Текст книги ""Белые линии""
Автор книги: Р. Шулиг
Соавторы: Иржи Прохазка
Жанр:
Шпионские детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 30 страниц)
Когда Градец и на это не клюнул и продолжал сидеть с невозмутимым, каменным лицом, Салаба с удовлетворением заявил приятелю:
– Я говорил вам, что это датчанин или финн, короче – северянин. Это видно по его типичной северной физиономии. Что ж, отлично. Можно хоть свободно побеседовать. Вообще мне нравится здесь, на Западе: никто тут чешского не понимает, поэтому у человека возникает эдакое прекрасное ощущение безопасности, раскрепощенности и свободы.
Голан, проявив патриотизм, спросил:
– А что, дома вы всего этого не ощущаете?
– Там немножко сложнее, – хохотнул Салаба. – Разве вы не знаете старую народную мудрость? Когда собираются три чеха, один из них обязательно полицейский...
Бедняге было невдомек, до какой степени он сейчас был близок к истине. Градеца их диалог развлекал, несмотря на всю серьезность стоящей перед ним задачи. И дело не только в этом – информация, которую он получал от соседей, становилась все интереснее. Салаба сказал Голану:
– ...Пока не забыл, насчет западных марок. Как только появится пан Хэкл, мы обо всем договоримся, дадим ему свои кроны...
– У меня с собой вообще нет чехословацких денег, – испугался Голан.
Салаба только фыркнул от такой наивности:
– Это и так ясно! Подпишите небольшую расписку, подтверждение, что вы ему в Праге положите на банковский счет под номером таким-то, он вам скажет, столько-то и столько, а он вам эту сумму моментально выдаст в марках.
Голана такой вариант, разумеется, очень привлекал, хотя душу одолевали сомнения и страхи.
– Пан Салаба, я вижу, вы это хорошо придумали, но мне бы не хотелось влипнуть в какую-нибудь историю. У меня это все сложнее, чем у вас. Дело в том, что я журналист, корреспондент нашего телевидения, я здесь как официальный представитель и решительно не могу брать какие-либо обязательства, поймите меня правильно...
Доктор Салаба пришел в негодование:
– Я вам так скажу: оставьте политику в покое! Кто здесь говорит о каких-то обязательствах? Пан Хэкл абсолютно корректный торговец, не имеющий ничего общего с политикой. Он длительное время жил в Праге, полюбил нас, чехов, так, что завел себе подругу-чешку, вы ее увидите. Он всегда мне говорит: «Сам не пойму, пан Салаба, почему я с вами, чехами, так сентиментален».
Градец рад был послушать и дальше любопытные рассуждения пана Салабы, если бы сзади него вдруг не прозвучало:
– Идемте, у меня есть прелестные фотографии. Понимаете? Секс настоящий, очень пикантные...
Градец встал и пошел следом за Броневским. Он еще услышал, как пан Салаба бодро заметил Голану:
– Видите, подобные вещи этот датчанин понимает. Одним словом, датчане порядочные свиньи!
У Броневского все выглядело так, как и за кулисами любого салона мод: вешалки с рядами приготовленных туалетов, зеркала, столики с гримом, типичный женский беспорядок, второпях разбросанные сумки, туфли, черные чулки, бюстгальтеры и пояса для чулок. В темном углу за ширмой у Броневского была маленькая фотолаборатория с увеличителем, бачком для проявления пленок и сохнущими на веревках негативами. Он провел сюда Ирку Градеца через маленькую дверь за стойкой бара и по-польски спросил:
– Кто тебе дал этот пароль?
– Друг.
– Чего хочешь?
Градец с опаской оглянулся:
– Не выйти ли нам лучше на улицу?
Броневский угрюмо ответил:
– Нет, здесь безопаснее. Здесь на тебя никто не обратит внимания. Все привыкли, что я сюда вожу клиентов. – До Броневского дошло, чего может опасаться Градец, поэтому он с усмешкой его успокоил: – Можешь тут без опаски говорить обо всем. Здесь нет никаких подслушивающих устройств, никаких чужих ушей. Чтобы тебе было спокойнее, можем включить вот это... – Он повернул выключатель висящего на стене театрального репродуктора, и в лабораторию ворвался шум, музыка и рев из бара.
Градец еще минуту колебался, потом шепотом произнес:
– Речь идет о некоторых списках.
– О каких?
– О тех, что у Хэкла наверху в сейфе.
– Что там такое?
– Не знаю, – искренне признался Градец. – Хэкл привез их из Лондона.
– От офицеров английской секретной службы?
– Видимо.
– И что ты теперь хочешь от меня? – холодно и враждебно спросил Броневский.
– Можешь ты мне их переснять? Конечно, чтобы никто этого не заметил.
Броневский вскочил:
– Ты с ума сошел?! Я себе не враг, а это ведь пахнет могилой. Если уж на то пошло, скажи, как я до них доберусь?
– Я принес тебе ключи от сейфа, – ответил Градец. – Вот они!
Он вынул из кармана коробочку с двумя ключами, еще поблескивающими свежеобработанным металлом, и положил ее перед Збышеком на стол. Броневский, однако, к ключам не притронулся, лишь хмуро смотрел на них. Градец вынул из кармана миниатюрный фотоаппарат:
– И еще возьмешь вот эту игрушку. Обладает исключительной светосилой. Для освещения достаточно настольной лампы или карманного фонаря. Так как? Сделаешь? – Градец положил перед Броневским пачку банкнотов. – Получишь хорошие деньги, а это задаток. И то твое дело с Польшей... будет урегулировано!
Броневский все еще молчал, потом процедил сквозь зубы:
– А если я сейчас позову Хэкла, они тебя прикончат. Исчез бы ты без следа, и мне бы было спокойно.
Градец понял, что Броневский говорит серьезно. Однако он, не подавая виду, настаивал:
– Мне сказали, что на тебя можно положиться... И что ты ничего не боишься...
На это Броневский упрямо буркнул:
– Смерти боится каждый!
Градец почувствовал, как у него на лбу помимо его воли выступил пот, но не хотел его вытирать, чтобы поляк не подумал, что он испугался. Между ним и Броневским возникла стена враждебности и недоверия, добром это не могло кончиться, и Ирка уже проклинал ту минуту, когда влез за кулисы, потому что убежать отсюда невозможно... Пока он лихорадочно соображал, что предпринять, в гардеробную влетели запыхавшиеся манекенщицы и начали торопливо переодеваться в вечерние туалеты. Та, у которой угол с гримом и барахлом был как раз за ширмой, вдруг нервно взвизгнула:
– Кто там у тебя, Збышек?
– Клиент.
– Вышвырни его! Я не могу переодеться. Ты ведь знаешь, что я не терплю мужиков!
– Успокойся, Зузка, – ласково попросил Броневский, – он отвернулся. – Старательно задернув ширму, Броневский пояснил Градецу: – Это моя сестра. Благородная полька. В старой Польше ей бы в пояс кланялись, целовали бы ручки, называли бы ее вельможной пани. А здесь, чтобы не сдохнуть с голоду, она вынуждена показывать этим болванам бедра... – Эта картина вызвала у поляка такую злобу и ненависть, что он решительно спросил: – Можешь так устроить, чтобы завтра вечером Хэкла не было дома?
Градец понял, что его шансы растут.
– Да, будь уверен!
Броневский взял со стола ключи, фотоаппарат и деньги и засунул все в боковой карман своей ливреи.
– Придешь сюда послезавтра в восемь утра, – сказал он. – Двери дома и бара будут открыты. Пройдешь прямо сюда, в это время здесь тихо, все еще спят. Списки будут готовы.
7
Когда Ирка Градец вернулся в бар, демонстрация мод фирмы «Бенсон и Бенсон» только начиналась. По демонстрационному подиуму, как по корабельному мостику над бушующим морем, плавно поплыли стройные манекенщицы в черно-белых полосатых вечерних туалетах. В ритме мелодии они вдруг начали снимать одежды. Впереди ступала Зуза, элегантная, красивая, гордая. «Хороша!» – в восхищении подумал Градец.
А Броневская пела:
Белых линий притяженье,
Белых линий белизна
Всех мужчин ввела в волненье —
Богача и бедняка...
Женщину из линий белых
Раздевать – блаженства верх.
В тканях фирмы «Бенсон – Бенсон»
Женщина шикарней всех...
Она пела, и мужчины, сидящие вокруг столов у ее ног, ревели от восторга, свистели, топали, тянулись к ней и ее подругам, хватали на лету предметы туалета и белья, которые девушки снимали и бросали в публику. Гонзулка Бем сиял: это был успех – фантастический, колоссальный. Завтра об этом новом шоу будет говорить весь Берлин. Опьяненный восторженным приемом, Бем забрался на подмостки к манекенщицам и, стараясь перекричать восторженный рев зала, стал выкрикивать:
– Да здравствует красота «Белых линий»! Наши «Белые линии» принадлежат вам, господа!
Градец с брезгливостью смотрел на лес жадных мужских рук, хватавших предметы женского туалета. Он поймал себя на мысли, что не женская нагота волнует, а то, чего не видишь...
Ирка протиснулся сквозь толпу к своему столу и обнаружил, что его место уже занято. Там сидел и доверительно беседовал с Голаном и Салабой какой-то мужчина в безукоризненном смокинге с белой хризантемой в петлице, Мужчина поспешно встал, освободив ему стул, и повернулся, чтобы извиниться. И тут оба оцепенели. Это был Арнольд Хэкл. Они никогда не виделись, но знали друг друга. Градец знал Хэкла по описанию, а Хэкл знал Градеца по фотографии. Хэкл растерянно спросил:
– Этот пан тоже с вами, мистер Салаба?
– Да нет! Он к нам подсел случайно. Это какой-то датчанин, – сказал Салаба. Увидев в руке Градеца фотографии, он из чувства мужской солидарности показал ему большой палец и похвалил: – Весьма пикантны, не правда ли? – После чего попросил: – Можно посмотреть?
Хэкл между тем уже овладел собой и в своей обычной аристократической манере предложил Салабе и Голану:
– Оставьте его в покое. У меня есть получше. Пойдемте со мной, приглашаю принять по рюмке у меня наверху, господа!
Салаба и Голан тут же встали и, обрадованные такой благосклонностью, двинулись за Хэклом. Хэкл, проходя мимо стойки бара, наклонился к Фанте, который в данный момент исполнял роль бармена, показал ему глазами на Градеца и прошипел:
– Он здесь! Имел наглость прийти даже сюда! Простучите-ка мне его! – И снова, по-светски легкий и элегантный, взял под руки Голана и Салабу и повел их к себе за сцену, кланяясь знакомым во все стороны.
Встреча с Хэклом сильно обеспокоила Градеца. Он еще не знал, что Хэклу его лицо знакомо по фотографиям, которые сделал Збышек Броневский. Если бы Ирка знал об этом, он бы понял причину беспокойства и колебаний Броневского во время их беседы. А сейчас у него появилось просто предчувствие, что его миссия здесь окончена и ему нужно как можно быстрее отсюда исчезнуть. Градец поспешно расплатился, взял в гардеробе свой плащ и вышел.
Выйдя на улицу, он с облегчением вдохнул влажный ночной воздух. После гвалта в баре он чувствовал себя на этой тихой западноберлинской улице как в раю. Стояла тишина. Не было ни прохожих, ни автомобилей. Только над барами мигала неоновая вывеска, да по темным углам жались проститутки. «Какие молодые, – подумал он. – Что заставило их заняться этим ремеслом, древним, как само человечество? Неужели они действительно не могут найти другую работу?» Ему стало грустно от мысли, что эти девушки вынуждены стоять в ночном холоде как витрины горькой любви, живая реклама для случайных клиентов. От неровной мостовой веяло холодом. Градец запахнул потуже плащ и хотел было уже покинуть эту улочку, как вдруг за его спиной раздался незнакомый голос:
– Момент, молодой человек! Вы не заплатили!
Градец обернулся и, к своему удивлению, увидел бармена бара «Белые линии», с которым он только что расплатился. Не говоря ни слова, Градец вынул из кармана пиджака счет с пометкой об уплате и подал его бармену. Фанта, взяв счет, с холодной усмешкой разорвал его на клочки и выбросил.
– Нет, я же сказал, что ты нам совсем не заплатил, понятно, подонок? – злобно прошипел Фанта и схватил Ирку за локоть.
Градец знал этот прием. С его помощью когда-то на окраинах городов старшие официанты ресторанов выколачивали из простофиль монеты. Поэтому он спокойно вырвал руку и хотел отойти, но тут же заметил, что за спиной бармена стоит долговязый верзила с прыщеватой физиономией. Это был пианист из бара Гонза Бем. Неподалеку маячил еще один мужчина во фраке официанта. Усмехаясь, они многозначительно постукивали резиновыми дубинками по ладоням.
Теперь Градец понял, что дело пахнет не простым вымогательством, а принимает более серьезный оборот.
Молниеносно приняв решение, так как ждать ему уже было нечего, он обрушил на противников удары, как его многие годы учили на курсах каратэ.
А Хэкл, приказавший устроить эту драку на мокрой ночной мостовой, со спокойной улыбкой джентльмена, для которого такая мелочь, как деньги, якобы вообще не представляет интереса, отсчитал западногерманские марки и подал их Голану со словами:
– Я очень рад, что могу вам помочь, пан редактор!
Голан чувствовал себя как в волшебном сне. Он был восхищен гостиной Хэкла, с изысканной современной мебелью, с мягкими персидскими коврами, с красными кушетками и кожаными креслами, покорен аристократизмом, с каким Хэкл принял их, и естественным благородством, с каким выслушал его просьбу об обмене денег. Голан даже не подозревал, что дело можно так легко уладить. За один вечер он превратился из телевизионного редактора, который вынужден был аккуратно распоряжаться своими небогатыми суточными, в человека большого света, который может себе кое-что позволить. Трясущимися руками он взял у Хэкла деньги, поспешно засунул их в карман, пока Хэкл не передумал, и, заикаясь, рассыпался в благодарностях:
– Не знаю, как вас за это благодарить... Обязательно в течение месяца я скоплю эту сумму в кронах. А когда вы будете в Праге, я рассчитаюсь...
– Пустяки, – заверил его Хэкл. – Мне ничего от вас не надо. – Он улыбнулся, погрузился в мягкое кожаное кресло напротив них, отпил из стакана джина и с удовольствием закурил сигару. – Мне достаточно, если о нас, людях западного мира, вы будете иметь чуть лучшее мнение. Я думаю, порядочность и корректность во взаимоотношениях – вот лучший путь к тому, чтобы люди в этом сумасшедшем расколотом мире, невзирая на свои политические убеждения, могли на разумной основе договориться. Кстати, пан доктор, как вам понравилась наша новая программа? Доктор Салаба воскликнул:
– Великолепно! Интересна эта белая полоска, которая повторяется во всех моделях. Это новинка?
Хэкл с презрительной, иронической усмешкой поднял брови, удивившись тому, что пан Салаба, как специалист, до сих пор не в курсе дела.
– «Белые линии» – это же шлягер весны этого года... И, я надеюсь, – подчеркнул он, – будут и криком моды следующей пражской весны.
Салаба воспринял его слова как указание:
– Разумеется. Я вам так скажу: можете на нас положиться. Я сделаю для этого все возможное.
В эту минуту вошел Гонза Бем и, остановившись у двери, терпеливо и с почтением стал ждать. Хэкл сразу же его заметил и вежливо произнес:
– Извините, я вас на минуту покину. – Он подошел к Бему и тихо спросил его: – Так что?
Бем так же тихо, чтобы те двое в креслах у камина не услышали, ответил:
– Мы его отделали, шеф.
– Ну и что?
– Ничего.
– Вооружен?
– Нет.
– Документы?
– Нет.
– Что он говорил?
– Молчал. Дрался с нами до последнего, но молчал. У Эриха, кажется, перелом руки...
– А этот тип жив?
Гонзулка Бем запнулся, почуяв в словах Хэкла упрек, и стал оправдываться:
– Вы же ничего не сказали, шеф!
Хэкл с досады так стиснул зубы, что у него на скулах заходили желваки. Но он коротко обронил:
– Порядок. Можешь идти! – Сделав над собой усилие и снова придав лицу светское выражение, Хэкл возвратился к гостям. Подходя к ним, он увидел, как Салаба нахально, как в своем доме, налил джин и тоник, сказав ошеломленному редактору:
– Ну, что я говорил? Ведь правда, что мистер Хэкл отличный парень? Аристократ, никакой политики, он выше этого. Короче, настоящий английский джентльмен.
Восторженный и растроганный редактор Голан охотно с ним согласился...
8
Земан за годы своей службы научился терпеливо ждать и совершать длительные ночные прогулки. Но на этот раз, ожидая Ирку Градеца, он всерьез забеспокоился. В голову лезли всякие мысли, ведь Градец был на другой стороне границы двух миров, совсем один, без помощи. Земан уже несчетное количество раз проходил по приграничной улочке мимо одних и тех же витрин и заглядывал в них уже механически, так как все выставленное в них он за эту ночь выучил наизусть. Вдруг из всполохов неона, люминесцентных ламп и реклам вынырнули фигуры двух мужчин. Один из них скорее тащил, чем поддерживал, другого, который казался мертвецки пьяным. Это были доктор Салаба и Градец.
Земан бросился им навстречу и, увидев разбитое и отекшее лицо Градеца, испугался настолько, что еще бы немного – и он нарушил бы конспирацию.
– Боже мой, что с тобой стряслось? – вскрикнул Земан.
Градец не ответил. Он лишь попытался разбитыми губами изобразить какое-то подобие усмешки. Доктор Салаба пыхтел от напряжения.
– Что вы, от него ничего не добиться! Я из него выудил только вкладыш на переход на Фридрихштрассе, и то я был вынужден встать на колени и почти прижаться ухом к его губам.
Земан подхватил Градеца с другой стороны, чтобы помочь Салабе. Они посадили Ирку на край тротуара. Земан достал носовой платок и стал осторожно вытирать Градецу лицо, запачканное уже засохшей кровью. Салабу вдруг осенило:
– Так вы же наш сосед из поезда?! Вы его знаете? А я до последней минуты думал, что он датчанин.
Земан сразу понял свою ошибку и попытался ее исправить:
– Нет, я знаю только, что он работает в той же фирме, что и я, только в филиале в Брно. Мы с ним однажды случайно встретились на коммерческом совещании в Праге. А теперь я его вдруг встречаю здесь и в таком состоянии...
– Хулиганы! Здорово они его отделали. Лишь бы не было переломов, – озабоченно сказал Салаба и тотчас же по привычке захохотал. Этот коммивояжер привык быть в любой ситуации занятным собеседником. – Я вам так скажу: мир тесен, чехов повсюду встретишь. Однажды один мой знакомый – он занимался продажей материала для дождевиков – едет с образцами своего товара по пустыне, где-то в Тунисе, и встречает араба, едущего на верблюде в бедуинском белом бурнусе. Знакомому захотелось закурить, и он спросил араба: «Огонька у вас не найдется?» А тот араб подает ему газовую зажигалку и отвечает по-чешски: «В следующий раз, болван, купи себе хотя бы спички, когда едешь в пустыню...»
Земану было не до болтовни, поэтому, прервав Салабу, он спросил:
– Где вы его нашли?
Салаба уточнил:
– Вот именно «нашли». Вначале нас было двое. Но редактор сбежал, трус несчастный, побоялся влипнуть в какую-нибудь историю.
– А вы не боялись?
– Тоже боялся. Но он лежал на мостовой, весь в крови, и это обещало веселенькую прогулку с западноберлинскими полицейскими. Разве я мог его бросить, если он стремился попасть к нам и я понял, что он наш?
Земан удивился. От кого, от кого, а уж от пана Салабы он такого не ожидал!
– Вы сказали «к нам»? Я вас совершенно не понимаю, пан Салаба.
Салаба с улыбкой ответил:
– Не обращайте на меня внимания, я сам себя тоже иногда не понимаю. Мы ведь сложные существа, как утверждают классики... Вы, случайно, не знаете, в какой гостинице он живет? Я, хоть и умотался, с вашей помощью его туда дотащил бы.
Однако Земан отказался:
– Нет-нет, в этом нет необходимости. Вы и так уже достаточно много сделали. Остальное – моя забота. Поскольку я знаю его немного больше, чем вы, я уж сам о нем и позабочусь.
Выскочив на проезжую часть, Земан попытался остановить такси, которое как раз проезжало по улице. Машина, к счастью, затормозила возле тротуара, на котором в полусознательном состоянии еле стоял окровавленный Градец. Земан с помощью Салабы посадил его в такси и поехал, оставив пана Салабу в одиночестве на приграничной улице.
И только когда машина тронулась, Земан обнаружил, что за рулем сидит майор Вильде.
Градец словно находился в каком-то странном сне. Себя и окружающих людей он воспринимал в виде желтоватых и нечетких теней, как на экране в старых пригородных кинотеатрах. Все происходившее с ним выглядело как отрывки из старинного, неестественно ускоренного, кровавого гангстерского боевика. Потом кто-то выносил его из машины, на которой они ехали. Перед глазами мелькали светлые и темные полосы. Градец чувствовал, как его укладывают в постель, чьи-то холодные пальцы дотрагиваются до него, что-то с ним осторожно, а временами и больно делают... Голоса доносились до него откуда-то издалека, как из-за тяжелой портьеры...
– ...Я его предупреждал... там отпетые молодчики... Если бы он согласился на подстраховку, мы сразу помогли бы ему выбраться из этого переплета...
– Что говорит доктор? У него что-нибудь серьезное?
– Внутренние органы, к счастью, не пострадали, но легкое сотрясение мозга не исключено... По крайней мере, два дня ему нужен покой... Лежать, не двигаться...
Все, что он слышал, казалось ему смешным... Ведь с ним все в порядке, только вот немного болит тело... Два дня в постели? Чушь! Ему нужно утром встать... Размять непослушное, ноющее тело, стиснуть зубы, справиться с температурой и выйти на улицу... на чистый воздух... на солнышко... Рюмка коньяка и чашка кофе – это быстрее всего поставит его на ноги... Он должен, безусловно должен... но что? Зачем?
Внезапно сознание его прояснилось, точно в кинопроекторе за его спиной отрегулировали резкость... Грязная, обшарпанная улочка, усыпанная обрывками бумаги и шелухой, пропахшая мочой в пивом, наполненная приглушенными пьяными голосами и звуками матросской гармошки, как бы осветилась каким-то чистым, неземным светом. Для него эта улочка теперь была одним из красивейших мест на земле, потому что рядом с собой он видел стройную, очаровательную, благоухающую какой-то удивительной парфюмерией – аромат самой весны? – девушку, о встрече с которой он давно мечтал. Они ходили по той улочке взад и вперед, несколько раз при этом миновав припаркованную темную машину, но не обратили на нее внимания, так как целиком были заняты друг другом и предстоящей разлукой. Она только что окончила свое сообщение, а он с нежностью погладил ее по руке и тихо сказал:
– Да... понимаю... понял все...
Ей, видимо, тоже жаль было расставаться с ним, но, несмотря на это, она решительно произнесла:
– Так с богом! И помните: мы никогда не виделись... И больше уже никогда не должны встречаться. Связь снова только обычным путем... шифром и через тайник. Прощайте!
Она хотела уйти, но он схватил ее за локоть и умоляюще произнес:
– Я хотел вам еще кое-что сказать...
Она поспешно высвободилась:
– У нас нет времени. Мы уже довольно долго говорим, а это слишком рискованно.
Однако он опять начал:
– Я... – но тут же махнул рукой и принялся насвистывать мелодию «Звездной пыли».
Ганка остановилась, а он тихо спросил ее:
– Вы помните? Под эту мелодию оркестра Влаха вы всегда выходили на сцену во время демонстрации мод в пражской «Люцерне».
– Вы там бывали?
– Всегда... С тех пор от этой мелодии не могу избавиться. Как только ее услышу, передо мной возникаете вы... Сколько раз я ловил себя на мысли, что насвистываю ее просто так... не замечая этого... как помешанный...
Ганка все еще стояла к нему спиной, но чувствовалось, что она не может заставить себя уйти...
– Я была знакома больше с Калиной и Земаном, чем с вами, – прошептала она.
– Я знаю. Очень жаль.
– Это вы сопровождали меня в последний раз?
– Куда?
– Через границу... когда я уходила... – Ей, по-видимому, нелегко было об этом вспоминать.
– Да, я.
– Я так и предполагала... Это хорошо.
– Тогда я думал, что вижу вас в последний раз. И вот снова разлука... И снова я вижу вас в последний раз?
Она не обернулась, только плечи ее затряслись то ли от ночного холода, то ли от тихих и горьких слез. Вдруг Ганка предложила:
– Если вы захотите меня еще раз увидеть, пошлите мне билеты на Брехта. Хэкл уже давно обещает, что возьмет меня с собой... Но вы должны смотреть откуда-нибудь издалека, с балкона, например, и иметь в виду, что я буду избегать вашего взгляда, буду болтать с ним, улыбаться ему и останусь к вам совершенно равнодушной...
Ирка положил руку ей на плечо, попытался заглянуть в лицо. Однако Ганка не позволила ему сделать это и высвободилась.
– Прощайте! – И она исчезла в темноте.
Он в отчаянии хотел крикнуть ей вслед: «Ганка!» – но из горла у него вырвался лишь какой-то неопределенный звук, похожий на кашель.
Земан озабоченно наклонился к нему:
– Как дела, Ирка? Хочешь пить?
Открыв глаза, Градец увидел, что он лежит на какой-то кровати под затененным торшером и над ним склонились Земан и Вильде. Ирка с трудом выдавил:
– Два билета на завтра на вечер... на «Берлинер ансамбль»...
– У него, наверное, температура. Бредит, – испуганно произнес Земан.
Вильде, однако, с ним не согласился:
– Да нет, непохоже, мыслит здраво... Что с билетами сделать?
– Прикрепите их булавкой... под левое первое сиденье... в третьем вагоне... в пятом по порядку поезде метро... на Темпельхоф...
Вильде ответил:
– Все сделаю! Будь спокоен!
9
Выйдя в антракте в фойе, публика еще раз услышала из репродуктора популярную песенку Мэкки Ножа из «Трехгрошовой оперы».
Очевидно, постановщики стремились удержать зрителя в атмосфере спектакля.
Компания Хэкла прогуливалась в антракте, переполненная впечатлениями. Арнольд Хэкл был в одном из своих самых безупречных смокингов и седыми висками и бородкой с проседью скорее напоминал американского актера, чем представителя английской текстильной фирмы в западноберлинском заведении сомнительной репутации. Рядом с ним шла Ганка Бизова в великолепном вечернем туалете. Своей вызывающей красотой Ганка привлекала внимание всех мужчин. В целом это была интересная пара, будто сошедшая со страниц модных западных журналов. Третьим был доктор Салаба. Он чувствовал себя непомерно счастливым оттого, что имеет возможность сопровождать их. Хэкл предложил Салабе сигару, закурил сам и веселым голосом заметил:
– Это наиболее гениальная украденная комедия про воров, какие я знаю.
– Как, простите?.. – удивился доктор Салаба.
– Ведь эту пьесу написал англичанин, некий Хей.
Ганка не переносила его язвительного остроумия, которое он сегодня с особым удовольствием демонстрировал. Поэтому она мягко заметила:
– Оставь это, Арни, дорогой!
Однако Хэкл не позволил себя остановить. Наоборот, было похоже, что ему хочется выговориться именно при ней.
– Господин Брехт как писатель вообще смахивает на коммуниста. Что не украдет, того не имеет. И, как истинный марксист, все это теоретически обоснует. Пользуется тем, что создано другими... – Хэкл повернулся к доктору Салабе: – Точно так же, как у вас. Господин Гадек, мой английский шеф, мне рассказывал, как вы с естественной беззастенчивостью забрали у него в сорок восьмом году его фабрику.
У доктора Салабы перехватило дыхание. С такой жестокостью и язвительностью Хэкла, который обычно по отношению к нему вел себя корректно, Салаба столкнулся впервые. Он тут же огляделся, не слышал ли кто-нибудь здесь, на территории ГДР, эти сентенции Хэкла, и лихорадочно стал соображать, что ему ответить и как поступить в данной ситуации. Но Ганка опередила его:
– С твоей точки зрения, Арни, получается, что самый рьяный коммунист жил у вас, в Англии.
Хэклу нравились эти интеллектуальные споры с Ганкой, поэтому он отреагировал охотно и быстро:
– Кого ты имеешь в виду? Маркса?
– Нет. Шекспира, – с превосходством усмехнулась Ганка. Это показалось Хэклу немного нелепым, и он ухмыльнулся:
– Ого!
– Он тоже все сюжеты и завязки своих пьес, – элегантно расправлялась с ним Ганка, – заимствовал у других авторов. Главным образом, из античности. А написал он их много.
Хэкл шутливо поднял руки, сдаваясь:
– Никогда не выбирайте себе в возлюбленные чрезмерно интеллигентную женщину, пан Салаба, потому что она вас уложит на лопатки раньше, чем вам это удастся сделать с ней.
Ганка быстро взглянула на свои золотые наручные часы и с усмешкой сказала:
– В этом я не совсем уверена, Арни!
В квартире Хэкла над баром «Белые линии» как раз в этот момент лязгнула последняя задвижка в двери неприступного сейфа, и бронированная дверца открылась. Полутьму комнаты нарушало лишь мигание уличных неоновых ламп и свет фонарика Збышека Броневского. Фотограф даже вспотел от напряжения и спешки – ведь ему пришлось подпиливать ключи, полученные от Градеца. Из бара доносился пьяный рев Фанты, Бема и других членов персонала Хэкла, смех и визг манекенщиц. Они обычно устраивали такие грандиозные кутежи, карусели, как говорил Гонзулка, когда Хэкл уезжал куда-нибудь на вечер или на ночь. Броневский знал, что у него будут спокойные условия для выполнения этого опасного дела. И тем не менее он торопился. Конечно, он испытывал страх, так как ясно представлял себе, что бы с ним стало, если бы его здесь обнаружили. Броневский быстро обшарил ящики сейфа и в одном из них обнаружил наконец папку с надписью: «Летей», «Белые линии»...
Разумеется, Хэкл ничего не знал об этом и поэтому не понял суть реплики Ганки. Он наклонился, чтобы с любовью и смирением побежденного поцеловать ей руку. Пан Салаба рассмеялся. Благодаря последнему каламбуру Хэкла он мог наконец проявить свое остроумие.
– У нас говорят, – продолжая смеяться, сказал он, – что глупая девка в постели лучше всего: она хоть ни о чем не спрашивает!
Подобная шутка в присутствии Ганки была столь бестактной и неприятной, что Хэкл счел нужным выказать Салабе свое презрение. Он повернулся к нему спиной, как к пустому месту, и, ничего не говоря, нежно взял Ганку под руку.
– В целом ты, безусловно, права, милая. Это действительно замечательная постановка и замечательная пьеса. Здесь собрался цвет не только восточной, но и нашей, западной интеллигенции. Мне думается, это хорошо, что нас здесь видят.
Они прохаживались как двое влюбленных, а пан доктор Салаба покорно следовал за ними.
Хэкл раскланивался во все стороны. В то время было очень модно посещать театр «Берлинер ансамбль» на другом берегу Шпрее, так как в этом странном поделенном городе не было границы и сюда каждый вечер прибывали дипломатические машины, английские и французские военные, которые интересовались театром и искусством, – короче, там собиралась культурная элита двух миров. И это особенно вдохновляло Хэкла на упражнения в язвительном остроумии.
– Видимо, к полному столу и свободе творчества следует идти на Запад, но за культурным богатством – на Восток. Здесь в самом деле есть люди, имена которых для культуры кое-что значат...
Но вдруг светская улыбка сползла с лица Хэкла. Он увидел мужчину, которого хорошо знал по Праге. Это был капитан Ян Земан, оживленно беседовавший с кем-то в группе мужчин. Хэкл не мог знать, что все эти люди – участники конференции криминалистов, которые пришли посмотреть нашумевший спектакль. Ганка тоже узнала Земана, и сердце ее сжалось. Однако Земан не обращал на них внимания, и они благополучно прошли бы мимо, если бы пан доктор Салаба не закричал радостно:
