Текст книги "Гримпоу и перстень тамплиера"
Автор книги: Рафаэль Абалос
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 23 страниц)
В то время как Гримпоу не сводил глаз с обнаженной груди девушки, полурыбы-получеловека, брат Ринальдо рассказывал историю, которую он слышал в одном из своих путешествий. В ней говорилось об отряде крестоносцев, что направлялся по морю в Святую Землю и был заброшен бурей на неизвестный остров, где все они отчетливо слышали шепот, пение и смех сирен. Крестоносцы, привлеченные сладостью голосов, поддались соблазну, и больше о них никто ничего не слышал до тех пор, пока много лет спустя корабль с венецианскими торговцами не приплыл к берегам загадочного острова, где были найдены скелеты рыцарей, наряженные в парадные одежды.
Услышав эту легенду, Гримпоу не на шутку заволновался, ведь Дурлиб собирался искать сирен. Юноша боялся, что его друг найдет в море смерть, которой ему удалось избежать в горах. Но старый монах успокоил его: мол, прекрасные сирены суть всего лишь химеры, эмблемы сладострастия и влечений тела, которые еще со времен, когда Адам был соблазнен Евой, приносят людям уйму несчастий.
Многочисленные изображения получеловека воспалили любопытство Гримпоу, и он провел все утро, предаваясь размышлениям, в то время как брат Ринальдо рассказывал о таких фантастических существах, как единорог, кентавр, дракон или василиск – сказочное животное, наполовину змея, наполовину петух, способное убить человека одним взглядом. Монах сказал, что все эти существа и легенды не более чем фантазии, с помощью которых люди с самого сотворения мира пытались представить и объяснить магию и чудеса Вселенной.
В последующие дни Гримпоу удостоверился в этом, изучив множество старинных манускриптов из библиотеки аббатства: там говорилось, что первые люди, населявшие Землю, использовали мифы о фантастических существах, дабы описать чудеса, окружавшие их, обозначив небо местом пребывания богов. Землю – животных и людей, а мрачные подземелья – обиталищем монстров, бесов и демонов. Для них все, что происходило в каждом из этих миров, было хаотичным и случайным, и только богам под силу упорядочить призрачное будущее всех событий. Однако Гримпоу также узнал, что после появления письменности много лет назад некоторые мудрецы стали по-иному ощущать мир и природу, пришли к выводу, что явления, их окружающие, не просто следствия причудливой воли богов, а подчиняются постоянным законам, заключавшимся в самой природе, чью сущность люди могли разгадать. И ничто не произвело на Гримпоу впечатление более сильное, чем изучение математических теорий греческого мудреца по имени Пифагор, которого, как рассказал брат Ринальдо, пленили персы почти за пятнадцать веков до рождения Христа; когда его привели в Вавилон, местные маги поведали ему, что с помощью чисел можно объяснить все на свете. Кроме того. Гримпоу узнал, что Пифагор основал в Кротоне школу для молодых ученых, звавшихся пифагорейцами, чьи знания и опыт хранились в строжайшей тайне, и юноше вспомнились картины, которые он за несколько дней до этого смутно видел во сне, когда ночевал в гостевой спальне аббатства: он видел множество цифр и математических формул, а также будто слышал рассуждения о природе и Вселенной.
Сам не зная почему, Гримпоу подозревал, что камень мертвого рыцаря имеет прямое отношение к загадочным древним мудрецам. Он убедился в этом однажды, когда после обеда пошел навестить брата Асбена в лазарете. В аббатстве, казалось, уже давно восстановилась тихая, спокойная, привычная жизнь, чуждая суете и страху, вспыхнувшему в сердцах монахов после зверского убийства настоятеля. Все вернулись к своим обязанностям и молитвам, даже молодой монах с переломом лодыжки – Гримпоу, проходя мимо его кровати, убедился, что его уже нет в лазарете.
Он шел через комнату, где располагались больные монахи, направляясь в лабораторию брата Асбена, когда вдруг услышал за своей спиной грубый голос, который парализовал его, словно укус змеи.
– Этот камень может в конце концов прикончить тебя!
Гримпоу обернулся. Кроме него и брата Уберто Александрийского в помещении никого не было. Лица старца не было видно из-за одеяла, защищавшего от холода, но Гримпоу предположил, что обращался к нему именно слепой столетний монах.
– Что вы хотите сказать? Я не понимаю, – проговорил Гримпоу, остановившись у кровати брата Уберто.
Он чувствовал себя неловко, задавая вопрос неподвижному телу, однако неловкость рассеялась, когда голос монаха зазвучал вновь.
– Меня тебе не провести, – сказал Уберто. – Едва я услышал впервые твои шаги в этой комнате, где для меня невидимо даже разложение, я понял, что ты носишь камень. В черном мраке моей слепоты я узрел его, как вспышку светила в сумерках ночи. С тех самых пор я ждал возможности поговорить с тобой наедине.
– Я не понимаю, о чем вы. Вы, наверняка, ошиблись, – сказал Гримпоу, не смея поверить, что монах мог догадаться о камне, спрятанном в льняном мешочке под камзолом.
– Я говорю о камне мудрецов, о философском камне, если тебе так больше нравится, – сухо ответил монах.
– Нет у меня никакого камня, и уж тем более философского! – возразил Гримпоу, усевшись на соседней кровати, чтобы получше разглядеть ничего не выражающее лицо монаха, почти полностью закрытое густой седой бородой.
– Сейчас я его чувствую особенно остро, не стоит тратить время, отрицая очевидное, – отрезал старец.
Брат Уберто, когда разговаривал, шевелил только губами, а остальная часть лица и тело оставались неподвижными, так что, когда старик умолкал, Гримпоу казалось, что он беседует с мертвецом.
– Думаю, вы бредите; лучше позову брата Асбена, он принесет вам лекарство, – сказал Гримпоу, чтобы закончить этот разговор.
– Весь мой бред заключался в безудержном желании обладать этим камнем, настолько безудержном, что оно свело меня с ума, – произнес Уберто.
– Я вижу, вы и впрямь потеряли рассудок, вы говорите о философском камне, словно бы о красоте дамы, которой вы отдали свою любовь.
– Если бы речь шла о женщине, я бы выражался иначе. Я всегда следовал обету целомудрия, меня не привлекали плотские услады, – сказал монах.
– Однако раз вы искали философский камень с таким рвением, что даже потеряли зрение и разум, значит, не столь уж вы были верны вашей клятве бедности. Что вы намеревались сделать с золотом? – спросил Гримпоу, пытаясь подловить брата Уберто; казалось очевидным, что раз монах смог вычислить, что у него есть философский камень, то он непременно должен много о нем знать.
– Золото – ничто в сравнении с силой Бога! – произнес Уберто взволнованно, впервые пошевелившись под одеялом. Успокоившись, он продолжил: – Было время, когда философский камень принадлежал мне, человеку с чистым сердцем способного ученика. Не было такого вопроса, на который я не мог бы ответить, секрета, который я не мог бы разгадать. Это было подобно восхождению к границам неба, как если бы я стоял рядом с Богом, наслаждаясь созерцанием вселенной, лишенной тайн, где все объяснимо и понятно, как было в начале сотворения мира.
Такое описание не показалось Гримпоу опрометчивым, ведь он сам, изучив манускрипты библиотеки, почувствовал магическую силу камня, будто в одно мгновение открывшего ему все знания человечества, уже полученные и те, которые должны быть получены в будущем. Так что не приходилось сомневаться: брат Уберто Александрийский очень хорошо знал, о чем говорил.
– Вам удалось обрести абсолютное знание? – спросил Гримпоу, глядя в окно, где вечер, окрашенный в огненные цвета, медленно опускался на долину.
– Не абсолютное, но достаточное для того, чтобы не желать ничего более в этой жизни. Пока я использовал камень, руководствуясь желанием добиться мудрости, я, не зная усталости, писал обо всем, начиная с астрологии, заканчивая арифметикой, геометрией, философией, алхимией, медициной, ботаникой, минералогией, гармонией… Самые мудрые умозаключения и самые сложные выводы были доступны моему перу – словно плоды деревьев, падали мне в руки. И всем этим я был обязан философскому камню. Он был настоящим источником моего вдохновения.
– По меньшей мере, вы стали мудрецом, я видел много ваших книг в библиотеке, – сказал Гримпоу.
– Да, но точнее сказать, что я стал мудрецом, который совершил глупость, достойную самого бездарного неуча.
– Вы в чем-то ошиблись?
– Я стал слишком амбициозным и решил использовать камень, чтобы получить золото и добиться бессмертия. Жажда остаться живым, да еще и в окружении богатств во все грядущие эпохи, и увидеть собственными глазами будущее мира, не старея телом, с течением времени сделалась моим наваждением, настолько сильным, что я поступился всеми своими принципами и верованиями.
– И что же произошло? – спросил Гримпоу.
– Камни, которые мне удавалось получить, превращались в пыль, как только я вытаскивал их из колбы. Обезумевший от своего высокомерия и жадности, я заперся в лаборатории аббатства, где проводил дни и ночи, не смыкая глаз, до того самого дня, когда, потеряв терпение и желая ускорить процесс перехода, я настолько нагрел перегонный куб, что он взорвался прямо перед моим лицом. Тогда-то я и потерял навеки божественный дар зрения.
– Я знаю, брат Асбен рассказал мне, что с вами произошло, но ведь это не более чем случайность, такое могло случиться с любым алхимиком, – сказал Гримпоу, чтобы хоть как-то утешить Уберто.
– Возможно, – допустил монах, – но в чем нет сомнений, так это в том, что глаза мои высохли, а с ними и все амбиции. Я больше двадцати лет лежу в этой постели, не видя другого света, кроме того, что у меня в голове, и не имея компании, помимо воспоминаний. Все эти годы я только и думал о том, как разгадать загадку философского камня, но теперь я знаю, что его возможно получить лишь в лаборатории своей души. Если ты забудешь об этом, он покончит с тобой так же, как покончил со мной, да и со всеми остальными, кто будет вожделеть обладать им за любые деньги, ведь в философском камне заключено и добро, и зло, как во всем в жизни.
– Почему вы утверждаете, что невозможно получить философский камень в лаборатории? Разве не ради этого становятся алхимиками? – спросил Гримпоу, не совсем поняв умозаключение.
– Об этом гласят легенды и сомнительные манускрипты, которым никогда не откроется секрет мудрецов. Ты должен был бы знать это, как и я, – сказал монах.
– Нет, нет, я ничего не знаю, – смутился Гримпоу, – почему бы вам не рассказать?
Старый монах, похоже, некоторое время сомневался, но в конце концов произнес:
– Единственный философский камень, который существует, который всегда существовал, – это тот, что более двух тысяч лет назад был в распоряжении волшебников Вавилона, Египта, Греции… Этим камнем обладали такие старинные мудрецы, как Тал Мелецкий. Пифагор, Гомер, Парменид, Птолемей, Сократ, Платон, Аристотель… И все ученики, постигавшие их наставления в школах и тайных обществах. Никогда более с тех пор люди не утруждались настолько, пытаясь объяснить устройство мира. Наше время, однако, – темное и прогнившее, управляемое страхом и предрассудками, голодом и бедностью, болезнями и смертью.
Гримпоу очень обрадовался, услышав из уст брата Уберто Александрийского имена греческих мудрецов, чьи манускрипты юноша тоже изучал в библиотеке аббатства; эти имена лишний раз подтвердили догадку, что они были, несомненно, связаны с камнем. Так что Гримпоу спросил:
– А как же им достался камень?
– Будь это известно, не было бы секрета, который стоит разгадать. И я сильно сомневаюсь, что они сами знали ответ на этот вопрос. Решение загадки где-то там, за звездами, – заключил брат Уберто, и больше Гримпоу никогда не слышал его голоса.
Золото алхимиков
Дни тянулись с той же неспешностью, с какой опадают по осени листья. За осенью прошла и зима, уступив место весне, и все вокруг начало таять, предвещая приход жаркого лета. В аббатстве совсем не осталось снега, а на окрестных лугах трава торопилась пробиться к свету, окрашивая склоны гор в сочный зеленый цвет.
С приходом весны поменялся и распорядок дня Гримпоу в аббатстве. По утрам юноша продолжал заниматься с братом Ринальдо в библиотеке, с заутрени и до обеденной молитвы, а потом бежал в конюшни, седлал коня тамплиера, которого решил назвать Астро, Звездой, из-за его белоснежного цвета и блеска небесно-голубых глаз. Обычно он отправлялся к водопадам долины или поднимался к ледникам, чтобы оттуда, с высоты, наблюдать за горизонтом. Гримпоу настолько скучал по Дурлибу, что, расставляя охотничьи силки на кроликов в близлежащих лесах (а этим они занимались каждое утро, когда жили вместе в хижине), не терял надежды вновь встретить своего друга. С тех пор как Дурлиб ушел, не было ни дня, чтобы Гримпоу о нем не вспомнил. Он полагал, что таким образом сможет сохранить в памяти лицо друга и никогда не забудет его, хотя уже давно стерлись из памяти лица матери и сестер, чьи милые черты и беззаботный смех он не мог вспомнить, сколько бы ни старался. Гримпоу чувствовал себя сиротой, брошенным на произвол судьбы, несмотря на все внимание и заботу, которыми столь щедро окружили его монахи, особенно брат Бразгдо. Повар заботился о юноше так, будто Гримпоу был послушником из благородной семьи, у которого всего должно быть в достатке.
Однако Гримпоу был всего лишь мирянином, которому аббатство Бринкдум дало приют в своих стенах, не требуя взамен принять обет. Монахи приняли это решение, собравшись в капитулярии после убийства настоятеля, чтобы назначить замену и обсудить другие важные дела обители, среди них и будущее Гримпоу. Некоторые настаивали на том, чтобы он надел коричневые одежды и соблюдал обет молчания и литургии, как всякий молодой монах. Но брат Ринальдо посчитал, что для Гримпоу будет лучше, если он сосредоточится на занятиях в библиотеке и станет учеником брата Асбена в лазарете, а потом уже, если почувствует желание и, более того, призвание, пусть примет обет послушания. Все одобрили это предложение, а новый настоятель его утвердил. Это был спокойный человек с серыми глазами, которого в обители уважали за рассудительность и добрый нрав. И хотя Гримпоу не присутствовал при обсуждении, он все слышал из сосед ней комнаты, где ему велел спрятаться брат Ринальдо. Старик показал Гримпоу место в стене, к которому достаточно приложить ухо, чтобы прекрасно расслышать беседу в капитулярии. Позднее Гримпоу узнал, что во всех кельях аббатства, даже в покоях самого настоятеля, имеются такие тайные места, известные только брату Ринальдо; прижавшись ухом, можно было подслушивать из смежных комнат все разговоры. Старый монах поведал, что подобным образом прознал об интригах инквизитора Бульвара Гостеля и о том, что доминиканец рассказал прежнему настоятелю о рыцаре-тамплиере. Секрет стен был известен брату Ринальдо давно, еще до того, как умер старый библиотекарь аббатства (оказывается, библиотекари передавали эту тайну друг другу с самого основания обители). Гримпоу не сомневался в том, что и секрет мудрецов передавался схожим образом от поколения к поколению. Юноша часто задавался вопросом, не был ли рыцарь, погибший в горах, последним из мудрецов; если так, выходит, никто живой не знает о чудесных свойствах камня, висевшего ныне у Гримпоу на шее. Иными словами, Гримпоу оказался окружен загадками: некоторые ему удалось вскоре разгадать, а другие казались непостижимыми, как небосвод звездной ночью.
Едва прояснилось ночное небо, зимой затянутое низкими тучами, брат Ринальдо начал после службы наблюдать за звездами с макушки ближайшего холма. Монах много лет трудился над объемным трактатом по астрономии под названием «Theorica Planetarum» и, как он уверял Гримпоу, намеревался закончить свой труд до того, как Бог призовет его к себе. Гримпоу сопровождал старца каждую ночь, помогая тащить астролябию, механический прибор из латуни, который позволял производить различные наблюдения за положением небесных тел. Гримпоу очень быстро овладел этим устройством, следя за старым монахом. Астролябия брата Ринальдо состояла из кольца, с которого свисал металлический диск; по краю диска была выгравирована окружность с нанесенными делениями от 0 до 360, а на внутренней стороне имелась другая шкала, разделенная на двадцать четыре часа. На нее была наложена крутящаяся линейка, позволявшая фиксировать небесный объект; остальные диски накладывались на первый, они содержали шкалу, по которой можно было измерять углы в градусах. Астролябию поддерживало металлическое кольцо, в вертикальном положении ее можно было направить на звезду, чтобы измерить ее положение и высоту над горизонтом. Брат Ринальдо изготовил несколько восковых табличек, на которые собирался занести свои заметки по поводу звезд, их положения и времени наблюдения, чтобы на следующий день наконец-то переписать все в манускрипт по астрономии на латинском языке, который лежал на пюпитре его письменного стола в библиотеке, где другие монахи переводили, переписывали и иллюстрировали великолепные старинные тексты.
Однажды безлунной ночью, покуда Гримпоу наблюдал с холма за падающими звездами, маленькими, как светлячки, стремительно пронзавшими небо, брат Ринальдо развернул пергамент, который держал в руке. Это была карта полушарий с нарисованным на ней небосводом.
– Здесь собраны все звезды, которые сейчас видны. Вот, сравни карту с небом.
Гримпоу послушался, сел на влажную траву, взял карту, вскинул глаза к небу, затем поглядел на карту. Рисунок изобиловал светлыми точками, и Гримпоу показалось, будто он держит в своих руках весь небесный свод. Рядом с точками располагались буквы, обозначая всякую звезду, а каждое созвездие соединяли прямые линии. Гримпоу тут же узнал Венеру, изображенную в обоих полушариях, Сатурн, Юпитер, звезды Бетельгейзе и Беллатрикс в созвездии Орион, звезду Кастор на востоке и Ригель на западе. И пока он сопоставлял реальный небосвод с нарисованным, перед лицом его кружились мириады светлячков.
– Разве не чудесно? – спросил брат Ринальдо, присаживаясь рядом.
– О чем вы? – спросил Гримпоу.
– О небе.
За последние недели Гримпоу несколько раз приходил ночью на этот холм, чтобы полюбоваться звездным небом; он словно умирал от этого великолепия, как умирает юноша от любви к прекрасной девушке. В библиотеке он изучил все книги о Земле. Солнце, Луне, планетах, спутниках и звездах и прекрасно усвоил, сколько тайн хранит в себе мрак вселенной. Но Гримпоу был уверен, что однажды человеку удастся познать эти тайны, пусть даже на познание уйдут тысячи лет. Также он знал, что раз придумали астролябию, позволяющую высчитывать расположение звезд, рано или поздно придумают другие механизмы, которые позволят человеку подняться в небо.
– Когда-нибудь люди будут путешествовать по небесным сферам, как сейчас ездят верхом, – несмело произнес юноша, не отводя глаз от звездного неба.
– То, что ты говоришь, – святотатство. Одному Богу покоряется твердь небесная, – отозвался брат Ринальдо, покосившись на Гримпоу. Помолчав, монах прибавил: – Но, возможно, ты прав: некоторые способны заглядывать в далекое будущее, и, похоже, ты приобрел это свойство после того, как нашел труп рыцаря в горах. Сам не знаю, почему меня не удивляет то, что ты говоришь.
– Дело не в предсказаниях, а в науке, – возразил Гримпоу. – Месяц с лишним назад, еще зимой, когда я поговорил в лазарете с Уберто Александрийским, он поведал мне кое-что, благодаря чему я во многом разобрался.
– Ты говорил с братом Уберто? Он уже много лет ни с кем не разговаривает; с тех самых пор, как ослеп. И что же он тебе сказал? – заинтересовался брат Ринальдо.
– Он рассказывал мне о философском камне и о мудрецах, уверял, что загадочный lapis philosophorum явился откуда-то из-за звезд.
– Этот столетний старик все такой же чокнутый. За звездами только Бог! – отрезал монах.
– Вы же сами говорили мне, что нынче труднее верить в Бога, потому что человек начал объяснять собственное происхождение и начала всего, что его окружает, – возразил Гримпоу.
Брат Ринальдо явно разволновался.
– Если иногда мне сложно верить в Бога, это еще не значит, что я Его отрицаю. Отрекись я от веры, я не смог бы жить дальше. Жизнь монаха лишена смысла, если он не молится каждый день, не восславляет величие Бога.
– Возможно, мы говорим об одном и том же. Для меня Бог не более чем олицетворение мудрости. В конце концов, это одно и то же, просто слова разные: для вас Бог создал мир, и это не требует объяснений, а для меня мудрость объясняет мироздание, не создавая, – сказал Гримпоу.
– Сдается мне, за эти две недели ты узнал столько, сколько не подобает знать отроку твоего возраста. Не забывай, тебе будут встречаться вопросы, на которые ты не найдешь ответов…
Гримпоу надеялся, что брат Ринальдо пояснит, что же это за вопросы, на которые нет ответов, но библиотекарь молчал, поглощенный наблюдениями за бескрайним небом, будто Гримпоу вовсе и не было рядом.
– Что за вопросы без ответов? – не выдержал наконец юноша.
– Где начало? Каким оно было? Если не верить в Бога, никогда этого не объяснишь, – нехотя ответил монах.
– Но даже веря в Бога, нельзя ответить на этот вопрос! Ведь он порождает следующий: «Кто сотворил Бога?» И если мы принимаем, что Бога сотворили люди, чтобы объяснить устройство мироздания, то можем принять и то, что Бог их создал, – не соглашался Гримпоу, довольный тем, что может поддержать такой ученый спор.
– Это так, но, по крайней мере, Бог служит утешением моему незнанию.
– Зато незнание не мешает вам признать несостоятельность ваших доводов, – произнес Гримпоу, понимая, что говорит не сам, а что-то внутри него.
По глазам монаха видно было, что брат Ринальдо утомился: и то сказать, уже более двух часов они наблюдали звезды, и оба закоченели от холода и сырости, а роса пропитала их шерстяные накидки.
Возвращаясь в аббатство, Гримпоу думал о том, что всем, что изучил в библиотеке, он обязан брату Ринальдо, а также необъяснимому влиянию камня. Брат Ринальдо, несомненно, был человеком сведущим, хотя и застрял в прошлом, как баркас, севший на мель в иссохшей реке. Однако знания, полученные Гримпоу во время занятий в библиотеке, подтверждали, что представления человечества о природе и космосе со временем меняются, от религии и суеверий к науке и торжеству разума, у которого нет границ, как и у воображения.
– Возможно, ты прав, – признал брат Ринальдо, – разум и воображение человека поистине удивительны. Без них человек не сумел бы ничего узнать о себе и о вселенной. Лиши человека сновидений и фантазий, и перед тобой окажется самое тупое, самое примитивное из всех существ Земли.
Той ночью Гримпоу долго не мог заснуть. Когда инквизитор Гостель покинул аббатство, Гримпоу занял кровать в комнате для послушников. Когда он улегся, все уже спали, ведь совсем скоро снова зазвонят колокола, созывая к утренней молитве. В тишине Гримпоу съежился под одеялом и начал вспоминать все, что с ним случилось с того дня, когда он нашел мертвого рыцаря и таинственный амулет. Сейчас он знал намного больше не только о природе и Вселенной, но и о загадочном камне, висевшему него на шее. Он пришел к выводу, что этот чудесный камень древнее, чем кто-либо способен представить; его передавали из поколения в поколение в абсолютной тайне, пока он не оказался в руках рыцаря. Гримпоу сомневался, был ли этот рыцарь на самом деле тамплиером, в чем убеждал настоятеля инквизитор. Юноша был более чем уверен, что на самом деле погибший – некий мудрец, чуждый оружия, войн и религий. Однако история о девяти рыцарях Храма Соломона и о найденном ими ценнейшем предмете выглядела вполне правдоподобно; этот предмет был затем тайно доставлен во Францию, как и рассказывал брат Ринальдо. Камень, принадлежавший сейчас ему, определенно имел какую-то связь с той находкой, в этом юноша был уверен; вот только какую? Очевидно, что папа и король Франции хотят заполучить этот камень любой ценой, готовы даже пойти на убийство. В своих мыслях Гримпоу пришел к заключению, что философский камень, который алхимики пытались получить в лабораториях, – то же самое, что и его камень. Хотя легенды и манускрипты, говорившие о lapis philosophorum, скорее всего, суть искажения истинной истории о камне мудрецов, которым владели маги Вавилона, египетские жрецы и чародеи Греции более тысячи лет назад. После всех этих размышлений оставалось лишь проверить, может ли камень превратить свинец в золото, и однажды, когда брат Асбен был на вечерне, юноша провел опыт.
В тот день брат Асбен показал ему один из многих методов алхимического процесса, воспользовавшись старым текстом под названием «Physika kai Mystika», который приписывали греческому мудрецу по имени Демокрит. Монах разложил текст на столе и следовал его указаниям.
– Представим себе, что мы в Древней Греции, входим в лабораторию знаменитых алхимиков, – сказал брат Асбен, подготавливая печь и колбу, в которой намеревался совершить превращение.
Затем взял с полки стеклянные фиалы и достал по толике свинца, олова, меди и железа.
– Эти металлы останутся, если отнять от числа известных семи два благородных, золото и серебро, и хрупкий металл для превращений – ртуть.
Брат Асбен поместил металлы в колбу, и под действием тепла они начали плавиться, превращаясь в черноватую смесь, совсем не похожую на металл. От колбы исходил сильный запах чего-то паленого.
– Мы смешали металлы, получив густую жидкость, которую алхимики называют «первоначальной материей», – она черна, как ночь, рождающая день…
– И как мрак неба, рождающего свет, – закончил Гримпоу, вспоминая текст послания в запечатанном письме погибшего в горах рыцаря.
– Именно так, меня радуют твои познания, – одобрил аптекарь, не ведая, что Гримпоу говорит совсем о другом, и продолжил: – А теперь мы добавим к нашей смеси немного серебра.
С этими словами монах взял другой пузырек, крошечной латунной ложечкой зачерпнул немного серебряной пыли и всыпал ее в колбу, медленно перемешивая.
– Подождем, пока серебряное зернышко не принесет плоды во чреве колбы, как семя розы приносит плод, превращаясь в цветок, и тайное станет явным, а покуда будем думать о семени, дающем жизнь неживому, и добавим немного того странного металла, который не жидкость, не твердая масса, зато способен просочиться во все.
– Ртуть, – подсказал Гримпоу, и брат Асбен подпрыгнул так, будто Гримпоу выкрикнул проклятие.
– Правильно, Гримпоу, – удивленно согласился аптекарь, поморщился и погрузил тестообразную массу из колбы в раствор ртути. – Неплохо бы добавить немного плавленого олова и несколько граммов мышьяка, чтобы выбелить нашу массу.
Гримпоу наблюдал за тем, как черноватая бесформенная масса, с которой брат Асбен начал алхимический процесс, медленно превращается у него на глазах в брусок серебра, который рос постепенно, как поднимается хлеб, когда в тесто добавляют дрожжи.
– Это серебро, несмотря на свой благородный вид, так же фальшиво, как Иуда, но оно могло бы ввести в заблуждение самого папу в его авиньонском дворце, – с улыбкой промолвил монах, явно гордый тем, сколь удачным оказалось превращение.
Длинными тонкими щипцами он достал из колбы брусок серебра и поместил его в лохань с холодной водой, отчего в воздух взметнулся фонтан пара. Брат Асбен завернул охлажденный слиток в хлопковое сукно и принялся вытирать его досуха.
– Остается попытать удачу с кульминацией, – сказал монах со вздохом. Он добавил немного золота и положил серебряный слиток в theion hydor, другими словами в «священную воду», которую многие алхимики зовут «водой богов».
– Фальшивый серебряный слиток станет настоящим золотом? – спросил Гримпоу, не в силах поверить, что брат Асбен сумел получить в лаборатории подлинный философский камень.
Аптекарь между тем не спешил, действовал вдумчиво: заново поместил серебряный слиток в колбу, добавил щепоть золотой пыли, которую достал из маленького мешочка, припрятанного в одном из ящиков его стола.
– Если я добьюсь желаемого, долив необходимое количество священной воды, тогда, наверное, можно будет считать, что я совершил чудо, потому что до этого у меня получалась лишь желтоватая настойка, которую ни за что не выдать за золото даже несмышленому младенцу. По правде сказать, во время одного из моих опытов создания священной воды у меня получилась зеленоватая настойка, такая вкусная и полезная, что брат Бразгдо назвал ее настоящим эликсиром жизни.
Гримпоу вспомнился рассказ Ринальдо Метца о пристрастии брата Бразгдо к настойкам, вину и пиву. Между тем брат Асбен взял объемный дистиллятор со скамейки у ближайшего стола и поставил его на другой очаг. Затем влил в дистиллятор бутылку уксуса и потихоньку, пока уксус закипал, добавил извести, несколько кристаллов серы, лимонных корок, пчелиного меда, острого перца, мускатного ореха и сандала, отчего лаборатория наполнилась приятным, усыпляющим ароматом.
Ожидая, пока священная вода приобретет необходимые характеристики и произойдет чудо окончательного превращения серебра в золото через дистилляцию, брат Асбен рассказывал Гримпоу, что старинный алхимик Зосим получал чудодейственную воду дистилляцией куриных яиц. Он признался, что пытался это повторить, но у него получалось лишь сварить яйца, как делает брат Бразгдо у себя на кухне, оставляя их кипятиться в водяной бане, придуманной еврейкой Марией, которой приписывают мудрость и изобретение дистиллятора, с чьей помощью ей удалось добыть философский камень более семи веков назад.
– Сейчас я уверен в том, что яйца, о которых говорил Зосим, не более чем символ, смысл которого был известен лишь ему самому и его ученикам, – добавил монах.
Об этом Гримпоу уже знал, так как манускрипты, прочитанные им в библиотеке, полнились упоминаниями о символических образах, олицетворяющих алхимический процесс: солнце, луна, планеты, возлюбленные, драконы и змеи. Сама эмблема алхимиков представляла собой змею, кусающую себя за хвост, и носила имя Уроборос; точно такая метка была на шее коня тамплиера, погибшего в горах, и на его золотой печатке.
Когда священная вода освободилась от всех нечистот, маленький аптекарь вылил в сосуд жидкость из дистиллятора и с торжественным видом положил в нее кусок серебра.
Они подождали немного, пока не истекло назначенное время (брат Асбен четырежды перевернул песочные часы, стоявшие рядом с сосудом), и наконец фальшивое серебро начало приобретать желтоватый оттенок.
– Это и есть алхимическое золото? – спросил Гримпоу недоверчиво.
– Называть золотом фальшивое пожелтевшее серебро все равно что рассуждать о его стоимости, которой оно, к сожалению, не обладает, – разочарованно проговорил аптекарь.
