Текст книги "Последний император"

Автор книги: Пу И

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 42 страниц)

– Император до…должен помнить, что князь относится к им…императорской фамилии. Мо…может, напишете другие…

– Как же так? – сказал я твердо и решительно. – И Куан получал от Юань Шикая деньги, уговаривал императрицу отказаться от правления. Двести с лишним лет правления Цинской династии оборвались от руки И Куана. Как же можно давать ему хорошие посмертные титулы?

– Хорошо. Хо…хорошо. – Отец закивал, вынул заранее написанный листок бумаги и подал его мне: – Тогда, может, согласитесь с этим – иероглиф "сянь" с ключом "собака"…

– Не годится! – Я понял, что он хочет меня провести вокруг пальца. Да и наставников не было рядом. Это мне показалось обидным, я от волнения и злости заорал со слезами на глазах: – Даже иероглиф "собака" не подойдет! Никакого титула не дам!..

На следующий день в классе я рассказал обо всем Чэнь Баошэню. От радости его глаза превратились в щелки, и он не переставая нахваливал:

– Император правильно поступил! Князь хотя и мал еще, но достоин быть Сыном Неба!

Члены Академии наук в конце концов предложили иероглиф "ми". Я предполагал, что это "плохой" иероглиф, и согласился. Позднее из книги Су Сюня "Изучение посмертных титулов" я понял, что меня обманули, но было уже поздно. Однако спор с отцом, о котором мои наставники повсюду рассказывали, вызвал волну одобрения среди приверженцев монархии.

Евнухи

Описывая мое детство, нельзя не упомянуть евнухов. Они присутствовали, когда я ел, одевался и спал, сопровождали меня в играх и на занятиях, рассказывали мне истории, получали от меня награды и наказания. Если другим запрещалось находиться при мне, то евнухам это вменялось в обязанность. Они были моими главными компаньонами в детстве, моими рабами и моими первыми учителями.

Я не могу точно сказать, когда началось использование евнухов в качестве слуг, но зато знаю день, когда оно прекратилось. Случилось это после Второй мировой войны, в тот день, когда я в третий раз полетел с императорского трона. В то время евнухов насчитывалось, вероятно, меньше, чем когда-либо, – всего около десяти. Больше всего евнухов, как говорят, было в эпоху Мин (1368 – 1644 годы) – 10 тысяч человек. Хотя в эпоху Цин количество евнухов во дворце и было ограничено, все же при императрице Цы Си число их превышало 3 тысячи человек. После Синьхайской революции многие евнухи оставили дворец. В "Льготных условиях" отречения членов Цинской династии был пункт, запрещавший принимать на службу новых евнухов, однако Департамент двора негласно нарушал этот запрет. По списку – я узнал о нем совсем недавно, – датированному первым и вторым месяцами четырнадцатого года правления Сюаньтуна (1922 год), во дворце насчитывалось еще 1137 евнухов. Два года спустя, после моего приказа о роспуске евнухов, их осталось около 200 человек, в основном обслуживавших императорских наложниц и мою жену (кроме евнухов, они имели около сотни дворцовых служанок). С тех пор в число слуг входили небольшое количество стражи и называвшиеся "сопровождающими" слуги-мужчины.

В прошлом в Запретном городе ежедневно к определенному часу все – от князей и сановников до слуг – должны были покинуть дворец. Кроме стоявших возле дворца Цяньцингун стражников и мужчин из императорской семьи, во дворце не оставалось ни одного настоящего мужчины. Обязанности евнухов были чрезвычайно широки. Помимо присутствия при моем пробуждении и еде, постоянного сопровождения, несения зонтов и печей, в их обязанность входили распространение высочайших указов, проводы чиновников на аудиенцию и прием прошений, ознакомление с документами и бумагами различных отделов Департамента двора, получение денег и зерна от казначеев вне дворца, противопожарная охрана; евнухам вменялось в обязанность следить за хранением книг в библиотеках, антикварных изделий, надписей, картин, одежды, оружия (ружей и луков), древних бронзовых сосудов, домашней утвари, желтых лент для отличившихся чинов, следить за сохранением свежих и сухих фруктов; евнухи должны были провожать всех императорских докторов по различным палатам дворца и обеспечивать материалами строителей. В их обязанности входило сжигание ароматных свечей перед заповедями и указами императоров-предков; проверка прихода и ухода чиновников всех отделов; ведение списков присутствия членов Академии наук и дежурств охраны; хранение императорских драгоценностей; регистрация деяний монарха; наказание плетью провинившихся дворцовых служанок и евнухов; уход за животными; уборка дворцовых палат, садов, парков; проверка хода часов с боем; стрижка волос императора; приготовление лекарств; исполнение музыкальных драм; чтение молитв и сжигание свечей в городском храме, как это делают даосские монахи; в качестве ламы чтение молитвы во дворце Юнхэгун вместо императора и т. п.

Евнухи во дворце делились на две категории. Принадлежавшие к первой категории окружали императрицу, императора, мать императора и наложниц; принадлежавшие ко второй категории – всех остальных. Обе категории евнухов имели строгую субординацию, которую в общих чертах можно было представить следующим образом: главный управляющий придворными евнухами, начальники отделений и собственно евнухи. Около матери императора и императрицы находились главный управляющий и начальники отделений. Наложницам прислуживали только начальники отделений. Наивысший титул, которого обычно мог достичь евнух, был титул третьего ранга, однако начиная с Ли Ляньина были случаи награждения евнухов более высоким титулом второго ранга. Прислуживавший мне главный управляющий придворными евнухами Чжан Цзяньхэ тоже получил этот "почетный" титул. Титулы третьего ранга имели начальники отделений, в ведении которых находились евнухи сорока восьми отделов. Далее следовали девять служб, имевшие управляющих от третьего до пятого рангов. Еще ниже находились начальники отделов рангом от четвертого до девятого или вообще без рангов. Ниже их стояли обычные евнухи. К низшей категории обычно относились евнухи-дворники. На эту тяжелую работу посылались те, кто совершил проступок. Максимальное жалованье евнухов было установлено в размере 8 лянов серебра, 8 цзиней риса и 1300 монет наличными в месяц, а минимальное составляло 2 ляна серебра, полтора цзиня риса и 600 монет. Для большинства евнухов, особенно для тех, кто был рангом повыше, такое жалованье было номинальным, ибо в действительности все они имели разного рода законные и незаконные "побочные доходы", которые неизвестно во сколько раз превышали их жалованье. Например, всем было известно, что Чжан Ланьдэ, по прозвищу Сяо Дэчжан, главный управляющий придворными евнухами императрицы Лун Юй, "по богатству соперничал с князьями и мог равняться с Сыном Неба". Служивший мне второй главный управляющий придворными евнухами Юань Цзиньшоу с наступлением зимы каждый день менял шубы. Он никогда не надевал дважды одну и ту же соболью куртку. Одной только шубы из морской выдры, которую он однажды надел на Новый год, было достаточно для того, чтобы мелкому чиновнику прокормиться всю жизнь. Почти все управляющие придворными евнухами и некоторые начальники отделений имели в распоряжении собственную кухню и младших евнухов, обслуживавших их. Некоторые из них имели даже свой "штат" горничных и служанок. Жизнь же евнухов низших рангов была горька. Они всегда недоедали, терпели побои и наказания, а в старости им не на кого и не на что было опереться. Жить им приходилось лишь на крайне ограниченные "подачки", и если их выгоняли за какой-нибудь проступок, то их ждало нищенство и голодная смерть.

Больше всех со мной общались евнухи из дворцовой палаты Янсиньдянь, а среди них те, кто присутствовал при моем одевании и еде. Они жили в двух проулках по обеим сторонам палаты и имели своих начальников отделений. В ведении начальника отделения были и те евнухи, которые убирали дворцовые палаты и залы.

Вдовствующая императрица Лун Юй еще при жизни определила одного из главных управляющих придворными евнухами Чжан Дэаня моим "опекуном", в обязанности которого входили присмотр за мной, обучение дворцовому этикету и т. п. Однако доверия и добрых чувств к нему я испытывал гораздо меньше, чем к Чжан Цзяньхэ. Этот старый горбатый евнух, которому перевалило уже за пятьдесят, был моим первым учителем. Прежде чем я стал учиться во дворце Юйцингун, Чжан Цзяньхэ по велению императрицы сначала учил меня узнавать иероглифы на карточках, а затем проштудировал со мной книги "Саньцзыцзин" и "Байцзясин". Когда же я стал заниматься во дворце Юйцингун, он каждое утро стоял около моих покоев и читал мне заданный урок, помогая запомнить его. Как главный управляющий придворными евнухами императора, он всячески стремился проявить преданность и верноподданнические чувства своему повелителю. Еще до начала моих занятий во дворце Юйцингун благодаря ему я стал понимать, что Юань Шикай достоин ненависти, Сунь Ятсен опасен, что республика – это результат "уступки" Цинской империи и что почти все крупные чиновники в республике ранее служили императору. Об изменении обстановки в стране я часто мог судить по переменам в его настроении. Я мог по тону его голоса, когда он ежедневно читал мне уроки, определить, обеспокоен ли он моею судьбой или радуется за меня.

Чжан Цзяньхэ был одним из первых, кто участвовал в моих забавах. Как и все дети, я любил слушать занимательные истории, среди которых обязательно были рассказы о привидениях во дворце и легенды о "духах, помогающих святым Сыновьям Неба". Их обычно рассказывали Чжан Цзяньхэ и другие евнухи. По их словам, все предметы во дворце, будь то бронзовый журавль, золотой чан, изображение зверей, деревья, колодцы, камни и т. д., когда-то были духами и проявляли свои волшебные силы. А об изображениях бодхисатвы Гуань Инь, которой поклонялись во дворце, бога войны и других глиняных и деревянных божеств нечего и говорить. Благодаря этим историям, которые мне никогда не надоедало слушать, я с детства уверовал в то, что все привидения и духи стремятся угодить императору и что есть даже такие, которым это не удается, поэтому император является самой уважаемой и достопочтенной персоной.

В детстве я чистосердечно верил всем этим историям и их толкованиям, которые давали евнухи. Однажды, когда мне нездоровилось, Чжан Цзяньхэ принес пилюлю лилово-красного цвета и велел мне ее принять, сказав: "Ваш слуга только что проснулся. Он видел во сне седобородого старика, который держал в руках лекарство. Старец сказал, что это пилюля бессмертия и он специально принес ее в знак почтения "владыке десяти тысяч лет"". Эти слова меня так обрадовали, что я даже забыл о своем недуге. Вспомнив историю о двадцати четырех почтительных сыновьях, я отнес пилюлю бессмертия в покои императорских наложниц и просил их также попробовать ее. Мои четыре матери, наверное, заранее узнали обо всем от Чжан Цзяньхэ; они были очень рады и похвалили меня за почтительность. Через некоторое время я отправился в императорскую аптеку и случайно увидел там точно такие же пилюли. Я был несколько разочарован, но тем не менее историю о седобородом старце никак не хотел признать сочиненной людьми.

Рассказы о духах и привидениях рождали во мне не только большое самомнение, но и страх. Как говорили евнухи, в Запретном городе не было угла, где бы ни витали привидения и духи. Например, в аллее за дворцом Юнхэгун привидения хватали людей за горло, в колодце за воротами Цзинхэмэнь жили женщины-дьяволы; к счастью, эти ворота были закрыты на огромный железный засов, иначе они каждый день выходили бы наружу… Чем больше слушал я такие истории, тем больше боялся и тем больше мне вновь и вновь хотелось их слушать. В двенадцать лет я увлекся книгами о "сверхъестественных силах", которые мне покупали евнухи. Если добавить к этому, что во дворце в течение всего года совершались обряды жертвоприношений, поклонялись Будде, устраивались танцы шаманов и т. п., то неудивительно, что я всегда боялся привидений и духов, темноты, грома и молний, боялся оставаться в комнате один.

Каждый день, едва сумерки окутывали Запретный город и за воротами скрывался последний посетитель, тишину нарушали Доносившиеся от дворца Цяньцингун леденящие душу выкрики: "Опустить засовы! Запереть замки! Осторожней с фонарями!" И вместе с последней фразой во всех уголках Запретного города слышались монотонные голоса дежурных евнухов, передававших команду. Эта церемония была введена еще императором Канси для того, чтобы поддерживать бдительность евнухов. Она наполняла Запретный город какой-то таинственностью. Я боялся выйти из комнаты, и мне казалось, что все духи и привидения из рассказов моих наставников собрались за моим окном.

Евнухи осаждали меня этими рассказами о духах и привидениях вовсе не из желания заискивать передо мной или запугать меня. Они сами были очень суеверны и усердно поклонялись дворцовым "божествам": змеям, лисам, хорькам и ежам. А во дворце поклонялись многому. Кроме Будды, даосских и конфуцианских божеств, существовали еще дворцовые божества Ван Ее и Ван Мама, а также духи, находившиеся за пределами шаманского пантеона: кони, шелковичные черви, солнце, луна и звезды, Млечный Путь. Чему только не поклонялись! И лишь духу, который считался покровителем евнухов, императорская семья не делала подношений. Евнухи не ели говядину. По словам одного из них, есть говядину значило нарушить одно из пяти табу, а за это дворцовый дух накажет провинившегося, заставив его тереть губы о кору дерева до тех пор, пока не польется кровь. Если евнух хотел войти в пустой дворцовый зал, он непременно громко кричал: "Открываем зал!" – и только тогда открывал ворота. Все это делалось для того, чтобы случайно не встретиться с духом и не быть наказанным. Каждое первое и пятнадцатое число месяца, на Новый год и на праздники евнухи совершали подношения духам дворцовых палат. Обычно это были куриные яйца, сухие соевые лепешки, водка и сдоба. Под Новый год подносились целые туши свиней и баранов и множество фруктов. И хотя у низших евнухов были весьма малые доходы и затраты на подношение всегда ложились на них тяжелым бременем, они совершали обряды с большой охотой и желанием, так как надеялись, что духи дворцовых палат смогут защитить их от постоянных побоев и невзгод.

У евнухов было множество способов подрабатывать. В пьесах и романах рассказывается, как императору Гуансюю приходилось платить деньги главному управляющему придворными евнухами Ли Ляньину, ибо тот чинил императору препятствия и отказывался докладывать о его приходе императрице Цы Си. В действительности такого быть не могло. Но о том, что евнухи вымогали деньги у сановников, мне приходилось слышать часто. Рассказывали, например, такое: когда Тунчжи женился, Департамент двора дарил евнухам различных отделов деньги и один отдел случайно упустил. В день свадьбы евнухи из этого отдела пришли к своему начальнику в Департамент двора и сказали, что в одном из окон дворца треснуло стекло. Согласно правилам, служащие Департамента двора не имели права подниматься на ступеньки дворца без специального на то разрешения. Поэтому начальник, стоя внизу, лишь издали поглядел на окно и действительно увидел на стекле трещину. Душа его ушла в пятки: это плохая примета вдень свадьбы. Если узнает Цы Си, будет скандал. Евнухи же вызвались сами, без стекольщика вставить новое. В Департаменте двора поняли, что это вымогательство, но не оставалось ничего другого, как заплатить деньги. На самом деле стекло вообще не было треснуто, а то, что казалось издали трещинкой, было всего лишь приклеенным волоском.

Как рассказывал мне впоследствии кто-то из служащих в Департаменте, мой главный управляющий придворными евнухами Юань Цзиньшоу (только что сменивший Чжан Цзяньхэ) выманил изрядную сумму у Департамента двора, когда я женился. Так как я заранее определил, что затраты на свадьбу не должны превышать трехсот шестидесяти тысяч юаней, у Департамента двора после всех приготовлений оставалась еще небольшая сумма, которую хотели распределить между евнухами. Однако главный управляющий придворными евнухами воспротивился этому. В конце концов сделали так, как требовал Юань Цзиньшоу. Человек, рассказывавший мне это, был в то время еще молод, многого не понимал и потому не знал, сколько денег тогда загреб Юань Цзиньшоу.

Однако я сознавал, что и Чжан Цзяньхэ, и Юань Цзиньшоу в этом намного уступают Сяо Дэчжану. Когда я находился в Тяньцзине, там же жил Сяо Дэчжан. На английской концессии У него был превосходный особняк, несколько наложниц и куча слуг. Замашки его не уступали замашкам вождей милитаристов. Как-то одна из его жен-наложниц, не выдержав жестокого обращения, сбежала от него в английскую полицию, надеясь найти там защиту. Деньги Сяо Дэчжана всегда оказывали настолько магическое действие, что в полиции не только не защитили женщину, а, наоборот, вернули ее в этот ад. В конце концов Сяо Дэчжан забил ее до смерти. После этого никто больше не осмеливался его тронуть.

Моя кормилица

В дневнике, который вел для меня Лян Динфэнь, есть несколько строк, датированных 16-м числом первого месяца пятого года правления Сюаньтуна (21 февраля 1913 года):

"Его величество часто бьет евнухов. Недавно за мелкие проступки было избито семнадцать человек. Чэнь Баошэнь и другие уговаривали его, однако он не послушал".

Эта фраза говорит лишь о том, что в семь лет избиение евнухов стало для меня обычным делом. У меня сформировался властный характер, и исправить его было уже трудно.

Если я бывал не в духе или чем-либо недоволен, евнухам всегда крепко доставалось. Когда же появлялось хорошее настроение и возникало желание позабавиться, им также было несдобровать. В детстве у меня было немало странных причуд. Я любил играть с верблюдами, кормить муравьев, разводить дождевых червей, наблюдать за тем, как собака лает на корову, но еще большей забавой было сыграть с кем-нибудь злую шутку. Немало евнухов пострадало от такой забавы еще задолго до того, как я научился избивать людей. Однажды, лет восьми-девяти, мне в голову вдруг пришла бредовая идея проверить, действительно ли евнухи во всем повинуются "светлому Сыну Неба". Я выбрал одного из них и, указав на комок грязи на земле, сказал: "Ну-ка, съешь это!" И он в самом деле лег на землю и съел грязь.

Как-то я забавлялся пожарной помпой. В самый разгар игры мимо проходил старый евнух. Я решил созорничать и направил струю воды прямо на него. Евнух присел на корточки, не смея двинуться с места. От ледяной воды он потерял сознание, и лишь с большим трудом его удалось вернуть к жизни. Жестокость и издевательство над людьми воспитывались во мне в условиях постоянного восхваления и повиновения. Мои наставники увещевали меня, говорили мне о "гуманности и снисходительности", однако признавали мою власть. Именно они и привили мне это чувство власти. Сколько бы они ни рассказывали мне истории о древних героях и мудрых рыцарях, я все же был императором и "отличался от простолюдинов". Поэтому их советы и наставления не имели особого эффекта.

Единственным человеком во дворце, кто мог удержать меня от этих жестоких забав, была моя кормилица Ван Чжэ. Это была та самая няня, которую я звал к себе, впервые оказавшись перед императрицей Цы Си. Она была неграмотна, не умела говорить о "гуманности и снисходительности", не знала историй о древних героях и мудрецах. Но когда она увещевала меня, было стыдно ослушаться ее слов.

Однажды один евнух показал мне целое кукольное представление. Оно мне очень понравилось, и я решил наградить евнуха куском бисквита. Но вдруг мне снова захотелось созорничать. Я разорвал мешочек с дробью, которым обычно пользовался как гантелями, вынул несколько дробинок и запихал в бисквит. Моя кормилица, увидев мои проделки, спросила:

– Император, как же можно есть бисквит, если туда положена дробь?

– Я хочу посмотреть, какой у него будет вид, когда он начнет есть, – ответил я.

– Он же сломает себе зубы. А если он сломает себе зубы, он ничего не сможет есть. Человек ведь не может не есть!

Мне показались справедливыми ее слова, но не хотелось упустить случай посмеяться.

– Я хочу посмотреть, как он сломает себе зубы, только один раз!

– Тогда замени их горохом. Это тоже очень смешно, – сказала кормилица.

Только благодаря ей евнух, показывавший кукол, избежал беды.

В другой раз я играл с духовым ружьем, стреляя свинцовыми пульками по окнам евнухов. Не знаю, кто позвал на помощь "спасательную армию": пришла кормилица.

– Император, ведь в комнате люди! Вы раните кого-нибудь, если будете стрелять в комнату.

Лишь тогда до меня дошло, что в комнате люди и они могут пострадать.

Только кормилица говорила мне, что я такой же человек, как и все: не только у меня есть зубы – у других тоже есть зубы, не только мои зубы не могут грызть дробь – другие тоже этого не могут, не только я хочу есть – другие также будут голодны, если не поедят, другие люди также чувствуют, и им тоже будет больно, если пульки пробьют их кожу. Не то чтобы я не мог понять эти прописные истины, просто в той среде, в которой я рос, мне все это не приходило в голову, так как я вообще никогда о других не думал и тем более не рассматривал себя в какой-либо связи с ними. Люди в моем представлении были всего лишь "рабами" и "простолюдинами". В течение моего пребывания во дворце лишь при жизни кормилицы и под влиянием ее бесхитростных речей я иногда задумывался над тем, что и другие – такие же люди, как я.

Я вырос под крылышком у кормилицы. Она кормила меня молоком вплоть до девятилетнего возраста. За все эти годы я не отходил от нее, как ребенок от матери. Когда мне исполнилось девять, императорские наложницы втайне от меня выгнали ее. Я ни за что не хотел этих четырех "матерей", которые были во дворце, и все время звал свою няню. Но как я ни плакал, наложницы так мне ее и не вернули. И, глядя на все это сейчас, я вижу, что после ухода кормилицы возле меня не стало ни одного "человечного человека". Если до девяти лет я еще мог понять что-то в "человечности" благодаря кормилице, то теперь эта "человечность" постепенно исчезла.

После моей женитьбы я нашел ее и иногда приглашал пожить некоторое время во дворце. В последний период Маньчжоу-Го она приехала в Чанчунь и жила у меня до тех пор, пока я не покинул Северо-Восток. Она никогда не использовала свое особое положение и не просила ничего. Характер у нее был мягкий, она никогда ни с кем не ссорилась. На открытом лице всегда была улыбка. Говорила она мало и очень тихо. Если с ней не заговаривали первыми, она только тихо улыбалась. В детстве мне казалась странной такая улыбка. Ее глаза как будто всматривались во что-то далеко-далеко. Я часто подозревал, не увидела ли она что-нибудь интересное на небе за окном, на надписях и картинах, на стенах. Она никогда не рассказывала о своем происхождении и семье. Лишь после своей амнистии я навестил ее приемного сына и узнал, сколько горя и унижений натерпелась от Цинской династии эта женщина, вскормившая грудью меня – "великого цинского императора".

Она родилась в семье бедного крестьянина Цзяо в уезде Жэньцю округа Хэцзянь провинции Чжили в 1887 году. В семье их было четверо: отец, мать, брат, старше ее на шесть лет, и она. Пятидесятилетний отец арендовал крохотный участок земли, расположенный в низине, который высыхал, когда не было дождей, и затоплялся, когда они шли. Если прибавить к этому арендную плату и налоги, то становится ясным, что даже в урожайные годы еды не хватало. Когда ей исполнилось три года, в северной части провинции произошло наводнение. Семье пришлось оставить деревню и начать скитания. В пути отец несколько раз думал о том, чтобы бросить ее, но каждый раз клал обратно в дырявую корзину на коромысле, на другом конце которого висела корзинка с рваной одеждой – все имущество семьи. У них не было ни зернышка риса. Позднее, рассказывая своему приемному сыну об этих страшных минутах жизни, она ни одним словом не попрекнула отца, а лишь несколько раз повторила, что отец настолько исхудал от голода, что не мог уже нести коромысло. В пути они не могли выпросить какую-либо еду: ведь встречались им такие же обездоленные, как они сами. С большими трудностями семья наконец добралась до Пекина. Они рассчитывали найти пристанище у родственника, который служил в Пекине евнухом. Однако тот отказался их видеть, и им пришлось, как и десяткам тысяч других, бродить по пекинским улицам и нищенствовать, спать на улицах под открытым небом, стонать от холода и голода. А в это время кипела работа по строительству летнего дворца для императрицы Цы Си. В этот год умер мой дед, и Цы Си приказала сановникам организовать похороны. Отец мой унаследовал титул князя. В княжеской резиденции на организацию похорон тратили деньги, словно воду лили; отец мой наслаждался новым титулом, а беженцы, превращавшие для них свой пот и кровь в серебро, были на краю гибели и продавали своих детей. Семья Цзяо хотела продать дочь, но не могла найти покупателя. В это время столичная префектура Шуньтяньфу, боясь народных волнений, организовала благотворительную столовую, и они смогли на некоторое время туда приткнуться. Девятилетнего мальчика взял к себе в ученики парикмахер. С большими трудностями пережили зиму. Пришла весна. Благотворительная столовая должна была вскоре закрыться, и все они подались обратно в деревню, где семья Цзяо провела несколько полуголодных лет. В 1900 году на районы Хэцзянь и Баодин обрушилось новое бедствие – пришла союзная армия восьми государств. Девочке в это время уже было тринадцать лет. Гонимая невзгодами, она вновь оказалась в Пекине и нашла пристанище у старшего брата, который стал парикмахером. У него не было средств содержать сестру, и в шестнадцать лет ее полупродали-полувыдали замуж за некоего Вана – посыльного какой-то канцелярии. Муж ее болел туберкулезом и вел беспутный образ жизни. В течение трех лет она была рабыней, на которой просто срывали свою злость. Вскоре после рождения дочери муж умер. Она с дочерью и родителями мужа снова оказалась на краю гибели. В это время я только что родился, и мне искали кормилицу. И она была выбрана благодаря своей приятной наружности, здоровью и обилию молока. Чтобы прокормить свою дочь и родственников, она согласилась на самые унизительные условия: ей запрещалось уходить домой, запрещалось видеться со своим ребенком, разрешалось ежедневно съесть лишь одну чашку несоленого жирного мяса и т. п.

На третий год пребывания кормилицы во дворце дочь ее умерла от истощения. Чтобы не волновать Ван Чжэ и тем самым не повлиять на качество молока, от нее это скрыли.

На девятый год одна из служанок поссорилась с евнухом и наложницы решили выгнать их обоих, а заодно и мою кормилицу. Эта ласковая и терпеливая женщина лишь спустя девять долгих лет узнала, что ее родной дочери давно уже нет в живых.