Текст книги "Инвиктус"

Автор книги: Райан Гродин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 24 страниц)

45
MEMENTO MORI

Фарвею Гаю Маккарти всегда хотелось повидать мир, а не спасать его.

Рамки его зрения сузились до размеров дверей. Порта санавивария. Ворота жизни. Солнце светило в широкий проем сквозь треугольники решетки – после часа, проведенного в полутьме подземелья амфитеатра, оно казалось ослепительным. Позади в туннеле ревели тигры и львы, но зверь по ту сторону ворот рычал громче. Возбужденно вопившую перед первым утренним поединком толпу подстегивал вовсе не первобытный инстинкт выживания, и от того все происходящее казалось еще более ужасным. Они хотели видеть, как люди истекают кровью. Для забавы.

Противник Фара выглядел равнодушным, хотя сказать наверняка было трудно. Шлем скрывал большую часть его лица, отверстия для глаз лишь намекали, что под маской прячется человек. Правая, покрытая броней рука выглядела автоматизированной. Шрамы на груди говорили о жестоких испытаниях, а мускулатура заставила Фара устыдиться своих подтягиваний и занятий с гирями.

Больше всего Фар завидовал мечу соперника. С трезубцем и сетью он чувствовал себя статуей на фонтане – почти что голым и вооруженным скорее для вида. Ни шлема. Ни щита, такого, как у легионеров. Даже жалких наголенников не дали. Клинок противника без труда найдет его плоть, как бы яростно он ни бился. А он намеревался биться. Это решено. Так у Грэма будет больше времени, чтобы увести мать подальше, к «Аб этерно», а у нее – несколько лишних минут для прощания с Гаем. Фар твердо решил цепляться за каждую оставшуюся ему минуту жизни. Может, из чистого эгоизма, может, из-за своего упрямства.

Похоже, это испытание сделает его человеком.

Фар смотрел на ворота жизни и размышлял, было ли ему предназначено закончить жизнь здесь, у собственного начала, завершить круг и прекратить существование. Их с Прией дыхание слилось через коммуникатор, напоминая Фару, из-за чего он стоит у этого порога. Из-за любви. Из-за любви большей, чем их собственная. Их сегодняшнее горе – это прошлое горе его матери, и сейчас есть только один способ покончить с этим. Только один способ начать все заново.

Сквозь створки ворот, пронизанные солнечными лучами, Фар слышал, как завершается первый поединок. Теперь недолго. Побежденный гладиатор на коленях будет ждать приговора, потом меч победителя коснется его шеи, кровь зернами граната брызнет на песок, и тело утащат за ноги в сполиарий,[12]12
  Сполиарий – место в амфитеатре, где добивали тяжело раненных и раздевали убитых гладиаторов.


[Закрыть] потом арену приведут в порядок, и…

Ворота открылись. Никакие видеозаписи не смогли бы приготовить Фара к неистовому реву пятидесяти тысяч глоток, взмывшему к небу и рухнувшему обратно на землю. Он шагал в центр Колизея, и песок с хрустом проседал под его сандалиями. Впереди маячили порта либитинария – выход, Ворота смерти.

Он крепче сжал древко трезубца.

Еще нет.

– Иди к императорской ложе, – напомнил голос Прии. Она не была историком, но этого и не требовалось – запись, сделанная Эмпрой, шла по второму, совмещенному экрану. – Тебе предстоит поклониться императору.

Императорскую ложу обрамляли яркие ткани, кончики крыльев на золотой статуе орла вонзились в солнце. Император Домициан сидел в своем кресле, как изваяние, но в ответ на приветствие гладиаторов слегка пошевелился. Еще двое пришли умирать… еще один день из жизни. Служители осмотрели трезубец Фара и меч сэра Башка Робота. И то, и другое признали смертоносным и вернули оружие хозяевам.

– Теперь снова возвращайся в центр арены. – Прия говорила быстро, чтобы унять дрожь в голосе. – При звуке рога начинай бой. Сначала он нападет на тебя справа…

– Я люблю тебя. – Теперь, когда никто не слышал, что Фар говорит не по-латыни, он мог сказать это вслух. Слишком редко он произносил эти слова и, заняв свое место, хотел наверстать упущенное. – Я люблю тебя, Прия Парех. И найду тебя в следующей жизни.

– Фар…

Заревел рог. Его соперник бросился вперед.

– Прыгай влево!

Фар блокировал удар трезубцем, бросил сеть. Она скользнула по шлему гладиатора и упала на песок грудой никчемных веревок. Годится только рыбу ловить, а не людей…

– Он собирается напасть, – предупредила Прия. – Ложный выпад вправо!

Снова Фара пощадили. Извернувшись вправо, он нанес удар трезубцем. Три блестящих зубца нашли дыру в защите противника, металл достиг плоти. Три рваные раны остались на боку гладиатора, из-под глазниц донеслось рычание. Он отпрянул, а зрители громогласно приветствовали удачный удар.

– Сеть! Хватай сеть, пока он не опомнился!

Слишком поздно. У оппонента Фара оказались стальные нервы, под стать железной, как у робота, голове. Хотя раны кровоточили достаточно сильно, чтобы сделавшие на гладиатора ставки поморщились и крепче сжали свои кошельки, он даже не пошатывался. Удерживая щит поближе к боку и вскинув меч, противник атаковал.

Влево, вправо или блокировать?

На этот раз Прия не могла подсказать направление. История изменилась, и запись Эмпры больше не содержала полезной информации, столь необходимой Фару. Разум подсказывал парировать, но рефлексы заставили тело уклониться. В результате получилась комбинация из двух движений. Меч соперника скользнул по трезубцу, и удар пришелся не в шею, а в руку Фара. Поначалу он не почувствовал боли. Знал только, что ранен, потому что трибуны вновь разразились воплем, от которого волосы на затылке встали дыбом. А потом пришла ослепляющая боль, все нервные окончания разом подали сигнал бедствия.

Рука с трезубцем. О, Гадес, рука с трезубцем. Клинок угодил в старую рану и вспорол ее. Неужели в первый раз лилось столько же крови? Фар не мог вспомнить. Угасание стерло воспоминания до того момента, когда Прия взяла иглу и начала быстро накладывать швы. Чтобы отвлечь Фара, она мурлыкала под нос песенку «Исправь себя», написанную одной из ее любимых старинных групп. Холодное… что-то? Холодное… холодно…. Тогда ноги тоже скользили… Кровь потекла на песок, и он отшатнулся.

Это было начало конца.

– Фар! – закричала Прия, увидев рану его глазами. – Не смей останавливаться, Фар! Продолжай сражаться!

– Пи… – Никто и не думал, что он победит. И они оба это знали.

Раздался шелестящий звук. Фар сделал поворот, готовясь отразить удар меча, но соперник отступил – видно, рана в боку и тяжелое вооружение взяли свое. Значит, звук долетел с того конца, от Прии.

– Люблю тебя. Я… мне нужно…

Что? Но…

– Не сдавайся, – повторила она.

– Прия?

Ему ответило мертвое молчание. Фар почувствовал, что перерубили нечто более важное, чем его рука. И как ему теперь сражаться? Как умирать одному? Примерно так, как его противнику. Тот начал двигаться по кругу, медленно, крадучись. Меч, залитый кровью Фара, требовал еще. Не то чтобы это трудно было сделать. Фар истекал кровью. Но он переложил трезубец в здоровую руку, стараясь изо всех сил сжать скользкое древко.

Еще нет.

Но скоро.

Фар не мог винить Прию за то, что ушла. В мире не наберется столько любви, чтобы человеку хватило сил смотреть на это все.

46
БАБОЧКА, КОТОРАЯ ЗНАЛА, ЧТО ЕЕ КРЫЛЬЯ СГОРЯТ

Прию никогда не отвращал вид ран, даже ее собственных. Полученные в играх царапины вызывали интерес и служили предметом изучения. Нанося заживляющий спрей, отец, чтобы отвлечь ее от жжения, излагал те или иные факты, истины, которые откладывались на потом.

– Капелька крови пробегает через твое тело всего за одну минутку. От сердца к сердцу. А чтобы ты жила, гемоглобин в красных кровяных тельцах переносит по венам кислород. Феноменальная вещь.

– А почему некоторые так боятся крови? – спросила Прия, имея в виду Томми, который слез со своего ховербайка, чтобы помочь ей подняться с земли, и застыл на месте, увидев ее ободранные коленки.

Отец замолчал. Молчание объяснялось не усталостью; пауза означала, что он собирается сказать что-то важное. И Прия ждала, так сильно сжав игрушечного единорога, что набивка едва не лезла в наложенные ею самой швы.

– Люди боятся не крови, – сказал наконец Дев Парех. – Они боятся боли.

Теперь, в восемнадцать лет, видя на экране кровоточащую рану Фара, Прия поняла, что имел в виду отец. Зрелище на экране вызывало у нее тошноту. Боль была не чем-то далеким, она вскипала и пенилась красными пузырями и выплескивалась из Фара слишком быстро, чтобы успеть ее заменить. Его медицинские показатели скакали по мониторам медпункта в ритме дерись-или-беги, подстроиться под который не могла ни одна песня. И даже если бы такая мелодия нашлась, плей-листы принадлежали прошлому. Обе пары ее наушников лежали на столе, отражая в золоченом покрытии свое окружение: голографический журнал, бесполезные иголки, свернутый хобот Ганеши. Все сияющее и в четырехкратном повторении. Все как будто говорило: будет лучше, когда струну перерубят.

Но видеть, как из Фара вытекает жизнь… Это было нестерпимо. Больно.

– Не смей останавливаться! – Ее собственное сердце истекало через канал связи.

Ей было страшно.

– Дерись!

– Прия! Прияприяприя! – Лимонное пятно в наушниках, Имоджен так разволновалась, что даже не замечала ран своего кузина. – У нас критическая ситуация! Критическая! Бюро и Корпус преследуют Элиот. Они пытаются отключить ее оборудование. Гоняются за ней по всему городу, а у нее с собой Гай в карманной вселенной, и я не знаю, что делать. У тебя есть что-нибудь, чем можно жахнуть?

Если в карманной вселенной Гай, то там же и чип. И первого, и второе предполагалось передать Эмпре. Прия написала матери Фара письмо с инструкцией на внутренней стороне Устава – вручить чип Фару на его семнадцатый день рождения. Сложенная маленьким квадратиком записка лежала в коробочке в карманной вселенной на запястье Элиот, прыгавшей теперь по всему Риму. Все прошлое «Инвиктуса» и возможное будущее зависели от того, останутся ли они с Фаром до его смертного часа или спасутся для будущего.

Все или ничего.

Собственно, и выбирать не приходилось.

– Я люблю тебя. – Прия поднесла дрожащий палец к кнопке «звук». – Мне нужно идти. Не сдавайся.

Прежде чем Фар успел ответить, она выключила звуковой канал и набросила на экран лабораторный халат. Под сухими, но потемневшими глазами серой тенью легла печаль.

– Зачем тебе жахнуть? У Элиот был бластер, где он?

– А ты стрелок-ас? – спросила историк. – Я – нет. Думаю, будет лучше, если мы отключим оборудование агента Аккермана, прежде чем он сделает то же самое с Элиот. Все остаются живы, никто никуда не прыгает, все побеждают.

– У нас на борту нет станнеров. – Зато предостаточно проводов под напряжением. Повернувшись спиной к светящемуся лабораторному халату, Прия поспешила в общий отсек. Несколько половых панелей так и остались погнутыми после поисков «Рубаи». Острые углы, одежда из стертого прошлого. Прия сдвинула в сторону костюм из флэш-кожи и заглянула под панель. Ничего, только радужные, связанные пучками провода.

– Добро пожаловать к нервной системе «Инвиктуса», – объявила она. – Яркость, цвет и электричество.

Опустившись на колени рядом с ней, Имоджен с изумлением уставилась на то, что напоминало голову Медузы.

– Собираешься выпотрошить корабль?

– Ничего другого у нас нет. – Правильно подобрав провода – высокое напряжение, низкий ток – можно создать некое подобие станнера, способное остановить человека, но не его сердце. Прия беспокоилась о самом корабле. Отсоединишь не ту линию и запросто потеряешь связь или голографический щит, а то и отключишь какую-нибудь жизненно важную систему. – Мы ведь можем обойтись без верхнего света или громкоговорителей?

– Вполне.

Какие провода куда какие куда какие куда? Их так много, и все они вместе, и все разные, но как же трудно сохранить голову на плечах, когда твое сердце там, на арене. Зеленый? Голубой? Оранжевый? Красный? Красный? Красный?

– Быстрее, – торопила Имоджен. – Элиот уже напрыгалась, как яйцо в курице.

Фиолетовый и зеленый. Прия вовсе не была уверена, что разобралась в проводах, но это ее не остановило. Разбросав искры во вновь обретенной тьме, погас верхний свет «Инвиктуса». По крайней мере с одним проводом она не ошиблась. Коммуникационная система осталась в рабочем состоянии, и экран призрачно светился в лазарете, продолжая получать поток данных от Фара. Прия даже не смотрела в ту сторону, полностью сосредоточившись на проводах в каждой руке и разведя подальше оголенные концы.

Не сдавайся, Фар. Дерись.

Еще одна минута. Это все, что надо: от сердца к сердцу.

Я намерена спасти нас.

– Провода далеко не тянутся, – сказала она Имоджен. – Агент должен оказаться на этой стороне отсека.

Историчка кивнула.

– Ты поняла, Элиот? Заказ исполнен. Возвращайся домой.

Последнее слово не успело еще отзвучать, когда в комнате появилась Элиот. Со лба у нее стекал пот. Взгляд метался, как у загнанного зверя.

– Пять секунд, – предупредила она, приваливаясь к дивану. – Он сейчас будет.

Прия сжала провода. В лазарете призывно замигал экран, но она не оглянулась. Не могла оглянуться. Ощутит ли она его, момент смерти Фара, или это все – выдумка древних поэтов? Две души, что сплетены так тесно, чувствует одна, когда другую отсекают…

В сравнении с прибытием агента Аккермана телепортация Элиот выглядела мистикой. Если она выскользнула из ниоткуда, то он грохнулся, смяв ногами треуголку. Станнер нацелился на Элиот, но выстрела не последовало – внимание агента отвлекли яркие волосы Имоджен.

– А с тобой, попрыгунья…

На. На. Получи. 33333333333…

Одного касания оказалось достаточно. Получив разряд, Аккерман грохнулся на пол.

Потрясенная, Прия уставилась на провода в своих руках. Никогда прежде она не только не причиняла вред другому человеку, но и не думала об этом, сохраняя верность клятве Гиппократа. И вот все перевернулось с ног на голову. На краю дивана скрючилась Элиот. Обуглившаяся ткань захрустела под ногтями, и в следующее мгновение ее вырвало на пол.

Сдерживая тошноту, Прия вдохнула поглубже.

– Ты как?

– Слишком… много… реконфигураций! – объяснила, судорожно хватая воздух, Элиот.

– А что с ним? – Имоджен осторожно ткнула Аккермана ногой в бок. Агент лежал вниз лицом, придавленный к полу силой, превосходившей силу гравитации. Его шляпа откатилась к кучке одежды, смешавшись с нарядами минувших времен.

– Вроде бы дышит. – Элиот подняла с пола станнер агента Бюро, щелкнула – белый разряд оставил в воздухе рваный след – и выключила. – А ты хорошо с проводами придумала.

– Что с файлами? Они целы?

– В полной готовности. – Элиот моргнула, а Прия подумала, что глаза у нее точно такие же, как у Фара, и в то же время совсем другие. – Весь поступающий на корабль поток данных, включая мой, идет сейчас на чип. Хочешь что-то сказать?

Даже без проводов кулаки у Прии все еще звенели и дрожали. Что сказать, когда все уже сказано и показано? Как вложить любовь в буквы, жизнь в слова?

– Фар, ты сейчас на арене, дерешься с каким-то страшным парнем с мечом. Дерешься, потому что веришь, что за эту жизнь стоит умереть. Пожалуйста, дай шанс нам всем. Когда мы встретились в этой жизни, я работала в изоляторе Корпуса. Прия Парех. Найди меня. Принеси чашку чаю из чайного киоска на Виа Новус.

– Файлы… – Будь Имоджен анимацией, в комнате зажглась бы лампочка. – Ты про бортовые журналы «Инвиктуса»! Умно, умно. Уф… Срочная новость! Грэм и тетя Эмпра встретились. У нее начались схватки. И это хорошо слышно!

– Мне нужно идти. Сделаю все возможное, чтобы чип попал по назначению. – С этими словами Элиот стащила искусный римский парик и швырнула его в общую кучу. – Не упускайте его из виду, ладно?

– Предупредишь меня до взлета «Аб этерно»? – Пережить отправление машины времени Фар не мог, как бы ни хотела этого Прия. – Чтобы я могла сказать Фару, когда придет время…

Элиот исчезла на полукивке так же неожиданно, как и появилась несколько дней назад, прелюдией к обреченным скрипкам. Брошенный в сторону медотсека взгляд не отозвался звуками песен. Где-то на другой стороне города глаза Фара остались открытыми. Какой жуткий свет, как он влечет ее, бабочку, знающую, что ее крылья сгорят. Да придет пламя.

Да истечет срок ее бдения.

– Им?

– Да?

– Не подержишь провода? Только не коснись ими металлического пола, ладно? – Прия передала провода подруге, по одному. – Мне нужно попрощаться.

47
СРЕДИ МОГИЛ

Еще один прыжок.

Эти координаты, выбранные отнюдь не случайно, привели Элиот на южную окраину Рима, где жилые дома уступили место могилам. Вдоль всей Аппиевой дороги мертвецы заявляли о себе эпитафиями; камни охраняли то, что давно стало шелухой. Вытянувшиеся вдоль безмолвия деревья скребли ветвями голубое небо. Под этим огромным небом Элиот чувствовала себя единственной живой душой. Разумеется, это было не так. Где-то над этими могилами притаился «Аб этерно», за невидимыми стенами которого переживали в ожидании коллеги Берг, Док и Николас. Сама Эмпра находилась ближе к кораблю, чем они думали, и Элиот слышала ее голос через канал связи Грэма.

– У вас отлично получается, мисс Маккарти, – приговаривал инженер, заметив, что у матери Фара снова начались схватки.

– Мисс Маккарти? Ты так это говоришь, что я чувствую себя старухой. Где Гай… а… – Вскрик донесся до Элиот буквально с другой стороны дороги.

– Уже идет и скоро будет здесь, – заверил женщину Грэм.

Элиот стащила с запястья браслет. Солнечный луч скользнул по ее лысой голове. Сил уже не осталось. Она опустилась на четвереньки и, опершись обеими ладонями о землю, перетерпела новый очередной приступ сухой рвоты. Приляг, отдых дай измученному телу. Лечь не позволяли звучащие в голове голоса и звуки: стоны и пыхтение Эмпры, подбадривания Грэма, взывания Прии, извинения Имоджен. Все были связаны, все приближались к поворотному пункту, и Элиот предстояло протащить их через него.

Переждав спазм, она раскрыла карманную вселенную и увидела в межпространственной щели сначала темные кудряшки, а потом и смуглые руки своего отца. Устроившись на кучке платьев, он… дремал! От хлынувшего в темноту солнечного света Гай заморгал, а когда открыл глаза и увидел Элиот, вздрогнул от неожиданности.

– Все в порядке, – сказала она на латыни. – Пожалуйста, передай мне вон ту коробочку.

Коснувшись бархата, Гай нахмурился.

– У какого ж существа такой мех?

– У вельветинового зайца.

– Правда? Никогда не видел голубого зайца.

Его удивление было таким искренним, что Элиот почувствовала себя обманщицей. Она придумала бы что-нибудь, пополнив мифы Древнего Рима живописной деталью, но времени было в обрез. Впрочем, голубой заяц представлялся мелочью в сравнении со всем тем, что уже видел сегодня ее отец. Интересно, есть ли у него какое-то объяснение происходящему?

Гай протянул ей коробочку. Элиот открыла и подняла письмо Прии, под которым лежал чип, крохотный и хрупкий. Прозрачная схема содержала в себе все, чем была Элиот, все, чем хотел быть экипаж «Инвиктуса». Достаточно ли передать эти вещи Эмпре? Когда на чипе так много всего, просмотрит ли будущий Фар файл под названием «Гори, крыса»? Да, название забавное, но этого мало. Оно должно быть другим – глотком воды, вдохом, тем, без чего нельзя.

Как же его назвать? «Посмотри сейчас же»? «Возьми новый курс»?

И то, и другое… что-то не то.

Ее отец, выбравшись из ниоткуда, обвел взглядом бледные надгробия. Потом, словно отвыкший от свободы человек, сделал несколько шагов и, набравшись уверенности, подошел к ближайшему камню и положил ладонь на вытесанные буквы: tu fui, ego eris.[13]13
  Ты был мной, я буду тобой.


[Закрыть]

– Нет, не сон, – объявил он, обнаружив, что мир еще достаточно прочен. – Где Эмпра?

Крик роженицы был ему ответом. Лицо гладиатора вытянулось, и в следующее мгновение он сорвался с места и побежал. Останавливать его Элиот не стала. Пусть поспешит.

– Вера?

– Да, Элиот?

– Запрограммируй функцию голограммы чипа памяти отвечать эксклюзивно на голос Фарвея Гая Маккарти. И я бы хотела переименовать файл «Гори, крыса».

– Переназначение голосового распознавания проведено. Каким будет новое имя файла?

Элиот посмотрела на слова, которых коснулся отец. Ей нравилась их поэтичность, скрытая притягательность. Они отзывались в ней странным ощущением, не дежавю, но чем-то схожим: раскинутые под солнцем кошачьи лапы, светлячки на краешке сумерек, пена между пальцами после схлынувшей волны… Жизнь. Какой была, какой будет.

Она прочла фразу еще раз, вслух, и по коже побежали мурашки.

Закончив с делами, Элиот сложила карманную вселенную и отправилась на поиски остальных. Грэм стоял за одним из надгробий, изо всех сил стараясь не обращать внимания на целующихся родителей Фара. Сцена вполне годилась для общего, без ограничений, просмотра, а вот уровень публичной демонстрации чувств превышал средний, так что Элиот ощутила себя смущенной дочерью-подростком.

– Хорошо, что убедил Эмпру пойти с тобой. – От неожиданности Грэм едва не выпрыгнул из собственной кожи, когда она подошла сзади. – Извини. Я не нарочно.

– Да уж наверно. – Инженер оглядел заросшее сухой травой кладбище. Невидимый «Аб этерно» висел в воздухе неподалеку, за поворотом дороги, на спринтерской дистанции. – Тебя тоже можно поздравить. Слышал, какая-то проблема была.

– Ничего такого, с чем бы не могли справиться Прия и Имоджен. – Кстати… – Дальше я сама справлюсь, а тебе лучше вернуться на «Инвиктус». На арене вот-вот все кончится, и ты будешь нужен на корабле.

– Пять минут. – Грэм сделал шаг и остановился в нерешительности. – Это все, что у тебя есть. Чуть больше, и Фар может повторить свой дебют на «Аб этерно». Окно невелико, а рисковать в этом поворотном пункте никак нельзя.

– Я и не буду, – заверила его Элиот. – Возвращайся к Имоджен.

Грэм кивнул и ушел. Элиот, прижав к груди бархатную коробочку, ждала, пока Эмпра и Гай обменяются последними взглядами и фразами на латыни. Ее пальцы запутались в его кудрях, а он гладил ее по щеке, вытирая слезы. И голоса их звучали не так, как на записи, – печально, да, но не с отчаянием. Эмпра даже рассмеялась, заметив, во что одет Гай.

– Он в простынях? – Вопрос предназначался Грэму, но достался оказавшейся на его месте Элиот. – Ты кто?

Коробочка оказалась прочнее, чем выглядела, и выдержала, когда Элиот сжала ее пальцами. Я – твоя дочь из другой жизни, мелькнула мысль.

– Не важно. Мне нужно отвести вас на «Аб этерно», так что прощайтесь.

– «От вечного». – Гай уловил латинское название корабля. – Ты туда должна вернуться?

– Да. Я… я не хочу уходить, Гай.

– Тебе не суждено было остаться, Эмпра из-под Других Небес. Наши жизни пересеклись и сотворили что-то новое… – Гай посмотрел на ее раздувшийся живот. – Для меня это великое благословение.

Свежие слезы заблестели на лице Эмпры. Прощание их высекло или рождение? И в том, и в другом были мука и боль. И то, и другое приближались.

– Тempus venit, – сказала Элиот, отступая от могилы, чтобы поняли оба ее родителя. И Имоджен. На борту «Инвиктуса» историк передала ее слова Прие, а та – Фару.

Пора.

Эмпра кивнула, обхватила Гая руками и, подавшись вперед, поцеловала его и прошептала что-то на ухо. Он прошептал что-то в ответ. Она снова поцеловала его и опустила руки.

– Мир, в который вы вернетесь… – Элиот перешла на язык Центрального. – Он будет не похож на тот, из которого вы вылетели, но бояться не нужно. Это значит только, что вселенная бесконечна.

– Бесконечна? – вздрогнула Эмпра. – Это я так сильно потопталась?

– Нет, но все же возвращайтесь поскорее в Центральный. – Элиот вложила коробочку в руки матери. – Это для вашего сына. Отдайте ее ему на семнадцатилетие. Не раньше и не позже. От этого зависит его жизнь.

Эмпра посмотрела на нее так, словно не знала, что делать с подарком.

– Ты знаешь моего сына?

– Знала. – Слово выскочило само собой, и обе женщины замерли, словно у обеих перехватило дух. Поправлять себя Элиот не стала. – Давайте отведем вас на корабль. Чем дольше вы задерживаетесь, тем выше риск.

Ее мать взяла наконец коробочку и зашагала к концу кладбища и дальше, в поле. Капли росы цеплялись за край столы, окрашивая индиго в цвет самой темной ночи.

Гай даже не попытался вырваться, когда Элиот схватила его за руку и удержала на месте.

– Куда она идет?

– Увидишь.

«Аб этерно» висел над серединой поля, спрятавшись за голографическим щитом одного цвета с небом. Если бы Элиот не следила за информационным потоком, она бы, наверно, подпрыгнула, когда открылся люк и за ним внутренности машины времени. Выскочивший из нее Берг подхватил Эмпру на руки и торопливо вернулся в корабль. Секундная паника – белый лабораторный халат, мигающая консоль – и люк закрылся.

Поле снова стало просто полем.

– Вечность. – Гай опустился на сухую траву и, обернувшись, посмотрел на Элиот. – Но почему ты не с ними?

– У меня другой маршрут. – С уходом «Аб этерно» из этого времени возникнет новый мир, и Элиот, если пересечет поворотный пункт, может притащить с собой Угасание. Прыгнув в прошлое, она могла бы убедиться, что смерть Фара уничтожила контрсигнатуру.

Надо пошевеливаться. Машина Эмпры вот-вот совершит прыжок в прошлое.

– А как же я? – спросил Гай. – Куда мне идти?

– Вы – свободный человек… – Элиот не договорила, заметив исчезающие уравнения на интерфейсе уравнения. Она подняла голову – остальной мир исчезал тоже.

Воздух и земля сливались воедино. Деревья склонялись от корней. Солнечный свет дрожал. Надгробия забывали свои имена, а земля не понимала больше своего предназначения. Крик вырвался из горла, но по крайней мере руки еще работали. И тога из простыни выдержала, когда она крепко-крепко обняла отца.

Слишком рано. Слишком поздно.

Времени просто не стало.