Текст книги "Никола и его друзья"

Автор книги: Рене Госинни

Соавторы: Жан Семпе
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 22 страниц)

Мы вернулись домой

Я очень рад, что мы снова дома. Только здесь нет моих друзей из пансионата, а мои школьные друзья еще не вернулись с каникул. Выходит, что я совсем один, а это нечестно, и я разревелся.

– О Боже! – сказал папа. – Замолчишь ли ты наконец? Завтра я выхожу на работу. Мне надо сегодня хоть чуточку отдохнуть.

– Но, дорогой, – сказала мама, – ты должен быть немного терпеливее с ребенком, ты же знаешь, какими дети бывают после каникул.

Тут мама меня поцеловала, вытерла мне лицо, заставила высморкаться и предложила, чтобы я тихонько чем-нибудь занялся. Тогда я сказал, что сам бы этого хотел, только не знаю чем.

– Почему бы тебе не попробовать проращивать фасоль? – спросила мама.

Она объяснила, что это очень просто: надо взять фасолину, положить на смоченную вату, и тогда скоро можно увидеть, как появится стебелек, а затем листики, и вырастет очень красивое растение, фасоль, все это очень интересно, и папа мне покажет. После этого мама поднялась наверх, чтобы убрать у меня в комнате.

Папа (он лежал в гостиной на диване) глубоко вздохнул и сказал, чтобы я принес ваты. Я пошел в ванную. Я там не очень много всего опрокинул. И вообще, ведь совсем не трудно убрать с пола порошок, если взять немного воды. Потом я вернулся в гостиную и сказал папе:

– Я принес вату.

– Надо сказать: ваты, – поправил меня папа. Он знает очень много всего, потому что в моем возрасте был первым учеником в классе и хорошим примером для своих товарищей.

– Ну хорошо, – сказал папа. – А теперь пойди в кухню и принеси фасоль.

В кухне я не нашел фасоли. Пирожных там тоже не было. Ведь перед отъездом мама все выкинула, кроме куска камамбера, она его забыла в шкафу. А этот сыр очень пахучий, поэтому, когда мы приехали домой, в кухне сразу пришлось открыть окно.

Я вернулся в гостиную и сказал папе, что не нашел фасоли. Тогда он сказал:

– Ну что же, тем хуже.

И снова уткнулся в свою газету. Но я стал плакать и кричать:

– Я хочу проращивать фасоль! Я хочу проращивать фасоль!

– Никола, – сказал папа, – я тебя сейчас отшлепаю.

Ну это уж слишком! Мне велят проращивать фасоль, а когда оказывается, что фасоли нет, меня же хотят наказать! Тут уж я разревелся по-настоящему, так что мама услышала и прибежала. А когда я ей все объяснил, она сказала:

– Пойди в бакалейную лавку на углу и попроси одну фасолину.

– Правильно, – сказал папа. – И можешь не спешить.

Я пошел к бакалейщику, мсье Компани. Я очень люблю к нему заходить, потому что он иногда угощает меня печеньем. Только на этот раз он мне ничего не Дал, потому что лавка была закрыта, а на дверях висела записка, что продавец в отпуске. Я прибежал домой. Папа по-прежнему лежал на диване, только он больше не читал, а газета лежала у него на лице.

– Лавка мсье Компани закрыта! – крикнул я. – И теперь я остался без фасоли!

Папа привскочил и сел на диване.

– А? Что? Что случилось? – спросил он. Тогда мне пришлось объяснить ему все сначала.

Папа провел ладонью по лицу, несколько раз тяжело вздохнул и сказал, что тут он ничем помочь не может.

– А что же я буду тогда проращивать на мокрой вате? – спросил я.

– Послушай, Никола, – сказал папа, – иди играть в свою комнату.

Тогда я с плачем поднялся к себе, а там как раз у мамы уборка была в разгаре.

– Нет, нет, Никола, не входи! – сказала мама. – Иди играть в гостиную. Почему ты не занимаешься проращиванием фасоли, как я тебе посоветовала?

Когда я спустился в гостиную, то сразу же, пока папа не начал кричать, сообщил ему, что меня сюда послала мама, а если она услышит, что я плачу, то рассердится.

– Ладно, – сказал папа, – только веди себя хорошо.

– А где мне взять фасольку, чтобы проращивать? – спросил я.

– Надо говорить не фасолька, а фасоль, – начал папа, потом посмотрел на меня, поскреб в затылке и сказал: – Посмотри на кухне, нет ли там чечевицы. Она может заменить фасоль.

Чечевица у нас на кухне нашлась, и я ужасно обрадовался. А папа мне показал, как надо намочить вату и уложить на нее чечевички.

– Теперь, – сказал папа, – положи вату на блюдечко и поставь его на подоконник. Скоро появятся стебли и листья.

И он снова улегся на диван. Я все сделал, как сказал папа, и стал ждать. Но стебли никак не появлялись, и я не мог понять, в чем причина. Поэтому я снова пошел к папе.

– Что еще? – закричал папа.

– Стебли никак не появляются, – сказал я.

– Ты что, хочешь, чтобы я тебя отшлепал? – крикнул папа.

И тогда я сказал, что навсегда уйду из дому, что я самый несчастный, и они меня больше никогда не увидят и еще очень пожалеют обо мне! И что с чечевицей все нарочно придумали. Тут прибежала мама.

– Неужели ты не можешь быть терпеливее с ребенком? – спросила она у папы. – Я должна убрать в доме и не могу им сейчас заниматься. Мне кажется…

– А мне кажется, – ответил папа, – что человек должен иметь возможность хоть немного отдохнуть у себя дома.

– Моя несчастная мама была совершенно права, – сказала мама.

– Не вмешивай сюда свою маму, и, кстати, она совсем не несчастная! – закричал папа.

– Ну конечно, теперь ты будешь оскорблять мою маму!

– Я оскорбил твою маму? – крикнул папа. Тогда мама заплакала, а папа принялся ходить по гостиной и что-то кричать.

Тут я сказал, что если они не сделают так, чтобы мои чечевички сразу проросли, то я возьму и умру. Тогда мама меня шлепнула.

Вот всегда так: когда родители возвращаются после каникул, они становятся совершенно невыносимыми.

Альцеста исключают из школы

Случилась ужасная вещь: Альцеста исключили из школы.

Это произошло на большой перемене. Мы все играли в салки с мячом. Вы знаете эту игру? Тот, у кого в руках мяч, водит. Он должен попасть мячом в кого-нибудь другого, и тогда другой сразу плачет и начинает водить вместо него. Это очень веселая игра. Не играли только Жоффруа (его не было в школе), Аньян (он всегда на переменах повторяет уроки) и Альцест (он ел свой последний утренний кусок хлеба с вареньем). Самый большой ломоть Альцест всегда оставляет для второй перемены, ведь эта перемена очень длинная. На этот раз водил Эд. Такое случается не часто: Эд – очень сильный, поэтому все стараются его не салить. Ведь он, когда водит, бьет очень больно. И вот Эд нацелился в Клотера, а тот бросился на землю и закрыл голову руками. Мяч пролетел над ним и – бум! – попал в спину Альцесту. Альцест выронил свой ломоть, и он упал вареньем вниз. Альцест жутко разозлился, он весь покраснел и заорал. Тогда Бульон – наш воспитатель – прибежал, чтобы узнать, в чем дело, только он не заметил хлеба с вареньем, наступил на него, поскользнулся и чуть не упал. Бульон очень удивился, у него весь ботинок был в варенье.

А Альцест прямо как взбесился. Он замахал руками и закричал:

– Черт возьми! Вы что, не видите, куда ноги ставите? Нет, это уж чересчур!

Альцест был прямо в ярости. Надо сказать, что когда дело касается его еды, с Альцестом шутки плохи, особенно на второй перемене, ведь для нее он сберегает самый большой ломоть хлеба с вареньем. А Бульон тоже рассердился.

– Ну-ка, посмотрите мне прямо в глаза, – сказал он Альцесту. – Повторите, что вы сказали!

– Я сказал: черт возьми! Вы не имеете права наступать на мой хлеб! – крикнул Альцест.

Тогда Бульон взял Альцеста за руку и потащил за собой. А у самого подошва чмокала: чвяк, чвяк – это из-за варенья.

А потом мсье Мушабьер дал звонок на урок. Мсье Мушабьер – наш новый воспитатель, и мы еще не успели ему придумать смешного прозвища. Мы вернулись в класс, только Альцест все не шел. Учительница очень удивилась.

– А где же Альцест? – спросила она.

Мы хотели ей ответить, но тут открылась дверь, и вошел директор, а с ним Альцест и Бульон.

– Встаньте! – сказала учительница.

– Сядьте! – сказал директор.

У директора был сердитый вид, у Бульона – тоже. А толстые щеки Альцеста были в грязных полосках от слез, и он шмыгал носом.

– Дети, – сказал директор, – ваш товарищ позволил себе безобразно нагрубить Буль…, мсье Дюбону. Такое отсутствие уважения к старшим и к воспитателям совершенно непростительно. Поэтому ваш товарищ исключается из школы. Он, конечно, не подумал об огромном горе, которое причинит своим родителям. А если и в будущем он не исправится, то кончит каторгой, куда в конце концов попадают невежды. Пусть это послужит уроком всем вам!

Потом директор велел Альцесту собрать вещи. Тот с плачем пошел к своей парте, и директор с Бульоном увели его.

Нам всем стало очень грустно. Учительнице – тоже.

– Я попробую что-нибудь сделать, – пообещала она.

Все-таки наша учительница иногда бывает очень хорошей.

Когда мы вышли из школы, то увидели Альцеста. Он ждал нас на углу и жевал булочку с шоколадом. Он был очень расстроен.

– Ты что, еще не был дома? – спросил я.

– Да нет же, – сказал Альцест. – Но все равно придется, ведь скоро обед. А когда я расскажу обо всем родителям, меня оставят без сладкого, я точно знаю. Ну и денек, скажу я вам!

И Альцест ушел, волоча ноги и медленно жуя. Казалось, что он даже ест через силу. Бедный Альцест! Нам всем было его очень жалко.

А когда мы вернулись в школу после обеда, в класс вошел директор и с ним Альцест. Он улыбался во весь рот.

– Встаньте! – сказала учительница.

– Сядьте! – сказал директор.

Потом он нам объяснил, что решил предоставить Альцесту возможность исправиться. Он сказал, что сделал это только из сострадания к родителям нашего товарища, для которых было бы большим горем, если бы их ребенок остался исключенным из школы невеждой и кончил каторгой.

– Ваш товарищ попросил извинения у мсье Дюбона. И мсье Дюбон был так добр, что простил его. Я надеюсь, что ваш товарищ испытывает благодарность за такую снисходительность и урок пойдет ему на пользу. В будущем примерным поведением он сможет искупить свою тяжелую вину. Ведь так?

– Ага, – ответил Альцест.

Директор посмотрел на него, открыл рот, но только вздохнул и вышел.

Мы здорово обрадовались. Все сразу заговорили, но учительница постучала линейкой по столу и сказала:

– Успокойтесь. Альцест, садитесь на свое место и ведите себя хорошо. Клотер – к доске!

Когда прозвенел звонок на перемену, мы все, кроме Клотера, вышли во двор. Если Клотера вызывают к доске, он всегда бывает наказан и во время перемены остается в классе.

Во дворе мы окружили Альцеста (он жевал бутерброд с сыром) и стали спрашивать, что было в кабинете директора. Но тут пришел Бульон.

– Ладно, ладно, – сказал он, – оставьте в покое вашего товарища. Утренний инцидент исчерпан, бегите играть! Идем!

И он взял за руку Мексана, а Мексан нечаянно толкнул Альцеста, и бутерброд с сыром упал на землю.

Тогда Альцест посмотрел на Бульона, весь покраснел, замахал руками и закричал:

– Черт побери! Это невозможно! Вы опять за свое? Ну что же это такое! Вы совершенно неисправимы!

Нос дяди Эжена

Сегодня меня провожал в школу папа. Мне нравится, когда он меня провожает, потому что он часто дает мне мелочь и я что-нибудь покупаю. На этот раз все так и получилось. Мы проходили мимо магазина игрушек, и я увидел в витрине картонные носы, которые надевают на лицо, чтобы смешить ребят.

– Пап, – сказал я, – купи мне нос!

Папа ответил, что нет, что нос мне не нужен. Но я показал ему большой красный нос и сказал:

– Ой, папа, посмотри, совсем как у дяди Эжена, купи мне его, ну пожалуйста!

Дядя Эжен – брат папы. Он очень толстый, любит шутить и все время смеется. Мы его видим довольно редко, потому что он объезжает разные города: Лион, Клермон-Ферран, Сент-Этьен и еще всякие, чтобы продавать какие-то вещи. Папа расхохотался.

– Действительно, – сказал папа, – ну точь-в-точь нос Эжена, только поменьше. Когда он в следующий раз к нам приедет, я обязательно надену этот нос.

Мы зашли в магазин, купили нос, и я его надел (он держится на резинке). А потом папа его надел, а потом продавщица. Мы все смотрелись в зеркало и очень смеялись. Говорите, что хотите, но у меня самый лучший в мире папа!

Когда мы с папой попрощались перед входом в школу, он сказал:

– Веди себя хорошо и постарайся, чтобы не было неприятностей из-за носа Эжена.

Я пообещал и вошел в школу. Во дворе я увидел ребят и надел нос, чтобы им показать. Все очень громко смеялись.

– Он похож на нос моей тети Клер, – сказал Мексан.

– Нет, – сказал я, – это нос моего дяди Эжена, он путешественник.

– Дай мне поносить нос, ладно? – спросил Эд.

– Нет, – ответил я. – Если тебе нужен нос, попроси своего папу, он тебе купит.

– Ах, так? А вот я как дам тебе по этому носу! – сказал Эд (он очень сильный), и – бац! – заехал кулаком прямо по носу дяди Эжена.

Мне было совсем не больно, но я испугался, что он сломает нос дяди Эжена. Поэтому я положил нос в карман, а Эда пнул ногой. И как раз, когда мы с Эдом дрались, а остальные смотрели, прибежал Бульон. Бульон – наш воспитатель, я вам как-нибудь расскажу, почему мы его так прозвали.

– Что здесь происходит? – спросил Бульон.

– Это все из-за Эда, – сказал я. – Он ударил меня в нос и сломал его!

Бульон сделал большие глаза, наклонился к моему лицу и сказал:

– Дай-ка я взгляну…

Тогда я вынул из кармана нос дяди Эжена и показал ему. Не знаю почему, но едва он увидел нос дяди Эжена, как пришел в ярость. Он выпрямился и произнес:

– Посмотрите мне прямо в глаза. Я очень не люблю, мой юный друг, когда надо мной смеются. В пятницу вы останетесь после уроков, понятно?

Я заплакал, а Жоффруа сказал:

– Но, мсье, он же не виноват!

Бульон посмотрел на Жоффруа, улыбнулся и положил ему руку на плечо:

– Вот это очень хорошо, дружок, взять вину на себя, чтобы выручить товарища.

– Ага, – сказал Жоффруа, – он не виноват, это Эд виноват.

Бульон весь покраснел, он несколько раз открывал рот, прежде чем заговорил, и, наконец, велел остаться после уроков Эду, Жоффруа и еще Клотеру, потому что Клотер засмеялся. Потом он пошел звонить на урок.

В классе учительница начала нам рассказывать историю Франции, когда в ней было очень много галлов. Альцест, он сидит рядом со мной, спросил, правда ли, что нос дяди Эжена сломался. Я ответил, что нет, только самый кончик немного помялся. И тогда я его вытащил из кармана, чтобы посмотреть, не смогу ли я его починить. Все оказалось очень просто: я надавил пальцем изнутри, и нос стал таким, как прежде. Я так обрадовался!

– Надень-ка, я погляжу, – сказал Альцест. Тогда я наклонился под парту и надел нос, а Альцест поглядел и сказал:

– Все в порядке, ничего не заметно.

– Никола! Повторите, что я только что сказала! – вдруг крикнула учительница, и я вздрогнул от неожиданности. Потом встал и уже собирался заплакать, ведь я не знал, что она там сказала. А учительница очень сердится, когда ее не слушают. Но тут учительница взглянула на меня, и глаза ее сделались круглыми, как у Бульона.

– Что это у вас на лице? – спросила она.

– Это нос, мне его папа купил, – объяснил я и заплакал.

Учительница очень рассердилась, она стала кричать на меня, чтобы я не смел паясничать, что школа не место для клоунов, а если я буду и дальше так себя вести, меня исключат, я останусь невеждой, и родители будут стыдиться меня. Потом она сказала:

– Дайте сюда этот нос.

Тогда я пошел и положил нос на стол учительницы, а она сказала, что отбирает его. Потом она дала мне задание проспрягать глагол в предложении «Я не должен приносить на уроки истории картонные носы, паясничать и отвлекать товарищей».

Когда я вернулся домой, мама посмотрела на меня и сказала:

– Что с тобой, Никола? Ты очень бледный. Тогда я заплакал. Я ей рассказал, что Бульон оставил меня после уроков за то, что я вынул из кармана нос дяди Эжена, а это все из-за Эда, потому что он расплющил нос дяди Эжена, самый его кончик. А на уроке учительница дала мне дополнительное задание на спряжение из-за носа дяди Эжена, и она его у меня отобрала. Мама посмотрела на меня как-то озадаченно, потом пощупала мой лоб. Она сказала, что мне нужно лечь и немного отдохнуть.

А потом, когда папа пришел со службы, мама ему сказала:

– Я никак не могла тебя дождаться. Я очень встревожена. Малыш пришел из школы какой-то нервный. Мне кажется, нужно вызвать доктора.

– Так я и знал, – сказал папа. – Я был уверен, что так случится, хотя я его предупреждал. Держу пари, что этот негодник Никола получил взбучку из-за носа Эжена!

И тут мы с папой очень испугались, потому что маме стало плохо и пришлось вызвать доктора.

Часы

Вчера вечером, когда я вернулся из школы, пришел почтальон и принес посылку. Для меня. Это был подарок от бабушки. Вот это подарок! Вам ни за что не догадаться какой – часы! И бабушка, и часы у меня отличные! Вот уж ребята обалдеют!

Папы не было дома, потому что в этот вечер он задержался на службе из-за делового обеда. И мама показала мне, как надо заводить часы, а потом надела мне их на руку. Хорошо, что я уже умею узнавать, который час, не то что в прошлом году. Тогда я был еще маленьким, и мне пришлось бы каждый раз спрашивать у взрослых, сколько времени на моих часах, а уж это было бы совсем глупо.

Лучше всего в моих часах – это третья, самая длинная стрелка. Она бежит гораздо быстрее, чем две другие, на которые надо долго смотреть, чтобы увидеть, как они двигаются. Я спросил маму, для чего эта длинная стрелка, и она сказала, что с ее помощью удобно следить, чтобы яйца сварились всмятку.

Жалко, что в 7 часов 32 минуты, когда мы с мамой сели ужинать, не надо было варить яйца всмятку. Я ел и глядел на свои часы, а мама велела мне немножко поторопиться, потому что суп остынет. Тогда я налег на суп и управился с ним прежде, чем длинная стрелка закончила третий круг. В 7 часов 51 минуту мама принесла кусок вкусного пирога, он остался еще с обеда, а встали мы из-за стола в 7 часов 58 минут. Мама разрешила мне чуточку поиграть перед сном, а я все время прижимал часы к уху, чтобы послушать, как они тикают. Потом мама велела мне идти ложиться. Я радовался точно так же, как в тот раз, когда мне подарили авторучку. От нее еще повсюду были кляксы. Я попробовал не снимать часы, когда ложился в постель. Но мама сказала, что для часов это вредно. Тогда я положил часы на тумбочку так, чтобы хорошо их видеть, когда повернусь на бок. В 8 часов 38 минут мама потушила свет.

И тогда, вот здорово: оказалось, что цифры и стрелки на моих часах в темноте светятся! Даже если бы я ночью захотел сварить яйца всмятку, не нужно было бы зажигать свет. Спать мне совсем не хотелось, я все время смотрел на часы. И тут я услышал, как внизу открылась дверь: это пришел папа. Я очень обрадовался, что смогу показать ему бабушкин подарок. Я встал, надел на руку часы и вышел из комнаты.

Папа на цыпочках поднимался по лестнице.

– Папа! – закричал я. – Посмотри, какие замечательные часы мне подарила бабушка!

Папа так удивился, что от удивления чуть не упал с лестницы.

– Тсс, Никола, – сказал он мне, – тише, ты разбудишь маму!

Тут зажегся свет, и из спальни вышла мама.

– Мама уже проснулась, – сказала она. Лицо у нее было сердитым.

Потом она спросила, неужели деловые обеды кончаются в такое время.

– Ну, – сказал папа, – ведь еще не так поздно.

– Сейчас 11 часов 58 минут, – сказал я гордо, потому что очень люблю помогать маме и папе.

– Твоя мама всегда придумывает прекрасные подарки, – сказал папа маме.

– Сейчас как раз самое подходящее время, чтобы поговорить о моей маме, тем более при ребенке, – ответила мама, и было видно, что она не шутит. Потом она мне велела идти в постель и поскорее заснуть.

Я вернулся к себе в комнату, а папа с мамой еще немного поговорили. Засыпать я начал в 12 часов 14 минут.

Я проснулся в 5 часов 7 минут. Было уже светло. И очень жаль, потому что из-за этого цифры на моих часах почти перестали светиться. Но я не спешил вставать. Ведь сегодня занятий в школе не было. И тут я подумал, что мог бы помочь папе: он жалуется, что его начальник все время ворчит, будто папа опаздывает на службу. Я немного подождал, а в 5 часов 12 минут пошел в спальню к папе с мамой и крикнул:

– Папа, уже светло! Ты опоздаешь на службу! Папа очень удивился, но теперь это было не опасно, постель ведь не лестница, с нее не упадешь. Только вид у него был чудной, как будто он и вправду упал. Мама тоже сразу проснулась.

– Что случилось, что такое? – спросила она.

– Это часы, – сказал папа, – кажется, уже светло.

– Да, – сказал я, – 5 часов 15 минут и большая стрелка приближается к 16.

– Браво! – сказала мама. – Теперь возвращайся в постель, мы уже проснулись.

Я снова лег, но мне пришлось сбегать к ним еще три раза: в 5 часов 47 минут, в 6 часов 18 минут и в 7 часов 2 минуты, чтобы они наконец встали.

Когда мы сидели за завтраком, папа крикнул маме:

– Поторопись немного с кофе, дорогая, я опаздываю, я жду уже пять минут.

– Восемь, – сказал я.

Мама пришла и как-то странно на меня посмотрела. Когда она наливала в чашки кофе, то оно немного пролилось на клеенку, потому что рука у нее дрожала. Надеюсь, мама не заболела.

– Я сегодня пораньше приду к обеду, – сказал папа. – Я только отмечусь на службе.

Я спросил у мамы, что такое отмечаться, но она сказала, что мне это знать не нужно и чтобы я шел играть на улицу. В первый раз в жизни я пожалел, что мне не надо идти в школу. Мне так хотелось, чтобы ребята увидели мои часы. В нашем классе часов ни у кого нет. Правда, один раз в школу с часами пришел Жоффруа. Он пришел с часами своего папы, большими, с крышкой и с цепочкой. Отличные часы у папы Жоффруа! Только, кажется, Жоффруа взял их без спроса, и у него потом были неприятности. А мы больше никогда не видели этих часов. Жоффруа сказал, что ему так попало, что мы и его самого могли бы больше никогда не увидеть.

Я пошел к Альцесту, моему другу. Он живет совсем близко от меня. Альцест очень толстый, он все время что-нибудь жует. Я знаю, что Альцест рано встает, потому что много ест за завтраком, а для этого нужно время.

– Альцест! – крикнул я перед его домом. – Альцест, посмотри, что у меня есть!

Альцест вышел с одним рогаликом в руке, а с другим – во рту.

– У меня часы! – сказал я и поднес руку к самому рогалику, который торчал у него изо рта.

Альцест поглядел на мои часы, проглотил рогалик и сказал:

– Подумаешь! Ну и что?

– Они здорово ходят, у них есть стрелка для яиц всмятку, и еще они светятся ночью, – объяснил я.

– А внутри они какие? – спросил Альцест.

А я даже не сообразил, что можно заглянуть внутрь.

– Погоди, – сказал Альцест и побежал в дом. Он вернулся с новым рогаликом и перочинным ножом.

– Давай сюда часы, – сказал Альцест. – Я их ножиком открою. Я умею. Один раз я уже открывал папины часы.

Я дал часы Альцесту, и он начал ковырять их перочинным ножом. Тут я испугался, как бы он не сломал часы, и закричал:

– Отдай мои часы!

Но Альцест продолжал свое, он даже язык высунул от усердия. Тогда я стал отнимать у него часы. Ножик задел руку Альцеста, он закричал, часы открылись и упали на землю в 9 часов 10 минут. Я заплакал и пошел домой. А на часах так и осталось 9 часов 10 минут. Мама обняла меня и сказала, что папа починит часы.

Папа вернулся к обеду, и мама показала ему часы. Он покрутил какое-то колесико, посмотрел на маму, на меня и сказал:

– Послушай, Никола, эти часы починить нельзя. Но ты можешь играть с ними. Так даже лучше: с часами теперь больше ничего не случится, они останутся такими же красивыми, как были, и ты можешь носить их на руке.

Я видел, что папа доволен и мама тоже. Ну и я был рад.

Теперь на моих часах всегда четыре часа. Самое хорошее время: как раз тогда я ем булочку с шоколадом. А ночью цифры все равно светятся.

И правда, отличный подарок сделала мне бабушка!