Касси такое неожиданное великодушие глубоко тронуло.

Касси вылезла в окно, окончательно простилась с Ритти и, собрав всю свою решимость, направилась кратчайшим путём, через поле, к большой дороге. По пороге этой мало кто ездил, если не считать обитателей Спринг-Медоу или двух-трёх соседних плантаций, а в такой час на ней вряд ли можно было встретить кого-нибудь, разве что сбежавшего на ночь с плантации раба» который, как и она, больше всего хотел бы остаться незамеченным. Ночь была безлунная, но яркого света звёзд было – вполне достаточно, чтобы не сбиться с пути. Касси нисколько не боялась заблудиться. Ей не раз приходилось ездить со своей госпожой в небольшой посёлок, где находилось здание местного суда. Туда-то она и решила направиться для начала.

По дороге она не встретила ни души. Ничто ещё не указывало на приближение утра. Кругом царила тишина, только изредка нарушаемая пением петуха или лаем сторожевого пса. В посёлке этом ничего не было, кроме полуразрушенного здания суда, кузницы, таверны, двух или трёх лавок и нескольких разбросанных и беспорядке домов. Он был расположен на перекрёстке двух дорог. Одна из этих дорог, как ей было известно, выходила на проезжую дорогу, которая вела в Балтимору. Касси мечтала попасть в этот город, где у неё было много знакомых и где она надеялась найти поддержку и работу. Но вряд ли она сумела бы добраться туда теперь; до Балтиморы было миль двести или триста. Она даже не знала твёрдо, по какой из этих двух дорог ей нужно идти. Она не решалась обратиться к кому-нибудь с вопросом или хотя бы попросить кружку воды, она даже боялась просто попасться людям на глаза: её могли задержать как беглую и вернуть хозяину, от которого она спасалась.

Пораздумав немного, она избрала одну из дорог и решительно зашагала по ней. Казалось, потрясения, пережитые за последние два дня, вселили в неё какую-то нечеловеческую силу: она прошла уже около двадцати миль, но не ощущала ни малейшей усталости. Проблески приближавшегося рассвета напомнили ей, что продолжать путь было небезопасно. Подле дороги она заметила небольшую рощу. Молодые деревья и трава были ещё влажны от росы. Углубившись немного я чашу, она увидела, что кустарник и трава настолько высоки, что скроют её там от глаз прохожих.

Покинутая всеми, лишённая покровительства людей, она опустилась на колени, моля всевышнего оказать ей поддержку и помощь.

Немного подкрепившись едой – поесть досыта Касси не могла, так как ей приходилось экономить свои скудные запасы, – она нарвала листьев и, устроив себе из них постель, легла и крепко уснула. Три последние ночи Касси почти совсем не спала; теперь она отоспалась за всё время и проснулась только к концу дня.

Когда стемнело, она снова тронулась в путь и шла так же решительно и твёрдо, как накануне. Дорога часто разветвлялась – Касси не знала, какое направление ей избрать; она действовала так, как подсказывал ей разум, или, вернее, чувство, и утешала себя мыслью, что, правилен или нет её выбор, она, во всяком случае, удаляется от Спринг-Медоу.

В течение ночи она дорогой несколько раз встречала людей. Они проходили или проезжали мимо, не обращая на неё внимания; некоторых она сама замечала издали и пряталась в кустах, выжидая, пока они минуют её. Не всегда ей удавалось так легко отделаться: несколько раз её останавливали и расспрашивали. Но, к счастью, она умела придумывать удовлетворительные ответы. Цвет её кожи при тусклом вечернем освещении не давал заподозрить в ней невольницу, а отвечая на вопросы, она старалась не сказать ничего лишнего. Правда, один из встреченных ею мужчин покачал головой и, казалось, был не совсем удовлетворён её ответами. Другой, натянув поводья, глядел ей вслед, пока она не скрылась из виду. Третий сказал ей, что она выглядит подозрительно. Однако никто из них не решился задержать её.

Но, в общем, таких встреч было немного. В Виргинии не принято селиться очень близко от края дороги. Плантаторы предпочитают строить свои жилища несколько поодаль, дорога же проходит по возвышенным и пустынным местам, и глазам путника всюду открывается печальная картина запущенности и безлюдия. Едва только стало светать, Касси, как и накануне, укрылась в густой заросли кустарника и дождалась там вечера, когда снова можно было двинуться дальше.

Так она шла четыре дня, или, вернее, четыре ночи. Все запасы её к этому времени иссякли. Она брела, не зная точно куда, и надежда добраться до Балтиморы, вначале придававшая ей силу, теперь почти угасла. Она не знала, что предпринять. Двигаться дальше без всякой помощи было невозможно. Хоть она, может быть, и могла бы сойти за свободную женщину, всё же стоило ей начать просить еды или искать проводника, как внимание людей, к которым она стала бы обращаться, было бы привлечено и смугловатым оттенком её кожи и тем, что она путешествует одна. Может возникнуть подозрение, что она беглая, её задержат, посадят а тюрьму и будут держать до тех пор, пока подозрения не подтвердятся.

Уже пятую ночь Касси была в пути; измученная голодом и усталостью, она медленно продвигалась вперёд, размышляя о своей горькой судьбе, как вдруг дорога, круто спустившись с холма, привела её на берег широкой реки. Моста не было видно, но у самого берега стоял паром, и тут же на берегу виднелся домик паромщика, служивший, видимо, и таверной.

Касси на мгновение заколебалась: она не могла перебраться на противоположный берег, не позвав паромщиков или не подождав, пока они покажутся, а это значило подвергнуться опасности быть в чём-то заподозренной. Для неё это было страшнее всего. Но не менее опасно было и возвращаться назад в поисках другой дороги. Любая дорога, за исключением той, которая вела в противоположную сторону, должна была вывести её к берегу реки. Двигаться дальше без пищи было невозможно, и ей всё равно неизбежно пришлось бы обратиться к кому-нибудь за помощью и пойти на тот риск, которого она так старалась избежать.

Касси уселась на краю дороги, решив дождаться утра и тогда поискать счастья. Около дома было маисовое поле. Золотистые початки покачивались на тонких стеблях. Огня у неё не было, и развести его не было возможности; неспелые зёрна, вкусом напоминавшие сладковатое молоко, помогли ей утолить голод.

Она выбрала место, откуда могла наблюдать за всем, что происходило возле домика паромщика. Едва только начало светать, как дверь дома распахнулась и на пороге показался какой-то мужчина. Это был негр. Она смело направилась к нему и сказала, что очень торопится и ей необходимо немедленно переправиться на противоположный берег. Паромщик удивился, увидев одинокую путешественницу, да ещё в такой ранний час. Но, поглядев на неё и немного подумав, он пришёл к заключению, что ему представляется возможность честным путём заработать немного денег. Пробормотав довольно невнятно, что ещё очень рано, а паром начинает ходить только после восхода солнца, он всё же предложил перевезти её за полдоллара на лодке. Она сразу согласилась, а молодой негр, вместо того чтобы отдать деньги хозяину, по всей вероятности оставил их у себя в кармане и поэтому потом ни словом не обмолвился о столь ранней путешественнице.

Они уселись в лодку, и паромщик взялся за весло, Касси сидела, не решаясь ни о чём его спрашивать, чтобы каким-нибудь неосторожным словом не выдать себя; видя, что ей не хочется говорить, паромщик не стал беспокоить её расспросами. Переехав на ту сторону реки, Касси поднялась на берег и прошла ещё мили две. Когда окончательно рассвело, она снова укрылась в кустах.

Ночью она опять двинулась дальше, хотя совсем уже ослабела от голода. Башмаки её порвались, ноги распухли и сильно болели, и вообще она чувствовала себя плохо. Шла она не по большой дороге, а по какой-то просёлочной, вившейся по заброшенным, пустынным полям. Дорога казалась безлюдной; за всю ночь ей навстречу не попалось ни одного человека; не видно было и никакого жилья. Напрягая последние силы, она всё же продолжала продвигаться вперёд, хотя совсем уже пала духом и обессилела. Наконец начало светать, но несчастная Касси уже больше не пыталась спрятаться, как делала это в предыдущие дни. Она продолжала идти, в надежде наткнуться на какое-нибудь человеческое жильё. Она была так измучена, что готовилась уже поставить на карту свою свободу и перестала, кажется, бояться, что её отправят обратно в Спринг-Медоу и ей придётся покориться ужасной участи, которая её там ждала, – лишь бы не умереть сейчас от голода и усталости.

Печально, что самая благородная решимость и лучшие порывы души так часто вынуждены бывают уступать место низменным потребностям нашей человеческой природы. Жалкий и неразумный страх смерти – страх, которым всегда так умело пользовались тираны, – заставляет иногда человека, ещё совсем недавно героически храброго, опускаться до трусости и малодушной покорности раба…

Касси прошла ещё немного вперёд, как вдруг заметила у края дороги небольшой и невзрачный на вид домик. Это была невысокая бревенчатая постройка, почерневшая от времени и кое-где даже обвалившаяся. В трёх маленьких оконцах не хватало доброй половины стёкол, и отверстия были заткнуты старыми шляпами, разным тряпьём и обломками досок. Дверь, казалось, вот-вот сорвётся с петель. Двор не был огорожен, если не считать изгородью высокие сорняки, которые окружали его со всех сторон. Всё в целом создавало впечатление крайней заброшенности и запустения.

Касси робко постучала, и грубый женский голос предложил ей войти. Всё помещение состояло из одной комнаты. Войдя, Касси увидела перед собой женщину средних лет, босую и грязно одетую. Нечёсаные волосы прядями свисали вокруг обожжённого солнцем худого лица. Она стояла у расшатанного стола и, по-видимому, была занята приготовлением к завтраку. Одну из стен этой комнаты занимал огромный очаг, в котором тлел огонь, и на горячей золе пеклись маисовые лепёшки. У противоположной стены стояла низкая кровать, на которой спал какой-то человек, должно быть хозяин дома. Он спал так крепко, что его не в силах были разбудить даже визг и крик полудюжины ребят, неумытых, нечёсаных, полуголых. Они дрались между собой и толкали друг друга, но при виде незнакомки сразу притихли и спрятались за спиной матери.

Женщина указала Касси на какую-то грубо отёсанную табуретку или скамейку; стульев в комнате не было. Касси села, и хозяйка вперила в неё пронзительный взгляд и стала с явным любопытством расспрашивать, кто такая её неожиданная гостья и что ей надо. Немного придя в себя и собравшись с мыслями, Касси рассказала хозяйке, что направляется из Ричмонда в Балтимору, чтобы проведать больную сестру, а так как она женщина бедная и близких у неё нет, то она вынуждена была отправиться пешком. Она заблудилась и всю ночь брела наугад, не зная, где находится. Касси сказала, что изнемогает от усталости и голода, и попросила покормить её, дать ей отдохнуть и объяснить, какой дорогой ей следует идти дальше. При этом Касси вытащила кошелёк, давая этим хозяйке понять, что у неё хватит денег, чтобы заплатить за всё.