Текст книги "Богорождённый"

Автор книги: Пол Кемп

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 22 страниц)

Бирн положил посередине пещеры свой щит, помолился над ним, и розоватый свет отбросил на своды их тени – тёмные, искажённые образы настоящих людей.

Пещера достигала десяти шагов в ширину и погружалась в берег ещё на двадцать. Коричневый мох рос на потрескавшихся сводах, странным образом напоминая татуировки Орсина. Потолок почернел от дыма старых костров. Поначалу пещера слабо пахла плесенью и гнилью, но запах выветрился, промокшие люди и их припасы быстро заменили одну вонь на другую. Большинство паломников рухнули на землю вокруг щита Бирна, снимая с себя поклажу и стягивая мокрую одежду. Некоторые плакали. Другие улыбались и благодарили Амонатора за убежище. У Васена не было времени ни на жалость, ни на молитвы.

– Мне нужны дрова для костра, – сказал он, укладывая Нолла на землю. – И принесите мне что–нибудь сухое, чтобы укрыть его.

Лицо мальчика было бледным, как полная луна. Его глаза закатились. Тело источало жар. Элора села рядом с Ноллом, положила голову сына на колени, погладила его. Хрупкое тело мальчика содрогалось от кашля. На его губах выступила чёрная пена.

Несколько паломников достали из ранцев сухие одеяла, и Васен укрыл ими мальчика. Скоро вернулся Бирн с охапкой веток. Используя кинжал, он быстро отделил мокрую кору, обнажая сухое дерево. Элдрис положил свой щит на землю вогнутой стороной вверх, и Бирн сложил туда ветви. Орсин оторвал кусок своей рубахи, которую уберёг от дождя плащ, и разорвал его на лоскуты для растопки. Удар кремня по кинжалу высек искру, поджёг ткань, и вскоре на щите Элдриса заплясало пламя.

– Что в дождевой воде могло его заразить? – спросила Элора слабым голосом, когда Нолл застонал. – Что?

Васен покачал головой, сбросив плащ.

– Кто знает? Шадовар отравили землю и небо своей магией.

– Она проклята, – сказала Элора, из глаз текли слёзы. – Сембия проклята.

Васен не стал спорить. Он наполнил кружку из своего ранца водой из бурдюка и поставил её в костёр. Орсин кивнул ему, отошёл так, чтобы встать среди танцующих на стене теней.

Пока Васен ждал, чтобы вода нагрелась, он очистил свой разум, глядя в огонь, и тихонько начал молиться. Паломники смолкли, наблюдая за ним. Звук дождя снаружи стих. Скоро к нему присодинились Бирн, Элдрис и Нальд, встав вокруг костра. Их голоса слились воедино. К ним присоединились и пилигримы. В тёмной пещере, посреди чёрного шторма, паства Амонтора соединила свои голоса в ритуале веры.

Когда вода нагрелась и закипела, Васен, не прерывая молитвы, достал из кошеля гальку, взятую из реки в долине аббатства. Он бросил камешек в бурлящую воду. Он продолжал молиться вместе с остальными мечами рассвета и паломниками. Камешек засиял бледным розовым светом, преломляющимся в воде. Васен снял с шеи цепочку со своим священным символом и опустил розу в светящуюся воду, пока его молитва завершала ритуал. Свет усилился, вода засияла ярче пламени. На миг роза показалась красной и живой, а не сделанной из потемневшего серебра.

– Готово, – сказал он, и всё стихло, кроме шума дождя и раскатов далёкого грома. Он снова повесил розу себе на шею и поднял кружку. Она была холодной, несмотря на то, что стояла в костре. Он отнёс сияющую жидкость к Ноллу, помог мальчику сесть и поднёс кружку к его губам.

– Ты должен это выпить, – сказал Васен.

Мутные глаза Нолла попытались сфокусироваться, и его руки слабо обхватили кружку. Васен продолжал держать её, моргнув от того, какой горячей оказалась кожа мальчика, когда их ладони соприкоснулись. Нолл глотнул.

– Нужно выпить всё, – сказал Васен.

– Давай, сыночек, – попросила Элора.

Голова Нолла шевельнулась – может быть, он пытался кивнуть. Долгий приступ кашля помешал ему пить, но когда он прекратился, мальчик проглотил всё, что оставалось в кружке. Васен опустил его на землю, укрыл одеялами. Мальчик задрожал, снова закашлялся, с его губ по–прежнему не сходила чёрная пена.

Васен посмотрел на Элору. У женщины был испуганный.

– Теперь мы должны ждать.

Она посмотрела на сына, на Васена.

– Я верю, что Амонатор спасёт его. Верю.

Васен коснулся её плеча.

– Твоя вера поможет. Передохни. Больше ничего нельзя сделать.

Она потянулась к его руке, и не моргнула, когда тени потекли с его кожи, чтобы погладить её.

– Спасибо, меч рассвета. Прости за то… что раньше было.

Многие паломники повторили её слова или похлопали его по спине. После того, как он нёс Нолла, нёс на себе надежды пилигримов, Васена охватила усталость. Он покачнулся, и рядом сразу оказались Орсин и Бирн, чтобы поддержать его.

– Тебе нужно поесть, – сказал Орсин.

– И отдохнуть, – добавил Бирн.

– Сначала отдохну, – согласился Васен. – Следите за мальчиком.

– Конечно, – отозвался Бирн.

Дождь просочился в ранец Васена, намочил его постельную скатку. Ему было всё равно. Он даже не стал разворачивать её, просто сунул себе под голову у стены и лёг на спину, глядя на потемневший от теней и дыма свод, слушая дождь и тихий гул разговоров. Васен знал, что паломники говорили о нём.

Измождение взяло верх за считанные секунды. Последнее, что он слышал, прежде чем уснуть, был кашель Нолла. Впервые за долгое время ему не снился Эревис Кейл.

* * *

Элден сидел в своём любимом кресле в святилище аббатства. Он чувствовал себя королём на троне – таким, какие встречались в сказках. Другие отдали ему это кресло, поскольку он мог видеть то, чего не видели они. Элден сам не понимал, как такое может быть, но он действительно видел. Из–за этого все относились к нему, как к особенному человеку. И, может быть, он действительно был особенным, хотя не чувствовал себя таковым.

Он потянулся вниз и нащупал мягкую шерсть Брауни. Пёс счастливо заворчал, когда Элден почесал его уши. Чувство шерсти под пальцами успокаивало Элдена. Он улыбнулся, когда Брауни лизнул ему руку.

На стенах висели красивые ленты оранжевого, розового и фиолетового цветов. Элден знал, что это – любимые цвета Амонатора, бога аббатства, но Элдену нравились ленты, потому что они были красивыми и напоминали ему о лучах солнца.

Солнца он не видел уже давно. Элден скучал по нему, но давно смирился с тем, что жизнь его была служением свету, несмотря на то, что проходила во тьме. Он не совсем понимал, почему, но знал, что люди приходили отовсюду, чтобы встретиться с ним, потому что он мог видеть. В них было столько надежды, когда они встречались с ним, это был их собственный свет. Ему это нравилось. Он заставлял их чувствовать надежду. И надежда заставляла сиять как солнце людей.

На вымощенном плиткой полу стояла высокая бронзовая статуя Амонатора. На бородатом лице бога застыло то же самое выражение надежды. На открытой ладони он держал крупный оранжевый шар. Шар должен был ловить проникающий сквозь стеклянный купол свет, если бы там был хоть какой–то свет. Но небеса оставались такими же, как и всегда – тёмными, полными теней. Купол крыши тоже был символом надежды. Элден ещё на своём веку надеялся увидеть, как сквозь него падает незамутнённый солнечный свет, но сейчас начал сомневаться, что доживёт до этого. Иногда по его просьбе жрецы использовали магию, чтобы зажечь шар статуи. Элдену нравилось, когда шар светится, мерцает, сверкает. Как он сверкает! Он напоминал Элдену о тех шарах, которые использовали жонглёры, чтобы развлекать детей. Элден любил жонглёров. Он по–прежнему носил с собой набор шаров, подаренных ему, когда он был ещё мальчишкой, хотя это было так давно, что он уже не мог вспомнить, кто именно подарил эти шары. Тёмный человек, подумал он. С единственным глазом.

Тогда был хороший день.

Но в то время погиб папа. Он не видел, как это случилось. Дядя Регг потом рассказал ему об этом.

Он посмотрел на статую, погрузившись в воспоминания столетней давности и удивляясь, почему Амонатор выбрал именно его, чтобы наделить пророческим даром. Он никогда не просил, даже не знал, что подобное бывает. Вскоре после смерти папы Элдену приснилось пылающее солнце, которого уже нельзя было увидеть в небе Сембии. Он услышал в голове голос отца.

– Посмотри на солнце, Элден. И не отводи взгляд.

– Оно ослепит меня, папа.

– Обещаю, что нет. Всё хорошо.

Так что Элден посмотрел и не отвёл глаз.

Его глаза заболели, хотя он не ослеп.

– Больно, папа.

– Знаю. Прости, сынок. Всё, хватит. Можешь посмотреть в сторонку. Ты очень смелый.

– Где ты, папа? Дядь Регг говорит, ты умер.

Долгая пауза, потом:

– Я умер, Элден. Но всё хорошо. Я в порядке

Элден не понимал, как у папы может быть всё хорошо, если он умер. В болящих глазах выступили слёзы.

– Пожалуйста, возвращайся домой, папа. Я скучаю.

– Я дома, сынок. И однажды ты тоже будешь дома. Послушай меня. Когда ты проснёшься, ты начнёшь видеть вещи. Не бойся. Расскажи Реггу, Джиирис и остальным о том, что ты видишь. Они послушают тебя и будут знать, что делать. Будь светом для них.

Элден до конца не понял этих слов, но иногда такое случилось, когда люди говорили с ним.

– Хорошо, папа. Папа?

– Да, Элден?

– Пожалуйста, не уходи.

– Я должен, сынок. Прости. Я знаю, что тебе грустно. Мне тоже. Будь сильным.

– Хорошо, папа, – но это вовсе не было хорошо.

– Элден, я люблю тебя очень сильно. Я буду ждать тебя.

Он наконец затрясся от рыданий.

– Я тоже люблю тебя, папа.

Он больше никогда не слышал голоса отца, и когда проснулся, весь в слезах, он начал видеть вещи, которых не видели другие. Странные вещи. Пугающие вещи. Сначала он помнил, что именно видел. Ему это не нравилось. Со временем он перестал помнить, но по–прежнему видел. Другие говорили ему об этом, рассказывали, что он говорил с ними, хотя сам Элден этого не помнил. Они говорили, что Элдена коснулся свет и одарил даром пророчества. Регг, Джиирис и другие прислушивались к нему, как и сказал папа. Он повёл их в долину, где они построили аббатство и стали светом во тьме.

Оракул откинулся в кресле, глядя на статую. Обрамлённое бородой лицо Амонатора казалось серьёзным, его глубоко посаженные глаза из–под круглого шлема смотрели в какую–то далёкую точку. Элден задумался, куда смотрит бог. Он задумался, был ли его папа Амонатором.

От мыслей о папе ему стало одновременно и радостно, и грустно. Он снова потянулся к Брауни, погладил пса. Элден прожил больше ста лет, но чувствовал, что сейчас всё меняется. Уже не так много людей приходили, чтобы увидеть его. Может быть, им мешала тьма. Или, может, он должен светить тем светом, которым светил.

Он повторил в голове слова отца.

Я люблю тебя очень сильно.

Он улыбнулся, и в глазах проступили слёзы.

В аббатстве все считали папу святым. Элден не знал точно, что значит слово «святой», но это его не тревожило. Он понимал, что им нравится папа. Все любили папу. Их голоса становились тише, когда они говорили о нём. Но для Элдена папа был просто папой – высоким человеком с доброй улыбкой и добрыми словами.

Даже спустя сотню лет он по–прежнему чувствовал боль из–за утраты папы. Элден скучал по нему сильнее, чем когда–либо.

Я буду ждать тебя.

Почувствовав грусть Элдена, Брауни встал, заскулил и потёрся о его руку. Элден потрепал большую голову собаки. Пёс обеспокоенно вздохнул.

Элден чувствовал перемены, но не знал, что делать с этим чувством.

– Мне нужно увидеть папу, Брауни, – сказал он.

Пёс встал, потянулся. Элден на мгновение закрыл глаза, приказал своему внутреннему зрению увидеть, и вошёл в пророческий транс.

В голове Оракула пронеслись образы – растущая угроза Шадовар, два брата–шейда в центре событий, оба страдающие от потери, но оба – одинокие. Появилась вторая пара братьев, не шейдов, но искажённых Чумой, и позади них притаилась тень архидьявола. Он видел дыру в центре Сембии, где когда–то стоял Ордулин. Он увидел Васена, его образ был рассечён посередине, половина – в тени, половина в свете, очень ярком свете. Он увидел татуированного дэву, окружённого тенью, рядом с Васеном. И он увидел одноглазого мужчину, нынче – бога, который так давно подарил ему жонглёрские шарики – Дразека Ривена. Всё эти образы пронеслись перед его внутренним взором, вихрь теней, света и жестокости. Он не пытался истолковать то, что видел. Он вошёл в транс не для этого. Он вошёл в транс, чтобы поговорить.

– Усыпальница, Брауни, – сказал он, положив ладонь на спину крупного пса. Пёс воспользовался своей силой, и через мгновение они уже оказались в усыпальнице святого. В центре большой круглой комнаты стояли два деревянных гроба, украшенных затейливой резьбой и защищённых магией. Высушенные розы и другие мелкие подношения лежали на гробах и на полу вокруг. Мягкий свет сияющей сферы на потолке заливал помещение. Усыпальнице никогда не позволяли погрузиться во тьму.

На крышках гробов в полный рост были вырезаны точные портреты отца Оракула, Абеляра Корринталя, и Джиирис Нэив. После смерти Абеляра Джиирис до конца жизни поклялась служить и защищать Оракула, как Васен сейчас. Она любила Абеляра и настояла, чтобы их похоронили рядом. Джиирис стала первой обладательницей титула первого клинка. Васен Кейл, знал Оракул, станет последним.

Вместе с Брауни он подошёл к месту упокоения отца. Заклинания и деревянные резцы вырезали в дереве идеальное подобие Абеляра. Его щит с эмблемой розы покоился в ногах. Клинок он держал у груди. Он был изображён не в доспехе, а в погребальных одеждах, и бородатое, с сильной челюстью лицо отца казалось умиротворённым.

В его ногах были вырезаны слова: АБЕЛЯР КОРРИНТАЛЬ, СЛУГА СВЕТА, ОСЕДЛАВШИЙ ДРАКОНА ИЗ ТЕНИ В БИТВЕ ПРОТИВ МРАКА И ПОГИБШИЙ В СЛАВЕ.

Рядом покоилась Джиирис, её красивые черты и высокие скулы были точь–в–точь такими же изящными, какими помнил их Оракул. Вырезанный образ, однако, не передавал красоты её рыжих волос.

Брауни свернулся на полу у гроба Абеляра.

– Я сделал, что ты просил, папа. Мы очень долго были светом. Но теперь подбирается тьма. В её центре стоит сын Эревиса Кейла, и я не могу предвидеть направление его жизни. Я дал ему твой священный символ, розу, которую ты любил. Думаю, ты бы этого хотел. Я дам ему ещё кое–что, когда наступит время.

Он провёл кончиками пальцев по деревянному лицу отца, по лицу Джиирис. В его глазах скопились слёзы, побежали по щекам.

– Я скучаю по вам обоим. Хотелось бы, чтобы мы могли вот так поговорить, пока вы были живы.

На мгновение он задумался над своими словами, потом улыбнулся.

– Но, может быть, мы говорили друг с другом о том, что было важно. Любви не нужны выверенные слова, разве не так?

Он окинул взглядом помещение, ленты тёплых цветов на стенах, высокие окна – символ надежды, что однажды свет вернётся. Может, так и будет.

Брауни встал, почувствовав, что настало время уходить.

– Я люблю тебя, папа, и скоро я буду дома.

Он положил ладонь на спину Брауни. Пёс был его спутником, поводырём и телохранителем более десятка лет, а до него был другой, а ещё раньше – третий.

– Перевал, Брауни. – сказал Оракул, и пёс поднял голову. В его тёмных глазах светился вопрос. – Долг почти уплачен. Я должен отпустить их.

Оракул плотнее запахнул плащ, пёс призвал свою силу и в один миг переместил их из аббатства на охраняемый духами горный перевал, который защищал долину от нежелательного вторжения.

Ветер вцепился в его одежды, но он не почувствовал холода. Брауни держался рядом, шерсть на его загривке стояла дыбом. Пёс нюхал воздух. Густой и серый туман медленно кружился. Оракул чувствовал, как внимание духов сосредоточилось на нём. Их сознание сложило из тумана фигуры, отдалённо напоминавшие людей. Очертания мужчин, женщин и детей стояли вокруг него, несколько дюжин, их глаза походили на пустые колодцы, их силуэты колыхались на ветру. Он видел ожидание на их лицах, надежду. Он не собирался оставлять эти чувства без ответа.

Вместе с Абеляром, Реггом и слугами Латандера духи помогли убить Кессона Рела, вора божественности, в битве у Саккорса.

Оракул заговорил, перекрывая гул ветра, шёпот духов.

– Кессон Рел проклял Элгрин Фау, Город Серебра, ваш город, обрёк на вечную тьму в Царстве Тени. Но свет и тень заключили союз на поле битвы, в тени Саккорса, и объединились там для уничтожения вора божественности.

Один из духов скользнул вперёд, худой, старый мужчина в мантии.

– Авнон Дес, – сказал Оракул.

Дух приветственно склонил голову.

– Ты пришёл освободить нас, Оракул, но мы не желаем освобождения. Мы поклялись служить Ордену в благодарность за вашу роль в уничтожении Кессона Рела. Мы будем блюсти эту клятву, пока не отступит тьма.

Другие духи, даже дети, согласно кивнули.

Оракул поднял руку.

– Ваша клятва исполнена, и ваша служба мне окончена. Мир меняется, Авнон Дес. Волшебная Чума была всего лишь симптомом этого. Война света и тени против тьмы этого мира – уже не моя и не ваша война. Теперь она переходит к другим. Цикл Шар либо пойдёт своим чередом, либо нет. Я не могу предвидеть, как всё закончится.

Духи взволнованно загудели.

– Вы целый век стерегли безопасность долины и аббатства, – продолжал Оракул. – Но время прошло. Я прошу лишь об одной последней услуге. Вернитесь в Царство Тени, но не в Элгрин Фау. Отправляйтесь к хозяину Цитадели Теней. Теперь вы служите ему. Скажите ему, что мне по–прежнему нравятся жонглёры. Передайте, что я сказал… я знаю, какую ношу он несёт.

Духи переглянулись, снова посмотрели на Оракула и кивнули.

– Свет в тебе, Авнон Дес, – сказал Оракул.

Авнон Дес, Первый Демарх Конклава Теней, улыбнулся в ответ.

– И тень в тебе, Оракул. Прощай.

Авнон повернулся к остальным, и раздался их шёпот, похожий на ветер в листьях. Все духи одновременно исчезли, вернулись в Царство Тени. Оракул не шевелился, пока они не ушли. С ними пропал и туман. Перевал остался открытым, незащищённым впервые за сотню лет. Оракул положил ладонь на Брауни.

– Свет и тень, Брауни, соединятся, чтобы сразиться с тьмой. И я не знаю, победят ли они. Верни меня в аббатство.

Резкий рывок, и он снова оказался в святилище. Мгновение он наслаждался тишиной, прочностью стен. Он с трудом мог представить, что больше не сможет называть это место домом. Но так было суждено.

– Мне нужно, чтобы ты привёл аббата Ита, – сказал он Брауни.

Он прикажет всем уйти. Он придумает какое–то оправдание, скажет им, что видение потребовало, чтобы они отправились в паломничество в Арабель, пока он в одиночку переосвятит аббатство. Они будут беспокоиться за него, но послушаются. И после того, как они уйдут, он уберёт всю защиту от прорицания, которая защищала аббатство от поисков с помощью магии. Любой сможет найти его, если будет искать. А тех, кто ищет, хватало.

Он опустился на колени, лицом к Брауни, потрепал собаку по морде. Пёс, должно быть, почувствовал, что что–то не так. Он замотал своим коротким хвостом.

– Я собираюсь отослать их всех, Брауни. И после того, как они уйдут, ты тоже должен будешь уйти.

Хвост замер. Пёс сел на задние лапы, в его глазах возник вопрос.

– Я знаю. Но ты должен. Я должен остаться один.

Брауни лизнул его руку, отказываясь вставать, заскулил.

– Почему? – Оракул прижался лбом ко лбу собаки, погладил его по бокам, встал. – Потому что цыплёнок превратился в птицу. И теперь мы должны выкинуть его из гнезда. Приведи аббата.

* * *

Из раскинутых пальцев Бреннуса струились жёлтые линии силы, вились вокруг и утекали в одну из граней его прорицательного куба. Тени кружились вокруг его тела; лоб был мокрым от пота.

Он охотился за призраком.

– Вернись, – прошептал он, и снова слегка изменил природу своего заклятия.

В кубе должно было остаться эхо показанных ему Риваленом образов. Должно было.

Он нарисовал лицо матери, нарисовал заросший цветами луг, её протянутые руки, когда она умирала.

На его плечах сидели гомункулы, повторяя его сосредоточенное выражение.

Разряд пробежал по линии его заклинания, и в кубе вспыхнул свет. На мгновение возникло изображение, его мать лежала среди фиолетовых цветов. Изображение было размытым, не таким чётким, как показанное ему Риваленом, но оно там было. Было.

– Что ты загадала, мать? – спросил Ривален, повторное воспроизведение смазало его олос.

Его мать, отравленная собственным сыном, сказала:

– Стать инструментом твоего падения.

Изображение рассыпалось по поверхности куба: глаза, носы, руки, всё распалось на куски, прежде чем угаснуть полностью. Бреннус выругался, гомункулы эхом повторили его проклятия. Он моргнул, вытер с лица пот, изменил своё заклинание и попытался снова вытащить эхо наружу, но грань куба оставалась темна.

– Проклятье, – сказал он.

Раздался тихий стук в дверь палаты прорицаний.

– Не сейчас, – рявкнул он.

– Мои извинения, принц Бреннус, – сказал Лаарил, его сенешаль. – Но…

Бреннус раздражённо махнул рукой, и печать на двери с тихим хлопком исчезла. Дверь из металла и дерева повернулась на петлях, открывая Лаарила, стоявшего в одиночестве в тёмном коридоре.

– Ты же знаешь, что в этом помещении меня нельзя тревожить.

Лаарил, прижав руки к животу, склонил свою лысеющую голову. Тени сочились с его кожи – сенешаль волновался.

– Да, принц. Мои глубочайшие извинения. Но вас желает видеть его всевышество.

Эти слова застали его врасплох. Гомункулы встревоженно взвизгнули. Тени хлынули с кожи Бренуса.

– Что? Он послал за мной?

– Нет, – ответил Лаарил, выпрямившись, его мерцающие зелёные глаза предупреждающе сощурились. – Он здесь, принц. Сейчас.

Бреннус не сразу осознал эти слова.

– Здесь? В Саккорсе? Сейчас?

В тёмном коридоре позади Лаарила голос его всевышества произнёс:

– Да, Бреннус. Сейчас.

Лаарил окоченел, бросил взгляд через плечо, снова посмотрел на Бреннуса и провозгласил официальным тоном:

– Принц Бреннус, ваш отец, его всевышество Теламонт Тантул.

– Думаю, он знает, кто я такой, Лаарил, – сказал его всевышество, скользнув мимо сенешаля.

Его всевышество был куда выше Лаарила, и с чёрной дыры его острого, чисто выбритого лица лихорадочно сияли платиновые глаза. С широких, не согнутых возрастом плечей свисал чёрный плащ. В руке он держал деревянный посох. Его тело сливалось с темнотой, края фигуры колыхались, сливались с сумрачным воздухом Саккорса.

– На этом всё, Лаарил, – сказал Теламонт

Сенешаль не двинулся с места, плотно сжав губы. Он посмотрел на Бреннуса.

Бреннус кивнул ему, пытаясь собраться с мыслями.

– Это всё, Лаарил.

Лаарил громко выдохнул.

– Да, принц Бреннус. Мне приготовить трапезу на двоих?

Бреннус вопросительно посмотрел на отца.

– Я не могу остаться надолго.

– Очень хорошо, – сказал Лаарил. Он поклонился сначала его всевышеству, потом Бреннусу, и вышел из палаты прорицаний.

– Какой сюрприз, – заметил Бреннус.

Его гомункулы съёжились, закрыли руками лица.

– Не сомневаюсь, – ответил его всевышество. – Итак…

Бреннус прочистил горло.

– Итак.

Отец и сын изучали друг друга сквозь бездну несказанных мыслей. Тишина стала неловкой, но Бреннус отказался её нарушать. Наконец, её нарушил Теламонт.

– Ты и твои конструкты, – сказал он, улыбнувшись и кивнув на гомункулов. – Как Ривален с его монетами.

– У меня нет ничего общего с Риваленом, – ответил Бреннус с горькими нотами в голосе. – И ты никогда не одобрял мой интерес к магии созидания, отец. Мать поощряла её, но ты – никогда.

– Нет, – раздражённо согласился его всевышество. – Я её не поощрял. Потому что хотел, чтобы ты сосредоточился на своём таланте к магии прорицания и…

Бреннус уже слышал всё это.

– Чего ты хочешь, отец?

Его всевышество смотрел куда угодно, только не в глаза Бреннусу. Тот никогда не видел отца таким смущённым.

– Ты знал, что Ривален прекратил собирать монеты?

– Конечно, прекратил, – ответил Бреннус. – Какой богу толк от подобных вещей?

Тени закружились вокруг его всевышества.

– Полубогу, – поправил он. – Не богу.

– Ни тому, ни другому, – в свою очередь поправил его Бреннус. – Убийце.

Теламонт вздохнул.

– По–прежнему это?

– Это.

Теламонт скользнул к прорицательному кубу.

– Я уже объяснял тебе, Бреннус. Он был нужен нам.

– Он был нужен тебе. Он по–прежнему тебе нужен? Всё, что он сейчас делает – это сидит во мраке и размышляет о своей богине. Сейчас от него никакой пользы.

На это его всевышество ничего не ответил.

– А может, он просто слишком силён даже для вашего всевышества? Вот в чём дело?

Неожиданное напряжение в воздухе заставило гомункулов Бреннуса встревоженно взвизгнуть и спрятаться в складках его капюшона.

Его всевышество повернулся к сыну, его платиновые глаза превратились в сверкающие щели, тьма вокруг него потемнела.

От Бреннуса потребовалась вся его воля, чтобы не отступить на шаг и не опустить взгляд, но он подумал о матери и выстоял. Тени клубились вокруг него.

– Ты давишь и давишь, Бреннус, – тихо сказал его всевышество. – А потом давишь снова. Моё терпение не безгранично.

Гомункулы Бреннуса задрожали. Бреннус прикусил губу и промолчал.

Огонь во взгляде его всевышества угас до тлеющих углей. Он прочистил горло.

– Я пришёл сюда не ссориться с тобой. И Алашар… погибла очень давно. Я смирился с тем, как это произошло, с компромиссом, на который мне пришлось пойти.

Он отвернулся от Бреннуса и положил руку на поверхность куба.

– Его только что использовали. Чем ты занимался?

Бреннус солгал.

– Я… искал Избранных. Как ты просил.

Его всевышество опять развернулся к нему, и под весом его взгляда ложь Бреннуса пошатнулась.

– И ещё я искал… кое–что другое. Кое–что, что я надеюсь однажды тебе показать.

Казалось, его всевышество не слышит сына. Он заговорил отсутствующим голосом, будто сам с собой.

– События на Фаэруне, на Ториле, пришли в движение. Я говорю не о войнах. Долины скоро покорятся нашим войскам, но я веду речь о чём–то большем, чем просто грызня за территории. Что–то меняется. Воздух пронизан силой, напряжением.

Он опомнился и посмотрел на Бреннуса.

– Ты чувствуешь это?

– Что–то я почувствовал, – осторожно сказал Бреннус, хотя он был так сосредоточен на Ривалене, Маске и ребёнке Эревиса Кейла, что на что–либо другое у него не было времени.

Его всевышество кивнул.

– Мне нужно, чтобы утроил свои усилия, Бреннус. Найди мне Избранных, чем больше тем лучше, чем быстрее – тем лучше. Я уверен, что они важны.

– Каким образом? Перемены, которые ты чувствуешь, связаны с Избранными?

Теламонт кивнул, разверулся, зашагал перед кубом.

– Избранными и богами. Кусочки двигаются. Признаю, что мне ещё не всё ясно. Но да, Избранные каким–то образом в это вовлечены. Мне нужно их найти.

– А потом? Ты схватишь их? Убьёшь?

Используя свою прорицательную магию, Бреннус уже нашёл дюжину Избранных для его всевышества, но это была очень тяжёлая и трудозатратная работа. А ещё – довольно неожиданная. Он не подозревал, что в мире столько Избранных. Казалось, боги породили целое поколение в подготовке к чему–то, чего ни он, ни его всевышество пока не видели.

Бреннус уже сообщил имена, описание и местонахождение тех, кого он обнаружил, и понятия не имел, что после этого произошло. На самом деле, единственный Избранный, который его интересовал, Эревис Кейл – был уже мёртв.

Его всевышество посмотрел в лицо Бреннуса.

– Просто найди их, Бреннус.

Бреннус кивнул.

– Я услышал ваши слова, ваше всевышество. Это всё?

Его всевышество подошёл к сыну, и выражение его лица смягчилось.

– Неужели так должно быть всегда, Бреннус? Мы почти не видимся. Мы никогда не были… так близки, как ты был с матерью, но не всегда были так далеки. Ты больше не посещаешь конклавы. Твои братья спрашивают о тебе. Идер занимается войной в Долинах, но, подозреваю, ты даже не знаешь об этом. Наши сембийские войска недавно захватили Аркен. Ты знал?

Бреннус ничего об этом не знал. Одержимость Риваленом заставила его жить в изоляции.

– Меня не интересуют передвижения наших армий. Это работа Идера. Мне хватает своей.

На лицо Теламонта снова вернулось его суровое выражение.

– Вся твоя работа – это одержимость твоим братом, матерью, местью.

Это уже было слишком. Бреннус не сдержался и закричал:

– Это должно быть и твоей одержимостью! Он убил твою жену! Ты должен хотеть мести! Ты! Ты боишься его, не так ли?

Губы его всевышества сжались в тонкую линию.

– Ты переоцениваешь его силу и недооцениваешь мою. А сейчас ты подошёл слишком близко к переоценке моей снисходительности.

Бреннус сглотнул и ничего не ответил, зная, что извинение прозвучит глупо. Гомункулы в его плаще затряслись от страха.

– Ты сделаешь, как я велел, – сказал его всевышество. – Это понятно?

Бреннус посмотрел в лицо отцу, склонил голову и сказал:

– Ваше всевышество.

– Ты понял меня, Бреннус?

– Ваши слова ясны.

Его всевышество вгляделся в лицо сына, казалось, удовлетворённый ответом. Его выражение снова смягчилось.

– Если это поможет, я думаю, Ривалена уже наказали, Бреннус. Он сошёл с ума. Он думает, что собирается уничтожить мир.

Бреннус моргнул.

– А вы считаете, что он не сможет?

– Конечно, не сможет, – фыркнул его всевышество, и тени вокруг него взметнулись. – Он целыми днями смотрит в дыру в реальности. Его мысли мечутся в клетке, которую создала для него его богиня. Он мечтает только о мраке и об окончании всего, и страдает.

– Он должен страдать.

– Я говорю это не для него, а для тебя. Живи своей жизнью, Бреннус. У нас ещё осталась работа на Фаэруне.

– Хорошо, отец.

Его всевышество долго смотрел в лицо Бреннуса, прежде чем кивнуть. Он стянул к себе тени, скрылся в них и исчез.

Бреннус сглотнул, чтобы смягчить пересохшее горло, вздохнул. Гомункулы высунули свои серые головы из его одежды, огляделись, подёргивая острыми ушами.

– Отец уже ушёл?

– Да, – ответил Бреннус.

– Сделаешь, как он просил? – спросили они вдвоём.

– Рано или поздно.

Бреннус подошёл к своему прорицательному кубу и снова попытался вернуть картину убийства его матери.

Глава седьмая

Остановившись в дверях маленького, тёплого дома Аны и Корла, Элли поплотнее натянула капюшон. Суровый мрак позднего дня снаружи остро контрастировал с тёплым светом дома внутри.

– Ещё раз спасибо за яйца, Элли, – сказала позади неё Ана.

– Пожалуйста, – ответила Элли, завязывая шнурок под подбородком. – Ты бы тоже поделилась, если бы твои курицы неслись.

– Всё равно спасибо.

– Сегодня выходной, – полуобернувшись, сказала Элли. – Так что оставайтесь дома, в тепле и сухости.

Ана занималась котлом у очага. Её муж, Корл, сидел перед огнём в грубом кресле, затачивая мотыгу.

– Да, – отозвался Корл. – По такой погоде всё равно нечего делать. И спасибо тебе, Элли. Ты святая.

Искренность Корла тронула её.

– Иди покорми чем–нибудь этого ребёнка, – сказала Ана, улыбнувшись ей и кивнув на живот Элли.

– Хорошо, – отозвалась та. Она закрыла за собой дверь и ступила на грязную фургонную дорогу. Окружающие деревню вязы трещали и шуршали на ветру. Дождь пах разложением. Дерьмовый дождь, как назвал бы его Герак, и она бы нахмурилась из–за его ругательств. Она волновалась о посевах. Отравленный дождь повредит и без того небольшому урожаю. Пострадают и другие соседи, кроме Аны и Корла.