Текст книги "Никола и его друзья"

Автор книги: Рене Госинни

Соавторы: Жан Семпе
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 22 страниц)

Огромный-преогромный букет

Сегодня у мамы день рождения, и я решил купить ей подарок, как покупаю каждый год, начиная с прошлого, потому что раньше я еще был маленьким.

Я вытряхнул мою копилку. Монет получилось много: ведь, к счастью, вчера мама как раз дала мне денег. Я уже придумал, что подарю: цветы, чтобы поставить их в большую синюю вазу в гостиной. Это будет огромный-преогромный букет.

В школе я дождаться не мог конца занятий, чтобы пойти купить подарок. Я все время держал руку в кармане, боясь потерять мои монетки. Даже когда играл в футбол на перемене, то руку из кармана не вынимал. Ну да, я не вратарь, и руки мне не нужны. Вратарем был Альцест, мой друг, он толстый и очень любит есть.

– Чего ты бегаешь с рукой в кармане? – спросил он.

Я ему объяснил, что собираюсь купить моей маме цветы. А он сказал, что лучше бы что-нибудь вкусное: пирожное, конфеты, молочную колбасу. Но ведь подарок был не для него, поэтому я не стал ничего слушать и забил ему гол. Мы выиграли со счетом 44:32.

Когда занятия окончились, Альцест пошел в цветочный магазин вместе со мной, дожевывая половинку булочки с шоколадом, – он не успел ее доесть на уроке грамматики. В магазине я высыпал на прилавок все мои монетки. Я сказал продавщице, что мне нужен огромный-преогромный букет для мамы, только не надо бегоний: их и без того много у нас в саду, так зачем же тратить на них деньги?

– Нам нужны очень хорошие цветы, – сказал Альцест и стал нюхать цветы в вазах, чтобы проверить, хорошо ли они пахнут.

Продавщица пересчитала мои монетки и сказала, что не может дать мне много-много цветов. Я уже собрался заплакать, но тут продавщица посмотрела на меня, подумала немного, сказала, что я славный мальчик, погладила меня по голове и обещала что-нибудь придумать. Она выбрала цветы из одной вазы, потом из другой, затем добавила много зеленых веточек. Это очень понравилось Альцесту – он сказал, что листья совсем как зелень, которую кладут в суп. Букет получился отличный, огромный-преогромный! Продавщица завернула его в прозрачную шелестящую бумагу и велела нести осторожно. Так как я получил свой букет, а Альцест кончил нюхать цветы, я поблагодарил продавщицу, и мы вышли на улицу.

Я шагал по улице и гордо нес свои цветы, а навстречу шли Жоффруа, Клотер и Руфус, ребята из нашего класса.

– Да это же Никола! – сказал Жоффруа. – До чего же у него дурацкий вид с этими цветами!

– Скажи спасибо, что у меня цветы, – ответил я, – а то я бы тебе сейчас показал!

– Давай я подержу цветы, а ты ему покажешь, – предложил Альцест.

Ну, я отдал букет Альцесту, а Жоффруа мне сразу как даст! Мы подрались, но потом я увидел, что уже поздно, пора домой. Только мне пришлось еще немного задержаться, потому что Клотер сказал:

– Глядите, а теперь у Альцеста дурацкий вид с этими цветами!

Тут Альцест изо всех сил влепил ему букетом по голове.

– Мои цветы! – закричал я. – Вы сломаете мои цветы!

И правда. Альцест молотил букетом, бумага разорвалась, и мои цветы разлетались в разные стороны.

А Клотер кричал:

– Мне не больно! Мне не больно!

Когда Альцест успокоился, у Клотера вся голова была в зелени и в самом деле очень напоминала овощной суп. Тогда я стал собирать цветы и сказал ребятам, что они плохие.

– А ведь правда, зачем вы испортили букет Никола? – сказал Руфус.

– Тебя не спросили! – ответил Жоффруа.

И они подрались. Альцест сразу ушел: поглядев на голову Клотера, он вспомнил, что хочет есть, и побоялся опоздать к обеду.

Я забрал цветы и отправился домой. Их, конечно, поубавилось. Не было больше зелени, не было и бумаги. Но все-таки это был еще красивый букет. А потом я встретил Эда.

– Давай поиграем в шарики, – предложил Эд.

– Не могу, – ответил я, – мне надо скорее домой, чтобы подарить маме цветы.

Но Эд сказал, что еще совсем рано. А я очень люблю играть в шарики. Я умею хорошо играть, прицеливаюсь и… бац! Почти всегда выигрываю. Ну, я положил цветы на тротуар, и мы с Эдом начали играть. А играть с Эдом очень здорово, потому что он обычно проигрывает. Плохо одно: когда он проигрывает, то начинает злиться. И он сказал, что я сжульничал, а я ответил, что он врет. Тогда он меня толкнул, и я шлепнулся прямо на букет, и цветам это на пользу не пошло.

– Вот скажу маме, что ты сделал с ее цветами, – сказал я Эду, и он ужасно огорчился.

Он мне помог отобрать цветы, которые не очень помялись. Все-таки Эд хороший друг.

И я пошел с моим букетом дальше. Он уже не был большим-пребольшим, но оставшиеся цветы выглядели неплохо. Один цветок, правда, немножко сломался, но два других были очень даже ничего. А потом я увидел, что навстречу едет на своем велосипеде Жоаким. Жоаким – это парень из нашего класса, и у него есть велосипед.

Тут я твердо решил больше не драться, потому что, если я и дальше буду ссориться со всеми ребятами, которых встречу, то у меня скоро не останется ни одного цветка, чтобы подарить маме. И потом, не их это дело, что я хочу подарить маме цветы. Это мое право, а им просто завидно, потому что моя мама очень обрадуется и даст мне разных вкусных вещей, а еще скажет, что я хороший мальчик. И вообще, чего они все ко мне пристают?

– Привет, Никола, – сказал Жоаким.

– Ну и чем тебе не нравится мой букет? – закричал я ему. – Ты сам лопух!

Жоаким слез с велосипеда, удивленно посмотрел на меня и спросил:

– Какой букет?

– А вот этот, – ответил я и сунул цветы ему в лицо. По-моему, Жоаким такого не ожидал. Во всяком случае, это ему не очень понравилось. Он выбил цветы у меня из рук, они упали на крышу проезжавшего автомобиля и уехали с ним.

– Мои цветы! – закричал я. – Это же цветы для мамы!

– Ничего, – сказал Жоаким, – я сейчас сяду на велик и догоню машину!

Жоаким – хороший друг, только педали он крутит не очень быстро, особенно на подъеме. Но все равно он тренируется, чтобы, когда вырастет, выиграть велогонки Тур де Франс. Потом Жоаким вернулся и сказал, что не сумел догнать машину, упустил ее на подъеме. Но он привез мне цветок, который упал с крыши. К сожалению, это был как раз сломанный цветок.

Жоаким назад поехал быстрее, потому что теперь он катился под горку. А я пошел домой с моим совершенно измятым цветком. В горле у меня как будто ком застрял. Так бывает, когда я приношу домой дневник с плохими отметками.

Я открыл дверь и сказал маме:

– Поздравляю тебя с днем рождения, – и заплакал.

Мама поглядела на цветок и вроде удивилась, а потом обняла меня, расцеловала и сказала, что ей никогда еще не дарили такого прекрасного букета. Потом она поставила цветок в большую синюю вазу в гостиной.

Говорите, что хотите, а лучше моей мамы в мире нет!

Дневники

Сегодня в школе на последнем уроке нам было невесело. Раздавать дневники к нам пришел сам директор. Когда он с дневниками под мышкой вошел в класс, лицо у него было жутко сердитое.

– Я много лет работаю в школе, – сказал он, – но никогда еще не видел такого недисциплинированного класса. Посмотрите только, как много замечаний записала учительница в ваши дневники! Сейчас я их вам раздам.

Тут Клотер сразу заплакал. Клотер – последний ученик в классе, и учительница каждый месяц пишет в его дневнике очень много всего. А папа и мама Клотера всякий раз из-за этого сердятся и оставляют его без сладкого и телевизора. Они уже так к этому привыкли, что, Клотер рассказывал, раз в месяц мама не готовит сладкого, а папа уходит смотреть телевизор к соседям.

У меня в дневнике было записано: «Очень непоседлив, часто бывает невнимательным. Дерется с товарищами. Может учиться лучше». У Эда было: «Невнимателен. Дерется с товарищами. Может учиться лучше». У Руфуса: «В классе все время играет с полицейским свистком. Пришлось несколько раз отбирать свисток. Может учиться лучше». Единственный, кто не может учиться лучше, – это Аньян. – Аньян первый ученик в нашем классе и любимчик учительницы.

Директор сказал, что мы все должны брать пример с Аньяна, что мы маленькие бездельники, и нас ждет каторга, и это очень огорчит наших пап и мам, у которых на наш счет совсем другие планы. Потом он ушел.

Нам было неприятно, потому что дневники должны подписывать наши папы, а уж это хуже некуда! Поэтому, когда прозвенел звонок, никто не бросился к дверям, не было обычной суеты, мы не толкались, не кидались ранцами, а вышли из класса медленно и молча. Даже у нашей учительницы был грустный вид. На нее мы не обижаемся. В этом месяце мы и вправду много баловались. И Жоффруа не надо было опрокидывать чернильницу на Жоакима, который упал, потому что строил рожи, и Эд дал ему в нос, хотя за волосы Эда дернул Руфус.

По улице мы шли, тоже не торопясь. Еле тащились. Постояли перед кондитерской, подождали, пока Альцест купит шесть булочек с шоколадом, которые он сразу начал есть.

– Надо запастись, – сказал Альцест, – потому что сегодня вечером сладкого… – И он тяжело вздохнул, не переставая жевать. Надо сказать, что в дневнике у Альцеста было записано: «Если бы этот ученик тратил столько энергии на занятия, сколько тратит на еду, он был бы первым в классе, так как может учиться гораздо лучше».

Меньше всех унывал Эд:

– А я совсем не боюсь. Мой папа никогда ничего не говорит. Я посмотрю ему прямо в глаза, и он сразу подпишет дневник. Вот и все!

Везет же Эду! На перекрестке мы разошлись. Клотер ушел, всхлипывая, Альцест – жуя, а Руфус тихонько свистел в свой полицейский свисток.

Мы остались вдвоем с Эдом.

– Если ты боишься идти домой, – сказал он, – можно сделать очень просто. Ты пойдешь ко мне и останешься у меня ночевать.

Эд – настоящий друг! Мы пошли вместе, и Эд мне по дороге объяснял, как он смотрит своему папе прямо в глаза. Только чем ближе мы подходили к дому Эда, тем он все меньше объяснял. А возле самой двери Эд и вовсе замолчал. Мы немножко постояли, потом я спросил:

– Так чего мы стоим?

Эд почесал в затылке и сказал:

– Подожди минутку. Я за тобой приду.

Потом он вошел в дом. Дверь осталась приоткрытой, и тогда я услышал какой-то шлепок. А потом мужской голос сказал:

– Сейчас же в постель! Останешься сегодня без сладкого, бездельник ты эдакий!

И Эд заплакал. Наверное, он как-то не так посмотрел в глаза своему папе.

Хуже всего было то, что теперь я должен был идти домой. Я шагал и старался не ставить ноги на полоски между плитами тротуара, это было легко, потому что я шел очень медленно. Я хорошо знал, что мне скажет папа. Он скажет, что всегда был первым учеником и его папа очень гордился моим папой. Что из школы он всегда приносил похвальные листы и награды. Что он бы мне их показал, но они потерялись, когда он женился на маме и переехал в новый дом. А потом папа скажет, что я ничего в жизни не смогу добиться, что я буду нищим, а люди будут говорить: «А-а, это тот самый Никола, который плохо учился в школе! «И будут показывать на меня пальцем и смеяться надо мной. Потом папа скажет, что он надрывается, чтобы дать мне приличное образование, чтобы вооружить меня знаниями на всю жизнь, что я неблагодарный и меня нисколько не трогает огорчение, которое я причиняю своим бедным родителям, и что я останусь без сладкого, а кино подождет до следующих записей в дневнике.

Папа повторит все, что говорил в прошлом месяце и позапрошлом. Но с меня хватит. Я скажу ему, что мне очень плохо, и раз так, я уйду из дома навсегда, куда глаза глядят. И тогда они пожалеют обо мне, а я вернусь только через много-много лет. У меня будет много денег, и папе станет стыдно, что он говорил, будто из меня ничего не выйдет. И люди не посмеют показывать на меня пальцем и смеяться надо мной. И я на свои деньги поведу папу и маму в кино, а все скажут: «Посмотрите, у Никола так много денег. Он даже сам заплатил за билеты в кино для папы и мамы, хотя они обошлись с ним не очень хорошо». И еще я поведу в кино нашу учительницу и директора школы. Тут я вдруг оказался перед своим домом.

Думая обо всем этом и рассказывая себе замечательные истории, я позабыл о дневнике и зашагал очень быстро. Я почувствовал ком в горле и подумал, что, может быть, лучше сразу уйти, а вернуться только через много лет. Но уже темнело, а мама не любит, когда я поздно гуляю. И я вошел.

Папа в гостиной разговаривал с мамой. Перед ним на столе лежали пачки бумаг. Он был очень сердит.

– Это просто невероятно, – говорил папа, – если посмотреть, сколько денег тратят в этом доме, можно подумать, что я мультимиллионер! Взгляните только на эти счета! Счет от мясника, от бакалейщика! Ну конечно же, ведь это я должен зарабатывать деньги!

Мама тоже была очень сердита и отвечала папе, что он не имеет никакого представления о стоимости жизни. И пусть он как-нибудь пойдет с ней вместе за покупками. И что она хочет вернуться к своей матери. И что не следует обсуждать все это при ребенке. Тогда я отдал папе дневник. Папа раскрыл его, подписал и вернул мне со словами:

– Ребенок тут ни при чем. Я прошу только, чтобы мне объяснили, почему баранина так дорого стоит.

– Никола, – сказала мама, – иди играть в свою комнату.

– Да, да, конечно, – сказал папа. Я поднялся в свою комнату, улегся на кровать и заплакал. Ведь если бы папа и мама меня любили, они уделяли бы мне хоть немного внимания.

Луизетта

Мне не понравилось, когда мама сказала, что к ней на чай придет ее приятельница со своей дочкой. Я не люблю девчонок. Они очень глупые, только и умеют, что играть со своими куклами или в магазин. И потом еще, чуть что, они сразу начинают реветь. Я, конечно, тоже иногда плачу, но только когда для этого есть какая-нибудь серьезная причина. Например, в тот раз, когда в гостиной разбилась ваза и папа стал меня ругать, а это было нечестно, потому что я не нарочно. И потом эта ваза была совсем некрасивая. Конечно, я хорошо знаю, что папа терпеть не может, когда я играю в мяч дома, но ведь на улице шел дождь.

– Постарайся дружно играть с Луизеттой, – сказала мама. – Это прелестная девчушка, и она должна увидеть, что ты воспитанный мальчик.

Когда мама хочет показать, что я хорошо воспитан, она заставляет меня надеть синий костюм с белой рубашкой, и вид у меня сразу делается дурацкий. Я сказал, что лучше пойду с ребятами в кино на ковбойский фильм, но мама строго на меня посмотрела, она так смотрит, когда хочет показать, что возражать бесполезно.

– И пожалуйста, не будь с девочкой груб, иначе я с тобой буду разговаривать по-другому, – сказала мама. – Понятно?

В четыре часа пришла мамина приятельница с дочкой. Она поцеловала меня и сказала, что я очень вырос, как обычно говорят все гости. Потом она сказала:

– А это Луизетта.

Мы с Луизеттой оглядели друг друга. У нее были белобрысые волосы, заплетенные в косички, глаза голубые, а нос и платье красные. Мы подали друг другу руки и сразу их отдернули. Мама подала чай. Очень здорово, когда у нас к чаю гости, потому что на стол ставятся шоколадные пирожные и можно взять целых два. За столом мы с Луизеттой ни о чем не говорили. Мы ели и не смотрели друг на друга. А потом мама сказала:

– Ну, дети, идите играть. Никола, покажи Луизетте твою комнату и игрушки.

Мама сказала это с улыбкой, но посмотрела на меня строго. Мы с Луизеттой пошли в мою комнату. Там я молчал, потому что не знал, о чем с ней говорить. И тут Луизетта сказала:

– А ты похож на обезьянку.

Это мне не понравилось, и я ответил:

– А ты девчонка!

Тогда она мне как даст! Я чуть не заплакал, но удержался, потому что мама велела, чтобы я вел себя как воспитанный мальчик. И я дернул Луизетту за косичку, а она пнула меня по ноге. Тут я не смог удержаться – было очень больно – и завопил:

– Уй-ю-юй!

Я уже собрался дать ей сдачи, только Луизетта вдруг сказала:

– Так ты покажешь мне игрушки?

Я хотел ответить, что это игрушки для мальчиков, как вдруг она увидела моего плюшевого медвежонка. Я один раз побрил его папиной бритвой, но только наполовину, потому что бритва не выдержала и сломалась.

– Ты что, играешь в куклы? – спросила Луизетта и захихикала.

Я опять хотел дернуть ее за косичку, а Луизетта уже подняла руку, чтобы стукнуть меня, но тут открылась дверь и вошли наши мамы.

– Ну как, дети, вы дружно играете? – спросила моя мама.

– Да, конечно, мадам! – ответила Луизетта, глядя на нее широко открытыми глазами и быстро захлопав ресницами.

Мама поцеловала ее и сказала:

– Прелесть, она просто прелесть!

А Луизетта, правда, здорово работала своими ресницами.

– Покажи Луизетте свои красивые книжки с картинками, – сказала мама.

А другая мама сказала, что мы два цыпленочка, и они ушли.

Я вынул книги из шкафа и дал Луизетте, но она не стала их смотреть, а швырнула на пол, даже замечательную книгу про индейцев.

– Не нужны мне твои книги, – сказала она. – У тебя нет чего-нибудь поинтереснее?

Потом она заглянула в шкаф и увидела мой любимый самолет, он красный, с резинкой и может летать.

– Не трогай, – сказал я, – это не для девчонок, это мой самолет!

И я попробовал его отнять. Но Луизетта отскочила.

– Я гостья, – сказала она, – и имею право играть со всеми игрушками. А если ты не согласен, я позову маму, пусть она скажет, так это или не так.

Я не знал, что делать. Мне не хотелось, чтобы она сломала мой самолет, и мне не хотелось, чтобы она позвала свою маму. Тогда жди всяких неприятностей. Пока я стоял в нерешительности, Луизетта повернула пропеллер, натянула резинку и выпустила самолет. Он полетел.

– Что ты наделала! – закричал я. – Теперь самолет потеряется! – И я разревелся.

– Дурачок, ничего он не потеряется, – сказала Луизетта. – Он просто упал в сад. Пойдем и поищем его.

Мы спустились в гостиную, и я спросил у мамы, можно ли нам поиграть в саду. Мама ответила, что уже слишком поздно. Но Луизетта опять взмахнула ресницами и сказала, что ей очень хочется посмотреть на красивые цветочки. Тогда мама сказала, что она очаровательный цыпленок, и разрешила нам выйти в сад, только велела одеться потеплее. Обязательно надо будет научиться махать ресницами, это так здорово действует!

В саду я быстро нашел самолет – с ним, к счастью, ничего не случилось. Тут Луизетта спросила:

– А теперь что будем делать?

– Не знаю, – сказал я. – Ты ведь хотела посмотреть цветы. Вон там их много, смотри сколько хочешь.

Но Луизетта ответила, что ей начхать на мои цветы и вообще видала она и покрасивее. Мне очень хотелось дать ей в нос, но я побоялся, потому что окно гостиной выходит в сад, а в гостиной сидели наши мамы.

– У меня здесь никаких игрушек нет, – сказал я, – только футбольный мяч в гараже.

Луизетта сказала, что это я здорово придумал. Мы пошли за мячом, и я очень боялся, что ребята могут увидеть, как я играю с девчонкой.

– Ты встанешь между двумя деревьями и попробуешь не пропустить мяч.

Ха-ха, напугала!

Но тут она разбежалась и как даст по мячу… бум! Удар был такой сильный, что я не смог взять мяч, и он разбил окно гаража.

Обе мамы выскочили из дома. Моя мама увидела разбит ое окно и сразу все поняла.

– Никола, – сказала она, – чем играть в грубые игры, тебе следовало бы занимать свою гостью, особенно когда она такая милая, как Луизетта!

Я посмотрел на Луизетту. Она была уже в другом конце сада и вовсю нюхала бегонии.

Вечером меня оставили без сладкого, но это ничего. Луизетта – девчонка что надо! Когда мы вырастем, обязательно поженимся. Ну и удар же у нее!

Мы готовимся к приезду министра

Нас собрали во дворе школы, и перед нами выступил директор.

– Дорогие дети, – сказал он, – с радостью сообщаю вам, что в нашем городе должен побывать господин министр, который пожелал оказать нам честь и посетить нашу школу. Вы, возможно, знаете, что господин министр сам когда-то учился в этой школе. Вот вам живой пример того, как, усердно занимаясь, можно добиться очень высокого положения. Я хочу, чтобы господину министру был оказан здесь незабываемый прием, и очень надеюсь, что вы мне в этом поможете.

Тут директор отправил в угол Жоакима и Клотера, потому что они подрались.

Потом директор собрал у себя всех учителей и воспитателей и сказал, что он уже продумал церемонию приема господина министра. Сначала все дети хором исполняют Марсельезу. А потом трое учеников младших классов преподнесут министру цветы. Действительно, наш директор замечательно все продумал. Ведь министр, конечно, не ожидает, что ему преподнесут цветы, и это будет для него приятный сюрприз. Наша учительница чем-то встревожена. Вообще последнее время, мне кажется, она стала какой-то нервной.

Директор сказал, что мы сразу начнем репетировать, и мы очень обрадовались, потому что не надо будет идти на уроки. Мадемуазель Вандерблерг, учительница пения, стала с нами репетировать Марсельезу. Получалось вроде не очень здорово, но все же шуму было много. Правда, мы все время обгоняли старших. Они еще только «отряхивали его прах с наших ног…», а мы уже «ненавидели царский чертог»[4]4
  Имеется в виду строфа из Марсельезы:
«Отречемся от старого мира,Отряхнем его прах с наших ног.Нам не нужно злотого кумира,Ненавистен нам папский чертог».

[Закрыть]. Только Руфус пел «ля-ля-ля», потому что он не знал слов, а Альцест не пел вовсе, так как он жевал рогалик. Мадемуазель Вандерблерг изо всех сил махала руками, чтобы мы замолчали. И вместо того чтобы ругать старших, ведь это они отставали, она накинулась на нас, хотя мы были впереди. А так нечестно. И еще Руфус очень рассердил мадемуазель Вандерблерг. Он пел с закрытыми глазами и не увидел, что надо замолчать, а продолжал свое «ля-ля-ля». Тогда наша учительница поговорила с директором и с мадемуазель Вандерблерг, и директор сказал, что петь будут только старшие, а младшие просто делать вид, будто поют. Мы попробовали, и все очень хорошо получилось, только шуму было меньше. И директор сказал Альцесту, что вовсе незачем так гримасничать, когда делаешь вид, будто поешь. А тот ответил, что он вовсе не делал вид, будто поет, а жевал. И директор тяжело вздохнул.

– Ну хорошо, – сказал директор. – После Марсельезы должны выйти трое из младших классов. Он посмотрел на нас и выбрал Эда, Аньяна, первого ученика и любимчика учительницы, и меня.

– Жаль, что это не девочки, – сказал директор. – Они могли бы прийти в платьях цвета нашего флага, синем, белом и красном. А иногда им к волосам имеется в виду прикалывают цветные банты – это производит самое хорошее впечатление.

– Если к моим волосам приколют бант, я взбешусь, – сказал Эд.

Директор быстро повернул голову и посмотрел на него одним глазом, потому что так нахмурил брови, что другого почти не было видно.

– Что ты сказал? – спросил директор.

Тогда наша учительница очень быстро проговорила:

– Ничего, господин директор, он просто кашлянул.

– Да нет же, мадемуазель, – сказал Аньян, – я сам слышал, как он сказал…

Но учительница не дала ему договорить. Она сказала, что его никто не спрашивает.

– Вот именно, ябеда-корябеда, – сказал Эд. – Без тебя обойдутся.

Аньян заплакал и стал говорить, что его никто не любит, что он очень несчастен и хочет умереть, что он обо всем расскажет своему папе и тогда он нам покажет. Тут учительница сказала Эду, что ему никто не разрешал говорить. А директор провел рукой по лицу, как будто хотел его вытереть, и спросил у учительницы, закончила ли она свои переговоры и может ли он продолжать. Учительница сделалась вся красная и от этого очень красивая. Она почти такая же красивая, как моя мама, только у нас обычно красным делается папа.

– Ну хорошо, – сказал директор, – эти трое мальчиков должны подойти к господину министру и подарить ему цветы. Для репетиции мне нужно что-нибудь, похожее на букеты.

Бульон, наш воспитатель, сказал:

– Я кое-что придумал, господин директор. Сейчас я вернусь.

Он убежал и скоро вернулся с тремя метелками из больших перьев. Директор сначала немного удивился, но потом сказал, что ничего, для репетиции ими можно воспользоваться. Бульон дал нам, Эду, Аньяну и мне, по метелке.

– Итак, дети, – сказал директор, – предположим, что я господин министр. Вы должны подойти ко мне и преподнести цветы.

Мы сделали все, как сказал директор, и отдали ему метелки. Директор держал метелки в руках, но вдруг рассердился. Он посмотрел на Жоффруа и сказал:

– Вот вы там, сзади, я видел, что вы смеетесь. Я бы хотел, чтобы вы нам объяснили, что вам показалось таким смешным. Нам тоже хочется посмеяться.

– Я смеюсь над тем, что вы сказали, господин директор, – ответил Жоффруа. – Будет очень смешно, если приколоть банты к волосам Никола, Эда и этого любимчика-подхалимчика Аньяна.

– Хочешь в нос получить? – спросил Эд.

– Ага, – сказал я.

И Жоффруа мне как даст! Тут началась драка. Другие ребята тоже приняли в ней участие, все, кроме Аньяна. Он катался по полу и рыдал, что он не любимчик-подхалимчик, и что никто его не любит, и что его папа пожалуется министру. Директор махал тремя метелками и кричал:

– Прекратите, сейчас же прекратите!

Все бегали взад и вперед, а мадемуазель Вандерблерг упала в обморок. Просто жуть!

На другой день, когда приехал министр, все прошло очень даже хорошо. Правда, мы его не видели, потому что нас отправили в какой-то кабинет, и даже если бы министр захотел нас увидеть, он бы не смог, ведь дверь заперли на ключ.

И чего только не придумает наш директор!