Текст книги "Никола и его друзья"

Автор книги: Рене Госинни

Соавторы: Жан Семпе
сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 22 страниц)

Мы печатаем газету

На перемене Мексан показал нам подарок, который получил от своей крестной, – игрушечную типографию. Такая коробка, а в ней куча резиновых букв. Вставляешь буквы в рамочку, зажимаешь, чтобы буквы не выпали, и можешь составлять какие хочешь слова. А потом рамкой со словом нажимаешь на подушечку, пропитанную чернилами, как на почте, а после на бумагу, и слова напечатаются, как в газете, которую читает папа. А он всегда ругается, потому что мама уже забрала страницы с платьями, рекламами и кухонными рецептами. Да уж, типография у Мексана что надо!

Мексан нам показал все, что он уже напечатал. Он вытащил из кармана три листка бумаги, а на них много-много раз и в разные стороны было напечатано: «Мексан».

– Ведь правда же лучше, когда напечатано, чем когда написано ручкой, – сказал Мексан.

И правда, лучше!

– Эй, ребята, – сказал Руфус, – а что если нам напечатать газету?

Это он здорово придумал, и все согласились, даже Аньян, любимчик учительницы, он обычно не играет с нами на переменах, а повторяет уроки. Настоящий псих!

– А как будет называться наша газета? – спросил я.

Тут мы долго спорили. Одни предлагали назвать ее «Грозный», другие – «Победитель», третьи – «Великолепный» или «Герой» А Мексан хотел, чтобы газета называлась «Мексан». Он очень разозлился, когда Альцест сказал, что это дурацкое название и уж лучше назвать газету «Лакомка», как кондитерская рядом с его домом. Тогда мы решили, что название придумаем потом.

– А что мы будем печатать в газете? – спросил Клотер.

– Как что? То же самое, что и во взрослых газетах, – ответил Жоффруа. – Всякие новости, фотографии, рисунки, происшествия с ограблениями и убийствами, а еще биржевой курс.

Мы не знали, что такое биржевой курс, и Жоффруа нам объяснил, что это колонки с цифрами, напечатанные мелким шрифтом. Его папу они интересуют больше всего. Только Жоффруа не всегда можно верить, он такой врун, вечно рассказывает неизвестно что.

– Фотографии печатать мы не сможем, – сказал Мексан. – В моей типографии есть только буквы.

Тогда я сказал, что можно самим делать рисунки. Я, например, умею рисовать крепость с войском, которое ее атакует, с дирижаблями и самолетами, которые бомбят.

– А я могу нарисовать карту Франции со всеми департаментами, – сказал Аньян.

– Один раз я нарисовал маму, как она накручивает волосы на бигуди, – сказал Клотер. – Только мама разорвала мой рисунок. Хотя папа очень смеялся, когда его увидел.

– Все это прекрасно, – сказал Мексан. – Только если вы заполните газету вашими дурацкими рисунками, не останется места для интересных вещей.

Я спросил Мексана, не хочет ли он получить в ухо. Но Жоаким сказал, что Мексан прав и что у него, например, есть сочинение про весну, за которое он получил оценку 12, и что было бы здорово напечатать его в газете. Оно про цветы и про птичек, которые чирикают.

– Уж не думаешь ли ты, что мы будем тратить буквы на твое чириканье? – спросил Руфус. И они подрались.

– А я могу давать задачи, и чтобы читатели присылали решения. И мы будем ставить им оценки, – сказал Аньян.

Все просто попадали от смеха, а Аньян разревелся. Он сказал, что мы плохие, всегда над ним смеемся, что он пожалуется учительнице и нас накажут, а он больше никогда ничего не будет предлагать, и так нам и надо.

Договориться о чем-нибудь было очень трудно, потому что Жоаким и Руфус дрались, а Аньян плакал. Как тут печатать газету?

– А что мы будем делать с газетой, когда ее напечатаем? – спросил Эд.

– Как что? – сказал Мексан, – Мы будем ее продавать. Для того газеты и печатают. Их продают, получают много денег и покупают все, что хотят.

– А кому их продают? – спросил я.

– Ну… разным людям на улице, – сказал Альцест. – Надо бегать и кричать: «Специальный выпуск!» Тогда прохожие платят деньги.

– У нас будет всего одна газета, – сказал Клотер, – так и денег получится мало.

– Ну и что, а я ее продам очень дорого, – сказал Альцест.

– Почему это ты? Я сам ее буду продавать, – сказал Клотер. – И вообще, у тебя всегда пальцы в масле, ты испачкаешь газету, и никто не захочет ее купить.

– Сейчас ты узнаешь, какие у меня пальцы, – сказал Альцест и смазал Клотера по лицу.

Я очень удивился, потому что обычно Альцест не любит драться на переменах, ему и так еле хватает времени съесть свои бутерброды. Но сейчас он, наверное, очень сильно разозлился, Руфус и Жоаким даже посторонились, чтобы Альцесту и Клотеру было где подраться. А вообще-то правда, что у Альцеста пальцы всегда в масле. Когда с ним здороваешься, рука прямо скользит.

– Ну ладно, договорились, – сказал Мексан. – Директором газеты буду я.

– Интересно почему? – спросил Эд.

– Да потому, что типография моя, вот почему! – сказал Мексан.

– Постойте-ка, – крикнул Руфус, он перестал драться и подбежал к нам. – Ведь это я придумал печатать газету, значит, директором буду я!

– Эй, ты! – сказал Жоаким. – Мы же с тобой дрались, а ты меня бросил, какой же ты после этого друг?

– Ты уже получил свое, – сказал Руфус. У него из носа капала кровь.

– Не смеши меня, пожалуйста, – сказал Жоаким. Он весь был исцарапан. И они снова принялись драться прямо рядом с Альцестом и Клотером.

– Ну-ка повтори, какие у меня пальцы! – кричал Альцест.

– У тебя все пальцы в масле! У тебя все пальцы в масле! У тебя все пальцы в масле! – кричал Клотер.

– Если не хочешь получить в нос, Мексан, – сказал Эд, – то директором буду я.

– Так я тебя и испугался! – сказал Мексан.

А мне показалось, что он и правда испугался, потому что, когда говорил, то тихонько пятился назад. Тут Эд его толкнул, и типография со всеми буквами упала на землю. Мексан покраснел и бросился на Эда. Я хотел собрать буквы, но Мексан наступил мне на руку. И тогда Эд немного посторонился, а я врезал Мексану. А тут пришел Бульон (наш воспитатель, только настоящее имя у него другое) и начал нас разнимать. И тогда случилось ужасное, он забрал типографию. Он сказал, что все мы бездельники, и оставил нас после уроков. Потом он пошел звонить на урок и вернулся, чтобы отнести Аньяна в медицинский кабинет, потому что его стошнило. У Бульона жутко сколько дел!

А газету мы так печатать и не будем. Бульон сказал, что до летних каникул типографию не отдаст.

Ну и пусть, все равно нам нечего было печатать в этой газете. Ведь у нас не происходит никаких интересных событий!

Розовая ваза

Я был дома и играл мячом в гостиной. Вдруг – бум! Оказывается, я разбил розовую вазу. Сразу же прибежала мама, а я заплакал.

– Никола, – сказала мама, – ты же прекрасно знаешь, что с мячом дома играть нельзя! Видишь, что ты натворил: разбил розовую вазу! Ты же знаешь, как папа любит ее! Вот он придет, и ты сам ему скажешь. Пусть он тебя накажет, может быть, это послужит тебе хорошим уроком!

Мама собрала с ковра осколки вазы и ушла на кухню. А я продолжал плакать, потому что если пала узнает про вазу, у меня будут всякие неприятности.

Когда папа пришел с работы, он уселся в свое любимое кресло, открыл газету и начал читать. Мама позвала меня на кухню и спросила:

– Ну как, ты сознался папе, что натворил?

– Я не хочу ему говорить! – объяснил я и снова заплакал.

– Ох, Никола! Ты же знаешь, что я этого не люблю, – сказала мама. – Нельзя быть таким трусишкой. Ты уже большой мальчик. Сейчас же иди в гостиную и все расскажи папе!

А я точно знаю, если мне говорят, что я большой мальчик, жди неприятностей. Но мама смотрела на меня очень строго, поэтому я пошел в гостиную.

– Пап… – сказал я.

– Угу? – сказал папа. Он продолжал читать газету.

– Я разбил розовую вазу, – быстро сказал я, а в горле у меня застрял большой ком.

– Угу… – сказал папа. – Очень хорошо, дорогой. Иди играй.

Я вернулся в кухню очень довольный, а мама спросила:

– Ну как, ты сказал папе?

– Да, сказал, – ответил я.

– А что он сказал? – спросила мама.

– Он сказал, что это очень хорошо, мой дорогой, и чтобы я шел играть, – ответил я.

Почему-то маме это не понравилось.

– Ничего себе! – сказала она. И пошла в гостиную.

– Так вот как ты занимаешься воспитанием ребенка? – спросила мама.

Папа оторвался от газеты и удивленно посмотрел на маму.

– О чем ты? – спросил он.

– Ну уж нет! Не смотри на меня невинными глазами, – сказала мама. – Конечно, ты предпочитаешь спокойно читать газету, а воспитание ребенка предоставляется мне.

– Действительно, – сказал папа, – я бы хотел спокойно почитать газету, но, видимо, в нашем доме это невозможно.

– О да, конечно! Мсье любит комфорт! Домашние тапочки, газета…, а вся черная работа достается мне! – крикнула мама. – А потом ты удивляешься, что твой сын отбился от рук.

– Но скажи же, наконец, чего ты от меня хочешь? – крикнул пала. – Тебе надо, чтобы я, не успев переступить порог, начинал пороть ребенка?

– Ты не хочешь брать на себя ответственность, – сказала мама. – И вообще, семья тебя совсем не интересует.

– Этого еще не хватало! – закричал папа. – Я работаю, как вол, терплю все прихоти моего начальника, отказываю себе во многих удовольствиях, лишь бы ты и Никола ни в чем не нуждались…

– Я же тебя просила не говорить о деньгах при ребенке, – сказала мама.

– Нет, в этом доме меня сведут с ума! – крикнул папа. – Но я положу этому конец! Я положу этому конец!

– Моя мама меня предупреждала, – сказала мама. – И почему я ее не послушалась?

– Ага! Твоя мама! А я-то все ждал, когда же ты наконец о ней заговоришь, – сказал папа.

– Оставь в покое мою маму, – закричала мама. – Я запрещаю тебе говорить о ней!

– Но ведь это не я… – сказал папа, и тут позвонили в дверь.

Оказалось, что пришел мсье Бельдюр, наш сосед.

– Я зашел узнать, не хочешь ли ты сыграть со мной партию в шашки, – сказал он папе.

– Вы пришли как раз вовремя, мсье Бельдюр, – сказала мама. – Вы можете рассудить, кто из нас прав. Как вы считаете, должен ли отец принимать активное участие в воспитании своего сына?

– Что он об этом знает? У него же нет детей! – сказал папа.

– Ну и что же, что нет, – сказала мама, – у зубных врачей, например, никогда не болят зубы, это не мешает им быть зубными врачами.

– С чего ты взяла, что у зубных врачей никогда не болят зубы? – сказал папа. – Ну насмешила!

И он расхохотался.

– Вот видите, вот видите, мсье Бельдюр! Он просто издевается надо мной! – крикнула мама. – Вместо того чтобы заниматься своим сыном, он пытается острить! Что вы теперь скажете, мсье Бельдюр?

– Я вижу, что в шашки мы сегодня играть не будем, – сказал мсье Бельдюр. – И ухожу.

– Ах нет! – сказала мама. – Раз уж вы здесь, то останьтесь, пока мы не закончим этот разговор!

– Еще чего! – сказал папа. – Этого психа никто не звал, и ему тут нечего делать.

– Послушайте… – начал мсье Бельдюр.

– О-о! Все вы мужчины одинаковы! – сказала мама. – Вы всегда заодно. И вообще, лучше бы сидели дома, чем подслушивать под дверьми у соседей!

– Ну ладно, – сказал мсье Бельдюр, – мы сыграем в шашки в другой раз. Всего хорошего. До свидания, Никола! – И мсье Бельдюр ушел.

Я очень не люблю, когда мама с папой ссорятся. Но мне нравится, как они мирятся. И на этот раз все было как обычно. Мама начала плакать. Тогда у папы сразу стал виноватый вид, и он сказал:

– Ну не надо, успокойся…

И потом он поцеловал маму и сказал, что он свинья и скотина. А мама сказала, что была не права. А папа сказал, что это он был не прав. И они засмеялись, а потом поцеловались и поцеловали меня. И сказали, что все это пустяки. И мама пошла жарить картошку, и обед прошел очень весело, все улыбались друг другу. А потом папа сказал:

– Знаешь, дорогая, мне кажется, мы были не слишком приветливы с этим беднягой Бельдюром. Я позвоню ему и позову на чашечку кофе и партию в шашки.

Когда мсье Бельдюр пришел, он недоверчиво спросил:

– А вы не начнете снова ссориться?

Но папа и мама засмеялись. Они взяли его с двух сторон под руки и повели в гостиную. Папа поставил на столик коробку с шашками, а мама принесла кофе.

Вдруг папа повернул голову и сказал удивленно:

– Вот это новости! А куда делась розовая ваза?

На перемене будем драться

– Ты все врешь, – сказал я Жоффруа.

– А ну-ка повтори, – сказал Жоффруа.

– Ты все врешь, – повторил я.

– Ах, так? – спросил он.

– Да, так, – ответил я.

Тут прозвенел звонок с перемены.

– Ладно, – сказал Жоффруа (мы в это время строились), – на следующей перемене будем драться.

– Договорились, – ответил я.

Ведь когда нужно драться, я слов на ветер не бросаю. Вот так-то.

– Прекратить разговоры! – крикнул Бульон, наш воспитатель, он очень строгий.

Начался урок географии. Альцесг, он сидит рядом со мной, сказал, что на перемене подержит мою куртку, пока я буду драться с Жоффруа. Еще он посоветовал бить в подбородок, как боксеры по телевизору.

– Ну уж нет, – сказал Эд, он сидит сзади нас. – Бить надо в нос. Ты налетаешь – бац! И победил.

– Думай, когда говоришь, – сказал Руфус, он сидит рядом с Эдом. – Это же Жоффруа, ему просто надо влепить сразу пару затрещин – и все.

– Вот дурак, ты видел когда-нибудь, чтобы боксеры влепляли друг другу затрещины? – спросил Мексан, он сидит недалеко и послал записку Жоакиму, потому что тот хотел знать, о чем спорят, но со своего места ничего не слышал. Плохо только, что записка попала к Аньяну, любимчику учительницы, а он поднял руку и сказал:

– Мадемуазель, я получил записку! Учительница удивленно посмотрела на Аньяна и велела принести записку ей. Аньян пошел к столу учительницы, очень довольный собой. Она прочла записку и сказала:

– Здесь написано, что двое из вас собираются драться на перемене. Я не знаю и не хочу знать, о ком идет речь. Но я вас предупреждаю, что после перемены расспрошу мсье Дюбона, вашего воспитателя, и строго накажу виновных. Альцест, идите к доске.

Альцест пошел отвечать урок о реках. Только отвечал он не очень хорошо, потому что из рек знал только Сену, она все время петляет, и Нив, в которой купался на каникулах прошлым летом. Все ребята с нетерпением ждали конца урока и спорили между собой. Учительнице даже пришлось постучать линейкой по парте Клотера. А он спал и подумал, что она сердится на него, поэтому встал и сам пошел в угол.

У меня очень испортилось настроение. Ведь если учительница оставит меня после уроков, жди неприятностей дома, и вечером я уж точно не получу шоколадного крема. И вообще, неизвестно, может, учительница захочет исключить меня из школы, тогда будет совсем ужасно. Мама очень расстроится. А папа скажет, что в моем возрасте он был примером для своих маленьких товарищей. И стоило ли ему тратить столько сил, чтобы дать мне прекрасное воспитание, и что я плохо кончу, и в ближайшее время мне нечего даже мечтать о кино. В горле у меня стоял ком. Тут прозвенел звонок с урока. Я посмотрел на Жоффруа и увидел, что он тоже как-то не торопится выходить во двор.

А там нас уже ждали все ребята, и Мексан сказал:

– Пошли в тот конец двора, там будет спокойнее.

Мы с Жоффруа поплелись вслед за остальными, а потом Клотер сказал Аньяну:

– Ну нет! Ты не пойдешь! Ты же наябедничал!

– А я хочу посмотреть, – сказал Аньян и добавил, что если ему не позволят, он пойдет и скажет Бульону. Тогда никто не будет драться, и так нам и надо.

– Да ладно! Пусть посмотрит, – сказал Руфус. – Ведь в конце концов Жоффруа и Никола все равно будут наказаны, поэтому какая разница, когда Аньян скажет учительнице, до или после.

– Наказаны, наказаны! – сказал Жоффруа. – Нас накажут, если мы будем драться. Никола, я тебя в последний раз спрашиваю: – Берешь свои слова обратно?

– Ну уж нет, он ничего назад не берет! – крикнул Альцест.

– Ага, – сказал Мексан.

– Ладно, начнем, – сказал Эд. – Я буду судьей.

– Ты – судьей? – сказал Руфус. – Ну, обхохочешься! Почему ты будешь судьей, а не кто-то другой?

– Ребята, давайте поскорее, – сказал Жоаким. – Не будем же мы из-за этого ругаться. А то перемена кончится.

– Нет уж, простите, – сказал Жоффруа. – Судья – это очень важно. Я, например, не буду драться без хорошего судьи.

– Точно, – сказал я. – Жоффруа правильно говорит.

– Ладно, ладно, – сказал Руфус. – Судьей буду я.

Это уж Эду совсем не понравилось. Он сказал, что Руфус ничего не понимает в боксе. Ведь Руфус думает, что боксеры дают друг другу затрещины.

– Мои затрещины ничуть не хуже твоих ударов в нос, – сказал Руфус – и как даст Эду!

Тут Эд не на шутку разозлился. Я его таким еще никогда не видел. Он начал драться с Руфусом и хотел дать ему в нос, но Руфус все время увертывался. Эд от этого только сильнее злился и кричал, что Руфус – плохой друг.

– Прекратите! Прекратите! – кричал Альцест. – Перемена скоро кончится!

– А ты, толстопузый, лучше помолчи! – крикнул Мексан.

Тогда Альцест попросил меня подержать его рогалик и стал драться с Мексаном. Я очень удивился, ведь обычно Альцест не любит драться, особенно когда ест рогалики. Дело в том, что его мама дает ему какое-то лекарство для похудения, и теперь Альцест не любит, чтобы его называли «толстым». Я смотрел на Альцеста и Мексана и поэтому не понял, почему Жоаким пнул ногой Клотера. Думаю, за то, что Клотер вчера выиграл у Жоакима целую кучу шариков.

Во всяком случае, ребята дрались изо всех сил, и было очень здорово! Я куснул рогалик Альцеста и отломал кусочек для Жоффруа. Тут прибежал Бульон. Он разнял дерущихся и сказал, что это позор и что всех ждет наказание. Потом он пошел звонить на урок.

– Ну вот, – сказал Альцест, – что я говорил? Мы все валяли дурака, а Жоффруа и Никола так и не успели подраться.

Когда Бульон рассказал обо всем учительнице, она очень рассердилась и оставила всех после уроков. Она не наказала только Аньяна, Жоффруа и меня и сказала, чтобы все брали с нас пример, и что все они маленькие дикари.

– Тебе повезло, что перемена кончилась, – сказал мне Жоффруа. – Ведь я правда собирался с тобой подраться.

– Ты все врешь, не смеши меня, – ответил я.

– А ну-ка повтори! – сказал он.

– Ты все врешь, – повторил я.

– Ладно – сказал Жоффруа. – На следующей перемене будем драться.

– Договорились, – ответил я.

Ведь когда нужно драться, я слов на ветер не бросаю. Вот так-то.

Кинг

Мы с ребятами, Альцестом, Эдом, Руфусом, Клотером и другими, решили отправиться на рыбалку.

В сквере, мы там часто играем, есть небольшой пруд, и в нем водятся головастики, такие маленькие хвостатики. А когда они вырастают, то становятся лягушками. Нам рассказывали в школе. Клотер, конечно, об этом не знал, ведь он очень редко слушает на уроках. Но мы ему объяснили.

Я взял дома пустую банку из-под варенья и пошел в сквер, стараясь на попасться на глаза сторожу. У этого сторожа большие усы, палка и свисток, как у папы Руфуса, а он ведь полицейский. Сторож нас часто ругает, потому что в сквере ну просто все запрещено. Нельзя бегать по газону, нельзя залезать на деревья, рвать цветы, кататься на велосипеде, играть в футбол, бросать на землю бумажки и драться. А все-таки нам там очень весело.

Когда я пришел на берег пруда, Эд, Руфус и Клотер были уже там со своими банками. Альцест пришел последним. Он сказал, что не нашел пустой банки, и ему пришлось самому освободить одну из них. Лицо у него было вымазано вареньем, и он выглядел очень довольным. Сторожа поблизости не было видно, поэтому мы сразу принялись за дело. Только поймать головастиков очень трудно. Надо лечь на живот, опустить банку в воду и ловить их. А они очень быстро двигаются и совсем не хотят заплывать в банку. Первым головастика поймал Клотер и сразу задрал нос, потому что не привык быть первым. Но в конце концов мы все добыли своих головастиков, кроме Альцеста, у него ничего не получилось. Но Руфус – классный рыболов, он выловил целых двух и того, что поменьше, отдал Альцесту.

– А что мы будем делать с нашими головастиками? – спросил Клотер.

– Ну, мы их отнесем домой, – ответил Руфус, – и подождем, чтобы они выросли и стали лягушками. А тогда устроим лягушачьи скачки. Это очень здорово!

– И еще, – сказал Эд, – лягушки полезные. Они влезают на лесенку, и сразу видно, какая будет погода на скачках.

– И еще, – сказал Альцест, – лягушачьи лапки с чесноком очень вкусные!

Альцест посмотрел на своего головастика и облизнулся.

Тут мы увидели, что к нам идет сторож, и убежали.

Я шел по улице, часто останавливался и смотрел на своего головастика. Он мне очень нравился: все время быстро плавал в банке, и я был уверен, что из него, уж конечно, вырастет отличная лягушка и выиграет все скачки. Я решил его назвать Кинг. Так звали белого коня в ковбойском фильме, который я смотрел в прошлый четверг. Этот конь очень быстро скакал и сразу несся на свист своего хозяина ковбоя. Я научу моего головастика делать всякие фокусы, а когда он станет лягушкой, то будет прискакивать на мой свист.

Когда я пришел домой, мама посмотрела на меня и сразу как закричит:

– Вы только посмотрите! На кого он похож? Весь грязный, мокрый, хоть выжимай! Что ты еще натворил?

Я и правда был не очень чистый. К тому же я забыл закатать рукава, когда опускал банку в пруд.

– А это что за банка? – спросила мама. – Что там в ней?

– Кинг, – сказал я. И показал маме головастика.

– Он потом превратится в лягушку и будет прибегать на мой свист. Он будет предсказывать нам погоду и выиграет все скачки!

Лицо у мамы как-то все сморщилось.

– Какой ужас! – закричала она. – Сколько раз тебе надо повторять, чтобы ты не таскал в дом всякую грязь?

– Это не грязь, – сказал я. – Он очень чистый, он же все время в воде. А я научу его делать разные фокусы.

– Ну хорошо, вот идет твой отец, – сказала мама, – посмотрим, что он скажет!

А когда папа увидел банку, он сказал:

– Да ведь это головастик!

И сел в свое кресло, чтобы читать газету. Тут мама совсем рассердилась:

– Это все, что ты можешь сказать? – спросила она. – Я не желаю, чтобы ребенок приносил в дом всяких гадких тварей.

– Но ведь головастику так мало нужно, – сказал папа.

– Ах так? Прекрасно, – сказала мама. – Раз со мной совершенно не считаются, я больше не скажу ни слова. Но предупреждаю: либо головастик – либо я!

И мама ушла в кухню.

Папа тяжело вздохнул и отложил газету.

– Кажется, у нас нет выбора, Никола, – сказал папа. – Придется от него избавиться.

Я заплакал и сказал, что не хочу, чтобы обижали Кинга, что мы с ним дружим. Тогда папа обнял меня.

– Послушай, старина, – сказал он. – Ты знаешь, что у этого маленького головастика есть мама, лягушка.

И она, наверное, сейчас очень горюет, что потеряла своего сына. Как ты думаешь, понравилось бы твоей маме, если бы тебя посадили в банку и унесли? Так и с лягушками. Поэтому мы сейчас знаешь, что сделаем? Мы пойдем вместе с тобой и выпустим головастика туда, откуда ты его взял. И ты сможешь по воскресеньям его навещать. А на обратном пути я куплю тебе шоколадку.

Я подумал немного и согласился.

Тогда папа пошел в кухню и весело сказал маме, что мы решили выбрать ее и избавиться от головастика.

Мама засмеялась, поцеловала меня и сказала, что сегодня вечером испечет пирог. И я утешился.

Когда мы пришли в сквер, я подвел папу (он держал банку) к берегу пруда.

– Это здесь, – сказал я.

И я попрощался с Кингом, а папа вылил все, что было в банке, в пруд.

А когда мы повернулись, чтобы уйти, то увидели сторожа. Он стоял у дерева и смотрел на нас удивленными глазами.

– Да что это? Сегодня все с ума посходили или я не в себе, – сказал он. – Вы уже седьмой человек, не считая полицейского! Все приходят на это самое место и льют воду из банок в пруд!