Текст книги "Инвиктус"
Автор книги: Райан Гродин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 24 страниц)
– Ускоряйся, попрыгунья по истории! Начальство из МВ+251418881НТР8 дышит мне в затылок, требует взять под контроль и разрешить ситуацию. – Беседа получилась не самая бодрящая.
Четвертый раунд. Элиот сделала все то же самое, но на этот раз, когда их точки местонахождения в настоящем пересеклись в подвале с добром, награбленном бандой Капоне, она прибегла к шантажу. Элиот стояла лицом к лицу с объектом «Четыре» в радужно-ярком костюме и Имоджен, державшей на ладони изумруд «Кошачий глаз». Последовала погоня – погоня присутствовала всегда, – потом ворчливое согласие, и она стала частью экипажа объекта «Четыре»: койка, прозвище и все такое. Казалось, Элиот выработала систему. Сканер выполнил работу за два дня – соответствий не найдено.
Элиот не отправилась в путь немедленно; ей казалось неправильным оставить «Аб этерно» застрявшим во времени и навсегда лишить объект «Четыре» матери. Она задержалась, чтобы направить экипаж к Эмпре. Может, их вселенная и была обречена, но они нашли друг друга, обнялись в пылающем городе и почувствовали себя счастливее оттого, что «Аб этерно» спасен. Хотя бы временно.
Пятый мир. Появилась закономерность: организовать аварию «Аб этерно», саботировать выпускной экзамен на симуляторе, пересечь линию времени объекта в точке настоящего, шантажировать, присоединиться к экипажу, провести сканирование, спасти мать. Все это давалось нелегко, но здесь чувствовался ритм, некий сценарий, которого Элиот могла придерживаться. Нечто такое, что позволяло, может быть, обогнать Угасание.
А потом начались провалы в памяти.
И не какие-нибудь мелкие потери, когда в течение пяти минут не можешь припомнить кличку домашнего любимца малышки Солары. Элиот забывала целые куски из своего прошлого: второй курс Академии, первый поцелуй… Логика подсказывала, что все эти события имели место. Первый курс, детские годы. Ее дразнили нецелованной. В середине что-то складывалось, но полная картинка не получалась, словно в коробке с пазлами не хватало кусочков головоломки.
Элиот поняла, что вселенную MB+178587977FLT6, откуда она прибыла, поразило Угасание.
Если и есть судьба хуже смерти, то это жизнь без воспоминаний. Мама, Солара, Стром, ее друзья по Академии… постепенно все они стерлись из памяти Элиот, и она сама вместе с ними. Утешения в видеозаписях с интерфейса она не находила, потому что кадры предназначены для сохранения воспоминаний, а не для их воскрешения, и ее семья, переведенная в пиксели, превратилась в троицу чужих людей, плавающих на венецианской гондоле посреди руин.
Элиот просматривала записи своей беседы с доктором Рамиресом, чтобы не забыть, чем занимается и зачем здесь. Зачем она здесь? Кого она в самом деле пытается спасти? Как может сделать это, если жизнь, которой жила, обречена на забвение?
У нее не было возможности предаваться размышлениям над этим вопросом. Горячее дыхание распада жгло пятки. Забвение распространялось вширь и вглубь, переливалось во вселенные объектов «Один – Два – Три – Четыре», шло по следу их контрсигнатур, набирая силу. Сканирование объекта «Пять» не выявило соответствий, и Элиот оставила его в объятиях матери в Александрии. Еще двое спасенных на краю огненной пропасти.
Объект «Шесть». Тот же порядок действий, но в еще большей спешке. Элиот не могла знать, когда Угасание настигнет ее, но чувствовала, что оно рядом; его щупальца, несущие беспамятство, проникали во все вселенные, где она побывала. Все эти дни Элиот проводила в повышенной готовности, каждый миг ожидая проявления признаков наступающего Угасания. Доктор Рамирес показывал ей видеозапись этого феномена, но когда Элиот видела себя, просматривающую кадры распада материи, то понимала, что между экраном и жизнью нет никакого сравнения. Голографическая проекция выглядела фальшивкой, какими-то обрывками из ночного кошмара программиста симуляторов.
Первая встреча с Угасанием произошла во вселенной Фара. Картина оказалась настолько же ужасающей, сколь и величественной, ничего подобного она и представить себе не могла. Элиот стояла на прогулочной палубе первого класса «Титаника», облокотившись на леерное ограждение, и ждала прибытия «Инвиктуса». Соленый ветер Атлантики что-то неразборчиво шептал в уши, внизу проносилась вода, пенясь под килем океанского лайнера. Вся картина дышала умиротворением; в этот момент прошлого Элиот ощущала только покой.
Началось это на горизонте, там, где синь океана смыкалась с голубизной неба. Между двумя стихиями возникла точка, и она не была голубой. Пятнышко разрасталось, превратившись в бесформенный гриб, поглощающий океан и вгрызающийся в небеса, пожирающий две самые обширные стихии, известные человеку двадцатого века, в считаные секунды. Элиот застыла на месте, пораженная размахом проявления этой силы. Она оказалась слишком велика, слишком массивна для описания с помощью голограммы или человеческой речи и непостижима для чувств. Даже страх показался мелким в ее присутствии.
Присутствие. Оно в настоящем! Как только Угасание достигнет прогулочной палубы и столкнется с настоящим Элиот, она перестанет существовать.
Немедленно прыгать!
И она прыгнула. Сквозь время, а не через измерения, в тот же вечер, но на несколько часов позже. Большую часть вечера провела в обеденном зале первого класса, поджидая «Инвиктус» и следом – Угасания. Распад обязательно нагрянет – с некоторой отсрочкой, проникнет из совсем недавнего прошлого и сожрет минуты, проведенные ею за едой, похитит вкус лосося-пашот с языка Элиот, хотя само блюдо останется у нее в желудке.
Если бы в настоящем она не запланировала здесь встречу с объектом «Семь», ей, откровенно говоря, вообще не следовало бы появляться в этом дне. Часы, которые Элиот вынужденно перепрыгнула, беспокоили ее, но в конечном счете они не имели большого значения. «Инвиктус» отскочил от шести часов, поскольку этого времени больше не существовало, и в результате совершил аварийную посадку в десять вечера; Элиот пришлось прыгнуть еще на тридцать минут, чтобы выровнять их с Фаром временные рамки и дать ему лишних полчаса покопаться в багажном отсеке.
С этого момента начала разворачиваться знакомая история, по большей части сохранившаяся в памяти. Похищение «Рубаи». Телепортация на «Инвиктус». Шантаж. Вечеринка в Вегасе. Разговор с Имоджен про тыкву. Встреча с Лаксом. Подготовка к экспедиции в Александрию. Элиот записывала каждый момент – даже те, которые казались совсем незначительными, чтобы их сохранять.
Ошеломленный, экипаж «Инвиктуса» смотрел на себя ее глазами. Только Имоджен пошевелилась, чтобы сползти с дивана на пол и спрятать лицо в аквамариновых волосах, когда демонстрировалась сцена с ее исповедью о своих чувствах. Элиот удивилась, что очень сочувствует ей, каждому из них. За несколько дней некогда любимые люди стали для нее чужими, а чужаки превратились в тех, кого хочется спасти…
Чип содержал материалы, отснятые почти за год, но безвременье Решетки позволило им просмотреть все за один присест. Год. Минута. Месяц. Жизнь. Семь бесконечных жизней прошли перед их глазами; в системе осталось всего одно воспоминание. Оно начинается с того, что Имоджен смотрит в затянутое гарью небо.
– Пожар уже начался.
– Мы опоздали? – спрашивает прежний Фар.
– Достаточно, – вмешался Фар сегодняшний. – Останови.
Но чип запрограммирован так, что реагирует только на голос Элиот, и как бы ей ни хотелось оградить их от повторного просмотра сцены гибели Эмпры, она этого не делает. Экипаж «Инвиктуса» знает, что случится дальше, но скоро они это забудут. Им надо просмотреть съемку еще раз, чтобы понять, что несет Угасание и насколько велики ставки.
– Стоп! – потребовал Фар, на этот раз громче. Швы на руке Элиот, еще свежие и сочащиеся, отозвались болью на его крик. – Останови это!
Хотелось бы. Но она не могла.
На голограмме проносятся улицы Александрии; они бегут к ступеням библиотеки. Элиот отнюдь не бросилась за свитками Сафо; вместо этого она задержалась возле центральных стеллажей, чтобы убедиться, что Фар направится в нужное место. В этот день и в этот час Эмпра всегда появляется в юго-восточном углу библиотеки. Ее дети всегда оборачиваются на голос матери, и от их объятий у Элиот сжимается сердце. В каждом мире Эмпра Маккарти выглядела одинаково, и хотя Элиот знала, что это чужие матери, ей легче было представлять на их месте собственную маму, чем принимать приговор Угасания.
Стирание больше не казалось чем-то абстрактным. На «Титанике» Элиот поразил масштаб бедствия; здесь, на земле, ее ошеломила всепожирающая жадность Угасания. Ни одна природная стихия не устояла. Вода, воздух, земля, огонь, камень, бумага. Оно поглощало все.
Кожу. Кости. Душу.
Эмпра перестала существовать сразу же, как только Угасание коснулось ее: они пересеклись в настоящем. И «Инвиктус» постигла бы та же судьба, не инициируй Элиот прыжок машины времени в Решетку. И вот они здесь, сидят и смотрят, пока не наступает момент, когда голографическая проекция начинает воспроизводить их изображение здесь и сейчас. Видеозапись замкнулась, превратившись в бесконечный уроборос – змеиный хвост в пасти змеи, – и может прокручиваться заново, но Элиот наконец подает голос:
– Остановить последовательность.
Мир внутри мира свернулся в себя, снова превратившись в прозрачный чип в бархатной коробочке. Экипаж смотрел в пустоту, только что заполненную голограммой, и опустошенность отражалась на их лицах. Имоджен спряталась в волнах волос. Грэм углубился в себя и осмысливал услышанное. Прия сидела ошеломленно спокойная и безмолвная, слегка приоткрыв рот. Продолжать наблюдение больше не требовалось, но Элиот все равно смотрела на них, таких напряженных от осознания того, что если они обернутся, то увидят ее. Завеса тайны сорвана, и Элиот стоит здесь, рядом. Прыгунья между мирами, альтернативная кузина, другое «я», палач, девушка, забытая в собственной вселенной…
Она стала тем, кем стала, но только потому, что он стал тем, кем стал, – мальчиком, отлученным от времени, соринкой в ткани мироздания, центром циклона, системной ошибкой, катализатором. Фарвей Гай Маккарти, который сидел на опаленной подушке, бессильно уронив руку с бластером, внешне не напоминал ни того, ни другого, ни третьего. Он частенько вел себя как человек, убежденный в собственной великой судьбе, но осознав свое истинное предназначение, просто замер, сгорбив плечи.
Он вздрогнул, когда Элиот заговорила снова:
– Понимаешь, Фар? Ты эпицентр. Сканирование испускаемой тобою контрсигнатуры подтвердило это. Из-за тебя Угасание рвет вселенные на части, и существует только один теоретический способ остановить его…
Никто не произнес ни слова.
Они наконец поняли. Каждый из них понял.
– Ты должен умереть.
ЧАСТЬ III
Что было цельным, рушится на части,
На мир напало сущее безвластье.
У. Б. Йейтс. «Второе пришествие»
34
ПО ТУ СТОРОНУ КОНЦА
Дурной сон, ночной кошмар, наркотический бред, говорил себе Фар. Реальность не могла исказиться так, что больше походила на картину Сальвадора Дали, чем на мир, в котором он прожил восемнадцать лет. Все плыло, как будто он упал спиной в реку и видел «Инвиктус» сквозь ее текущие воды. Разноцветные волосы, заляпанный кровью медицинский костюм, радужные кубики на полу. Корабль, полный красок, казалось, раскачивался и кружился, хотя в действительности ничего этого не было.
– Я катализатор? Почему? Как? – Однако Фар знал ответ. Это то, что он носил всю свою жизнь, – печать славы. Рожденный вне времени, он всегда чувствовал, что отмечен чем-то великим, что избран для какого-то исключительного существования.
Но это существование становится что-то уж слишком исключительным.
– Твой день нерождения, – сказал Грэм. – Подумай. Все твои дублеры имеют одинаковый с тобой генетический код, а значит, у вас один отец. С этим все нормально. Дело в дне рождения или, в твоем случае, в отсутствии такового. Именно в этом ты отклоняешься от нормы и отличаешься от них. Остальные родились 18 апреля 2354 года.
А Фар родился на «Аб этерно». Вечность. Обрушение мультивселенной происходило не просто так, а по какой-то причине, но на ум почему-то приходили только протестующие, собиравшиеся иногда на ступеньках Академии. Усиленные мегафоном слова их предводителя стучали в окна школы: Когда человечество займет место богов, все пойдет под откос.
Тебе не место здесь. Элиот – не просто предостережение. Она – коррекция курса, Божья воля, карма, судьба – называй как хочешь. Вручив Фару предупреждение о выселении, вселенная таким образом пытается поправить себя саму.
Ощущение нереальности несколько ослабло; Фар узнал дыхание Прии рядом со своим – напитанное эмоциями и слишком слабое, чтобы сдержать всхлип. Их руки сплелись пальцами. Держись за жизнь, дорогой.
Он не хотел умирать.
– Но если мое рождение и в самом деле послужило началом сбоя, почему Бюро потребовалось столько времени, чтобы меня найти? – спросил Фар. – Все в Центральном знают о моем дне нерождения. Разве это не должно было подействовать на них, как красная тряпка на быка?
– Мультигалактическое Бюро не всеведущее и не вездесущее. Твоя вселенная для них – просто номер MB+178587984FLT6, хотя, полагаю, этот номер изменился с тех пор, как я дважды нарушила порог неизменности… – Элиот помолчала. – Как бы то ни было, я считаю, Грэм прав. Ты единственный из дублеров, рожденный вне времени. Нетрудно поверить, что твое рождение привело в движение некие силы.
– Тогда почему Угасание напало вначале на другие вселенные? – Фар понимал, что это в конце концов не важно, но, может быть, если удастся разобраться во всем этом, ему будет легче принять свою судьбу. – Если я являюсь эпицентром, разве оно не должно было пойти другим путем? Изнутри вовне?
– Угасание не исходит из тебя, – ответил Грэм. – Если я правильно понял доктора Рамиреса, оно охотится за тобой. У кого-нибудь есть ручка? Имоджен?
– Что? Ручка. – Историчка вздрогнула при звуке своего имени. – Да, ручка. Есть. Где-то. Определенно.
– Можешь одолжить ее мне? – попросил Грэм.
Имоджен отбросила с лица волосы и принялась искать ручку на столе. Нашла фломастер. Подала его через плечо инженеру.
– Держи.
– Спасибо, Им.
Она кивнула, по-прежнему не глядя на него, и снова занавесилась волосами.
Грэм схватил единственную имевшуюся на борту бумагу, Устав путешественников во времени Центрального, и нарисовал на свободном месте круг. – Внутри этого круга все галактики FLT6, где существуют твои генетические двойники. Вот ты, – палочка посредине, – эпицентр. А вот твое рождение, вызвавшее контрсигнатуру. – Крошечные заостренные линии, расходящиеся во все стороны от человека-зубочистки. Это сигналы или трещины? Фару они казались и теми, и другими. – Крест его знает, откуда на самом деле идет Угасание, но для этой иллюстрации скажем просто: из-за пределов круга. Оно нацелено на тебя, идет по следу через другие вселенные и по ходу уничтожает их.
Его друг рисовал стрелы до тех пор, пока вся палочка-фигурка не оказалась в окружении их заостренных, нацеленных внутрь наконечников. Они словно кричали: тебе не место здесь, не место, не место!
Фар взглянул на Элиот. Блеск наручников отражался у нее в глазах.
– Ты говорила, что Решетка защищает нас от Угасания. Если я родился здесь, может, мне следует тут остаться. Так ему некого будет преследовать.
– Не выйдет, Фар. – Грэм положил ручку на стол. – Будь у нас хоть все время во вселенной, наши ресурсы не беспредельны. У нас закончится топливо и еда, если мы не приземлимся.
– Еда. – Имоджен снова оживилась, поднялась с пола и направилась в кухонную зону. – Хорошая мысль.
Желудок у Фара тоже сводило, но вовсе не от голода. Он был слишком опустошен, чтоб думать о еде. Сатурированный жир не восстановит вселенную – вселенные, разрушенные его существованием. Сахар не воскресит его мать.
– «Аб этерно» погиб не из-за Угасания. Это ты… ты погубила его. – Элиот не злодейка. Умом Фар понимал это, но знание не преобразовывалось в чувство. – Ты отняла у меня маму.
– Она была и моей мамой тоже, – прошептала девушка.
Бластер у него в руке вдруг как-то потяжелел. Фар хотел поднять его, но обнаружил, что не может. Да и в кого бы он стал целиться? В себя? В свое другое «я»? Никаким выстрелом не изменить того, что произошло…
– Ты была с ней на одиннадцать лет больше, чем я…
– И я не помню ни одного из них. Ты хочешь разбрасываться обвинениями, Фар? Тех лет нет, потому что существуешь ты. Я привела к гибели твою мать, потому что пыталась спасти ее. Я пыталась спасти их всех… – Элиот обмякла, как марионетка, повисшая на веревочках. Одежда на вешалке задрожала от дополнительного веса на трубу. – Если бы я знала, что Угасание постигнет Александрию, я бы никогда не взяла тебя туда и не позволила твоему настоящему соединиться с настоящим Эмпры.
– Так зачем было заморачиваться со всей этой стрельбой? – Фар посмотрел мимо бело-коричневого сплетения их с Прией пальцев на обожженную подушку. – Тебе надо было просто оставить меня в Александрии и дать Угасанию возможность сделать то, что оно намерено сделать.
– Сканирование контрсигнатуры еще не закончилось. Мультигалактическое Бюро хочет получить надежное свидетельство того, что ты являешься катализатором, доказательство, что Угасание может прекратиться с твоей смертью.
– Не прекратится. – Произнесенные мрачным тоном слова Грэма заставили всех замолчать. – Доктор Рамирес сказал, что Угасание было активно в течение десяти лет, хотя я подозреваю, что этот срок ближе к восемнадцати годам. Фар носил контрсигнатуру всю свою жизнь; если убить его сейчас, это может прекратить сигнал и остановить Угасание от проникновения в будущее, но это не удержит разрушение от погони за своим прошлым «я».
Элиот крепко зажмурилась. Фар не отрывал глаз от иллюстрации: мальчик, излучающий разрушительную силу. Его будущее, их судьба предсказаны одним маленьким рисунком. Он – не кровь, текущая по жилам истории, но яд, отравляющий каждое время, к которому когда-либо прикоснулся. Все до единого мгновения его жизни – виды, которыми он любовался, прошлое, в котором жил, – все обречено. И жизни его друзей вместе с ним.
Из кухни донесся звон посуды, и Имоджен появилась с кастрюлькой недоеденного тирамису. Эта сцена была душераздирающей в своей нормальности. Его кузина поставила остатки на стол, как делала всегда. И вилки принесла на всех.
– Раз уж это конец света, – объявила она, подхватив кусочек печенья вместе с шоколадным кремом, – то не помешает напоследок полакомиться десертом.
– Ты готова так легко отказаться от Фара? – ощетинилась Прия, слишком удрученная, чтобы скрывать свои чувства. Это было так непохоже на нее – выйти из себя на виду у всех. – Набиваешь желудок сладостями, пока все летит в тартарары?
– А что я-то могу сделать? – Голос Имоджен сорвался почти на крик, что заставило Шафрана запрыгнуть к ней на колени и навострить уши. – Облачить его в самый лучший костюм из флэш-кожи? Обучить должному этикету для встречи с пожирающим вселенные чудовищем? «Улыбнись, Фар, отвесь поклон, прежде чем отправишься навстречу своей погибели. Помни, что джентльмен никогда не спешит. О, постой, мы же ничего не помним, потому что Угасание питает ненасытную страсть к нашему прошлому». Несколько ложек тирамису – единственное, что отделяет меня сейчас от перспективы утонуть в луже собственных слез. Буду счастлива, если кто-нибудь присоединится ко мне!
Прия схватила Устав и помахала книгой.
– Мы нарушали эти правила ради безделушек и приключений столько раз… но когда запахло жареным, когда наша жизнь в опасности, мы поджали хвост. Мы успокаиваем себя, говоря, что они уже умерли, что у нас нет выбора, и мы не можем изменить историю, и я проглатываю это каждый раз, поскольку что еще тут сделаешь?
– Пи… – Фар не чувствовал кончики своих пальцев, но не мог ее отпустить. – Тут не с кем и не с чем бороться. Высокопарными речами не…
– Ты еще не умер! – взорвалась Прия. – И я не намерена вести себя так, словно ты мертв.
– Фар вообще не должен был жить, – сказала Элиот. – Грэм прав. Я не знаю, почему доктор Рамирес этого не понял. Угасание не остановится до тех пор, пока не сотрет все следы существования Фара. Мы все были обречены с самого начала.
– Точно! – Грэм вскочил на ноги, щелкнув пальцами обеих рук, как звуковое воплощение восклицательного знака. – Начало!
– Что? – Имоджен замерла с ложкой у рта.
– Доктор Рамирес приказал Элиот нейтрализовать катализатор. Фар – не катализатор. – В ответ инженер получил лишь непонимающие взгляды. Он продолжал щелкать пальцами, словно этот звук мог подстегнуть их ай-кью поспевать за ним. – То есть да, он носит контрсигнатуру, но сам он не является отклонением от нормы. Отклонение от нормы – его рождение.
– А в чем же тут разница? – спросила Элиот.
– Возможно, бороться тут и не с чем, но спасти есть что. Если мы вернемся в прошлое и изменим обстоятельства, которые привели к рождению Фара на борту «Аб этерно», возможно, нам удастся перенести этот момент в будущее, где катализатор был нейтрализован. Мы можем дать нашей вселенной и себе самим второй шанс.
В общей зоне воцарилась тишина, мысли каждого устремились указанным инженером путем. Он немного походил на замкнутый круг или петлю бесконечности – внутренняя история и внешние силы, а как же быть с другими вселенными? Как быть с ними самими? Какова цена этой надежды?
– Рискованно… – Элиот моргнула. – Это всего лишь может получиться. Я хочу сказать, слишком много предположений. Что именно рождение Фара – отклонение. Что время, в которое мы должны вернуться, не попадает под действие Угасания. Плюс, откуда мы знаем, не перейдет ли контрсигнатура в этот новый мир?
– Мы не знаем. – Грэм скрестил руки на груди. Возбуждение бурлило у него под кожей, пульсировало в жилах. – Но если мы потерпим неудачу, все так и так улетит в бездну. А если преуспеем, нас ждет возрождение надежд и новая жизнь.
– Я голосую за спасательную вылазку, – подала голос Имоджен. – Что мы теряем?
– Себя. – Прия посмотрела на всех по очереди, остановив взгляд на Фаре. Комната покачнулась. – Возможно, мы останемся жить в этом новом мире, но будем не теми, кто мы есть сейчас. Эта жизнь на «Инвиктусе», все, через что мы вместе прошли…
Вновь молчание, еще один полет мыслей. Этот более конечный: 7 мая 2371 года, рассвет – туманный, как и все прочие, – когда они, четверо, стояли у штурвала безымянного корабля, восторгаясь безупречными голографическими экранами, обеспечивающими невидимость, и своим отражением в них – превосходная, блестящая команда. Их самая первая миссия в Португалию восемнадцатого века в тот же день, за бутылкой портвейна в коллекцию Лакса. С того момента их жизнь была чередой исторических вылазок за очередным трофеем: изумруд «Кошачий глаз», полотна Климта, яйца Фаберже… За каждым сокровищем – приключение; за каждым приключением – мешанина из слез и смеха, поцелуев и ссор. А за всем этим?
Семья.
– Теми, кто мы сейчас, мы не можем остаться. – Имоджен указала на меловую стену с разноцветными каракулями Фара. – Много ли из этих записей наших вылазок ты могла бы переписать? А сколько мы бы не сохранили, никогда не узнав об этом? И сколько еще до того, когда мы даже не будем знать друг друга? Лично я за полную перезагрузку системы. По мне, так лучше уж рискнуть и – будь что будет.
– Я тоже, – сказала Элиот. – Если это послужит хоть каким-то утешением, «Инвиктуса» не было, пока я не появилась на сцене.
Думать об этом было как-то странно. Фар подошел к создательнице его мира, девушке на голову ниже его самого. Пробора у нее не было, а запястья в наручниках казались тоньше, чем были на самом деле.
– Скажи мне, почему ты до сих пор не телепортировалась?
– Один не на шутку разозленный мальчишка как-то сказал мне, что доверие выстраивается. – А! Вот она снова, эта ее мимолетная дерзкая ухмылка. – Думаю, я положила не один кирпич после того, как попыталась убить тебя.
– Да, ну что ж… на твоем месте я бы тоже меня пристрелил.
– На моем месте? Ха. Мило. – Ее смех прозвучал так, словно отразился от латуни.
Фар не рассмеялся в ответ, потому что говорил совершенно серьезно. Столько гнева, столько страха растрачено на эту девушку, и из-за чего? Ее разрушенная жизнь – его вина.
– Я ужасно сожалею, Элиот. О твоей маме, твоей кузине, твоем детстве. Мне жаль, что оно потеряно. – На подбородке у Элиот появилась ямочка. – В этой команде есть для тебя место, если хочешь, – продолжал он. – Знаю, долго это не продлится. В ближайшее время нам предстоит прыжок, и мне понадобится любая помощь на борту, чтобы создать эту поворотную точку…
Воздух перед ним замерцал, и Фар снова вспомнил уличных фокусников. Элиот исчезла вся и сразу, вместе со столой и всем остальным. Пустые наручники остались висеть на трубе, слегка раскачиваясь взад-вперед. Движение воздуха всколыхнуло развешенную одежду – и желтое платье среди прочего.
– Она… – Грэм заморгал. – Она только что сделала нам ручкой?
Фар уставился на бледно-желтое платье, покачивающееся в своем призрачном вальсе.
Все исчезало перед ним. Все…
Он оглянулся на тахту, где Прия не отрывала глаз от помятого путеводителя, рассеянно водя пальцем по буквам. Ее стрижка выглядела чересчур радикальной с этого угла: короткой и длинной, как два ее образа, слепленных воедино.
– Смотрите! – Имоджен указала пальцем на консоль, где из-за проволочно-матерчатого Бартлби выступила Элиот.
– Давайте начнем заново. – Девушка вновь появилась в общей комнате, растирая посиневшие запястья. – Новая миссия, новый мир. И нам придется поторопиться, если мы хотим одолеть Угасание.
– Насколько поторопиться? – Фар почувствовал себя лучше, возвращаясь к роли капитана. Бороться за будущее, пусть и альтернативное, предпочтительнее, чем ждать забвения. – О каком временном отрезке мы говорим? Дни? Недели?
– По моим лучшим подсчетам – первое. – Элиот схватила вилку и проковыряла V-образную дыру в верхней половине десерта. – Представьте мультигалактику как тирамису. Каждый слой – мир. Моя вселенная – верхний слой. Тот, что ниже, – мир объекта «Один», и так далее. Эта вселенная, с временем Фара на дне, по большей части нетронута. Но распространение Угасания, – она зачерпнула на этот раз побольше, царапнув по дну кастрюли, – экспоненциально. Чем дольше мы медлим, тем быстрее оно распространяется.
– Вера не оборудована никакой топографической системой? – спросил Грэм.
Элиот покачала головой.
– Мы можем использовать гардероб, чтобы сделать свою. – Имоджен воткнула вилку в тирамису и принялась снимать одежду. Желтое платье, рабочая рубаха, треуголка, камуфляжная полевая куртка… – Сложим все, что мы не помним, в кучу, вычислим даты, которые были стерты. Это, по крайней мере, даст нам ощущение масштаба…
– Гениально, Имоджен! – Грэм повернулся к Фару: – Какое задание выполнял «Аб этерно» перед твоим появлением на свет?
– 31 декабря 95 года, – выдавила Прия. – Эту дату он всегда пытался втюхать мед-дроиду.
– Ни разу не вышло, – пробормотал Фар.
Прия улыбнулась воспоминанию, заправила прядь подлиннее за ухо, и Фар вздрогнул, словно пораженный громом: есть только одна Прия, его Пи, которая еще долго напевает песню после того, как та закончится, которая с каменным лицом рассказывает самые жуткие медицинские истории, которая чувствует на уровне, для большинства из них непостижимом. Фар никогда не представлял, что любовь может быть такой основательной, и вот пожалуйста. Вернуться назад во времени, бросить все и поехать в Вудсток без какой-либо причины, просто чтобы быть с ней…
– У нас есть «когда». А как насчет «где»? – напомнил Грэм.
О своем происхождении Фар знал немного, точнее, почти ничего. Личность отца всегда была вопросительным знаком, мертвой паузой в разговорах. Он знал лишь обстоятельства своего рождения, потому что Берг бесконечным множеством пересказов превратил эту историю в миф. Определенные подробности были скреплены в канон: стола Эмпры цвета индиго, буйные кудри Фара. Другие, такие как местоположение корабля перед Решеткой, были тщательно вычеркнуты.
– Э, Рим. – Это была догадка, сложившаяся за годы из разрозненных кусочков. Где еще говорящая на латыни путешественница во времени могла носить столу в 95 году? – Я так думаю. Мама никогда не говорила об этом.
– Ты думаешь? – Грэм нахмурился. – Не обижайся, Фар, но мы не можем действовать по наитию. Нам надо иметь ясную картину того, что мы пытаемся изменить, и график времени с точностью до минуты.
– А как насчет записей данных? – Имоджен продолжала сортировать одежду. Смокинг сюда, брюки туда. Так много забвения помимо всех прочих бед… – У каждой одобренной Корпусом миссии они были.
– Записи 95 года никогда не публиковались. – Каждый год на свой день нерождения Фар пытался посмотреть отснятые материалы миссии и каждый год получал один и тот же ответ: Пожалуйста, обратитесь к архиву 12-А11В. Секция для служебного пользования, к которой его, кадета, и близко бы не подпустили. – Кто-то надежно запер их на платиново-черном уровне.
Его слова отозвались общим стоном.
И только Элиот подбоченилась.
– Значит, мы должны его хакнуть.
– Нельзя хакнуть строго засекреченный платиново-черный архив Корпуса. – Для инженера, воспитанного на нормах компьютерного поведения Академии, сама эта мысль была кощунственной. – Их серверы изолированы, поэтому, чтобы получить к ним доступ, надо находиться непосредственно в аппаратной Главного штаба Корпуса. Туда, конечно, можно телепортироваться, но это место под завязку напичкано камерами со сканами распознавания лиц. Любой, кто не должен там находиться, будет обнаружен раньше, чем сможет приблизиться к серверу, тем более взломать его.
– Вы воры черного рынка или кто? – прошипела Элиот.
Фар пожал плечами:
– Мы реалисты.
– Так говорят обычно только пессимисты. – Имоджен потерла ладони одна о другую. Горка одежды на полу привлекла Шафрана, который, устроившись на ней, находился на вершине блаженства.
– Я внесла изменения в заключительный экзамен Фара через удаленный взлом. Мы можем сделать то же самое с системой распознавания лиц Корпуса, – предложила Элиот. – Моего лица в их файлах нет. Если мы создадим профиль с платиново-черным доступом, то сигнализация не включится, когда я зайду на серверы с ограниченным доступом.
Грэм в раздумье нахмурил лоб.
– Мы могли бы… Впрочем, это ненадолго. Как только Корпус поймет, что их броня пробита, они обнаружат подлог.
– А если я скажу тебе, что умею взламывать системы, не оставляя следов? – спросила Элиот.
– Это правда. – Глумливая ухмылка Марина прочно застряла в воспоминаниях Фара. Диагностика показала, что в работу систем никто не вмешивался. Вы провалились. – Корпус понятия не имел, что это она провалила мой экзамен на симуляторе.
