Текст книги "Инвиктус"

Автор книги: Райан Гродин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 24 страниц)

Имоджен видела все это на экране и испытывала те же чувства.

– Какая красота…

Дым валил сильнее, словно дыхание дьявола над плечом. Погибель, восстав, шла скорыми шагами. Элиот даже не посмотрела на приближающуюся стену огня. Хлопья пепла, которые должны были оседать на ресницах, скользили по щекам. Глаза ее буравили поверхность водной глади в бассейне, колонны, дверные проемы, словно отыскивая что-то…

Мы ищем вместе, напомнил себе Фар.

– Давай по-быстрому. Ты находишь «Вавилонскую историю» Беросса, я отправляюсь за Сафо. Встречаемся здесь через пять…

– Сафо моя! – Элиот уже бежала вверх по лестнице, мимо толпы сухопарых, ученого вида мужей, собравшихся во внутреннем дворе. Наблюдая за вздымающейся стеной дыма, они не заметили ее.

– Вперед, команда! – бормотала Имоджен. – Будем считать, «Вавилонская история» у нас в кармане. Тебе надо идти направо. В юго-восточный угол. Старайся не столкнуться с библиотекарями. Заметь, большая часть из них в хитонах. Начинаю жалеть, что выбрала тогу.

Элиот уже достигла главного входа, и отверстый проем поглотил ее. Фар топотал по ступенькам мимо зевак, жалея, что он не невидимка. И снова в победителях огонь. Почему они просто стоят и смотрят? Почему ничего не делают? Может, не знают, что делать перед лицом такого бедствия. Это чувство было знакомо Фару, он сам оказался между нескольких огней – амнезией, Элиот, заботой о сохранении корабля и выполнением этого плохо подготовленного задания.

Шаг за шагом, шаг за шагом. Пересечь двор, пройти к двери, попасть в библиотеку.

Потоки мглистого молочно-белого света проникали в оконные проемы, добавляя величественности интерьерам здания. Хотелось остановиться и задержать дыхание. Множество богов – греческих, египетских, живописных и резных – стояли между колонн, охраняя книги, которые они уже не могли спасти. Имоджен говорила, что в собрании библиотеки почти полмиллиона свитков. Цифра казалась правдоподобной, на экране тогда высветился ряд нулей. Только сейчас, задрав голову и обводя взглядом бесконечные ряды полок, Фар понял, как это много. Запах папирусов ошеломлял. Сколько же их тут, исписанных чернилами, плотно скатанных, уложенных на полки с ромбовидными ячейками. История, поэзия откровения философов, эпические поэмы, как много тысячелетий прогресса…

И все это вот-вот сгорит.

– Направо, – напомнила Имоджен.

Шаги даже не отдавались эхом от каменного пола, настолько велико было помещение. Он прошел мимо изваяния Анубиса – заостренные уши, собачьи клыки, туловище человека – и побежал вдоль полок. Оказалось, он здесь не один. Нашлись люди, отреагировавшие на дым, как на предупреждение; они отчаянно пытались спасти что удастся, набирая на руки столько свитков, сколько могли унести. Оставалось надеяться, что «Вавилонская история» лежит на полках достаточно высоко и никто из случайных посетителей ее не ухватит.

– Имоджен, говори со мной. Что мне искать?

Голос кузины звучал растерянно:

– Держись…

В самом конце длинного ряда полок Фар едва не столкнулся с кем-то. Человек увернулся, уронив свиток, но останавливаться не стал. Возможно, правильно сделал. В окна все гуще валил дым. Дышать становилось труднее…

– Где я? Тепло? Холодно? – спросил Фар, когда человек оказался вне пределов слышимости. – Мне спросить у кого-нибудь, куда идти?

– Нет! Прости, я потеряла свои заметки. Ты направляешься в юго-восточный угол здания. Последний ряд. Четвертая полка снизу. Четвертая ячейка слева.

Следуя этим инструкциям, Фар добрался наконец до нужного ряда. Четвертая полка располагалась гораздо выше его роста. Чтобы достать манускрипт, пришлось использовать лестницу. Она стояла в конце прохода. Несмотря на наличие у лестницы примитивного колесного устройства, Фар задыхался, докатив ее до нужного места. Воздух стал настолько едким, что и перевести дух, не закашлявшись, было невозможно.

– С тобой все в порядке, Фарвей? Старайся много не дышать.

Ага, прямо сейчас отключу эту основную функцию. Вслух, экономя кислород, Фар ничего не сказал, но, задержав дыхание, полез вверх по лестнице к нужной ячейке. Там оказались дюжины свитков, гораздо больше, чем он мог унести.

– Которые из них? – спросил он у Имоджен.

– Элиот говорит, верхние шесть.

– Шесть? – Свитки выглядели совсем не маленькими; в конце концов, они содержали историю мира. Фар не знал, как спуститься с ними по лестнице, и вовсе не представлял, как дотащит их до «Инвиктуса».

Ладно, что-нибудь придумает. Должен придумать. Фар начал выхватывать свитки по одному и бросать их вниз, на пол. Потрепанная добыча лучше никакой.

– Ой! Ай! Ах! Ох! – Его кузина сопровождала вскриками падение каждого манускрипта. – Осторожнее!

С шестым свитком под мышкой Фар спрыгнул с лестницы и принялся собирать остальные. Ползая по полу на локтях и коленях, хватая свитки, он снова мысленно благодарил римлян за их уважительное отношение к нижнему белью.

– Hic tu non sis.

Тебя здесь быть не должно.

Фар замер. Не из-за слов – он говорил по-латыни и не нуждался в переводчике, – но из-за голоса, который их произнес. В воздухе уже колыхалась туманная пелена, свет потускнел, все таяло в непроглядном сумраке словно во сне. Единственной материальной фигурой казалась женщина, стоявшая в конце ряда полок. Греческий хитон сиял белизной, и Фар знал, что не спит, хотя возможно, мозг отравлен дымом. Столько лет он представлял этот миг, ждал его, искал… И время, и место – все было не то и не так, но она стояла перед ним.

Его мать.

27
РАЗРЫВ КУБИКОВ РУБИКА

Оказывается, бдительность – всего лишь кодовое слово для «скуки».

Сидя на своем месте, Грэм в который раз просматривал цифровые показатели места высадки. С математикой и вселенским порядком все было нормально. Он и сам не знал, зачем снова и снова смотрит на экран, что боится там увидеть. С момента высадки не случилось ничего, внушающего тревогу. Или он так думал… Разум инженера пытался откалибровать странные сбои в работе памяти.

Он уже сожалел, что обещал поставить «Тетрис» на паузу. Нет игры – значит, сиди сиднем. Ничегонеделание толкало мозг к размышлениям, к анализу вещей, которые лучше бы оставить в покое.

1,2191 метра: расстояние от него до кресла Имоджен. Раньше Грэм его не измерял. Незачем было. Имоджен – его друг с того самого дня, когда их познакомил Фар. Четыре месяца назад во времени Центрального и год назад по их биологическому времени. Грэма тогда пригласили на квартиру Маккарти отметить семнадцатый день нерождения Фара. В тот вечер Имоджен сделала волосы ярко-желтыми, но Грэма поразил прежде всего ее смех. Легкий и заразительный. И то, как часто кузина Фара смеялась… Все вокруг нее становилось ярче.

Такая девушка не могла не понравиться.

Но понравилась ли ему Имоджен?

Говоря по правде, Грэм размышлял о ней в амурном смысле, причем с нарастающей частотой. В тесном пространстве трудно не привязаться друг к другу. 1,2191 метра его вполне устраивали. Они делились всем: шутками, переживаниями за Фара, мороженым по случаю новых рекордов на «Тетрисе». Каждые двадцать четыре часа цвет волос Имоджен менялся; это работало с постоянством заводного механизма, как повторяющийся цикл, который можно предсказать.

При всей любви к устоявшимся образцам и предсказуемым действиям Грэм оказался негодным танцором. Он мог исполнить простейший вальс, даже изобразить в случае крайней необходимости нечто вроде фокстрота. Необходимость исполнить бальный танец возникала не так уж часто. Клубные пляски представляли собой отдельный вид пытки – никаких правил, просто плыви по течению. И во Дворце Цезарей он вышел на танцпол только потому, что Имоджен позвала. За пять безумных танцев ему шпильками отдавили пальцы на обеих ногах, и он ускользнул назад, к кабинке, надеясь, что Имоджен не заметит. Он ошибся. Его взяли на буксир за талию, приволокли обратно, и он оказался гораздо ближе, чем 1,2191 метра. Из-за сочетания алкоголя с ядерно-зелеными волосами блестящие глаза Имоджен сияли еще сильнее.

– Не уходи, – сказала она Грэму. – Я хочу танцевать только с тобой.

И он остался. Не для того, чтобы танцевать, а из-за нее.

Грэм старался не обольщаться ее заявлением. Люди говорят много разной чепухи в нетрезвом состоянии – голую правду, наглую ложь, часто поутру жалея об этом. Имоджен явно сожалела о сказанном. Она весь день избегала Грэма, выскальзывала из отсека, когда он входил, отводила взгляд. Неужели он танцевал так отвратительно?

Только в гардеробной он почувствовал себя несколько спокойнее. Даже слишком…

Чуть было не сказал такое, о чем потом мог пожалеть.

Нарушать существующий баланс не хотелось, хотя он все равно изменился – центр тяжести сместился в сторону Имоджен. Грэм ощущал это в ее присутствии. Приходилось делать усилие, чтобы не смотреть на девушку. Он внимательно изучил свои кубики Рубика, но и в них не нашел ответа, заметил только кружку, стоявшую возле кубика, повернутого зеленой гранью. Грэм взял кружку; чай оказался холодным, молоко сверху образовало пленку. Похоже, напиток простоял довольно долго.

– Начинаю жалеть, что выбрала тогу. – Даже недовольный взгляд Имоджен лучился жизнью. Она вела своего кузена через библиотеку. Отсветы с экрана озаряли девушку, и синие волосы переливались насыщенными оттенками. На ее коленях свернулся Шафран.

Грэм сделал глоток. Вполне приличный чай. Может, даже лучше стал, настоялся. Он еще раз просканировал взглядом экран. Все числа на месте. Все системы работают исправно.

Все прекрасно. Все нормально. Все работало.

Все на своем месте.

И пусть спящее чувство спит.

– Направо. – Отдавая указания, Имоджен подняла голову от экрана, и ее взгляд скользнул в сторону Грэма. Взгляд казался ненамеренным – просто медленное неосознанное движение. На этот раз, когда глаза их встретились, Имоджен взгляд не отвела. Похоже, не осознавала, куда смотрит. И он глаза не спрятал.

Вот видите? Притяжение.

– Секунду… – На мгновение оба замерли. Имоджен оторвала взгляд, посмотрела на экран. Между их кресел снова пролегла пропасть. – Нет! Прости, потеряла заметки…

1,2191 метра. В точности как раньше.

И все совершенно иначе.

Грэм обнял ладонями кружку. Посмотрел на свой безжизненный «Тетрис», на кубики с цветным кодом. Еще совсем недавно здесь царил такой покой. Если бы Элиот возле столов для блек-джека не обратила его внимание на то, насколько Имоджен хорошенькая, он, возможно, и не размышлял бы сейчас об этом… этом… дисбалансе. А там кто знает, может, и размышлял бы. Грэм до сих пор не знал наверняка, что собой представляет эта новенькая – причину или следствие. Проблему или решение.

– Святый ШАЗМ! – пронзительно вскрикнула Имоджен.

И грянул хаос. Грэм уронил кружку; керамическое донышко ударилось о пол, и май струей выплеснулся на исписанную мелом стену. 1922: Поймана курица с сапфировой подвеской, 1946: Найдено золото Ямаситы на Филиппинах были смыты первыми, за ними почти все тридцать записей превратились в многоцветное месиво. Шафран сорвался с колен хозяйки, брызнул на ближайшее возвышение – консоль Грэма. Лапы обнулили счет «Тетриса», после чего зверек приземлился на кубики Рубика, разорвав стройный ряд. Зеленый развернулся оранжевым, подскочил и полетел белой гранью вниз – в луже чая ей предстояло выкраситься в коричневый. Грэм уставился на Имоджен, а та неотрывно смотрела на экран, обхватив ладонями лицо; губы девушки дрожали.

– О, Крест, о, Крест, о…

– Что не так? – В дверях появилась Прия. Страху в ее глазах хватило бы на троих; она стала втрое бледнее обычного. – Что происходит?

Казалось, Имоджен не в состоянии ответить. Грэм посмотрел на экран, настолько поглотивший ее внимание – там отображалось все, что видел Фар. Сквозь дымное марево инженер различил полки и лицо женщины, но не Элиот. Женщина смотрела на Фара, и он смотрел ей в глаза так, как не должен делать ни один рекордер.

– Кто это? – спросил Грэм.

– Это тетя Эмпра, – выдохнула Имоджен. – Тетя Эмпра в библиотеке.

Эмпра Маккарти. Грэм никогда не встречался с матерью Фара, но очень много слышал о ней. В свое время она относилась к самым уважаемым рекордерам, бегло говорила по-латыни, не пользуясь техническими средствами, сделала ряд выдающихся записей. Не многим удавалась такая карьера, но по большей части ее известность объяснялась совсем другим – исчезновением.

Если Эмпра Маккарти здесь, значит, «Аб этерно» рядом. Но… это невозможно. Официальные экспедиции Корпуса никогда не направлялись в это место и время. Грэм и Имоджен проверили и перепроверили все судовые журналы. Они заметили бы любое пересечение, особенно если бы речь шла о такой МВЦ, как «Аб этерно».

Если только…

Если только это не последнее задание «Аб этерно». Из которого Эмпра и ее экипаж так и не вернулись.

Щелк, щелк, щелк. Мысли укладывались по местам, формируя осознание пугающей правды. Никто так и не смог определить, где или когда исчез «Аб этерно»: несколько спасательных экспедиций, отправившихся по последнему месту назначения, записанному в судовом журнале (плато Гиза – еще до того, как оно получило это название, примерно на двести лет раньше текущей даты), вернулись ни с чем, не считая нескольких попыток, совершенных «Инвиктусом». Никто не разобрался, что помешало Эмпре с командой одиннадцать лет назад совершить прыжок обратно, во время Центрального. Нечто беспрецедентное, нечто достаточно катастрофичное не позволило матери вернуться к сыну… Грэм понятия не имел, как «Аб этерно» мог оказаться здесь, но если он не ошибался, прямо сейчас должно было произойти что-то страшное.

Глаза его метнулись к навигационной системе «Инвиктуса»: Бдительность! То, что увидел инженер, потрясло его до глубины души.

На этот раз числа не просто менялись.

Они исчезали.

28
ПОЖАРНАЯ СИТУАЦИЯ

Фару снова семь лет. Сладкое, чуть горьковатое мороженое тает на языке. Второпях он откусил несколько раз подряд, и холод через коренные зубы проник в самый мозг. Утреннее солнце заливает квартиру, превращая самые обычные вещи в золото: ободок его тарелки, вазу, полную незабудок, картонные коробки, из которых Берг построил для него машину времени. Под лучами солнца мама выглядит как королева. Ее волосы заплетены в косы, и падающий на них свет придает каштановому янтарный оттенок. Когда она хмурится, кельтские корни превращаются в огненную корону.

– Что не так?

– Ты только что вернулась из экспедиции. – Фар морщится и трет заломивший от холода висок. – Почему тебе нужно так скоро снова уезжать?

– Это моя работа, Фарвей. Ты даже не заметишь, как я уже вернусь, – обещает она. – Кроме того, для меня неделя, для тебя – всего один день. Тем путешествия во времени и забавны…

Так и было. Из-за сына экспедиции Эмпры стали короче, продолжительностью не более года, но даже недолгие отлучки складывались в месяц-другой. Каждый раз по возвращении матери Фар видел в ней изменения. На руках появились новые веснушки. Глаза ее видели многое, и от этого взгляд становился все тяжелее. Морщинки на лбу, в которых залегла грусть, больше не разглаживались даже под прикосновением золотистых солнечных лучей.

Фар через стол смотрит на мать. Она вернется сегодня вечером, но уже не будет той мамой, что сидит сейчас напротив. Такая непоседливая, готовая сорваться и лететь… Он решает сделать снимок через свой интерфейс. Щелк! Солнце, золото и голубые цветы. Когда мама вернется, он покажет ей фото. Может, тогда она поймет, как изменилась.

Сейчас Эмпра Маккарти стояла перед ним в своем прежнем обличье. Прошло одиннадцать лет, а она не постарела ни на один день, ее словно взяли прямо из детства Фара. Волосы заплетены все в те же косы, словно кто-то создал голограмму на основе той, прощальной, фотографии.

Хотя ни одна голограмма так смотреть не могла – глаза горели ярче, чем в любом воспоминании. Силуэт Эмпры Маккарти обволакивал дым, и это подтверждало, что она – существо из плоти и крови.

– Гай?

Странно. Раньше она никогда не называла сына вторым именем. Он с трудом поднялся на ноги, в глазах все плыло. Мама стала ниже – нет, это он вырос. Годы добавили костям Фара шестьдесят сантиметров, и теперь он видел тонкую седую прядь в волосах матери.

– Мама? – прохрипел Фар.

– Фарвей? – Мать выглядела так, словно только что очнулась ото сна и начинала медленно осознавать, что стоит в обреченной Александрийской библиотеке лицом к лицу со своим сыном. – Но… как? Что ты здесь делаешь? Сколько тебе лет?

Имоджен что-то кричала в ухе у Фара, пелена дыма вокруг сгущалась, превращаясь в туманный полог, – пламя подбиралось все ближе. Фар ни на что не реагировал, потому что грезил наяву. Одиннадцать лет он думал об этом моменте. Думал в Академии, во время экзаменов на симуляторе, воруя сокровища и надрываясь от смеха со своим экипажем. Чем бы он ни занимался, на заднем плане сознания постоянно присутствовали сын и мать, воссоединившиеся где-то в глубине истории. Он воображал эту сцену на тысячу разных ладов, в самых разных веках и декорациях. Теперь, когда она стала явью, ему с трудом верилось в реальность происходящего. Все правильно. Все шло слишком хорошо, чтобы быть…

Но тут Эмпра взяла лицо Фара в свои ладони. Это было прикосновение матери – моментально узнаваемое и вызвавшее бурю эмоций.

– Мне сейчас восемнадцать, – сумел выговорить он.

– Восемнадцать, – прошептала она. – Берг, ты это видишь?

Берг здесь? Ну конечно. На «Аб этерно» он занимал должность историка и пропал вместе со всем экипажем. Формально Фар потерял в катастрофе одну родительницу, но в своем сердце недосчитался двоих. Истории, которые Берг рассказывал ему на ночь, его машины времени из картонных коробок, объятия, от которых трещали кости… Фар остро ощущал нехватку всего этого. И тогда, и до сих пор.

– Берг? – Мать нахмурилась. – Ты меня слышишь?

– Ты так и не вернулась. – Слова ранили сильнее, чем Фар ожидал, словно в одну фразу вместились все одиннадцать лет рыданий в подушку и все разговоры взрослых, сводившиеся к какой позор, какой стыд, какая жалость, кто бы мог подумать. – Никто из вас не вернулся. Я ждал одиннадцать лет, мама…

– Одиннадцать лет? – Эмпра Маккарти застыла; ее округлое лицо с острым подбородком слегка дрогнуло. Фар понимал, что, возможно, разрушает порядок вещей, рассказывая о своем прошлом и ее будущем, но то, что потеряно, уже потеряно и запечатлено на гранитных мемориальных плитах в штаб-квартире Корпуса. – Но я же улетела только вчера. О, Фарвей… Фарвей, прости. Я думала, мы справимся…

Пальцы, касавшиеся его щек, задрожали.

– Справимся с чем? – спросил Фар.

– Наша навигационная система дала сбой, и мы приземлились в сотнях лет от места назначения, и как назло, в запасе не оказалось топливных стержней. Для второго прыжка нам не хватало горючего. Двигателям «Аб этерно» пришлось работать на благовониях, и мы спалили их целую кучу, чтобы добраться сюда с плато Гиза. Берг знал, что библиотека сегодня сгорит, и мы подумали, что если я здесь появлюсь, то могу встретить рекордера и послать сигнал бедствия. И вот ты здесь…

– Вы застряли? – Неудивительно, что спасательные подразделения Корпуса не нашли «Аб этерно», выскочившего из Решетки на расстоянии двухсот с лишним лет от намеченной даты. – Но…

– ФАРВЕЙФарвейФарвейФарвей Фарвейтыменяслышишь? – Голос Имоджен срывался на нечленораздельный крик. – Возвращайсянакорабль – сейчасже!

Дым за полками расступился, и из него выскочила Элиот в парике, сбившемся на обезумевшие глаза; размахивая руками, она притормозила сандалиями прямо по разбросанным свиткам, ухватила Эмпру и Фара и принялась тянуть их прочь, топча подошвами труды Беросса. При этом она вопила:

– Скажи Грэму, чтобы сделал подлет на «Инвиктусе» через внутренний двор! Надо убираться отсюда!

Фар уперся пятками в пол.

– Свитки…

– Оставь их! – бросила Элиот. – Они нас только задержат. – Ногти ее впились в бицепс Фара, как пять острых полумесяцев, почти до крови.

И все же он попытался объяснить:

– Я не хочу, чтобы Лакс содрал кожу с моей задницы…

– Лакс – пустышка! – Элиот продолжала тянуть. – Никто!

– Выполняембыстрыйподлет будемпрямосейчас какпоняли? – Что там кричит Имоджен? От криков, суеты и дыма шла кругом голова. – Фарвеймывтридцатисекундах слушайчтотопроисходит чтотоневероятное Грэмговорит нужнопрыгатьпрямосейчас.

Мать тоже застыла, ошеломленная, и только смотрела на Элиот с каким-то загадочно-странным выражением лица.

– Мы раньше встречались?

Элиот сжала пальцы крепче. Фар зашипел. Теперь она точно разодрала ему кожу до крови.

– Надо убираться, пока оно нас не настигло.

– Мы на порядочном расстоянии от огня, – возразила мать.

– Не от огня! – Элиот тащила, дергала и тянула. Парик соскользнул и упал на папирусы, исписанные такими же черными чернилами. – От Угасания!

– От чего? – переспросил Фар.

– Этот момент… разрушается. Погружается в небытие. И мы погрузимся, если останемся здесь немного дольше. Надо возвращаться на «Инвиктус» и уносить задницы в Решетку, пока Угасание нас не стерло! – В словах Элиот сквозили смертельный ужас и неудержимое желание выжить. – Время коллапсирует!

Коллапсирует? Разрушается? Погружается в небытие? Как?

– ОнаневретФарвей Грэмговориттожесамое числанавигационнойсистемы исчезаютчтобыэтонизначило!

– Бежим к «Инвиктусу»! – прошипел Фар и сорвался с места.

– Я свой экипаж не брошу! – На этот раз уперлась Эмпра. Элиот цеплялась за ее запястье, но мать Фара не уступала, и обе руки напряглись. – Берг… Берг? Ты меня слышишь? Док? Николас?

– Мама! Идем! Мы должны… – Слова застряли в горле, когда Фар обернулся и посмотрел на мать. Она казалась меньше ростом, но осталась прежней – одиннадцать лет вместились в один день. Но эта мысль бледнела по сравнению с тем, что вливалось в окно за ее спиной.

Дым, столбом поднимавшийся в конце ряда полок, на самом деле дымом не являлся. Он состоял то ли из темной золы, то ли из белого пепла. Он состоял… из пустоты. Мир превратился в симулятор, в котором отключались панель за панелью, только вместо них не оставалось перламутрового свечения голографических экранов. Александрийский маяк уже исчез. Исчезли боевые корабли в гавани. Стерлись пыльные пальмы, блещущие воды канули в небытие.

У всех катастроф, которые довелось наблюдать Фару, имелась одна общая черта – шум. Эти отнюдь не камерные мероприятия сопровождались визгом пуль, криками, потоками пламени, словно извергаемыми огнедышащим драконом, боевыми барабанами и армейскими оркестрами выбирай на любой вкус. Разрушение всегда оказывалось громкой, ревущей штукой.

Небытие было другим.

Угасание сопровождалось абсолютной тишиной, так что было слышно, как стучит сердце. Пустота надвигалась на них, растворив в себе окна библиотеки, поглотив камни, полки и свитки, и Фар почувствовал, как в жилах стынет кровь. Он словно оказался в кошмарном сне; все вокруг окрасилось в какие-то тусклые красноватые оттенки. Мать что-то кричала в свой коммуникатор, не ведая, что творится за ее спиной, хотя Угасание уже начало поглощать звуковые волны ее голоса.

– БЕРГ! Берг! Берг! Берг!

Реакция Элиот на наступление пустоты последовала мгновенно. Она выпустила их руки и побежала.

– БЕГИЗАНЕЙПРОКЛЯТЫЙДУРАК! – Имоджен вопила так громко, что он опомнился.

Фар бросился к матери. Пустота надвинулась так близко, что слова с ее губ вообще не слетали – они исчезали вместе с каменным полом всего в одном шаге от нее. Схватив мать за руку, Фар побежал, и Эмпра последовала за ним. Они вместе прорвались через книгохранилище, плечами расталкивая библиотекарей, спасающих манускрипты, стараясь нагнать Элиот. Девушка бежала впереди; стола ее уже промелькнула мимо статуи Анубиса.

От чего мы бежим?

Оглянувшись через плечо, Фар, к своему ужасу, увидел, что юго-восточного угла библиотеки больше нет. За ними гналась пустота, поглощающая полки и статуи и не поддающаяся никаким логическим объяснениям. Разум не находил объяснения тому, что наблюдал Фар.

– УБИРАЙТЕСЬОТТУДА! – вопила Имоджен. ГРЭМЗАГРУЖАЕТСИСТЕМЫ…ПОПЫТАЕМСЯСОВЕРШИТЬПРЫЖОК ХОТЯНАВИГАЦИОННЫЕФОРМУЛЫ ИСЧЕЗАЮТМНЕНУЖНО ЧТОБЫВЫБЫЛИЗДЕСЬ КОГДАМЫПРЫГНЕМ!

Воздуха в легких оставалось все меньше, тело горело. Икры, бедра, глазные яблоки, сухожилия. Эмпра бежала наравне с сыном, поэтому, когда они подбегали к выходу из библиотеки и собирались выскочить во двор, он выпустил ее руку. «Инвиктус» уже ждал там, паря в нескольких сантиметрах над землей с отключенной голографической защитой. Радужная громада, которую невозможно не заметить. Несколько ученых со ступеней указывали на него – грубейшее нарушение Устава Корпуса путешественников во времени Центрального изо всех, когда-либо совершенных Фаром с его экипажем.

Теперь это не имело значения. Корпус никогда уже не придет сюда. Сюда никто уже не придет. Если навигационные формулы исчезают, ни одна машина времени не сможет высадиться в этой дате.

Фару оставалось только надеяться, что они смогут взлететь.

В открытом люке «Инвиктуса» стояла и махала им руками Прия. Элиот уже запрыгнула на борт.

– СКОРЕЙСКОРЕЙСКОРЕЙБЕГИТЕ УГАСАНИЕНАСТУПАЕТ!

Крики кузины казались тем пронзительнее, чем мертвее была накатывающая сзади тишина. Угасание? Очень может быть. Небо исчезало, неоглядные просторы сметались, как шелуха, уступая место чему-то несравненно большему. Голубизна, дым и пепел растворялись, сами пространственные измерения переставали существовать, и уже вокруг «Инвиктуса» клубился невидимый хаос, вот-вот готовый сомкнуться.

Фар оттолкнулся от своих уже исчезающих следов и прыгнул в протянутые руки Прии. Кровь, жилы, все тело превратились в сгусток кинетической энергии. Он существовал в движении. Ему хотелось таким и остаться. Когда сандалии ударились о люк, сердце Фара взорвалось и его кусочки разлетелись по полу машины времени. Он лежал между ними в руках Прии, хрипло дышал и не понимал, где он и что с ним, а потом обернулся посмотреть на то, что было – и чего не было – позади него.

Эмпра находилась всего в нескольких шагах от люка, косы ее струились на бегу, а больше ничего не существовало. Пустота лизнула ее за пятки, похищая камни мостовой из-под ног матери. Свет выхватил ее лицо еще раз – на этот раз она была готова улететь с ним. Фар угадал свое имя на ее губах…

– Мама! – закричал он, потянувшись к ней. Прия изо всех сил вцепилась в его тогу. – Скорей!

ЭЛИОТЧТОТЫДЕЛАЕШЬЛЮКНЕ…

Мать смотрела на Фара, когда ее настигла пустота. Исчезли ступни, икры, потом бедра, Эмпра начала падать… и рухнула на землю, которой больше не существовало. В ее глазах застыла скорбь.

Фар еще кричал. Тишина набросилась на звук, как голодный зверь.

– НЕЕЕеееееет!

И все исчезло.