Текст книги ""Белые линии""
Автор книги: Р. Шулиг
Соавторы: Иржи Прохазка
Жанр:
Шпионские детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 30 страниц)
– Когда-то этот вальс мы слушали всякий раз перед боевыми вылетами для бомбардировок Германии. Навстречу снарядам зенитных пушек, навстречу смерти!
– Вы во время войны были в Англии?
– Да, летал на «либерейторе». Штурманом.
– А почему теперь вы занимаетесь этим?..
– Почему? Потому что прошедшая война крепко в нас засела. Мы не можем перестать воевать, слишком привыкли. Нам необходимы тревога, опасность – как наркотики. Иначе мы подохнем. Одни из-за этого вступили в иностранный легион, другие увлеклись алкоголем. Ну а я стал полицейским!
– Вы и в самом деле какой-то особенный, пан надпоручик.
– Ничуть, совершенно обыкновенный. Как и все. По крайней мере, в своих стремлениях.
Прощальный вальс дотрепетал как ночная бабочка с обожженными крыльями.
Блага повернулся к грязным стеклам больших окон:
– Посмотрите, уже светает!
Он нежно прижал ее к себе и повел к столу. Пани Инке вдруг почудилось, что ею овладевает дурман совсем иного свойства, нежели тот, какой вызывало выпитое этой ночью вино.
3
За окнами канцелярии районного отдела Корпуса национальной безопасности забрезжил хмурый февральский рассвет. Земан с отвращением отодвинул от себя пепельницу, полную окурков – боже, как только он может вдыхать в свои легкие такую дрянь?! Он был изнурен до крайности, так же, как и Бартик, который сидел рядом в напрасной надежде написать хотя бы несколько строчек, чтобы впоследствии из них можно было составить протокол допроса. Человек, арестованный в начале ночи, молчал. Он сидел неподвижно напротив ярко горящей лампочки с закрытыми глазами и молчал, погруженный в самого себя, а может, не хотел говорить с этими двумя чехами, потому что презирал их.
Надпоручик Блага, появившийся в канцелярии минуту назад, снял пальто и налил в умывальник воды из ведра. Он прошел мимо группы, сидящей у письменного стола, даже не посмотрев в их сторону, как будто здесь не велся никакой допрос, как будто это его совершенно не интересовало.
Земан подавил зевок и механически, не скрывая усталости, выпалил серию новых вопросов:
– Итак, спрашиваю в последний раз! Вы что, немой, что ли? Ведь вы у нас в руках, и мы все равно получим от вас все, что нам нужно. Сегодня, завтра или через неделю. Так зачем же понапрасну усложнять себе жизнь? Какой смысл? Отвечайте! Почему вы от нас убегали? Кто вы? Почему стреляли? Кто вам дал оружие?
Но допрашиваемый продолжал сидеть молча, на его лице не дрогнул ни один мускул. Земан вдруг взорвался:
– Черт побери, отведи его, Лойза, а то у меня уже нервы не выдерживают!
В ту минуту Блага, плескавший себе на лицо холодную воду в углу канцелярии, выпрямился и бросил:
– Подождите, Земан!
Он вытер лицо, вытащил сигарету, не спеша и небрежно сунул ее в рот, еще медленнее достал зажигалку, зажег ее и долго еще держал пламя у кончика сигареты. Дважды глубоко затянувшись, надпоручик оставил сигарету прилепленной к нижней губе. Потом медленно двинулся к задержанному, на ходу закатывая рукава рубашки:
– Так ты не хочешь говорить, голубчик?
Бывший начальник отдела подпоручик Выдра, находившийся в соседней комнате, удивленно поднял голову, услышав крик. Он сидел за своим столом, вытаскивал из ящиков разные мелочи и аккуратно раскладывал их на две кучки. Одни вещи он отнесет домой, а другие останутся здесь. Каждую такую вещичку, бывшую свидетелем и памятью о том или ином периоде его трудной службы в Словакии и тяжелой работы на фабрике в Бохуме во время войны, поскольку он не хотел служить оккупантам, а после войны – нелегкой службы здесь, на границе, он с любовью перебирал в пальцах, будто ласкал, не решаясь расстаться. Каждая вещь была своеобразным связующим звеном между ним и повседневной жизнью, но прежде всего между ним и его молодостью. С каждой той вещицей он как бы откладывал один год, одну бусинку из четок. Сколько их там, этих бусинок, какой длины четки уготованы ему на этом свете? И эта захватанная печать, и огрызок карандаша, которым он в свое время кропал первые записи для будущих следственных актов, имели особое значение в эту минуту расставания. Наконец подпоручик вытащил свою старую полевую форму, офицерскую полевую сумку, фонарик и ремень. Все это теперь лежало перед ним, и ему вдруг стало грустно. Он даже не заметил, как в комнату вошла Бланка Свободова. Старый подпоручик поднял голову лишь тогда, когда она обратилась к нему:
– Значит, вы уже собираетесь, пан Выдра?
Выдра только кивнул вместо ответа, нагнулся и стал что-то перебирать в нижних ящиках. Он будто устыдился того, что был застигнут в минуту проявления слабости. Он вытащил замусоленную папку и машинально перевернул листы. Уголовный кодекс, свод законов, служебные инструкции.
– Да, собираюсь, вот немного и загрустил.
– Почему? – Девушке хотелось как-то подбодрить его. – Ведь вы с таким нетерпением ждали, когда будете иметь время выращивать ваших ангорских кроликов.
– Это так, только... – Выдра не закончил фразу. Среди бумаг он что-то нашел. Фотография! Он долго смотрел на нее, потом подал Бланке: – Посмотри, каким я был, когда мне было тридцать. Тогда мы еще ходили в жандармской форме. Хорош парень, правда?
– Хорош, – засмеялась Бланка.
– Только служба в полиции, моя дорогая, это не профессия, это удел, – продолжал Выдра свои рассуждения. – Удел, от которого уже не избавишься до самой смерти. Ведь я без службы сойду с ума с моими кроликами.
Он медленно вытащил из кобуры пистолет, тщательно проверил магазин и ствол, чтобы убедиться, что они пустые... Подержав пистолет напоследок в ладонях, он положил его затем на самый верх кучки предметов, олицетворявших всю его бывшую жизнь.
– А к кому ты, собственно, пришла? К Земану?
– Почему именно к Земану?
– Ну, я думал... Мне всегда казалось, что у него глаза так и постреливают в твою сторону, когда ты проходишь мимо.
– Я пришла за Лойзой Бартиком. Товарищ Кршиж срочно созывает внеочередное совещание районного комитета КПЧ.
– Лойза в соседней комнате, у начальника. Не знаю, отпустит ли его сейчас Блага.
В этот момент снова раздался протяжный жуткий крик. Потом второй.
Бланка испугалась:
– О господи, что там происходит?
– Допрос, – объяснил ей Выдра. – Обрабатывают того парня, которого мы схватили ночью.
– И при этом его бьют?
Выдра обиженно выпрямился:
– В этом отделе еще никого никогда не били, запомни, девочка. Во всяком случае, при мне! – Он все же вышел в соседнюю комнату, однако тут же вернулся, бледный, с нервной дрожью в пальцах. – Он сейчас придет. Его отпустили. – После этих слов он тяжело оперся о дверной косяк, будто ему сразу стало плохо.
– Что с вами, пан Выдра? – подскочила к нему Бланка.
– Ничего, ничего... – И, как бы отгоняя кошмарный сон, он добавил: – Мне кажется, что мои мечты об ангорских кроликах пока что останутся мечтами!
Глаза допрашиваемого, расширенные от ужаса, лихорадочно бегали, по шее стекали ручейки пота. Надпоручик Блага положил перед собой на столе пистолет, придвинул стул и сел на него верхом.
– Кто тебя укрывал? Отвечай! Кто показал тебе путь к границе? Отвечай! С кем ты имеешь связь здесь? Их имена! Отвечай!.. Отвечай!.. – При каждом вопросе он бил линейкой по столу, и звуки эти были такими громкими, что напоминали выстрелы. Потом он неожиданно схватил пистолет и приставил его к виску допрашиваемого. – Вот этой хлопушкой я отстрелю тебе нос, уши и пол-лица, если не будешь говорить. Или сразу вышибу мозг из черепа. Считаю до трех. Отвечай! Один... два... три!..
Он нажал на спусковой крючок, но ударник щелкнул вхолостую. Допрашиваемый дернул головой.
Блага рассмеялся. Он вытащил из кармана обойму и только теперь вставил ее в пистолет. После этого надпоручик положил пистолет на стол.
Погасшая сигарета все еще висела у него на губе. Он снова ее раскурил, потом поднес к шее допрашиваемого:
– Неужели ты и впрямь немой?
Тут он заметил молчаливое неодобрение в глазах Земана. Он снова вернул сигарету на прежнее место и насмешливо проговорил:
– У вас такие слабые нервы, Земан? Если вам трудно выдержать это, то можете идти.
– Нет, – ответил Земан, – выдержать можно, по мне не нравятся такие методы допроса!
– Да ну! А почему?
Земан не спеша отвернул воротничок своей форменной рубашки и показал ему рубцы на шее:
– Мне уже однажды пришлось испытать такое! На себе! Во время войны, в концлагере!
Усмешка сползла с лица Благи.
– Мне кажется, Земан, что мы еще многого не знаем друг о друге. – Он перестал обращать внимание на допрашиваемого и глядел теперь прямо в глаза Земану. – Только между тем, что они тогда делали с нами, и тем, чему учили нас, все же есть разница. Знаете какая? Различие идей! Мы были защитниками свободного мира, борцами против зла, рабства, угнетения, а в борьбе во имя этих святых человеческих прав – все средства святы. Понимаете? Все! И даже определенная жестокость...
Допрашиваемый, который в течение всего их разговора нервно бросал на них взгляды, неожиданно вскочил, кинулся к лежавшему перед Благой пистолету и схватил его. Он судорожно нажал на спусковой крючок, однако и на этот раз выстрела не последовало.
Блага, видимо, только этого и ждал. Одним ударом он свалил задержанного на пол и выбил из его руки пистолет. Подняв пистолет, он с презрением сказал задержанному:
– Дурак!
Воцарилась тишина.
Допрашиваемый потихоньку поднялся с пола, изо рта его текла кровь. Он сразу как-то обмяк, обвис, как мокрая тряпка, было видно, что в его сознании произошел перелом и воля покинула его. Он хрипло заговорил, и каждое его слово звучало, точно удар молота по наковальне.
– Мое имя Ганс Егер. Я был блокляйтером в концлагере Терезин. Я хочу говорить, господин комиссар.
Блага бросил ему грязное полотенце, висевшее возле умывальника.
– Вытрись! Земан, отведите его в камеру!
Земан ничего не понимал.
– Но он же хочет давать показания, пан надпоручик!
Блага снова сел на стул, лениво потянулся и положил на стол свои длинные ноги.
– Теперь он сделает это в любое время. Меня это больше не интересует!
Надпоручик уже просто не замечал Ганса Егера. Земана он тоже игнорировал. Вытащив из кармана десантный нож, он принялся чистить им ногти, тихонько напевая «Прощальный вальс».
4
Февраль 1948 года был необычайно морозным. Под стать погоде свирепствовали и страсти в политике. После войны прошло три года, но борьба за политический облик послевоенной Европы все еще продолжалась. Чехословацкая Республика была одним из спорных пограничных камней между двумя мирами. Не зря Бисмарк когда-то сказал: «Кто владеет Чехией, тот владеет Европой». И вот за это сердце континента развернулась борьба – скрытая, изощренная. Те, кто в самой стране в борьбе против социализма говорили громкие слова о демократии, свободе и грозящем «тоталитарном режиме», все эти зенклы, пероутки, галы, шрамеки, дртины, майеры в первой половине февраля пустились в самую рискованную авантюру своей политической карьеры – в борьбу за власть.
Правительственный кризис, собственно, начался уже 13 февраля. В тот день представители буржуазных политических партий впервые сорвали заседание правительства. В качестве повода была использована реорганизация Корпуса национальной безопасности, которую – якобы без их ведома – собирался провести министр внутренних дел коммунист Вацлав Носек, и перевод восьми высокопоставленных работников службы безопасности из Праги на периферию. Но мнимая реорганизация КНБ была только поводом. В действительности реакция хотела развалить всю систему Национального фронта, свергнуть правительство Готвальда, создать бюрократическое буржуазное правительство, убрать этот пограничный камень между миром социализма и миром капитализма с запада и перенести его на восточную границу республики. Речь, таким образом, шла об антиправительственном, реакционном путче.
В один из февральских дней Богумил Кршиж, так же как и остальные функционеры КПЧ на территории страны, чуть свет созвал внеочередное заседание районного комитета партии. Он зачитал переданное телеграфом сообщение президиума ЦК КПЧ, в котором говорилось, что скоро – в ближайшие часы или завтра – решится вопрос огромной исторической важности.
Растопленная на скорую руку печь еле-еле согревала комнату, сквозь запотевшие стекла окон скупо проникал свет студеного пасмурного февральского утра. Бланка Свободова, эта вечно хохочущая и поющая девушка с черными цыганскими волосами, несущая радость взорам всех мужчин городка, не спускала глаз с Кршижа. Она стала членом районного комитета от молодежи не совсем обычно: ее избрали скорее за веселую откровенность, желание заниматься общественной работой, ходить на собрания, жертвовать своим свободным временем на десятки различных мероприятий, на которые ее посылал Кршиж, чем за политический опыт. Может быть, она не очень четко понимала сейчас, что означали переданные телеграфом предложения. Но она видела сосредоточенные лица присутствующих, и всеобщее напряжение передавалось и ей. Кршиж продолжал читать, предложения следовали за предложениями.
– «...Руководство партии, сознавая серьезную опасность, возникшую для народно-демократического режима и новой республики, решило принять все необходимые меры для того, чтобы воспрепятствовать осуществлению грязных планов реакции и обеспечить дальнейшее спокойное развитие республики... – И дальше: – В этот чрезвычайно важный момент необходимо, чтобы весь трудовой народ, рабочие, крестьяне, ремесленники, интеллигенция, все демократически и прогрессивно настроенные люди без различия их партийной принадлежности сообща... – В этом месте Кршиж оторвался от телеграфной ленты, бросил укоризненный взгляд на Карела Мутла и повторил: – ...сообща были готовы всеми силами немедленно, в самом зародыше ликвидировать любые подрывные намерения реакции и защитить интересы государства и народа!»
Невольно в голову ему пришла мысль, что он, собственно, никогда еще не задумывался над тем, в какой степени он может положиться на каждого из них в решающую минуту, как они поведут себя, кто из них действительно не заколеблется, выдержит, не отступит. Это был не тот однородный коллектив, с которым он привык иметь дело на заводе и в других партийных организациях. Здесь были люди, прибывшие из всех уголков Чехии, Моравии и Словакии, тут были цыгане, волынские чехи, всевозможные перелетные птицы, представители городских низов и сельского пролетариата, честные работяги и авантюристы. Трудно было работать, когда он приехал сюда три года назад. Помнится, сразу после возвращения из рейха он обратился в пльзенский секретариат КПЧ и со свойственной ему молодой энергией попросил какую-нибудь работу. У него спросили, располагает ли он каким-нибудь транспортным средством. Он кивнул (у него был старый велосипед). Тогда, сказали ему, езжай на границу – в Тахов, Клатови, Домажлице, куда хочешь, – и создай там партийную организацию. Будешь секретарем. Он выбрал этот городок. Тогда ему показалось немножко смешно работать здесь секретарем, ведь было тут всего два коммуниста – он и Свобода.
Да, на того можно положиться, это старый, проверенный товарищ. Всю войну просидел в концлагере, причем вместе с женой, а дочь в то время воспитывалась у тети, где-то в Моравии. Свобода вернулся, а жена так навсегда и осталась там – не выдержала, бедняжка. Не мог он без нее жить на прежнем месте, все напоминало о ней и навевало непреодолимую тоску. И вот он, забрав дочь, переехал сюда. Его Бланка тоже не отступит, хотя она еще несмышленыш, который больше думает о парнях, чем о политике. Но от отца она получила прекрасные задатки. А этот вертопрах Карел Мутл... Тщеславный, неуравновешенный, и что-то в нем есть от бродяги. Это драчун и гордец, но в то же время слесарь золотые руки, его можно ставить на любую работу, и он справится. И потом, это человек чистосердечный, открытый и честный по отношению к людям. Да, на него можно положиться. А жена Мария? А этот «пражанин» Бартик? Да что там думать, все они твердые, надежные люди, ведь он сам выбирал их, принимал в партию, готовил для активной работы. Если бы он не верил им, то не мог бы верить и самому себе!
Первым подал голос старый Свобода:
– Жарко сейчас, наверное, в Праге!
Все с облегчением повернулись к Свободе. Тягостная тишина после выступления Кршижа была нарушена. Гнетущее напряжение, возникшее при мысли о надвигающихся событиях, сразу спало под влиянием одной лишь произнесенной с хрипотцой фразы Свободы. Возникла необходимость поговорить, обменяться впечатлениями, оценить ситуацию.
– Сейчас жарко везде, Йозеф, – поправил Свободу Кршиж. – И здесь тоже.
– Здесь мы одолеем, Богоуш, – оптимистически возразил ему Свобода. – Это красный район, здесь все заводские, все сельские рабочие, служащие учреждений и работники торговли пойдут с нами. Помнишь, каким было в этом году празднование Первого мая? А торжества по случаю годовщины Великой Октябрьской революции?
– Но на председателя районного национального комитета Брунцлика мы положиться не можем. Это было большой ошибкой, товарищи, что мы отдали такой важный пост социал-демократам.
– Я поговорю с его Божкой, – неожиданно сказала Мария Кршижова. – Она работает на станке рядом со мной.
– Ну... и еще у нас имеется пан штабс-капитан Кристек, – продолжал Кршиж, – с его «Союзом готовности к защите родины». И пан инженер Чадек с его очень занятным заводом по производству охотничьих ружей и патронов!
Коммунисты оживились, теперь их собрание стало походить на все другие, когда каждый свободно высказывал свое мнение. Заскрипели стулья под теми, кто нетерпеливо тянул руку, желая выступить, из зажженных сигарет поднялись струйки дыма. Все наконец вновь обрели уверенность и почувствовали под ногами твердую почву.
– Однако, Богоуш, ты забываешь, что на этом заводе работаем и мы! – ответил старый Свобода. – Чадек никогда не вмешивался в политику. Это, скорее всего, технический мозг завода, человек, помешанный на ружьях. И потом он ни в коем случае не захочет разрывать с нами отношения. Ты ведь обратил внимание, как он подкатил к нашему столу в тот вечер.
Мутл не выдержал и крикнул:
– К Кршижовой он подкатил, а не к столу!
Участники заседания прыснули со смеху, но Кршижова не разозлилась.
– Ну и дурак же ты! – сказала она Карелу, повернувшись в его сторону.
Вряд ли стоило Мутлу бросать эту реплику. Тем самым он снова привлек к себе внимание Кршижа.
– Это хорошо, что ты напомнил о себе, Карел, а то я чуть было не забыл о бале. В конце собрания, товарищи, мы обсудим партийный проступок Карела Мутла, который грубой выходкой в общественном месте бросил пятно на доброе имя нашей партии... да еще в такой ответственный момент!
Мутл прямо подскочил:
– Что? Выходит уже, что фрайеру, уволокшему у меня девчонку на танцульках, и по зубам дать нельзя?
Бланка бросила на него грозный взгляд:
– Кого?
Мутл сразу присмирел и поспешил исправиться:
– Девушку, с которой мне хотелось потанцевать.
– Нет! – прогремел Кршиж. – Дело касается члена районного комитета, поскольку он затеял драку с коммунистом, а Земан – коммунист! И происходит это в конце февраля, который в этом году, как ты сам хорошо знаешь, для партии чертовски горячий!
– Ну все, пропал. После такого перечисления провинностей нужно ожидать хорошего нагоняя. Меня уже заранее трясет от страха, – ухмыльнулся Карел.
– Подожди, ты скоро перестанешь смеяться, вот увидишь, – осадил его Кршиж и снова обратился ко всем присутствующим: – Но сейчас меня, товарищи, беспокоит не Брунцлик, не Чадек и не штабс-капитан Кристек. Больше всего меня волнует вопрос, сможем ли мы в наступающие критические Дни положиться на наш отдел госбезопасности?
Лойза Бартик, который после бессонной ночи с трудом следил за разговором на заседании, предпринимая отчаянные усилия, чтобы не уснуть от усталости, встрепенулся:
– Как ты вообще можешь задавать такой вопрос, товарищ председатель? Неужели мы когда-нибудь расходились с партией? Неужели мы когда-нибудь отклонялись от линии партии?
– Не торопись, Лойзик, – спокойно заговорил Кршиж, охлаждая справедливый пыл Бартика. – Я знаю, что на тебя можно положиться. И на Земана, и на остальных сотрудников тоже. Но у вас сейчас новый начальник! – Он испытующе посмотрел на Бартика. – Расскажи нам, что это за человек.
Бартик немного подумал и произнес:
– Твердый!
– И это все?
– В совершенстве знает свое дело. Я бы сказал, что это офицер и полицейский до мозга костей. Это деятель явно более крупного, не районного масштаба.
– И все?
– Не любит немцев! По всей вероятности, патриот!
– По крайней мере, хоть что-то! – Кршиж подвинулся ближе к столу и провел растопыренными пальцами по своим еще густым темным волосам. – Послушай, Лойза, – продолжал он. – Теперь один вопрос по существу. Нам известно, что ты знаешь его всего несколько часов. Сейчас тебе очень трудно делать какие-нибудь выводы. Но в жизни коммуниста бывают моменты, когда времени на размышления нет и необходимо принять важное решение немедленно, руководствуясь классовым инстинктом. Итак, скажи нам: сможем мы на него положиться, если дело примет серьезный оборот?
Бартик долго молчал, не решаясь что-либо сказать. Опустив взгляд вниз, куда-то на ремень, он чувствовал, что на него смотрят десятки пар глаз, Затем он поднял голову и тихо, но достаточно твердо ответил:
– Да!
Широко зевнув, Земан потянулся на койке. Прошедшая ночь совершенно вымотала его. Но уснуть Земан не мог и теперь смотрел в потолок и размышлял.
У стола сидел Лойза Бартик с неизменными очками на носу, такой же, как и Земан, возбужденный и взволнованный. Видимо, чтобы успокоиться, он что-то паял в старом немецком трофейном радиоприемнике. Как бы между прочим Лойза бросил:
– Гонза, Карел Мутл за вчерашнюю драку получил выговор с предупреждением!
Земан присвистнул:
– Вот те на! – И тут же рассмеялся: – Не повезло бедняге. Мне его даже жаль. Его счастье, что ты за мной пришел, а то бы я его как следует там отделал. Жаль, что Бланка осталась с ним.
Не поднимая глаз от приемника, Бартик добавил:
– Нам придется побеседовать в нашей организации с тобой. Не сердись!
Земан перестал смеяться, рывком поднялся с кровати и с раздражением спросил:
– И тебя вызывали туда только для этого?
– Нет, совсем не для этого. Речь шла о гораздо более важном. Ты же читаешь газеты...
– Еще бы! Кто сейчас не знает, что правые в республике готовят бучу? Но мой отец, если бы он был жив, сказал бы: «Спокойствие, ребята, Готвальд найдет выход!»
Бартик с минуту молча занимался приемником.
– Меня также спрашивали о Благе, – признался он.
– И что ты сказал?
Бартик заколебался:
– Ответил «да»!
– Что «да»?
– Что на него можно положиться!
Земан задумался:
– Не знаю, Лойза. Я лично никак его не пойму и, признаюсь, даже немного побаиваюсь. Одно могу сказать: этот парень не слабачок и прекрасно знает, чего хочет. Может быть, и хорошо, что он оказался здесь именно сейчас. Он умеет быть твердым. Обладает способностью быстро принимать решения и добиваться их выполнения. Он, конечно, не запаникует, как Выдра, когда станет по-настоящему жарко...
Бартик отложил паяльник и начал опробовать свой подходивший больше для музея аппарат. Он поворачивал ручку настройки, извлекая из приемника потоки резких пульсирующих звуков, которые действуют на нервы всем простым смертным.
Земан, разозлившись, отвернулся к стене:
– Да оставь ты приемник в покое! Не забывай, что мы в состоянии готовности, так что лучше отдохнуть, пока тихо... Ведь ты тоже не спал всю ночь.
В ответ Бартик мечтательно улыбнулся:
– Ты представить себе не можешь, Гонза, как это прекрасно. Особенно ночью... Ты, например, можешь слушать голоса судов, которые находятся где-нибудь под созвездием Южного Креста в Тихом океане... И самолетов... И всего мира... А если совсем окунуться в это царство звуков, то можно услышать, как шепчутся звезды...
– Нет, ты все-таки ненормальный, Лойзик, – со смехом проговорил Земан. Но уже через секунду лицо его сделалось серьезным, и он сказал то, о чем думал с самого начала их разговора: – Лучше бы мне быть сейчас в Праге. Все теперь решается там. Завидую нашим ребятам, которые патрулируют сейчас по пражским улицам, дерутся за трудовой народ, в том числе и за нас... А что мы здесь? Самое большее, что мы можем сделать, – это валяться на кровати и ждать... В этой дыре никогда не произойдет ничего важного...
Лойзик, крутивший все это время ручку настройки своего приемника, неожиданно воскликнул:
– Гонза, пойди сюда!
В возгласе его было столько удивления, что Земан тотчас же поднялся и подошел к нему. Бартик взволнованно протянул ему наушники, из которых неслись громкие быстрые пикающие звуки.
– Послушай, – произнес он возбужденно, – вчера этой станции здесь еще не было. Насколько мне известно, такая штучка в наших краях есть только у меня. То, что ты слышишь, передает какая-то нелегальная станция, и передает она откуда-то отсюда шифром!
5
Воскресным утром инженер Чадек и его жена Инка решили показать гостю прелести своего края. Чадек говорил без умолку, обращая внимание надпоручика Благи на разные интересные вещи, в то время как сам Блага говорил мало, а пани Инка вообще молчала. Ноги ее то и дело подворачивались на узкой и неровной лесной тропинке, и при каждом таком случае она с благодарностью принимала своевременную помощь галантного надпоручика.
Выйдя из леса, они очутились на краю оврага. Чадек отодвинул в сторону длинную нависшую ветку ели, и перед Благой неожиданно открылся чудесный вид на широкую полосу пограничных лесов.
Это, очевидно, было любимое место Чадека, где он всякий раз испытывал блаженство. И теперь ему хотелось, чтобы Блага тоже испытал что-нибудь подобное.
– Посмотрите, пан надпоручик! Разве это не красота?! Знаете, у меня было прекрасное положение в брненской «Зброевке», и я долго колебался, прежде чем пуститься в авантюру с этим маленьким оружейным заводом. Инка хныкала: у нее в Брно было свое общество. Только и слышал от нее: граница – это конец. И вот видите, сегодня мы не променяли бы этот край ни на какой другой. Если бы вы знали, сколько здесь всяких зверей! Косули, олени, зайцы. Если вы действительно любите охоту, я приглашу вас как-нибудь поохотиться на лисицу. Конечно, если у вас будет время и настроение.
Блага безмятежно осматривал лежавшую перед ним местность.
– А почему бы им не быть?
– Вы ведь знаете, что сейчас творится в Праге. Правительство трещит по швам из-за реорганизации в министерстве внутренних дел. Мы являемся свидетелями правительственного кризиса. Одному богу известно, что будет дальше...
Блага вернулся назад на тропинку, спокойно предложил руку пани Инке, и та ухватилась за нее с сияющими глазами.
– Видите ли, пан инженер, полиция существует для того, чтобы охранять законы, порядок и государственные интересы страны. И не имеет значения, кто находится у власти – Готвальд или кто-нибудь другой. У нас всегда будет хлеб... Вы сказали, что пригласите меня поохотиться на лису? – перевел он разговор на другую тему. – Без собаки? Такая охота требует большой терпеливости и умения метко стрелять. Как у вас со стрельбой?
Вместо ответа Чадек сдернул с плеча ружье, прицелился в макушку высокой ели, на которой покачивалась гроздь золотисто-коричневых шишек, и первым выстрелом сбил одну из шишек.
– Подходяще, – похвалил его Блага, потом вдруг вытащил из кобуры свой пистолет и выстрелил несколько раз по оставшимся шишкам. Одна за другой все они упали на землю.
Узкая тропинка, вившаяся по густому молодняку, привела к лесной поляне, где совершенно неожиданно взору Благи предстал прекрасный деревянный двухэтажный домик. Здесь можно было ожидать увидеть какой-нибудь примитивный сруб из толстых бревен, но никак не солидное, можно сказать, роскошное строение, уютно стоявшее в тени могучих елей.
Супруги Чадеки вели гостя в свою летнюю резиденцию. Инженер Чадек остановился и театральным жестом показал в сторону дома.
– Фантастическое место, не правда ли? – обратился он к Благе, ожидая от него восторженной реакции.
Но Блага только еле заметно приподнял брови:
– Гм... неплохое...
– Так пойдемте, пойдемте, – быстро проговорил Чадек, чтобы скрыть свое разочарование. – Посмотрите наш домик внутри.
Блага, засунув в карманы шинели руки, последовал за ним неторопливым пружинистым шагом. Его взгляд скользнул по закрытым ставнями окнам.
– Так, значит, это ваш охотничий домик, пан инженер? – проронил он наконец.
– Да, пан надпоручик. Раньше это была собственность какого-то оберштурмбаннфюрера, а теперь – моя лисья пора!
– Лисья нора? – засмеялся Блага. – Это скорее прекрасный, обитый бархатом теремок для серебристой лисицы.
Пани Инка шла сзади. С иронической улыбкой она смотрела на идущих впереди нее мужчин, как бы сравнивая их. Боже, что же произошло с ее Чадеком? Ведь когда-то и он был таким же стройным, остроумным, обаятельным и интересным, как этот хладнокровный, самонадеянный полицейский. Поэтому-то она его так любила. А теперь?.. Он, конечно, еще мужчина в силе, но почему мужчины, как только достигнут своего и женятся, сразу становятся ленивыми, живот и душа их обрастают жиром? Только новая женщина способна их расшевелить. Каждая умная жена должна позаботиться о том, чтобы ее муж имел любовницу. Только таким образом можно держать мужчину хоть немного в форме!
Чадек торопливо вытащил из кармана ключ, вставил в замок, и тяжелые дубовые двери со скрипом отворились.
– Если позволите, я пойду первым. – Чадек бросился к следующим дверям справа и через мгновение быстро открыл одну ставню за другой.
Блага рассматривал деревянную обшивку стен, многочисленные фотографии незнакомых охотников, висевшие повсюду. По полу были разбросаны шкуры, в камине лежала куча дров. Было здесь и чучело лисьей головы.
– Садитесь, пан надпоручик, – предложил гостю Чадек, – сейчас здесь будет гораздо уютнее. – Он чиркнул спичкой, и вскоре языки пламени уже лизали в камине кору березовых поленьев.
– Видите ли, завод и ружья – это мое хобби. Дом и вилла – мое спокойствие и уют, а этот охотничий домик – моя любовь. – Чадек уселся в кресло-качалку и, мечтательно прикрыв глаза, продолжал: – Как только представляется возможность – сразу сюда. Сяду к камину и смотрю на пламя, вдыхаю аромат горящих дров, запах смолы. Хочется помечтать. Знаете, именно здесь мне пришли в голову самые лучшие идеи! Живой огонь – это, конечно, волшебство...
Пани Инка бесцеремонно нарушила его сентиментальный монолог:
– Мечтай, мечтай, а они придут и все у тебя отнимут. Завод, эту дачу, даже твои сны. Они уже готовятся к этому, разве не так, пан надпоручик?