Текст книги "Психолингвистика"

Автор книги: Ревекка Фрумкина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 27 страниц)

Итак, возникает вопрос о том, как все–таки лучше всего объяснить смысл слова в словаре, рассчитанном на всех.Предполагается, что составить такой словарь в принципе можно. На практике это означает, что в моем примере при объяснении смысла слова паникадилоне нужно объяснять, что значат слова свечаи люстра.Л. В. Щерба размышлял о типах словарей именно с этих позиций в работе «Опыт общей теории лексикографии».

Я советую вам внимательно прочесть хотя бы некоторые разделы из нее в томе переизданных работ Щербы (Щерба, 1974). Вы еще раз убедитесь в том, что психолингвистический подход к языку и речи возник достаточно давно.

У Щербы мы найдем интересные для нашего обсуждения соображения о том, каким должен быть словарь общего назначения – он называет такой словарь "нормативным", в отличие от словаря–справочника, адресованного специалистам. В терминах Щербы, в таком словаре толкование смысла слова должно соответствовать тому общему представлению об объекте, которое характерно для "наивного" носителя языка. Поэтому, например, Щерба предлагает толковать слово прямая(в сочетании прямая линия) как «линия, которая не уклоняется ни вправо, ни влево (а также ни вверх, ни вниз)». Почему? Потому что определение прямой как «кратчайшего расстояния между двумя точками» (а именно так нас учили в школе) не соотносится с повседневным речевым опытом носителей языка.

"В быту", говоря прямая,мы подразумеваем нечто иное. По мнению Щербы, в толковании смысла слова должны присутствовать те аспекты значения слова, которые «являются факторами в процессе речевого общения» (Щерба, 1974, с. 281), или же, выражаясь иначе, те аспекты, которые важны для взаимопонимания.

Еще один пример касается слова золотник,но не в том значении, которое имеет в виду пословица «Мал золотник, да дорог». (Кстати, очень немногие понимают, что в этой пословице золотниквовсе не указывает на золото как таковое – на самом деле это слово означает вполне определенную меру веса по старой русской системе, а именно – 1/96 фунта, т. е. 4,26 грамма.) Щерба же размышляет над тем, как описать смысл омонима этого слова – того золотника, который является деталью паровой машины. Ведь именно при объяснении термина лингвист должен где–то остановиться, чтобы не навязывать «наивному» говорящему концепта–максимума, описание которого в словаре типа СО явно излишне.

Согласно лексикографическим установкам Л. В. Щербы, в обычном толковом словаре достаточно сообщить, что золотник —это «деталь паровой машины». Такое толкование содержит информацию, которая неспециалистом интуитивно ощущается как «необходимая и достаточная». Заметим, что при таком уровне подробности идентичное толкование получит, например, слово шток.Сравнение толкований слов штоки золотник(и то и другое – детали паровой машины) приведет к двум равновозможным выводам:

• а) эти слова обозначают различные детали паровой машины;

• б) эти слова обозначают какие–то детали паровой машины, не исключено, что одну и ту же деталь.

Подчеркнем, что для словаря типа СО такое предположение не так плохо, как это может показаться: это ровно то место, где лингвист сознательно останавливается, не желая стать энциклопедистом. (Замечу, что в СО золотниктолкуется более подробно, зато слова штоктам вообще нет.)

Если по прочтении работы Щербы мы обратимся к СО, то увидим, что в терминах Щербы СО – типичный "нормативный" словарь, поскольку он как раз и отражает важнейшие для говорящих аспекты смысла, т. е. именно те из них, которые существенны для речевого общения. Продемонстрируем это на словах тематической группы "Посуда" (эта группа выбрана нами только из соображений удобства и наглядности, что будет более ясно из дальнейшего изложения).

Напомним в очередной раз, что для наивного языкового сознания стакан – это то, из чего пьют, а не стеклянный сосуд в форме цилиндра емкостью около 250 граммов; ложка – это то, чем едят жидкие блюда, наподобие супа, жидкой каши или компота, чем размешивают, а также с помощью чего пьют некоторые напитки, преимущественно горячие, типа чая или кофе, и т. д.

Традиционно толкование значения имени должно включать указание на родовое имя (например, все виды шапок и шляп – это головные уборы)и видовое отличие, т. е. указание на то, чем один головной убор отличается от другого. Но в словаре, ориентированном на «наивного» носителя языка, родовое имя нередко опускается, а видовое отличие может замещаться указанием на функцию, которую выполняет данный предмет. Из стакана пьют, по часам узнают время, шарф служит, чтобы согревать шею, пуговица – чтобы застегивать одежду и т. п.

Попробуем обобщить все толкования СО, относящиеся к словам, именующим посуду и утварь. К утвари мы условно отнесем такие слова, как подноси противень,а также слова вилка, ложка, нож —по–английски для последних есть обобщающее имя – cutlery,а в русском такого обобщающего имени нет. Мы увидим, что в толкованиях СО содержатся не сколь угодно разнообразные сведения, а информация определенного типа, отвечающая на сравнительно узкий круг вопросов.

Толкования для группы слов "Посуда" можно представить в виде достаточно простой схемы. Вот как она выглядит:

Толкуемое слово

Родовое имя

Функция

Форма

Размер

Материал

Вес

Вообще–то в отдельном толковании могут быть представлены не все элементы данной схемы. Порядок тоже может быть несколько иным, но все же тот, что мы записали (схема читается слева направо), встречается чаще всего.

Приведем примеры из СО.

• Блюдо —большая, глубокая тарелка, круглая или продолговатая, для подачи кушанья.

• Противень —железный лист с загнутыми краями для жарения, печения.

• Бокал —посуда для вина в виде большой рюмки.

• Блюдце —тарелочка с приподнятыми краями, на которую ставят чашку или стакан.

• Дуршлаг —кухонная посуда в виде металлического решета с ручкой для отцеживания чего–нибудь, варившегося в воде.

Как видите, предлагаемые СО толкования приблизительно следуют представленной выше схеме – именно в той мере, в какой это естественно для наивного языкового сознания. В частности, во всех случаях указана функция предмета, обозначаемого данным словом, – ведь как раз это и важно для предметов данной группы.

В самом деле, разве для понимания смысла слова блюдцене принципиально то, что на блюдце ставят чашку или стакан? В некотором роде блюдце как таковое не вполне «самостоятельный» предмет. Равно как и крышка (она нужна в той мере, в какой есть что закрывать), петля (зачем петля, если нет пуговицы, которая в петлю продевается?), ключ (он нужен для замка, и ни для чего более), абажур (накрывает лампу), наволочка (она бесполезна, если нет подушки), ножны (как и прочие виды «футляров» – очешник, колчан, портсигар, кобура, они важны именно своей специфической функцией). Видимо, объяснять смысл подобных слов надо прежде всего через функцию соответствующих предметов.

Сказанное может выглядеть как нечто настолько очевидное, что и обсуждать здесь нечего. Тем не менее в науке о языке проблема методов объяснения смыслов – это действительно проблема. О способах ее решения идут многолетние дискуссии. Психолингвистика фактически вовсе не находится в стороне от этих споров – с той разницей, что дискутирующие авторы редко отождествляют свои интересы с "типичными" для психолингвистики проблемами. Как видно из сказанного выше, веер возможных способов описания смысла как проблема практической лексикографии был зафиксирован еще Щербой.

И тем не менее в предисловии к девятому изданию СО соавтор С. И. Ожегова Н. Ю. Шведова сочла нужным специально объяснить, почему толкования слов предметной лексики в СО построены по достаточно свободной схеме, вместо того чтобы опираться на идущую еще от Аристотеля схему толкования предметного имени через родовое имя и видовые отличия, представленные обычно в виде набора некоторых признаков. Я приведу это объяснение: "Специальная проверка показала, что строго единообразное толкование таких слов на основе единой системы признаков не только не всегда возможно, но иногда и не нужно: необходимая информация часто содержится в иллюстративном речении" (СО, с. 8).

Итак, не нужно стремиться: 1) к единообразию в толкованиях смыслов; 2) к признаковому описанию смыслов.

В силу сложившейся традиции в СО сказано, что не нужно это потому, что все необходимое для правильного понимания смысла слова может быть извлечено из примеров.А я к этому добавлю: не нужно в СО, потому что он отражает языковое сознание наивного носителя,последний же не склонен к операциям с родами, видовыми отличиями и признаками в том смысле, как это понимается в формальной логике. (Читатель будет иметь возможность в этом убедиться, см. главу «Интерпретация смыслов и модели мира».)

Как мы уже говорили выше, для наивного языкового сознания стакан – это то, из чего пьют, а не стеклянный сосуд в форме цилиндра емкостью около 250 граммов. В научном филологическом словаре вне зависимости от его специфики – будь то одноязычный толковый словарь или двуязычный словарь – вопрос об отражении наивного языкового сознания и естественности именно для негопредлагаемого толкования второстепенен. Важно, чтобы сложные значения толковались через более простые, чтобы толкования были полными и достаточными, чтобы в них не было «порочных кругов» (т. е. не следует давать определений неизвестного через непонятное).

Толкование в словаре типа СО имеет совершенно иную цель: будучи плодом усилий лингвиста, оно тем не менее адресовано не ученому, а рядовому носителю языка, для которого этот язык является родным.С моей точки зрения, автору словаря типа СО приходится решать более сложную задачу, чем автору научного словаря (хотя принято считать, что все обстоит наоборот).

Не так просто уловить такое ядро смысла слова, которое бы отражало именно интуицию неискушенного носителя и вместе с тем было лаконичным и лингвистически правильным. Эта цель, с нашей точки зрения, вполне адекватно решается в СО. Так, в СО вертелтолкуется как металлический прут определенного назначения, противень —как лист, также с указанием функции. То обстоятельство, что здесь нет указания ни на род, ни на видовое отличие, не мешает обоим толкованиям быть семантически адекватными и естественными для восприятия.

Впрочем, в поисках способов описания смысла, ориентированных на описание того, как все обстоит "на самом деле", можно пойти много дальше и много глубже, притом имея в виду содержание сознания "наивного" носителя языка, т. е. не забывая заветов Щербы. Ниже мы покажем, какие пути при этом выбирают разные исследователи.

1.2. Программа Анны Вежбицкой

В 1970–1980 гг. австралийская исследовательница Анна Вежбицкая (A. Wierzbicka) разработала так называемый «язык примитивов». Он состоит из небольшого числа базовых слов, необходимых для описания смыслов любых других слов, более сложных по сравнению со словами – «примитивами». Слова «языка примитивов» – это единицы, смысл которых можно считать самоочевидным, такие, как ВЕЩЬ, Я, ТЫ, ДУМАТЬ, ДЕЛАТЬ, ХОТЕТЬ, ЧУВСТВОВАТЬ, ХОРОШИЙ, ПЛОХОЙ. Действительно, подобные слова не нуждаются в дальнейшем определении, и к тому же (это показали специальные исследования) слова с таким смыслом есть практически во всех известных языках, в том числе и языках народов совсем иных культур, нежели евроамериканская, например в языках австралийских аборигенов.

Согласно концепции Вежбицкой, смысл "обычных" слов хорошо объясняется с помощью нескольких простых фраз, состоящих из слов "языка примитивов". Например, вот как объясняется смысл английского глагола suggest(приблизительно русск. предложить):

SUGGEST

• Я говорю: Я думаю, если бы ты сделал это, это было бы хорошо

• Я говорю это потому, что я хочу, чтобы ты подумал об этом

• Я не знаю, сделаешь ли ты это

• Я не хочу говорить, что я хочу, чтобы ты это сделал

Предложенный подход к описанию смыслов является следствием того, как Вежбицкая мыслит себе задачи семантики: "Семантика есть наука о понимании, а для того, чтобы что–то понять, мы должны свести неизвестное к известному, темное к ясному, требующее толкования к самоочевидному" (Вежбицкая, 1999). Поскольку понимание есть, по определению, моеили вашепонимание, наличие понимающего субъекта«встроено» в концепцию Вежбицкой, в ее «аксиоматику».

"Язык примитивов" является специальным метаязыком, т. е. особым языком описания, состоящим из слов естественного языка. Анна Вежбицкая и ее коллеги работали над усовершенствованием "языка примитивов" в течение тридцати лет. В позднейших разработках он был назван "естественным семантическим метаязыком" (сокращенно ЕСМ). ЕСМ устроен так, что он может выполнять функцию универсального языка–посредника при описании смыслов слов, которые принадлежат языкам, "обслуживающим" разные культуры и воплощающим совершенно разные ментальности.

При этом Вежбицкая исходила из того, что естественное для говорящего индивида представление о значении слова не базируется на "разложении" смысла слова на признаки. Поэтому для обычного, "наивного" носителя языка не является естественным описание смысла слова через наличие/отсутствие определенных свойств. Разумеется, в практических и научных целях для классификации каких–либо объектов вполне естественно использовать свойства, что мы и делаем, когда, например, классифицируем людей на основе пола, возраста, религии и т. п. Можно поделить все столы на круглые и прямоугольные. Кардинально важно при этом добавить: все это можно сделать, если иметь своей целью некоторую чисто логическую классификацию. Но естественный язык как таковой устроен совершенно иначе: смысл слова в общем случае не мыслится говорящим как совокупность неких признаков плюс отсутствие каких–то иных.

Для пояснения этого тезиса воспользуемся примерами, приводимыми самой Вежбицкой. Так, слово стулуказывает на некий предмет мебели, на котором мы обычно сидим, а табурет (табуретка)обозначает несколько иной вид мебели, тоже для сидения. Хотя табурет фактически отличается от стула прежде всего отсутствием спинки, никто не мыслит смысл слова табуреткак «стул минус спинка». Аналогично, чашка обычно используется вместе с блюдцем, а кружка, напротив, заведомо не предполагает блюдца. Но, объясняя смысл слова кружка,мы ведь не скажем, что кружка – это такая чашка, для которой не требуется блюдце. Это и по существу неверно – если блюдце разбилось, а чашка уцелела, то она останется чашкой.

Другой пример. Лимон не может быть определен как "нечто округлое, желтое, кислое, растущее на дереве" не только потому, что под это определение можно подвести, скажем, яблоко кислого сорта, а потому, что словом лимонмы называем плод, выросший на лимонном дереве. И даже если на лимонном дереве вырастет новый сорт лимона, например сладкий, или оранжевого цвета, или непривычно крупный, мы все равно будем называть этот плод словом лимон.

Выражаясь более общим образом, скажем, что для человека привычно с помощью слова выделять объект внешнего мира на положительной основе,безотносительно к каким–либо сравнениям. В общем случае мы не базируемся на противопоставлении объекта с теми или иными функциями, свойствами, признаками объекту, у которого нет этих функций или признаков. Вежбицкая считает, что наилучшим приближением к тому, как мы «на самом деле» трактуем смысл, будет такое его описание, которое сначала сводит толкование к некоторому самому общему типу (классу). Этот общий тип (если иметь в виду смысл существительного) Вежбицкая обозначает метаязыковыми словами НЕКТО/ЛИЦО, НЕЧТО/ ВЕЩЬ, ТЕЛО, ВИД, РАЗНОВИДНОСТЬ, ЧАСТЬ. Далее ВИД или ЧАСТЬ уточняются путем указания на форму, размер, функции и т. п.

Напомним, что Вежбицкая адресует свои толкования исследователям живых языков и культур. Из этого вытекает, что предложенные Вежбицкой фундаментальные принципы описания смыслов не могут игнорироваться всеми, кого интересует, как отображается смысл слова в нашей психике. Хотя сама Вежбицкая отнюдь не считает себя психолингвистом, значимость ее концепции для изучения реального процесса понимания несомненна.

Чтобы вы могли представить себе, как выглядит описание смысла на языке примитивов в одном из его вариантов, я приведу два примера – толкование английского существительного умтрег (русск. джемпер)и толкование английского прилагательного bold(на русский его чаще всего переводят как храбрыйили смелый).

JUMPER

• разновидность вещей, сделанных людьми, чтобы люди их носили;

• представляя себе вещи этого вида, люди могли бы сказать о них так:

•

•

• цель:они сделаны людьми, чтобы носить их на верхней половине тела, ниже головы

• когда холодно

• чтобы было тепло

•

•

• материал:

• они сделаны из шерсти или чего–то подобного шерсти по виду и свойству сохранять тепло так, что они выглядят теплыми и эластичными

•

•

• форма:

• они сделаны так, что могут вытягиваться

• так, что, когда они на теле, все их части могут быть близко к телу, будучи причиной того, что человеку тепло

• и так, что человек может быстро надеть и снять их, потянув через голову

• и так, что их удобно носить и с ними легко обращаться

•

•

• как их носят:

• люди могут носить их поверх еще чего–то, надетого на тело, чтобы покрыть тело

• так, что, когда человеку слишком тепло, он может снять их

BOLD

Предварим само толкование рассказом о том, как именно автор приходит к заключению, что толковать смысл этого слова следует именно этим способом.

Вежбицкая рассуждает методом интроспекции, подставляя в разные контексты слово boldи размышляя о том, почему те или иные английские фразы с этим прилагательным ощущаются ею самой (а также опрошенными ею коллегами и информантами) как «чудные» или даже неуместные. Например, при сравнении таких наречий, как fearlessly, courageously, bravely,с boldlyфазу видно, что последнее можно употребить только в том случае, когда субъект действия пренебрегает возможной реакцией других лиц на его поступки. Например, христианские мученики храбро (bravely)входили в клетки с дикими зверями. Однако замена bravelyна boldlyв данном случае невозможна. (Если вы не настолько хорошо знаете английский, чтобы это почувствовать, сравните (неудачную) русскую фразу он "? неумело открыл дверьпри полной естественности фразы он неумело открыл бутылку)

В чем здесь дело, с вашей точки зрения?

Поразмыслив, мы увидим, что bold,в отличие от brave,не предполагает наличия непосредственной опасности: ребенок может boldly(«прямо», «не дрогнув») ответить на вопрос взрослого, но ведь при этом никакая опасность от взрослого не исходит. Если продолжить этот анализ, то получается, что субъект, который действует boldly,не просто не испытывает страха. Вопрос в том, чего именно он не боится.А он прежде всего не боится того, что о нем скажут или подумают другие! Это подтверждается такими сочетаниями, как bold plans, bold ideas.

Итак, согласно Вежбицкой, в англ, boldзаключена идея безразличия к тому, как должно поступатьили что другими людьми считается хорошим поступком. Существенно, напротив, как сам субъект желает действовать. И если слова типа coward(трус) имеют негативную оценку, а слова типа brave —позитивную, то boldсамо по себе нейтрально. (Из рассуждения Вежбицкой становится ясным, что перевод bold как храбрый, смелыйв общем случае далек от истины. Более того, получается, что в русском языке трудно найти для boldточный эквивалент: иногда удачным оказывается глазом не моргнув.)

В итоге Вежбицкая предлагает следующее толкование:

X is bold

• Х-это персонаж, который думает примерно так:

• Я хочу сделать Y

• Язнаю, что, если я это сделаю, может случиться нечто плохое

• Я знаю, что другие люди могут подумать обо мне плохо

• Я не хочу не делать этого по данной причине [because of this],

• и, таким образом, Сделает Y

Из приведенных примеров видно, что ЕСМ используется для толкования смыслов с позиций говорящего и воспринимающего речь индивида. В последнем по времени варианте ЕСМ состоит из следующих основных элементов (русские эквиваленты приводятся по кн.: (Вежбицкая, 1999); мои пояснения выделены курсивом).

• Субстантивы (люди, животные, предметы): Я,ТЫ, НЕКТО/ЛИЦО, НЕЧТО/ВЕЩЬ, ЛЮДИ, ТЕЛО

• Детерминаторы: ЭТОТ, ТОТ ЖЕ, ДРУГОЙ

• Кванторы (указатели количества):ОДИН, ДВА, НЕСКОЛЬКО/НЕМНОГО, ВЕСЬ/ВСЕ, МНОГО/МНОГИЕ

• Атрибуты (характеристики лиц и предметов):ХОРОШИЙ, ПЛОХОЙ, БОЛЬШОЙ, МАЛЕНЬКИЙ

• Ментальные предикаты (действия, относящиеся к интеллекту и органам наших чувств):ДУМАТЬ, ЗНАТЬ, ХОТЕТЬ, ЧУВСТВОВАТЬ, ВИДЕТЬ, СЛЫШАТЬ

• Речь: СКАЗАТЬ, СЛОВО, ПРАВДА

• Действия, события, движение: ДЕЛАТЬ, ПРОИЗОЙТИ/СЛУЧИТЬСЯ, ДВИГАТЬСЯ

• Существование и обладание: ЕСТЬ (ИМЕЕТСЯ), ИМЕТЬ

• Жизнь и смерть: ЖИТЬ, УМЕРЕТЬ

• Логические концепты (слова, указывающие на отношение сказанного к реальному миру, причинные и тому подобные связи):НЕ, МОЖЕТ БЫТЬ, МОЧЬ, ПОТОМУ ЧТО, ИЗ–ЗА, ЕСЛИ, ЕСЛИ БЫ

• Время: КОГДА/ВРЕМЯ, СЕЙЧАС, ПОСЛЕ, ДО, ДОЛГО, НЕДОЛГО, НЕКОТОРОЕ ВРЕМЯ

• Пространство: ГДЕ/МЕСТО, ЗДЕСЬ, НИЖЕ/ПОД, ВЫШЕ/ НАД, ДАЛЕКО, БЛИЗКО, СТОРОНА, ВНУТРИ

• Усилитель: ОЧЕНЬ, БОЛЬШЕ

• Таксономия, партономия (способ указания на отношения «выше–ниже» между родом и видом, целым и частью целого):ВИД/РАЗНОВИДНОСТЬ, ЧАСТЬ

• Сходство: ВРОДЕ/КАК

ЕСМ оказался сильным инструментом для описания тонких смысловых оттенков. В том числе с помощью ЕСМ можно обнаружить и описать сходства и различия между, казалось бы, очень близкими смыслами и соответствующими им словами в разных языках. Это открывает принципиально новые возможности для выявления таких различий, которые отражают те или иные культурно–зависимые формы "мировидения".

Обсудим эту тему подробнее.

Мы не без оснований склонны считать многие понятия, такие, как "друг", "родина", "судьба", "любовь", общечеловеческими. На "бытовом" уровне это и в самом деле так: все мы любим, дружим, страдаем, надеемся, оплакиваем ближних, рождаемся и умираем. Отсюда – как будто естественное предположение о том, что соответствующие понятия несут одинаковое содержание для всех говорящих, независимо от языка и культуры. Так ли это? И да, и нет.

С одной стороны, лингвисты и этнографы давно пришли к соглашению о том, что каждый язык адекватно обслуживает свою культуру. Соответственно если в культуре есть определенные реалии, то в языке есть эффективные способы эти реалии поименовать, обозначить. Это как бы аксиома современной гуманитарной науки. Но из нее, как из каждой аксиомы, должны вытекать следствия. Например: если в языке есть имена, обозначающие определенные культурные реалии, то их семантика может изучаться только при условии привлечения широкого культурного контекста.

Так, изучая русские слова, указывающие на отношения родства, следует иметь в виду, что в традиционной русской культуре существовали три вида родства. Это родство кровное, родство через узы брака (так называемое свойство) и родство через обряд крещения. Социально значимыми отношениями были также отношения между теми, кто родился в одной местности (земляки), служили в одном роде войск (например, морские офицеры были своего рода кастой), теми, кто вместе кончал какое–либо из известных учебных заведений (лицеисты Царскосельского лицея, «бестужевки» – выпускницы Бестужевских Высших женских курсов). Незнание этих реалий ведет к непониманию соответствующих слов.

Кстати, знаете ли вы, что значит покумиться?Кто такие сваты?

Однако долгое время внимание ученых занимали реалии и смыслы, скорее, экзотического плана, свойственные "далеким" от евро–американского ареала языкам и культурам: Японии, Индии, индейским и африканским племенам, северным народностям. Это и понятно: проще исследовать резкие отличия, чем нюансы. Разумеется, применительно к "далеким" культурам важно было избавиться от так называемого этноцентризма, т. е. от неосознаваемой привычки рассматривать другие культуры и важные для них смыслы сквозь призму своейкультуры.

Тем не менее отдаем мы себе в этом отчет или нет, обычно при чтении и интерпретации текстов мы все–таки исходим, прежде всего, из традиций нашей собственной культуры – в данном случае культуры общеевропейской. Например, говоря о роке, долгеили местиприменительно к классической культуре Древней Греции, мы следуем традиции употребления соответствующих русских словдля передачи характерных для античной культуры смыслов. Аналогичным образом, обсуждая эстетику средневековой куртуазной литературы – рыцарского романа или песен трубадуров, мы употребляем слова любовь, поклонение, страстьи т. п.

Во многих случаях мы отдаем себе отчет в том, что, выражаясь таким образом, мы используем некие традиционные эквиваленты, которые при ближайшем рассмотрении могут оказаться довольно–таки ущербными. Все понимают, что в строке "И всюду страсти роковые, и от судеб защиты нет" слова страсть, роковойи судьбаимеют иной смысл, нежели в русском переводе текстов греческих трагедий, поскольку употреблены в ином культурном контексте. Не без основания мы успокаиваем себя тем, что благодаря устойчивости самой традиции мы все же будем поняты лучше, чем если бы попытались ввести собственные термины для подобных понятий.

В то же время мы опираемся на традицию своего языка и культуры не только при анализе культур и языков, от которых мы отделены тысячами лет или верст, но и рассматривая современные нам феномены. В частности, для переводчиков художественной литературы просто нет другого пути. Сколько бы ни было в современном японском языке форм вежливости и способов выражения почтения, в русском есть только Выи несколько оборотов наподобие господин профессор:нельзя же в переводе современного японского романа писать Ваше степенствоили сударыня.

Правда, переводчик, в отличие от лингвиста, не обязан объяснять свои резоны. Если он чувствует, что выбрал "правильное" слово, то он с полным основанием может поступать в соответствии со своей интуицией. Лингвист находится в принципиально ином положении. Он обязан убедительно объяснить, почему он считает/не считает определенные смыслы эквивалентными/неэквивалентными.

Концепция Вежбицкой нацелена на то, чтобы показать, что многие якобы тождественные по смыслу слова (например, русск. дружбаи англ, friendship,русск. родинаи немецк. Faterland,англ. fear,русск. страхи немецк. Furchtи Angst)не являются таковыми, хотя, сравнивая русский язык с немецким или английским, мы остались в пределах культуры евро–американского ареала. Естественно, что при обращении к культурам иных ареалов трудности возрастают, часто становясь принципиальными.

Кратко очертим подход, предлагаемый А. Вежбицкой для анализа и сравнения семантики того, что она сама характеризует как "несравнимое" и "непереводимое".

Пусть некое слово Ав английском языке выражает смысл К.Анализ текстов, в том числе и переводов, показывает, что традиционно используемое для передачи того же смысла русское (японское, французское и т. п.) слово Вникоим образом не является точным смысловым эквивалентом А.Дело в том, что Ввыражает смысл К’,который не универсален, а специфичен для русской (соответственно японской и т. п.) культуры.

Это, однако, не значит, что Аи Внесопоставимы. Но чтобы беспристрастно сопоставить смыслы Аи В,надо выйти за пределы каждого из сравниваемых языков и попытаться понять, каковы стоящие за словом реалии,в чем состоит отраженное в этих смыслах мировидение. Вежбицкая полагает, что такая цель будет достигнута, если мы сможем описать смыслы К и К’с помощью ЕСМ. Толкования смыслов, записанные на языке ЕСМ, достаточно подробны, а главное, они сопоставимы по фрагментам толкования. Это позволяет сравнивать смыслы как бы «поэлементно». Такое сравнение и покажет, в чем состоит культурная специфичность соответствующих понятий.

Таким образом ЕСМ выполняет функцию универсального языка–посредника, обеспечивающего межкультурные сопоставления смыслов. Системы мировидения, отраженные в языках разных культур, оказываются поддающимися описанию и сравнению именно в той мере, в какой важные для данной культуры понятия переводимы на ЕСМ и представимы в виде набора фраз на ЕСМ.

Приведу в качестве примера объяснение смысла английского слова intimacy.

Если вы знаете английский язык, то подумайте о том, каким русским словом вы бы его перевели. Сама я, в зависимости от контекста, употребила бы русск. дружеская близость, откровенность, сердечностьи, вероятно, еще что–то.

Чтобы глубоко понять смысл англ, intimacy,надо, согласно Вежбицкой, знать место этого понятия как культурной ценности в англо–американской культуре. Изучив эту проблему, Вежбицкая предлагает следующее описание смысла слова на ЕСМ (приводим его в упрощенном переводе):

intimacy

• Xдумает: Я чувствую нечто

• Я хочу сказать это кому–нибудь

• Я могу сказать это Y

• Ячувствую нечто хорошее по отношению к Y

• Yчувствует нечто хорошее по отношению ко мне

• По этой причине я могу сказать это Y

• Яне могу сказать это другим лицам

• Xговорит это Yв силу сказанного выше

Постарайтесь вдуматься в предложенное толкование.

В предварительном обсуждении Вежбицкая подчеркивает, что intimacyпредполагает откровенность как следствие уверенности в добрых чувствах собеседника; поэтому, в частности, слово intimacyнепригодно для описания отношений между врачом и пациентом.

С учетом всего сказанного Вежбицкой и предложенного ею толкования intimacyкак бы вы перевели распространенное англ, словосочетание an intimate friend?

Если вы когда–либо думали, что англ, intimacyпредполагает «интимность» в русском понимании этого слова, то приведенное выше толкование должно вас разубедить: an intimate friend —это близкийдруг, в противоположность просто friend.Зато англ, friend,как показала Вежбицкая, пользуясь тем же методом, соответствует отнюдь не русск. друг,а, скорее, русск. знакомыйили приятель.

Итак, метод описания смыслов с помощью ЕСМ дает:

• а) стандартный способ описания смыслов, обладающий свойством очевидности для наивного носителя языка;

• б) возможность межкультурных сопоставлений смыслов, представленных в виде их "переводов" на ЕСМ;

• в) возможность сравнения смыслов слов разных языков в достаточно сложных случаях.

Как вы могли видеть из изложенного, Вежбицкая пользуется методом интроспекции. При этом она последовательно раскрывает читателю свою рефлексию как исследователя и объясняет мотивы своих умозаключений. Хотя Вежбицкая и не ассоциирует свои труды с психолингвистическими программами, но именно ей принадлежит заслуга реализации на конкретном языковом материале пожелания знаменитого лингвиста Э. Бенвениста описывать "человека в языке".