Текст книги "Последний шанс (СИ)"

Автор книги: Полина Ром

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 19 страниц)

Глава 3

Кто знает, как именно протекают во сне мыслительные и эмоциональные процессы.

Татьяна проснулась со странным чувством внутреннего приятия ситуации. То ли мозг во сне что-то там себе додумал, то ли чувство паники и желание поистерить имеют срок годности, но утро началось достаточно бодро, под мерный голос Платона, рассказывающего ей о «начинке» индивидуальной каюты:

– …а за дверью, напротив постели, скрывается санитарный блок. Встаньте перед дверью, и она распахнётся.

Татьяна чувствовала некоторое раздражение не от самой ситуации, а от того, что спала в одежде, без белья, и не знала, где взять расчёску. Сделав ровно два с половиной шага поперек каюты, она остановилась у той самой двери, о которой говорил Платон. Плита скользнула в сторону и открыла небольшую, метр на метр, камеру светло-бирюзового цвета.

– Для вашего удобства санитарный блок управляется голосовыми командами. Одежду и бельё нужно снять и разместить в люк под зеркалом.

Одна из стен санблока была полностью зеркальной, а после слов Платона на полу чёрной рамкой обозначился люк. Татьяна замешкалась, ощущая некоторое внутреннее неудобство, но, похоже, ИИ уже сталкивался с такими проблемами, потому что спокойно объяснил:

– Вам нет смысла стесняться меня: я не мужчина и не женщина. Для людей вашей эпохи такое стеснение вполне объяснимо, но совершенно не конструктивно.

– Но ты же можешь отключиться от моей каюты? – несколько растерянно спросила Татьяна.

– Даже теоретически – нет. Мои части настолько плотно встроены в корабль-матку, что отключить меня можно только полностью разрушив шаттл. Я веду телеметрию каждого пассажира и члена экипажа постоянно.

Хотя Татьяне хотелось в туалет и наконец-то умыться, она задержалась на пороге и уточнила:

– А сколько сейчас человек на корабле?

– Двести шестьдесят восемь тысяч четыреста тридцать два человека землян и двести восемнадцать симбионтов.

– Симбионт – это я? Ну, такие, как я?

– Да.

– Почему нас так мало?

– Потому что все остальные попытки синтеза завершились неудачно, – спокойно ответил Платон.

– То есть… Вот все те чёрные капсулы, которые я видела в зале…

– Да, это неудачные попытки синтеза.

В этот момент в Татьяне что-то надломилось. Она молча содрала с себя комбинезон, бельё и туфли, послушно кинула их на рамку, мерцающую на полу, дождалась, пока одежда исчезнет, и шагнула внутрь санблока, на ходу проговорив:

– Я хочу в туалет.

Дверь санблока закрылась, а из стены выдвинулось устройство, почти полностью повторяющее формой обычный навесной унитаз: почти такой, какой стоял у Татьяны дома. Единственное отличие было в отсутствии привычной пластиковой сидушки, но сам материал унитаза оказался приятно тёплым, мягким и каким-то даже бархатистым. У унитаза оказались встроенными функции биде и сушки, что заставило девушку ойкнуть от неожиданности.

Воспользовавшись удобствами, Татьяна задумчиво глянула на своё отражение в зеркале и произнесла вслух:

– Тёплый душ через пять минут.

Затем она, опершись обеими руками о странно мягкое зеркальное стекло на уровне своего лица, как-то отстранённо начала рассматривать собственное новое тело.

Пожалуй, эта внешность обладала рядом преимуществ перед старым телом. Даже в молодости у неё не было такого изящного сложения. Немного странным казалось полное отсутствие волос под мышками и на лобке, и было что-то ещё, почти неуловимое глазом, что смущало нынешнюю обитательницу тела.

– Добавить свет!

Санблок, в отличие от Платона, разговаривал женским голосом. Мягким, бархатистым и очень приятным:

– Яркость будет возрастать каждые три секунды. Когда вы сочтёте её достаточной – скажите об этом.

Яркость света действительно начала меняться, и выждав несколько секунд, Татьяна произнесла:

– Довольно.

Она вплотную встала к стене, противоположной зеркальной, и внимательнейшим образом еще раз осмотрела собственное тело. Худощавое, но не худое. С тонкой, чётко выраженной талией и крутыми бёдрами. При всей этой крутизне бедра не были широкими. Татьяна повернулась боком и с удовольствием убедилась, что животик плоский, а попа, наоборот, – округло-упругая и не слишком большая. Этот самый поворот – сперва одним, а потом и другим боком к зеркалу – окончательно убедил её в том, что ей не показалось: тело действительно имело потрясающе ровный цвет кожи, который не нарушался ни единой родинкой, ни шрамиком, ни царапиной, ни прыщиком.

С потолка мягкими струями хлынула вода.

Она смахнула с лица льющуюся влагу, повернула голову влево-вправо, рассматривая точёную шею и чёткую линию подбородка. Появилось даже какое-то лёгкое раздражение: ей хотелось найти хоть один, пусть и совсем крошечный, дефект. Но – нет. Ничего такого на теле не находилось.

Тёплая вода все текла с потолка, и непонятно чем огорчённая Татьяна скомандовала:

– Мыло!

Санблок не только исправно снабдил её мылом и мочалкой, но и по собственной инициативе предложил высушиться, уточнив, что если она желает полотенце – то можно получить и полотенце. Татьяна предпочла попробовать то, что она не без внутренней усмешки назвала про себя «камерная сушка»: потоки воздуха, тёплые и ласковые, действовали, казалось, целой командой.

Все ещё любуясь собой в зеркало, Татьяна пронаблюдала, как её тёмные волосы под действием этих самых струй аккуратно расчёсываются и укладываются по плечам мягкой волной. Через несколько минут в абсолютно сухом санблоке она получила точно такой же новый и чистый комбинезон с балетками и комплектом белья.

Тело, безусловно, чужое, молодое и гибкое, было совершенно новым, а вот привычки у этого тела оказались весьма старомодными. Вернувшись в каюту, Татьяна села у стола и задумчиво скомандовала:

– Чёрный кофе, одна ложка, и два сахара…

Глава 4

Кофе на Земле не употребляли уже несколько сотен лет...

– Побочный эффект от борьбы с сорняками. Кроме кофейных деревьев погибло около ста сортов различных окультуренных растений. Разумеется, всему этому легко нашли замену, так что люди не голодали.

– «Не голодать» и «получать от еды удовольствие» – это, всё-таки, разное, – печально сказала Татьяна. И со вздохом добавила: – Какой-то напиток на замену кофе все рано существовать должен.

– Разумеется. Я рекомендовал бы вам кофин.

– Кофин? Что это такое?

– Довольно сложная смесь органических ингредиентов – различных трав, листьев, семян и корней, – которая являлась самым употребимым напитком. Прекрасный природный энергетик. Запасы у нас достаточно большие, а также на корабле содержатся семена, и все это можно будет выращивать в нужных количествах.

– Что ж, давай пробовать кофин.

Тёмно-коричневый напиток пах совсем не плохо, по виду напоминал скорее крепкий чай, а на вкус показался Татьяне отвратительным: очень терпким, с ярко выраженными кислыми нотами и остаточной горечью во рту.

– Что ты ещё можешь предложить?

– Чай. Есть несколько сортов.

Этим ей и пришлось удовольствоваться. Пила она молча, недовольно морщась и пытаясь сообразить, а чем, собственно, она будет заниматься здесь, на корабле. Так ничего толком и не придумав, она обратилась к Платону:

– Как долго я буду лететь до планеты, на которой ты собираешься меня высадить?

– Шесть месяцев, три дня и восемнадцать часов.

– И чем я должна заниматься эти шесть месяцев?

– Учиться…

Как оказалось, разработана достаточно серьёзная программа обучения, включающая в себя ещё и такие вещи, как совместное времяпрепровождение с другими симбионтами.

– Вы должны не просто познакомиться, а стать членами одной команды. Всего таких команд будет две, и кто в какую войдёт – я решу в процессе вашего взаимодействия.

– Зачем две команды? – искреннее удивилась Татьяна. – Мы должны будем конкурировать?

– Нет, каждая из команд отправится на свою планету.

– Ага… То есть ты высадишь нас в разных местах?

– Да. Я высажу вас там, где, по последним сведениям, сохранились остатки колоний. Возможно, вливание новой крови поможет сберечь цивилизацию.

– Хорошо, с чего мы начнём?

– Сегодня вы получите матрицу языка. Это может вызвать некоторые неудобства: головную боль, тошноту и дезориентацию в пространстве.

– А на каком языке говорят там, куда ты меня отправишь?

– Язык называется эсперанто. Это общеупотребимый во всём мире язык. Сейчас уже не осталось носителей каких-либо языков, сохранились только тексты и записи в памяти искусственного интеллекта. Именно поэтому я так легко могу общаться с вами и выходцами из других стран и другого времени.

– И что, когда мне наложат эту матрицу – я сразу заговорю на эсперанто?

– Не совсем так, Татьяна. После наложения матрицы вам понадобится языковая практика. У вас появятся достаточно обширный словарный запас и знание орфографии, пунктуации и всего остального, что требуется. Но вот говорить на нём сразу вам будет непривычно: эсперанто изрядно отличается от русского, поэтому после процедуры вы останетесь в каюте и проведёте здесь несколько дней, общаясь со мной. Как только произношение ваше станет достаточно приемлемым, вы будете вольны общаться с другими симбионтами столько, сколько захотите. У вас будут совместные занятия, обеды, ужины, визеопутешествия, сексуальные контакты, концерты и всё, что вы пожелаете.

– А завтрак сегодня будет?

– Я рекомендовал бы воздержаться.

– Ну что ж, куда я должна пойти?

– Никуда. Лягте на спину, закройте глаза и постарайтесь расслабиться…

Упругий диван под ней начал странно выгибаться, и через несколько мгновений Татьяна оказалась в довольно удобном кресле в полулежащем положении. Откуда-то из стены выдвинулся гибкий шланг, заканчивающийся голубоватой прозрачной пластиной. Как только пластина коснулась её лба, она почти мгновенно потеряла жёсткость и медленно растеклась по лбу, поплыла вниз, закрывая ей глаза, точно совпадая с каждой впадинкой и выпуклостью, а два отростка медленно скользнули к вискам и дальше, за уши, затем, обвив раковину, «втекли» в слуховой проход.

На мгновение стало невыносимо тихо, а потом откуда-то издалека раздался странно пульсирующий гул. Спокойный, не раздражающий, почти монотонный. От того, что кресло идеально скопировало тело, Татьяна перестала ощущать его под собой, и некоторое время ей казалось, что она лежит в центре бассейна, где совершенно сухая вода чуть покачивает её. В какой-то момент она поняла, что засыпает, но противиться не стала.

Очнулась Татьяна от привычного голоса Платона:

– Для вас приготовлен напиток, Татьяна. Рекомендую его выпить сразу же.

Самочувствие у неё было не таким бодрым, как с утра, но тем не менее ни головной боли, ни тошноты Татьяна не чувствовала. Напиток в этот раз был голубоватый, совсем не противный на вкус: чем-то он даже напоминал замечательную крем-соду из её далёкого советского детства.

Она поставила стакан на стол, и тут каюта слегка расплылась перед глазами, и ей стало казаться, что все детали – и двери, и стол – куда-то смещаются. А потом ее накрыла мигрень…

* * *

Шесть дней, проведённые в каюте, одновременно и заполнили её мозг, и вымотали душу. Платон утверждал, что у неё все ещё остался очень лёгкий акцент, но обещал, что он пройдёт со временем, когда она начнёт общаться с другими носителями языка.

– Поэтому в первые дни не рекомендуют встречаться и разговаривать с такими же обучающимися: чтобы у вас в памяти не осталось неверных интонаций и словосочетаний.

За эти дни Татьяна успела выспросить довольно много. Планета, на которой ее предполагается высадить, называется Астерис. Связь с колонией была утеряна более двухсот лет назад.

– Почему? Ведь вы свободно летаете в космосе?!

– Мы перемещаемся в космосе, но далеко не так свободно, как вы думаете. Последний раз на Астерис земной корабль опускался двести лет назад. По отчетам ученых, уже тогда были заметны серьезные признаки регрессии. А связи – такой, как в ваш век, вроде телефонной или видеосвязи – с планетами никогда и не было.

– Но почему больше не посылали корабли, чтобы узнать, как там живут люди?

– Это неоправданно дорого. Кроме того, последние сто лет для таких полётов просто не выделяли ресурсов, а частные и мелкие суда не ремонтировали. Вы забыли про Некрос, Татьяна. Человечество строило корабли-матки чтобы остаться в живых. На это и были брошены все ресурсы.

Разговоры шли почти всё время, когда Татьяна бодрствовала, и сейчас у неё в голове смешались сотни фактов, разрозненных и не всегда понятных.

– Татьяна, у нас еще будет время на учёбу. А сейчас я советую вам отправится на завтрак в столовую и начать знакомство с вашими спутниками. Следуйте за красной стрелкой...

Глава 5

Одиночество в толпе – странная вещь…

Стрелка привела Татьяну в достаточно большое помещение, стены которого полностью были заняты экранами, изображающими улочки какого-то старого-старого городка. По мощённым булыжником дорожкам и переулкам ходили почти привычно одетые люди: джинсы, рубашки, платья. Люди сидели в кофейнях, выходили из машин, несли покупки и просто прогуливались с детьми. Разница с реальностью была в том, что все эти люди существовали когда-то и не видели Татьяну.

Тем не менее, движение в городке было достаточно бурным, и она даже не сразу поняла, что часть этих кофейных столиков, вынесенных на тротуар, сливается с настоящими, которые находятся именно здесь, в комнате. От неожиданности Татьяна помотала головой и присмотрелась.

Людей в комнате было человек тридцать-сорок, не больше. Вдоль стен, сливаясь с телеизображением, стояли такие же небольшие столы, как и на экранах, за которыми сидели живые люди: члены команды и её будущие знакомые. Иногда – парами, но чаще по одному.

Старые здания вокруг и вдалеке намекали на то, что это какой-то туристический европейский городок, построенный веке этак в пятнадцатом-шестнадцатом. Мило, симпатично, но не слишком приятно после стольких дней одиночества оказалось быть в толпе, большая часть которой, к тому же, – просто изображение.

Стрелка под ногами пропала, и от входа Татьяна шагнула на точную имитацию булыжной мостовой. Чувствуя сквозь туфли неровности улицы, она подошла к одному из столиков, села в плетёное кресло и растерянно оглянулась, не понимая, как раздобыть еду.

Дни, проведённые наедине с Платоном, заставили её возненавидеть кисель во всех видах на долгие годы. Хотелось съесть нормальный кусок мяса с салатом и жареной картошкой, похрустеть огурчиком, ощутить во рту чуть сладковатую мякоть помидора и кислинку чёрного хлеба.

Ни меню на столе, ни официантов, ни даже люка, который хоть что-то подаст. Зато за спиной чужой низкий голос спросил:

– Простите, вы не будете возражать, если я присяду? Пустых мест уже не осталось, – извиняющимся тоном добавил мужчина.

– Садитесь.

Он был молод, не старше семнадцати-восемнадцати лет, высок, широкоплеч и черноволос. Уверенно устроившись напротив Татьяны, представился:

– Константин.

– Татьяна, – она неловко пожала плечами, стесняясь рассмотреть его попристальнее.

Новый знакомый, безусловно, вполне симпатичный на её взгляд, отличался странно усталым выражением лица. Оно добавляло возраста, но яркий солнечный свет, лившийся с потолка, подчёркивал полное отсутствие морщин, подростково-гладкую, чуть смугловатую кожу и несколько тёмных волосинок над верхней губой, которые когда-то превратятся в усы. Пока что это была неряшливая юношеская поросль. Именно поэтому взгляд незнакомца так не вязался с его внешностью.

Люк в столе все-таки открылся, выставив перед ними два комплекта еды. Тарелка с какой-то не слишком густой кашей, на отдельном блюдце – два кубика желе – розовый и зелёный – и, вместо омерзительного кофина – нормальная чашка прекрасно пахнущего чая.

Татьяна с тоской посмотрела на предложенный ей обед и нечаянно подняла глаза на спутника, столкнувшись с ним взглядом. На его лице было написано такое же уныние: он явно рассчитывал на что-то более вкусное. От этого эмоционального совпадения они улыбнулись друг другу, смущённо отводя взгляд, а потом уже осознанно посмотрели в глаза один другому и почему-то рассмеялись.

– Интересно, нам долго придётся есть такую дрянь? – риторически вопросила Татьяна.

– Платон сказал, что ещё около недели, – неожиданно ответил Константин.

– Вы спрашивали у него?! – удивилась она.

– Да. Признаться, я с детства ненавижу кисель… – он так демонстративно передёрнул плечами и сморщил нос, что Татьяна невольно улыбнулась снова.

Несколько мгновений она рассматривала соседа, а потом, набравшись храбрости, спросила:

– Вас в каком году забрали? Ну, я имею в виду – записали…

– В 2021-м, – Константин отвёл глаза, и Татьяне стало неловко за свой вопрос.

Ели они, почти не разговаривая, а поглядывая по сторонам на соседние столики, куда усаживались новые спутники. Мест оказалось ровно столько, чтобы люди садились по двое и трое. За большей частью столов висела неловкая тишина, и соседи сидели, уткнувшись взглядом в свою кашу. Только за одним из столов, где собрались две женщины и один мужчина, шла какая-то оживлённая беседа, в конце которой все трое рассмеялись.

Голод не тётка, и, уже доедая кашу, Татьяна услышала вопрос:

– А вы из какого года?

– Я из 2025-го.

– Сколько лет вам было, когда…

– Шестьдесят пять, – сухо ответила она.

– А мне сорок шесть. Думаю, до сорока семи я там и не дожил.

Возникла неловкая пауза, во время которой Татьяна с удивлением посмотрела на собеседника, снова закинувшего в рот ложку съедобного месива. Он оторвался от тарелки, почему-то вздохнул и пояснил:

– Я попал в аварию, и меня отвезли на МРТ. Врачи считали, что у меня один шанс из десяти остаться живым после операции. Я не был без сознания, просто не мог открыть глаза…

Затем, словно застеснявшись своей откровенности, он снова опустил взгляд на стол и, придвинув к себе кубики желе, снова поморщился, грустно сообщив:

– И желе я тоже с детства не люблю…

Глава 6

Отношения между симбионтами завязывались с трудом и довольно медленно. Все же каждому из них нелегко было принять тот факт, что больше в мире не существует их родных и близких. Почти у всех остались дети, внуки, какие-то незавершённые дела или проблемы. Все они часто возвращались мысленно в прошлую жизнь, пытаясь додумать про себя, как завершил свой путь их оригинал. Так что большую часть времени все они проводили в каютах, беседуя с Платоном и встречаясь только во время приёмов пищи.

Безусловно, были и моменты, когда все они испытывали более-менее похожие эмоции. Например, когда с диетического питания, напичканного всевозможными витаминами, успокоительными и прочими лекарствами они перешли к нормальной еде, которую можно было жевать. К этому времени всем им опротивели бесконечные каши, желе и кисели, и, когда над столом первый раз высветилось голографическое меню, по залу пронёсся гул общей радости, а кое-кто даже захлопал в ладоши, что вызвало дружный смех у всего общества. Смех вполне дружелюбный и тёплый.

Татьяна выбрала салат из огурцов и помидоров, заправленный сметаной, отбивную и жареный картофель. Константин, который в этот день снова оказался за её столиком, потёр от удовольствия руки и потребовал шашлык, лаваш и точно такой же, как у неё, салат.

С момента знакомства они виделись уже третий или четвёртый раз, но сейчас, под влиянием вкусной еды, впервые беседовали почти с удовольствием:

– …а когда он сказал, что эти тела, – Константин дёрнул крепким плечом, – ещё будут расти, развиваться и, если не случится несчастного случая, доживут до двухсот лет! Ну, тогда я первый раз подумал, что, может быть, это даже здорово – получить вот такое приключение! А для меня так даже спасение. Вряд ли я выжил там... дома, после операции.

– А мне больше понравилось, что нам не грозят ни рак, ни наследственные заболевания. Все же это – великое благо.

Сегодня из-за того, что у всех настроение было приподнятое, в столовой засиделись подольше: пили чай, некоторые – кофин, а небольшая компания ребят затребовала себе пиво и теперь, громко стуча кружками, шумела в дальнем углу.

Привычная еда настроила и Татьяну на достаточно благожелательный лад. Она с удовольствием, никуда не торопясь, пила ароматный чай, таская из маленькой вазочки чуть похрустывающие на зубах вафельные конфетки. Вопрос, который задал ей Константин, немного нарушил её безмятежное настроение:

– Таня, как вы думаете… Как к симбионтам, – он ткнул себя большим пальцем в грудь, – будут относиться обычные люди?

Татьяна чуть смутилась от вопроса:

– Я у Платона спрашивала, почему бодрствуют только симбионты, а все остальные в анабиозе. Ну, вот так, как вы, впрямую, спросить не рискнула. Он ответил как-то уклончиво.

– И мне тоже показалось, что это был тот вопрос, от которого Платон постарался увильнуть. – задумчиво поделился собеседник.

– Да?! А что он вам ответил?

– Сказал, что реакция обычных людей строго индивидуальна и он не вправе обсуждать морально-этические вопросы.

– Понятно… – протянула Татьяна. – В общем-то, такое вполне можно было предположить. – Она тяжело вздохнула, понимая, что тема важная, но не слишком приятная, и все же добавила: – Наверно, в жизни человечества всегда есть кто-то, какая-то часть, которую общество не принимает, не считает себе равной. В древности были рабы, потом – негры и женщины, затем всевозможные национальные неурядицы… мы всегда находимся в состоянии войны сами с собой, – задумчиво резюмировала она.

***

Этот разговор как будто слегка сблизил их с Константином, и они чаще старались выбирать один столик на двоих. То, что их мнение в таком важном вопросе полностью совпало, делало каждого из них «своим» для другого. Чуть больше «своим», чем остальных симбионтов.

Даже на «ты» они перешли достаточно быстро и через несколько дней с лёгкой ностальгией поделились историями из той своей, прошлой жизни. У Татьяна остались дочь, внуки и тот самый, так и не купленный, домик у моря.

– Платон говорит, на Астерисе нет морей совсем. А мне бы так хотелось поваляться на песчаном пляже…

У Константина остались сыновья, бывшая жена и пес, по которому он тосковал.

– Пацаны – что! Взрослые уже... Андрюха институт закончил, Петру два года оставалось до… По квартире я им организовал, не хоромы царские, конечно, но и своя студия в Москве для начала неплохо. Да и после меня двушку разделят... Арчи вот только. Он, получается, самый беззащитный остался. Думаю, что Арчи старший заберёт: они всегда хорошо ладили…

Некоторое время за столом царила тишина, а потом Константин тихо добавил:

– Никак в голове не укладывается, что свой жизненный путь мальчишки уже прошли… Что все это случилось давным-давно…

Татьяна понимающе кивнула головой, ощущая то же самое.

Впрочем, слишком долго грустить у них не получалось: новое входило в их судьбу в таких масштабах и с такой плотностью, что на тоску по дому и прошлой жизни не оставалось сил.

***

С того дня, как Платон отменил надоевшее всем диетическое питание, у каждого добавились часы тренировок в небольшом спортзале. Ничего особо страшного там не происходило: их вовсе не учили драться или убивать.

Скорее эти занятия напоминали общую физическую подготовку: бег, отжимания и подтягивания, долгая ходьба по движущимся дорожкам, канат, прыжки через козла и так далее. Иногда Татьяне казалось, что она вернулась во времена школьного детства.

В такие минуты она вспоминала специфический запах школьного спортзала, а еще физрука Олега Игоревича в вечном его синем тренировочном костюме из тонкой шерсти, том самом, которые носили почти все учителя физкультуры во всех школах, и с красным пластмассовым свистком на груди. Тогда, в юности, всё это казалось нудным и скучным, гораздо скучнее любой дискотеки. Сейчас же она занималась с удовольствием, ощущая, как наливается крепостью тело. В этом новом теле она чувствовала себя такой же молодой и гибкой, как тогда, в старших классах. Только гораздо мудрее и опытнее.

Так что каждый день она с удовольствием лазила по канату, бегала и прыгала, получая от этих физических нагрузок настоящий кайф. А потом возвращалась в каюту и, приняв душ, снова начинала задавать вопросы Платону:

– Ко всем ли планетам, где были основаны колонии, отправлены корабли-матки? Почему не ко всем? Что служило критерием отбора? Почему, все же, не существует межзвёздной связи?

Она получала чёткие и обоснованные ответы, и все равно эта чужая жизнь казалась ей не просто непривычной, а несколько странной. Одно то, что последние четыре сотни лет женщины на Земле не рожали сами, вызывало у неё стойкое, не слишком понятное ей самой, неприятие ситуации...