Текст книги "Последний император"

Автор книги: Пу И

Жанры:

Биографии и мемуары

сообщить о нарушении

Текущая страница: 42 (всего у книги 42 страниц)

Назад к карточке книги

Новая глава

Поезд летел вперед. За окном виднелась заснеженная равнина, светлая, широкая. В вагоне вокруг меня сидел простой трудовой народ. Такое было впервые в жизни, чтобы я ехал со всеми в одном вагоне. Теперь я буду вместе с ними жить, работать, я стал одним из них.

Вскоре после того, как я сел в поезд в Фушуне, рядом со мной произошло событие, которое сразу же дало мне понять, в каком обществе и среди кого я теперь нахожусь. В наш вагон вошел проводник с пассажиркой, которая поддерживала маленькую девочку, и стал искать свободное место. Оно оказалось позади меня. Пассажир, который сидел рядом со свободным местом, тут же уступил им и свое место тоже. Женщина уложила девочку, а сама присела рядом. Она была взволнована. Соседи стали расспрашивать, не больна ли девочка? Куда едет? Ответ женщины был неожиданным. Оказывается, женщина была учительницей начальной школы, расположенной возле станции, а девочка – ее ученица. Только что на уроке она почувствовала сильную боль в области живота. Школьный врач заподозрил аппендицит и предложил немедленно отправиться в больницу. Родители девочки работают на шахте далеко отсюда. Сообщить им, чтобы они срочно приехали, но на это потребуется много времени, да и до больницы при шахте, где есть хирург, далеко. Учительница приняла решение немедленно отвезти девочку на проходящем поезде в Шэньян. На станции разрешили купить билет уже в поезде, велели ей не волноваться, они уже позвонили в Шэньян, чтобы их встретили. Этот случай заставил меня вспомнить выражение известного китайского поэта Тао Юаньмина: "Мы братья с момента рождения, нам не нужно кровное родство". Эту мысль теперь разделяли многие. Вспомнил я и слова китайского философа Мэн-цзы, о том, что ухаживать за стариками и молодыми нужно так, как если бы они были членами твоей семьи. И это сегодня стало реальностью. Общество, в которое я вошел, и люди, с которыми я теперь вместе, намного прекраснее и выше, чем я ожидал!

9 декабря я приехал в столицу моей Родины. Я здесь не был 35 лет. На ярко освещенном перроне я увидел мою пятую сестру, с которой мы не виделись три года, и четвертого брата. С ним я не виделся более двадцати лет. Мы крепко пожали друг другу руки, и я впервые услышал из их уст слово "брат". Так они меня еще никогда не называли. Я понял, что в моей семье я тоже начинаю новую жизнь.

Я распрощался со служащим Ли, который нас сопровождал, и с Лао Мэном – моим коллегой. Он был одним из восьми военных преступников клики Чан Кайши и находился со мной в одном лагере (вместе со мной и Го Вэньлинем – бывшим офицером марионеточного правительства было амнистировано десять человек). Он ушел вместе с встречавшей его женой. Брат взял мой чемодан, а сестра и Лао Вань шли по обе стороны от меня. На площади я увидел огромные часы и достал свои карманные часы. Перед отъездом из Фушуня начальник тюрьмы достал из кучи вещей, которые я вручил правительству, эти часы и велел мне их взять. Я стал говорить, что они куплены на деньги эксплуататора и принять их не могу. Начальник сказал, что их возвращает мне народ! Я их купил в 1924 году, в тот день, когда сбежал из отцовского дома в посольский квартал. Когда я в одном из иностранных магазинов соображал, как избавиться от Чжан Вэньчжи, я и купил эти золотые французские часы. С того момента началась моя позорная жизнь. А теперь пусть эти часы начнут отсчитывать мою новую жизнь – и я поставил на них пекинское время.

В тот день, когда начальник тюрьмы отдал мне часы, он сказал, обращаясь к нам, десятерым амнистированным: "Вернувшись домой, вы должны в первую очередь извиниться перед своими родственниками, так как в прошлом были виноваты перед ними. Я верю, они вас простят, лишь бы вы старались стать настоящими людьми и прилежно служили народу". Его слова полностью подтвердились, когда я вернулся домой. Все в нашем дворике отнеслись ко мне очень тепло. На следующий день утром я решил вместе с соседями что-нибудь поделать. Увидев, что кто-то из них метет улицу, я тут же присоединился. И мел, пока не добрался до конца переулка. А когда стал возвращаться, не смог найти своих ворот и по ошибке забрел к совершенно незнакомым мне людям. Поняв в чем дело, они меня проводили до дома и сказали, чтобы я не благодарил их за это. "Мы ведь соседи, правда? – сказали они. – В новом обществе не нужно считаться по поводу такой мелочи!"

Я повидался с седьмым дядюшкой и его женой, родными братьями и сестрами. От дядюшки я узнал последние новости, касающиеся нашей семьи, узнал, что он выступал на сессии ВСНП с докладом, в котором поделился результатами обследования районов, где проживают национальные меньшинства. Я слушал, как играет брат на музыкальном инструменте гуцинь, и видел его каллиграфию. Он достиг здесь больших высот. А еще я имел возможность полюбоваться картинами другого брата, исполненными в жанре традиционной китайской живописи. Вторая сестра организовала ясли и, по словам ее мужа, который работает инженером на почте, занята с утра до вечера настолько, что забыла про все свои болячки. В общем, все они активно трудятся, а их дети – учатся в школе, некоторые стали пионерами и комсомольцами…

Я встретил многих своих старых друзей. Шан Яньин лежал в постели. Он работал в институте литературы и истории. Сказался возраст, говорил он с трудом и невнятно. Увидев меня, он попытался подняться. Я взял его за руку и сказал: "Вы больны, да и возраст уже не тот, отдыхайте, поправляйтесь. Мы люди нового общества. Поправитесь, будем вместе служить народу". Напряжение на его лице рассеялось, он улыбнулся и кивнул мне: "Я пойду вместе с вами". Я сказал, что пойду вместе с коммунистической партией. Он сказал, что тоже пойдет вместе с нею.

Виделся я и с моими друзьями – бывшими евнухами, узнал, как они теперь живут. Многие из них живут в домах престарелых, которые были специально для них созданы народным правительством.

В первый день моего приезда многие говорили: "Погуляйте, посмотрите. Вы еще не прогулялись по Пекину!" Я сказал, что прежде всего отправлюсь на площадь Тяньаньмэнь!

С площадью Тяньаньмэнь я уже давно был знаком по фильмам, газетным репортажам и письмам из дома. На экране я видел вереницы демонстрантов с транспарантами, на которых были обозначены их трудовые успехи. Они шли мимо трибуны, на которой стоял председатель Мао. Я видел, как люди радостно отмечают свой праздник. Из газет я прочитал о том, как регулировщики переводят здесь детишек из детского сада через улицу, видел легковые машины марки "Хун ци" и "Дун Фэн" отечественного производства. Я знал, что величественное здание ВСНП было построено за десять месяцев. Знал о том, какое впечатление производит Пекин на иностранцев, приезжающих в Китай. Теперь и я пришел к месту, о котором давно мечтал.

На площади Тяньаньмэнь я впервые смог вздохнуть полной грудью и, счастливый и гордый, спокойно прогуляться по ней.

Я со своей сестрой и братом вскоре дошли до только что выстроенного Дворца культуры национальностей – огромного здания с белыми стенами и синей крышей. Сестра спросила, не устал ли я. Ведь впервые я делал такой длинный путь пешком. Я ответил, что не устал, именно потому, что в первый раз.

"Первый раз". Эти слова наполнили только что начавшуюся новую жизнь. Все, что происходило в первый раз, не всегда проходило гладко. Но я был воодушевлен и не испытывал по этому поводу какого-либо беспокойства.

Я впервые отправился в парикмахерскую. Вообще-то говоря, второй раз. Тридцать лет назад такое уже было в Тяньцзине. Однако здесь я столкнулся с некоторыми проблемами впервые. Я уселся в кресло и обнаружил штуковину, которую впервые увидел в харбинском универмаге. Я спросил парикмахера, как называется эта вещь, которая гудит у соседнего кресла. Он сказал, что это фен. "А мы будем сначала феном или будем сначала мыть голову и стричься?" – спросил я. Он удивился: "А вы никогда не стриглись?" Он решил, что я шучу! Все стали смеяться. А когда загудело и над моей головой, я был несказанно рад.

Первая моя поездка на автобусе изрядно напугала моего брата. Я, как и все, встал в очередь. Увидев, что стариков и детей пропускают вперед, я тоже пропустил вперед женщину, стоявшую рядом со мной. Откуда я мог знать, что это кондуктор. Она, поняв, что пассажиров больше нет, вошла в автобус, закрыла дверь, и автобус ушел. Через некоторое время прибежал брат, который выскочил на следующей остановке. Идет мне навстречу, и мы оба смеемся. Насмеявшись вдоволь, я ему говорю: "Можно не волноваться, ничего плохого произойти не может". А чего мне было волноваться? Утром в магазине неподалеку от места, где живет сестра, нашелся потерянный кем-то вчера кошелек. Как мог потеряться я?

Народное правительство Пекина организовало для таких, как мы, специальные экскурсии для лучшего ознакомления с жизнью людей и жизнью самого Пекина. Мы осмотрели в пределах города новые заводы и народные коммуны. Так продолжалось месяца два. В конце по нашей просьбе мы побывали с экскурсоводом в Гугуне – бывшем императорском дворце.

Меня удивило то, что картина обветшалости и разрухи, которая была, когда я покидал дворец, исчезла. Всюду видна была свежая краска, новые занавески и пологи, наволочки и скатерти. Нам объяснили, что местная фабрика по старым образцам изготовила все это заново. Я здесь обнаружил также изделия из нефрита, фарфор, картины, свитки и многие ценности, которые почти исчезли в результате хищнической политики северных милитаристов и гоминьдановского правительства, ведь немало было продано за границу. А теперь музей смог выкупить часть экспонатов обратно, многое вернули и коллекционеры. Например, картина Чжан Цзэдуаня "Праздник Цинмин на реке", которую мы с Пу Цзе когда-то вывезли украдкой, теперь вернулась обратно.

В бывшем дворцовом саду я видел, как в лучах солнца играют дети, как старики за столиками пьют чай. Я ощутил душистый запах древних кипарисов и почувствовал, что здесь стало светлее, чем раньше. Я поверил, что и дворец обрел новую жизнь.

В марте 1960 года я был распределен на работу в Пекинский ботанический сад при Ботаническом институте Китайской академии наук. Половину дня я работал, остальное время занимался. Это был подготовительный этап в моей службе народу. Под руководством специалистов я учился сажать рассаду в теплицах, обрабатывать всходы, делать прививки. В остальное время я либо занимался, либо урывками писал эту книгу.

В первой половине моей жизни я не знал, что такое семья. Лишь в последние несколько лет в Фушуне у меня возникло ощущение своей семьи. Вскоре после начала работы в ботаническом саду я понял, что у меня есть еще одна "семья". Я находился в атмосфере постоянной дружеской поддержки. Однажды я вернулся после экскурсии и обнаружил, что пропали те самые мои часы. Терять их было очень жалко. Путь был неблизкий, и надежда их найти была невелика. Лао Лю, с которым мы делили комнату, узнав об этом, забыл про отдых и тут же оправился на поиски, расспросив меня подробно про мой маршрут. Часы он нашел в столовой народной коммуны. Вручал их мне он с неописуемой радостью. Мне казалось тогда, что в руках у меня не часы, а горячее сердце.

26 ноября 1960 года я получил удостоверение на право голосования, на котором было написано: Айсинь Гиоро Пу И. Для меня оно было дороже всех моих драгоценностей, взятых вместе. Я опустил бюллетень для голосования в урну красного цвета и с того момента я почувствовал, что я самый богатый человек в мире. Я, как и 650 миллионов моих соотечественников, стал хозяином своей страны.

В марте 1961 года закончился испытательный срок, и я официально смог приступить к служению народу, став сотрудником комитета по исследованию архивных материалов НПКС.

В мою задачу входила обработка архивных материалов, связанных с последним периодом династии Цин и правительства северных милитаристов. В процессе работы я часто встречал знакомые мне имена и документы, связанные с моим прошлым. Авторами материалов чаще всего являлись участники или свидетели этих событий. По ним можно было судить, какие серьезные изменения произошли за последнее время. Все эти выброшенные на свалку истории Цы Си, Юань Шикай, Дуань Цижуй, Чжан Цзолинь и другие в те времена считали себя людьми исключительными. Народ под их гнетом был беспомощен. Однако все они оказались так называемыми бумажными тиграми и были сожжены историей…

В свободное время я продолжал писать книгу. Для этого я просмотрел немало материалов. На работе мне создавали благоприятные условия, снабжали ценными документами и необходимой литературой. Помогали мне и мои друзья, доставая интересный материал из библиотек и архивов. Особенно хочется выделить в этом отношении сотрудников Центрального архива, Исторического музея, Пекинской библиотеки и Столичной библиотеки.

Написание книги вызвало живой интерес у множества иностранных друзей. Меня посетило немало зарубежных корреспондентов и гостей, которые расспрашивали о первой половине моей жизни и в особенности о десяти годах моего перевоспитания.

В 1962 году мы добились блестящих успехов в ожесточенной борьбе с трудностями, возникшими как внутри страны, так и за ее пределами. Этот год был для меня радостным еще и потому, что в апреле я был приглашен на сессию НПКС, где имел возможность прослушать доклад ВСНП о строительстве моей Родины. Первого мая я и моя жена Ли Шусянь создали нашу маленькую семью. Это была обыкновенная, а для меня необычная, настоящая семья.

Это и есть моя новая глава. Так началась моя новая жизнь. Глядя на мою семью, удостоверение на право голосования и находясь лицом перед необозримым будущим, я никогда не забуду, каким образом эта новая жизнь была добыта.

Я хотел бы здесь, ко всему прочему, рассказать одну историю по поводу той политики перевоспитания бывших преступников, которая и позволила мне обрести новую жизнь. Говоря словами Жуй Чжи: "Об этом нельзя не написать в книге".

Летом 1960 года я и Сяо Жуй, гуляя по загородному парку Сяншань, завели разговор о том, какое событие в начале нашего перевоспитания произвело на каждого из нас самое сильное впечатление.

Сяо Жуй сначала заговорил о Сяо Гу и Сяо Сю. Как ему было известно, первое сильное потрясение было у Сяо Гу, когда на железнодорожной станции Суйфэньхэ он обнаружил, что поезд ведет китайский машинист. А Сяо Сю был потрясен встречей на вокзале Шэньяна, когда толпа людей приветствовала работницу, потерявшую руку. Про себя он сказал: "Трудно забываемых событий было много. Первым было вот какое. Это случилось вскоре после того, как я начал работать. Как-то вытирая окно, я случайно отбил кусочек стекла. На звон разбитого стекла прибежал смотритель, у меня душа ушла в пятки. А он подошел ко мне и спрашивает, не поранился ли я. Я ответил, что не поранился, но вот стекло разбилось. Он сказал, что стекло – пустяки, в следующий раз будь осторожней.

Я сказал, что с подобными случаями я тоже сталкивался. Меня волновало лишь одно – оставят ли мне жизнь. И вообще, насколько политика снисхождения окажется в отношении меня эффективной. Первым фактом, вселившим в меня надежду, был факт неожиданного милосердия ко мне в связи со сдачей моих драгоценностей, которые я прятал на дне сундука. Тут я поблагодарил Сяо Жуя.

Сяо Жуй широко раскрыл глаза: "А разве ты не в курсе дела? Разве начальник тюрьмы тебе ничего не сказал?"

Оказывается, дело было так. Сяо Жуй давным-давно сообщил начальнику тюрьмы о тайнике в моем сундуке и требовал, чтобы у меня произвели обыск и конфисковали драгоценности. А начальник не стал этого делать. Он сказал: "Обыскать просто, но это вряд ли будет способствовать его перевоспитанию. Подождем, уж лучше он сам отдаст, пусть это будет сделано сознательно". Спустя довольно длительное время Сяо Жуй снова отправился к начальнику тюрьмы с просьбой об обыске. На что начальник сказал: "Пойми, учитывая его особый статус, ему трудно сразу поверить в искреннюю и великодушную политику правительства. Если мы проведем обыск, то он потеряет шанс уверовать в нашу политику. Пусть сам! Ты бы вместо обыска подумал бы, как сделать так, чтобы он пришел к этому сам". Вот и был придуман вариант с запиской, которую он мне написал. Однако не видя в течение долгого времени никакого движения с моей стороны, Сяо Жуй разволновался и сказал начальнику: "Пу И исправит только могила. Почему вы его не обыщете? – "Раньше нельзя было спешить, – ответил начальник. – А теперь тем более". События разворачивались так, что волноваться стал я и потому отдал все свои драгоценности. Именно тогда я уверовал в то, что есть новый путь…

Я стоял на холме парка Сяншань и смотрел на город, освещенный солнцем, и события прошедших десяти лет воскресли в моей памяти. Я вспомнил убеленного сединой начальника тюрьмы, звонкий голос его заместителя, я вспомнил каждого надзирателя, врача, сестер и тех, кто служил в тюрьме. В то время, когда я беззастенчиво их обманывал, артачился, обнаруживал свою полную беспомощность, когда я во всем разочаровался и мне больше не хотелось жить, они, эти коммунисты, неизменно и твердо верили в мое перевоспитание и терпеливо помогали мне заново стать человеком.

"Человек". Это был первый иероглиф, с которым я ознакомился, когда стал читать первую в моей жизни книгу под названием "Троесловие". Однако в первой половине моей жизни я так и не понял, что он означает. С появлением коммунистической партии, с появлением политики перевоспитания преступников я только сегодня понял содержание этого важного слова и стал настоящим человеком.

Мой 20 век Литературно-художественное издание

ПУ И Последний император

РЕДАКТОР

А.Г.Николаевская

МЛ. РЕДАКТОР

Д.З.Хасанова

ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ РЕДАКТОР

С.А. Виноградова

ТЕХНОЛОГ

С.С.Басипова

ОПЕРАТОР КОМПЬЮТЕРНОЙ ВЕРСТКИ

М.Е.Басипова