Текст книги "Гримпоу и перстень тамплиера"
Автор книги: Рафаэль Абалос
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 23 страниц)
Копья и мечи
Проснувшись, Гримпоу очень обрадовался, увидев Сальетти: юноша уснул и не дождался возвращения рыцаря.
– Где ты пропадал? Когда я ложился спать, тебя еще не было, – спросил Гримпоу, потягиваясь.
– Это была очень долгая ночь, и потратил я ее с толком, уж поверь, – прошептал Сальетти. – Я плотно поужинал и потолковал с бароном, предсказывая будущее и выясняя его намерения насчет замков Каменного Круга. Часть войска уже у северных границ. Там они будут дожидаться барона и остальных рыцарей, которые прибудут после турнира. Я очень быстро втерся к нему в доверие и вызнал очень ценные сведения, жаль, не нашел ключа от спальни, где заперта дочь Гуриельфа Лабокса. Видел бы ты его лицо, когда я заговорил о военных планах и о сокровище, которое он безуспешно разыскивает.
– Ты говорил с ним о секрете мудрецов? – спросил Гримпоу, умываясь из ведра.
– Ага, в лоб. Барон спросил меня, найдет ли он его в ближайшее время.
– И что ты ему ответил?
– Правду. Что он никогда его не найдет, так как ищет не там, где нужно. А потом его лицо стало белее простыни, потому что он вытащил карту смерти.
– Смерти? – переспросил Гримпоу.
– Да, этой карте приписывают разные значения. Я сказал, что в его случае эта карта обозначает тень сомнения, так как в грядущих сражениях он может найти свою смерть. И я не солгал.
– Не понимаю.
– Если он в ближайшем будущем нападет на замки Круга, его смерть неизбежна, и никто не в силах окажется этому помешать.
– А я тоже вчера выяснил кое-что любопытное на кухне, – самоуверенно сказал Гримпоу.
– Мне приятно знать, что ты не терял времени даром, пока я дурачил барона. Послание-то Гишвалю передал? – поинтересовался Сальетти, надевая снова походный костюм.
– Давай что-нибудь съедим, в отличие от тебя я ужинал скудно и сейчас проглочу желудок от голода.
По дороге Гримпоу рассказывал Сальетти, что делал вечером. Он нашел Гишваля в конюшнях вместе с другими молодыми слугами. Они тайком потягивали пиво, притворяясь, будто ухаживают за лошадьми.
– Когда он меня увидел, то обрадовался так, словно увидел перед собой ангела-хранителя. Я передал ему золото и объяснил, что он должен сделать с посланием. Гишваль тут же забрал золото, но сказал, что не знает, как передать пленнице послание, потому что дверь ее спальни беспрестанно сторожит солдат, которого барон предупредил, что он отвечает головой за девушку. Тогда я подумал, что девушка должна что-то есть, значит, кому-то поручено приносить ей еду. Гишваль сказал, что еду приносит служанка, которая ни за что на свете не нарушит приказ. И прибавил, что, если мне хватит смелости, он мог бы отвлечь служанку, а я тем временем спрячу записку в корзинке с провизией. Так мы и сделали, а Гишваль между делом рассказал мне, что он сын сокольничего и что нет такого секрета соколиной охоты, которым бы он не владел. Болтая, мы не сводили глаз с корзинки на столе. Наконец пришла служанка, толстая и с красной физиономией, по которой сразу был виден ее дурной нрав. Она принялась собирать корзинку: положила рыбу, хлеб, немного сыра и кувшин с водой. Когда кухарка уже собиралась уходить, Гишваль окликнул ее и встал между нею и корзинкой, а я поспешил спрятать послание.
– И где же ты его спрятал? – спросил Сальетти, опасаясь, что послание не дошло до пленницы.
– В кувшине с водой.
– Ты бросил его в воду?! – в ужасе вскричал Сальетти, невольно заставив прислушаться к разговору проходивших мимо рыцарей.
– Мне ничего лучше не пришло в голову, – ответил Гримпоу, понизив голос. – Вода не сотрет надпись, сделанную углем.
– Можно было спрятать письмо в хлебном мякише, – прошептал Сальетти.
– Я тоже так подумал, но потом решил, что тоска по отцу могла лишить ее аппетита и, возможно, она даже не притронется к еде, – оправдывался юноша.
Сальетти задумался.
– Да, пожалуй, в чем-то ты прав. Жажду тяжело пересилить, как бы ни угнетало горе, а если Вейнель выпила воды, она, вероятнее всего, получила наше послание.
Они подошли к конюшням, близ которых несколько слуг готовили завтрак для рыцарей и оруженосцев. Друзья взяли по несколько кусков хлеба и жареного мяса и отошли в сторону.
– Что еще тебе удалось выяснить? – спросил Сальетти, вгрызаясь в мясо.
– Инквизитор Бульвар Гостель в крепости, – сказал Гримпоу.
– Знаю. Я видел его вчера за ужином, он сидел справа от барона. Я узнал его по описанию Ринальдо Метца. Не думаю, что найдется на свете другой человек с таким злобным лицом.
– Еще я узнал, что Гуриельф Лабокс скончался во время допроса, который проводил Бульвар Гостель. Он не выдержал пыток, – добавил Гримпоу.
– Ты уверен? – с ужасом в глазах переспросил Сальетти.
– Об этом знают все слуги в крепости. Говорят, вчера солдаты только об этом и толковали. Мол, крики старика были слышны по всему замку. Потом они стихли, а наутро труп вынесли из башни и сбросили в оссуарий.
– Да этот Бульвар Гостель убийца! – выпалил Сальетти, едва сдержавшись, чтобы не закричать во весь голос.
– Один слуга рассказал мне, что сам слышал, как спорили доминиканский монах и господин де Вокко из-за того, что инквизитор хотел допросить и дочь старика, дескать, она ведьма, но барон был против. Именно поэтому он запер ее в спальне рядом со своими покоями. Все, кто видел девушку, поражены ее красотой, а злые языки шепчут, что она околдовала хозяина крепости, опутала его сетями черной магии.
– Эти слухи умышленно распустил Гостель, чтобы ослабить власть барона и тем самым добиться девушки, – проговорил Сальетти.
– Ты думаешь, Гуриельф Лабокс под пытками рассказал, что искал в церкви Корниля?
– Вряд ли. Иначе доминиканского монаха здесь бы уже не было.
– Но ведь у Лабокса было письмо с печатью папы. Отчего же инквизитор его преследовал? – спросил Гримпоу.
– Это подделка, – признался Сальетти, потупив взгляд. – Пойдем заберем лошадей и доспехи.
Только Гримпоу хотел спросить у Сальетти, откуда тот знает такие подробности, как вдруг затрубили трубы на башнях, и барабанный грохот ознаменовал начало состязаний.
Шатры соперничающих рыцарей возвышались над долиной подобно большим разноцветным грибам, украшенным яркими знаменами и блестевшими на солнце щитами. Кони беспокойно ржали, фыркали и перебирали копытами. Меж крепостных стен повисла дымка, а барон де Вокко вместе с инквизитором Гостелем, в сопровождении самых влиятельных дворян и самых красивых дам Эльзаса, объявил начало турнира из своего шатра, сшитого из королевского пурпурного бархата. Рыцари переговаривались, обсуждая вчерашний пир; некоторые даже уверяли, что король Франции набил сундуки барона тысячами слитков чистого золота.
Барон обещал разделить богатства со всеми рыцарями, которые примкнут к его войску, чтобы захватить замки Каменного Круга, и мало кто хотел остаться в стороне от такой награды. Вся долина кишела рыцарями, страстно желавшими показать свою доблесть в бою и тем самым заслужить почетное место рядом с бароном де Вокко. Кроме того, разыгрывалось и почетное звание королевы весеннего турнира, и многие юноши стремились короновать своих возлюбленных.
Когда друзья подошли к полю, где должно было проходить состязание, турнир еще не начался. Герольды принялись вызывать по именам и титулам первых соперников, а Сальетти и его оруженосцу пришлось долго ожидать своей очереди за перегородкой. Сальетти был очень доволен доспехами, купленными у мастера Аилгрупа в Ульпенсе; ему показалось, что он заметил оружейника среди множества людей, толпившихся близ поля. Сотни слуг, горожан и крестьян наблюдали за происходящим с крепостных стен, сопровождая каждое действие веселыми криками.
Толпа радостно закричала: «Ура!!», когда трубач возвестил начало первого поединка. Два всадника выехали на поле, красуясь гербами на щитах, парадной одежде оруженосцев и попонах лошадей. Забрала были подняты, а копья они держали вертикально, уперев в сбрую. Они встали друг против друга, опустили забрала и копья и под гомон толпы устремились один на другого. Рыцари встретились в центре поля, разделенного невысокой деревянной перегородкой для того, чтобы бойцы не сталкивались. Однако удар оказался столь сильным, что один рыцарь вылетел из седла, и его вынесли с поля несколько слуг. Одержавший победу боец подъехал к баронскому помосту и воздел копье в знак своего торжества. Затем, медленно и величаво, он покинул поле и направился к своему шатру в ожидании второго тура состязаний.
Рыцари продолжали биться попарно, редко кому удавалось выдержать более двух ударов, а дамы дарили победителям каждой схватки шелковые платки, которые рыцари с гордостью повязывали на навершия своих копий.
Среди толпы на стенах Гримпоу разглядел Гишваля, к которому испытывал симпатию после того, как им удалось доставить записку Сальетти в спальню дочери Гуриельфа Лабокса. Гишваль умудрился занять отличное местечко напротив баронского помоста; оттуда было замечательно все видно, и слуга приветствовал победителя каждой схватки с воодушевлением юного оруженосца, завороженно ожидающего победы своего господина. Гримпоу помахал ему рукой, но Гишваль, заметив юношу, тотчас исчез, будто вдруг вспомнил, что ему нужно сделать нечто важное.
Он появился внизу, пролез под перегородкой и с восхищением уставился на Сальетти в доспехах, а потом спросил:
– Вы ее видели, господин?
Сальетти подскочил.
– Кого?
– Пленницу. Она рядом с бароном. – И Гишваль ткнул пальцем в сторону помоста.
Сальетти и Гримпоу одновременно обернулись. Между бароном и кастеляном сидела юная девушка с темными волосами, собранными в пучок и украшенными диадемой. Казалось, ее взгляд устремлен в бесконечность. Барон, однако, явно наслаждался ее компанией и всеми силами пытался растормошить девушку.
– Ты уверен, что это она? – спросил Сальетти, не веря своим тазам; он никогда не видел столь красивого и утонченного лица. Гримпоу же подумалось, что самые доблестные рыцари, принимающие участие в турнире, потерпят поражение перед такой красотой. Потом юноша посмотрел на Сальетти и увидел во взгляде друга то же простодушное восхищение, какое, должно быть, было у него самого в аббатстве Бринкдум, когда он неожиданно встретил девушку с прозрачными глазами.
– Навряд ли вы видели даму прекраснее. Я же говорил, что во всем Эльзасе и во всей Франции другой такой не найти, – с гордостью произнес Гишваль.
Сальетти выглядел растерянным.
– Ну, если это и вправду дочь Гуриельфа Лабокса, она наверняка прочла мое послание. Потому она и попросила барона разрешить ей присутствовать на турнире. Она знает, что письмо в кувшине с водой мог послать лишь тот, кто желает ей помочь, а единственный способ выйти из заточения – добиться благосклонности барона, несмотря на скорбь по отцу и присутствие инквизитора Гостеля на трибуне.
– Рад услужить, мой господин, – сказал Гишваль с улыбкой.
– Да, даже не представляешь, как ты нам помог. Потом не забудь мне напомнить, что я тебе должен еще одну крупицу золота.
Гишваль предложил Гримпоу после окончания турнира, если он захочет, посмотреть соколов и ястребов барона. С этим слуга удалился, а на поле выехал новый рыцарь.
– Посмотри на его меч, – прошептал Сальетти на ухо Гримпоу.
Юноша покосился на могучего рыцаря в черных доспехах. На щите его была изображена башня, рассеченная вороньим крылом, а шлем был украшен головой большой безобразной птицы. Коня покрывали черные конские доспехи, оставляя открытыми только глаза.
– Кто этот рыцарь? – с живым интересом спросил Сальетти.
– Это ужасный Вальдигор Ростволь, – ответил кто-то из толпы. – О нем рассказывают такое, от чего кровь стынет в жилах. Сейчас он правая рука барона и большой друг инквизитора Гостеля. Они предложили ему не только деньги, чтобы он поддержал их в войне против замков Круга, но и пообещали в награду саму крепость Гульфа.
Вальдигор Ростволь одолел своего соперника с такой легкостью, будто против него вышел не человек, а соломенное пугало, а потом проехал по полю, хвастаясь своей победой и гербом. Солдаты восторженно улюлюкали, рыцари приветствовали его взмахами клинков, дамы мило улыбались, а барон одобрительно кивал со своего помоста. Сальетти тем временем ерзал под доспехами, будто его грозила вот-вот одолеть падучая болезнь, от которой так страдал Кенсе, служка аббатства Бринкдум.
– Сколько еще схваток до нашего выхода? – спросил он в тот миг, когда трубы вызвали следующих бойцов.
– Еще две – и ты сможешь наконец сразиться. Твой соперник вон тот рыцарь, который скрывает свое лицо под шлемом.
– Он же тебя вчера чуть не затоптал, верно? Значит, я отомщу за это оскорбление первым же ударом своего копья, – рассмеялся Сальетти, не сводя глаз с красавицы, тихо сидевшей рядом с бароном, в шаге от инквизитора Гостеля, который смотрел на нее с откровенной ненавистью.
Еще до того, как их вызвали герольды. Сальетти вскочил на коня, украшенного попоной с попеременно чередующимися изображениями солнца на фоне голубого неба и луны – на черном. Затем он надел шлем, тоже украшенный солнцем и пучком золотых перьев, а когда попросил своего оруженосца подать ему копье, Гримпоу ощутил гордость – надо же, мальчик из деревни Оберальт прислуживает такому блестящему рыцарю.
Гримпоу взял коня под уздцы и повел к воротам. Герольды возгласили имя герцога де Эсталья, и Сальетти поглядел на помост, пытаясь угадать по лицу Вейнель, знаком ли ей этот титул. Но девушка сидела в прежней позе, безразлично глядя перед собой. Взревели трубы, и Сальетти с неизвестным рыцарем заняли позиции напротив друг друга. Оба по сигналу послали коней вперед и с опущенными забралами помчались один на другого. Копья вонзились в щиты с оглушительным грохотом, в воздух взмыли щепки, но никто из соперников не выпал из седла. Зрители завопили, подбадривая рыцарей. Гримпоу вручил Сальетти новое копье, и тут герцог заметил, что лицо Вейнель порозовело, а глаза девушки впились в изображение солнца и луны на его щите, словно она поняла их значение и в них увидела свою последнюю надежду на спасение. Сальетти натянул поводья так, что конь забил копытами в воздухе, и вновь поскакал на противника: неизвестный рыцарь получил такой удар копьем по голове, что повалился ничком. Гримпоу начал радостно подпрыгивать, Гишваль с воодушевлением закричал, а дочь Гуриельфа Лабокса почувствовала, как силы возвращаются к ней, когда победитель приблизился к помосту, поднял забрало и попросил ее украсить острие его копья своей вуалью.
Рыцарь, потерпевший поражение, продолжал лежать на земле, и ни один оруженосец не пришел ему на помощь. Гримпоу побежал поднять ему забрало, пока он не задохнулся. Юноша сдернул шлем – и увидел Побе де Ланфорга, того самого послушника, сбежавшего из аббатства.
– Ты ранен? – спросил Гримпоу.
Побе де Ланфорг смотрел бессмысленным взором, а в следующий миг потерял сознание на руках у Гримпоу.
Сальетти принял участие еще в одной схватке во второй половине дня, в которой тоже одержал победу, несмотря на то что чуть не свалился с коня: тот споткнулся в то самое мгновение, когда копья вонзились в щиты. Но ему удалось удержаться в седле, чем он обеспечил себе участие в состязаниях следующего дня, когда будет определен единственный победитель турнира.
Королева турнира
После дневных соревнований в оружейном зале замка устроили пир. Барон де Вокко, явно довольный тем, что рядом с ним сидит красавица Вейнель, оживленно беседовал с Вальдигором Ростволем и Бульваром Гостелем о турнире и о подготовке к войне, а Сальетти тем временем прохаживался вокруг барона, ожидая возможности поговорить с дочерью Гуриельфа Лабокса и сказать ей, что совсем скоро они освободят ее из плена.
Гримпоу тем временем пошел с Гишвалем на задний двор, где охотничьи птицы барона спали с кожаными колпаками на головах. Его поразила величественность этих соколов, беркутов и ястребов, которых приручал отец Гишваля. Но еще больше юноша поразился, когда Гишваль надел на левую руку толстую кожаную перчатку и вынул из клетки сокола; он скинул с головы птицы колпак, и Гримпоу увидел выразительные глаза медового оттенка.
– Вот этот мой любимый, – сказал Гишваль, проводя рукой по перьям птицы. – Когда закончится турнир, мы отпустим его.
Сокол недоверчиво пошевелился, но все же позволил Гримпоу погладить себя по голове и по мощному клюву, по сильным когтям и по длинным остроконечным крыльям. Гримпоу всегда мечтал иметь хищную птицу, так что он порадовался за Гишваля, которого уже считал своим новым другом. Он впервые за долгое время снова встретил юношу своего возраста, такого же, каким был сам до того, как нашел камень погибшего в горах Бринкдума рыцаря: веселого, шаловливого, не умеющего ни писать, ни читать, никогда в своей жизни не видевшего ученого манускрипта, но всегда довольного жизнью. Гримпоу подумалось, что ему тоже следовало бы считать себя счастливчиком, ведь каким-то чудесным образом сбылась его детская мечта стать оруженосцем. Сейчас он оруженосец господина Сальетти де Эсталья, и оба они принимают участие в весеннем турнире замков Эльзаса, чтобы победить и выбрать королеву. И это так его увлекло, что он даже не вспоминал ни о камне погибшего рыцаря, ни о том, что впереди ожидали поиски секрета мудрецов.
Потом Гримпоу развлекался во дворе конюшен, стреляя из лука вместе с другими оруженосцами, которые с удивлением наблюдали, как ловко он попадает в цель – ощипанную курицу, болтавшуюся на ветке, словно повешенная.
– Где ты научился так стрелять из лука? – спросил его светловолосый и веснушчатый оруженосец.
– В горах, охотясь на зайцев, – с напускным безразличием ответил Гримпоу.
– Думаю, ты мог бы стать хорошим лучником. Ты никогда не хотел записаться в войско?
– Барон, без всякого сомнения, взял бы тебя, – добавил другой оруженосец, с блеклыми глазами и орлиным носом.
– Я умею только стрелять, ничего больше. – Гримпоу снова взял лук, натянул тетиву, отпустил, и стрела со свистом вонзилась в грудь курицы, висевшей на дереве.
– Знаешь, если ты научишься владеть копьем и мечом так же хорошо, как луком, ты очень скоро станешь рыцарем. Я сам надеюсь стать им когда-нибудь, если Богу будет угодно, – сказал светловолосый.
– Надо будет подумать, – ответил Гримпоу без особой уверенности в голосе, протягивая руку за монетами, которые выиграл. Про себя он подумал, что не промахнулся бы ни разу и с расстояния в сто шагов.
Оруженосец с блеклыми глазами и орлиным носом попытался повторить выстрел Гримпоу, но промахнулся, за что был осмеян своими товарищами.
– Ты слышал что-нибудь о приближающейся войне? – спросил он Гримпоу, не участвовавшего во всеобщем веселье.
– Полагаю, то же самое, что и ты, – ответил юноша.
– Лично я не верю во все эти сказки про рыцарей-тамплиеров, – заявил третий оруженосец, высокий и рыжеволосый.
Гримпоу выпучил глаза.
– Что еще за сказки? – спросил он, прикидываясь, что не знает, о чем речь, протянул свой лук одному из юношей и сел на камень.
– Говорят, что несколько рыцарей ордена тамплиеров много лет назад нашли сокровище в Святой Земле и спрятали его в крепости герцога Гульфа Остембергского, – объяснил светловолосый, понизив голос, будто опасался, что кто-нибудь может подслушать. – Барон де Вокко хочет завладеть этим сокровищем и потому, едва окончится турнир, он намерен напасть на замки Каменного Круга, находящиеся по ту сторону границы. Именно по этой причине мы все тут собрались, а ужасный Вальдигор Ростволь, о котором злые языки говорят, будто он друг тамплиеров, стал союзником барона.
– Как ты можешь быть в этом уверен? – нахмурился Гишваль.
– Мой господин обмолвился после дневных состязаний. А еще я слышал, как он говорил, будто Вальдигор Ростволь поклялся честью, что выиграет турнир и назовет королевой весеннего турнира прекрасную даму, которую барон держит в плену. Все рыцари влюбились в нее, будто это принцесса их мечты, – сказал оруженосец под смех товарищей.
– Вальдигор Ростволь всего лишь хвастун! Ему никогда не победить моего господина Сальетти де Эсталья! – выпалил Гримпоу.
– Могу поставить что угодно, что Вальдигор Ростволь разорвет в клочья твоего Сальетти, – высокомерно бросил светловолосый и поднялся, чтобы показать, насколько он выше Гримпоу.
Гримпоу хотел было ответить, но тут его толкнули в грудь, отчего он упал спиной в кучу навоза.
– С луком в руках ты смелый, а вот на кулаках слабак! – процедил светловолосый и пренебрежительно сплюнул.
Кулаки Гримпоу сжались, он вскочил и бросился на светловолосого. Оба с яростью вцепились друг в друга и покатились по земле. Все остальные толпились вокруг, одобрительно вопя, и только Гишваль пытался изо всех сил оттащить Гримпоу. В этот миг на дворе появился молодой рыцарь, который, увидев ссору оруженосцев, решил не допустить, чтобы они покалечили друг друга.
– Побе! – воскликнул Гримпоу, узнав рыцаря, только что оттащившего его врага.
Побе де Ланфорг, бывший послушник аббатства Бринкдум, замер, услышав свое имя. А когда увидел лицо юноши, тянувшего к нему руку с земли, недоверчиво проговорил:
– Гримпоу? Это ты?!
Гримпоу кивнул.
– Что ты тут делаешь? Как ты затесался в эту перебранку простолюдинов? – продолжал расспрашивать Побе.
– Мы просто веселились, – ответил Гримпоу, искоса поглядывая на Гишваля и других ребят, которые отошли подальше, испугавшись рыцаря.
– Мне показалось, я видел тебя на арене, после того как меня выбили из седла, но когда я проснулся в палатке рядом с врачом, желавшим пустить мне кровь, я подумал, что все это видения, из-за сильного удара по голове, – со смешком сказал Побе.
– Как видишь, вот он я, – ответил Гримпоу с улыбкой.
Некогда послушник, а сейчас рыцарь Побе де Ланфорг отошел на шаг, чтобы осмотреть Гримпоу с ног до головы.
– Но как это возможно? Даже теперь не могу поверить! Я и подумать не мог, что мы снова встретимся!
– Судьба не захотела, чтобы мы шли одним путем, но оказалась к нам благосклонна, и наши дороги снова пересеклись.
– Пойдем, расскажешь мне, что было в Бринкдуме, когда настоятель и брат Ринальдо выяснили, что непокорный послушник Побе сбежал из аббатства, – предложил рыцарь, кладя руку на плечо юноши.
Гримпоу зашагал рядом с рыцарем, живо пересказывая ему события той поры.
– Многие монахи и послушники аббатства, в том числе и повар, брат Бразгдо, со страхом думали, что тебя убил призрак погибшего рыцаря, но настоятель и брат Ринальдо сразу догадались, что ты сбежал, ускакал на лошади, которой не досчитались в конюшне. Когда же я рассказал повару о твоем желании стать рыцарем и совершать подвиги во славу любви, он почему-то назвал тебя подлецом. – Гримпоу усмехнулся. – Еще брат Бразгдо говорил о суровом нраве твоего отца, графа Ланфорга, и что ты очень скоро вернешься, избитый до полусмерти за свою непокорность.
– Мой отец в конце концов простил мои сумасшедшие проделки, но не разрешил мне ехать с ним и моими братьями на турнир замков Эльзаса, откуда все они отправятся вместе с бароном де Вокко к крепости герцога Гульфа, где прячутся тамплиеры. Благодаря одному слуге моей матери, который всегда меня отличал, мне удалось упихнуть старенькие доспехи на повозку и тайком приехать сюда. Потому я и скрывал свое имя, пока не докажу своим близким, что могу сражаться как любой другой рыцарь. Мой отец узнал меня, едва я вылетел из седла, зато сейчас он гордится мной так же, как и моими братьями.
– Ты ты тоже будешь участвовать в войне? – спросил Гримпоу.
– Да, наконец-то я смогу осуществить свои мечты. – Побе мечтательно положил ладонь на рукоять своего клинка. – А ты? Что ты вообще делаешь в крепости?
Во время долгой прогулки по дворам и коридорам замка, тускло освещенным факелами, Гримпоу рассказал Побе де Ланфоргу о том, как познакомился с Сальетти де Эсталья и стал его оруженосцем.
– Мой господин Сальетти хотел принять участие в весеннем турнире, потом отправиться к епископу Страсбурга, а затем примкнуть к войску барона, так что я решил поехать с ним, – без особого желания солгал Гримпоу.
– Значит, мы еще не раз увидимся, и если когда-нибудь тебе захочется служить другому рыцарю, не забудь, я страстно желаю, чтобы ты был моим оруженосцем, – решительно заявил Побе де Ланфорг.
– Буду иметь в виду, – просто ответил Гримпоу, загрустивший из-за приятных воспоминаний о жизни в аббатстве.
Они дошли до входа в донжон, в оружейном зале которого был назначен пир, и Побе уже собирался попрощаться с Гримпоу, но кое-что вспомнил:
– А! Помнишь инквизитора Бульвара Гостеля, доминиканского монаха, который приехал в аббатство, преследуя рыцаря-тамплиера, зарезавшего настоятеля Бринкдума?
– Да, мне показалось, что я видел его рядом с бароном, – тихо отозвался Гримпоу.
– Мне удалось даже поздороваться с ним, а когда я сказал ему, что был послушником Бринкдума, он, как мне показалось, обрадовался и принялся расспрашивать о монахах, их привычках, особенно о библиотекаре Ринальдо Метце. Он заявил, что этот монах – проклятый еретик и что когда-нибудь окажется на костре, если не помрет раньше от старости.
– Но брат Ринальдо не заслуживает таких оскорблений! – возразил Гримпоу.
Молодой рыцарь смутился.
– Я никогда не понимал, за что ты любишь этого старого монаха. В любом случае я скажу доминиканцу, что ты тоже здесь. Ему наверняка будет интересно с тобой поговорить.
Гримпоу стало дурно от добрых намерений Побе де Ланфорга.
– Лучше бы ты ему ничего не говорил. Я тоже убежал из аббатства без разрешения, и не хотелось бы, чтобы инквизитор заставил меня вернуться в Бринкдум.
– Ты прав. Он, несомненно, отправит тебя обратно к монахам, чтобы ты для него шпионил, – усмехнулся Ланфорг. – Ну все, мне пора, надеюсь, скоро снова увидимся.
И рыцарь Побе де Ланфорг направился ко входу к башню, где, посмеиваясь и перешептываясь, его поджидали две юных дамы, такие же красивые, как сирены из запретной книги аббатства Бринкдум.
В оружейном зале замка труппа хутларов в шляпах с длинными перьями исполняла романсеро на лютнях, виуэлах, тарелках и флейтах, а благородные рыцари и дамы танцевали.
Сальетти весь вечер ходил вокруг прекрасной Вейнель и барона де Вокко, и, когда вдруг случилось, что дочь убитого Гуриельфа Лабокса осталась одна, он тут же подошел к ней.
– В звездах магия есть, – сказал он, протягивая руку, так что девушка просто не могла отказать ему в следующем танце.
– И колдовство в ночах при полной луне, – ответила юная Вейнель, покрасневшая и смущенная внезапным появлением рыцаря. Она не сомневалась, что это тот же самый человек, который передал ей послание в кувшине с водой.
Волосы девушки были собраны на затылке, на лоб падали несколько прядей, глаза ее были изумрудного цвета, а тонкие губы, казалось, сулили тому, кто их поцелует, аромат слив. И Сальетти уже возмечтал ось о поцелуях, воспетых трубадурами, разноцветных бабочках, лукавой луне и мерцании светлячков.
– Завтра же я освобожу вас из плена, – прошептал он, а тела их тем временем двигались в такт музыке.
– Кто вы? – спросила девушка, улыбнувшись в попытке скрыть замешательство.
– Считайте меня добрым другом, который тяжело пережил смерть вашего отца, – взволнованно ответил Сальетти, трогая пальцами нежную кожу Вейнель.
– Как вас зовут?
– Сальетти де Эсталья.
Глаза девушки наполнились слезами и засверкали так, будто в них блестели все звезды небосвода.
– Не плачьте, умоляю. Никто не должен догадаться, что я хочу вам помочь.
– Но как? Барон ни на мгновение от меня не отходит, а по ночам солдат сторожит дверь моей спальни, как драгоценное сокровище.
– Вас это не должно удивлять. Вы – самая великая драгоценность, о которой только может мечтать рыцарь, – сказал Сальетти с улыбкой, пряча обуревавшие его чувства.
– Я предпочитаю смерть участи пленницы, – проговорила Вейнель, понизив голос, так как заметила, что барон де Вокко и инквизитор Гостель наблюдают за ними.
– Притворитесь, что компания барона не так уж вам противна, и попросите, чтобы он разрешил вам присутствовать на завтрашних состязаниях. А об остальном позабочусь я, – твердо произнес Сальетти.
– Кем бы вы ни были, будьте осторожны, – прошептала Вейнель.
Сальетти поспешил удалиться, но не успел он отойти от девушки, как его перехватили барон и инквизитор.
– Позвольте представить вам посланника папы и инквизитора Лиона Бульвара Гостеля, который почтил нас своим присутствием на турнире, – сказал де Вокко.
Сальетти поклонился, а доминиканский монах протянул рыцарю руку с роскошным кольцом для поцелуя.
– Барон хорошо о вас отзывался и сказал, что вы хотите присоединиться к нашему войску в святом крестовом походе против мятежных тамплиеров, прячущихся в замках Круга, – важно начал он.
– Я тоже много слышал о ваших подвигах, святой отец, и мне приятно думать, что вы неустанно искореняете ересь, – бессовестно солгал Сальетти, чувствуя на себе тяжесть взгляда Вейнель. – Если не возражаете, я бы хотел удалиться. Завтра меня ждут поединки, и я не хочу лишать себя возможности выбрать королеву турнира.
– Погодите! – сказал барон, деликатно беря Сальетти под руку и отводя в сторону.
– Что такое? – спросил Сальетти, искоса поглядывая на Вейнель, которая осталась наедине с инквизитором.
– Вы говорили ей что-нибудь обо мне? – спросил де Вокко.
– Можете в этом не сомневаться, барон. Я посоветовал ей быть приветливой и послушной со своим покровителем, – сказал Сальетти.
– Думаете, она и вправду меня полюбит, как предвещали ваши чудесные карты? – настаивал барон.
– Дайте время, ее сердце разбито смертью отца, но скоро оно излечится от грусти, и ей откроется большая любовь всей ее жизни. Вам надо больше ее развлекать, убедить ее пойти на завтрашние состязания. Это поможет ей ощутить вкус жизни.
Инквизитор Гостель не слышал, о чем рыцарь говорил с бароном, но был уверен, что Сальетти – тот, за кого себя выдает.
На следующее утро в крепость собралось еще больше зрителей. Было воскресенье, и народ из окрестных деревень побросал повседневные дела и занятия, чтобы веселой гурьбой отправиться в замок. Ступеньки, стены, крыши были усыпаны мужчинами, женщинами, детьми и стариками, среди толпы расхаживали канатоходцы, акробаты, кукольники, комедианты, шуты и хуглары, радовавшие дворян и крестьян. Большинство зрителей закусывали и выпивали, смеялись и пели хором, а несколько калек и бродяг просили милостыню, за что солдаты их прогоняли. После каждого сражения победу более сильного или более хитрого рыцаря отмечали всеобщим ликованием, а вот побежденный, уходил он с поля на своих ногах или его выносили на носилках, удалялся под продолжительный свист, крики и оскорбления. Сальетти вышел победителем в отборочных состязаниях и завоевал симпатию многих зрителей благодаря умению управляться с лошадью и копьем, но никто не мог сравниться с рыцарем Вальдигором Ростволем, буквально сводившим толпу с ума. Герольды провозгласили обоих лучшими рыцарями этих состязаний, и вот настал долгожданный миг последней схватки, в которой должно было решиться, кто же станет победителем турнира.
