Текст книги "Левая Рука Бога"

Автор книги: Пол Хофман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 26 страниц)

24

– Расскажи мне, что ты знаешь о войне Искупителей с Антагонистами.

Випон мрачно смотрел на Кейла поверх своего огромного письменного стола. ИдрисПукке сидел у окна, делая вид, что его гораздо больше интересует то, что происходит в саду.

– Они Анти-Искупители, – сказал Кейл. – Они ненавидят Искупителя и всех его приверженцев и хотят стереть священную память о его доброте с лица земли.

– И ты в это веришь? – спросил Випон, удивленный тем, как внезапно нормальная речь Кейла превратилась в монотонный бубнеж.

– Это то, чему нас учили и что мы дважды в день повторяли во время службы. Я не верю ничему, что говорят Искупители.

– Но что ты сам знаешь об Антагонистах – об их верованиях?

Вопрос озадачил Кейла, он задумался и несколько секунд молчал.

– Ничего. Нам никогда не говорили, что Антагонисты во что-нибудь вообще верят. Единственное, чего они хотят, это разрушить Единственно Истинную Веру.

– И ты не спрашивал?

Кейл рассмеялся:

– О Единственно Истинной Вере вопросов не задают.

– Если ты знал, что Антагонисты так ненавидят Искупителей, почему не попытался бежать на восток?

– Тогда нам пришлось бы пройти полторы тысячи миль по земле Искупителей, а потом попытаться пересечь семьсот миль траншей на Восточном фронте. И даже если бы нам хватило глупости попытаться это сделать, нам всегда говорили, что Антагонисты убивают любого Искупителя, лишь завидев его. Нам постоянно рассказывали о святом Искупителе Георгии, которого заживо сварили в коровьей моче, или о святом Искупителе Павле, которого вывернули наизнанку, запихнув ему в горло крюк, а потом четвертовали, привязав за руки и за ноги к лошадям. Они беспрерывно талдычили – вернее, распевали – о темницах, огне и мече. Как я уже сказал, мне и в голову никогда не приходило, что Антагонисты верят во что бы то ни было, кроме необходимости убивать Искупителей и разрушать их Единственно Истинную Веру.

– Так думают все послушники?

– Некоторые – да, многие – нет. Они никогда ничего другого не знали, поэтому и вопросами не задаются. Для них весь мир ограничен Святилищем. Они верят, что будут спасены, если будут верить, а если не будут, гореть им вечно в адском огне.

Випон начинал терять терпение.

– Война с Антагонистами, когда ты родился, шла уже двести лет. Ты постоянно твердишь, что единственное, к чему тебя – тебя особенно – готовили, помимо того, чтобы быть приверженцем Единственно Истинной Веры, это сражаться, и тем не менее ты ничего не знаешь ни о победах, ни о поражениях, ни о тактике, ни о том, как та или иная битва была выиграна или проиграна. Мне в это трудно поверить.

Скепсис Випона был совершенно оправданным. На самом деле Кейл детально изучал каждую битву, каждое столкновение между Искупителями и Антагонистами, при этом Искупитель Боско стоял над ним и бил шипованным ремнем каждый раз, когда он допускал ошибку в анализе. В течение десяти лет, по четыре часа в день, Кейл только и делал, что зубрил битвы войны на востоке. Но с другой стороны, правдой было и то, что он ничего не знал о том, во что верят Антагонисты. Его решение солгать, будто он ничего не ведает о войне, основывалось столько же на интуиции, сколько и на расчете: если предстоит война между Искупителями и Матерацци, то она неминуемо принесет бедствия и смерть. Кейл не собирался в этом участвовать, но если он откроет то, что ему известно, Випон заплатит любую цену, чтобы втянуть его.

– Единственное, о чем нам рассказывали, это славные победы, а также поражения, случившиеся из-за предательства. Но это были просто рассказы – без подробностей. А вопросов задавать не положено. Лично меня, – продолжал он лгать, – обучали только убивать людей, вот и все. Ближний бой – и трехсекундное убийство, это все, что я знаю.

– Что такое, Господи прости, трехсекундное убийство? – подал голос от окна ИдрисПукке.

– А то самое и есть, – ответил Кейл. – Исход схватки на смерть решается за три секунды, и к этому надо стремиться. Все остальное – вся эта ерунда, которой вы обучаете Монд, – чушь собачья. Чем дольше продолжается бой, тем больше случается неожиданностей. Ты можешь споткнуться, твой более слабый противник нечаянно нанесет удачный удар или успеет подметить твою слабость, сумеет воспользоваться ею и взять верх. Так что надо либо убить в первые три секунды, либо расхлебывать последствия. Искупители там, на перевале Кортина, приняли собачью смерть, потому что я не дал им шанса умереть как-нибудь по-иному.

Кейл намеренно шокировал собеседников. С самого раннего детства он был таким же искусным лжецом, как потом убийцей. И по той же причине: это было необходимо, чтобы выжить. Он уводил их в сторону от того, что они хотели узнать о его прошлом, тем, что рассказывал правду о чем-то другом. И, разумеется, чем откровенней и грубей – даже для таких многоопытных людей, как Випон и ИдрисПукке, – была эта правда, тем лучше срабатывал прием. Если Матерацци верили, что он всего лишь молодой, но безжалостный убийца, то укрепить их в этом мнении было в его интересах. В том, что он говорил, содержалось достаточно правды, чтобы рассказ казался убедительным, но это была далеко не вся правда.

Випон задал ему еще несколько вопросов, но, до конца ли он поверил Кейлу, нет ли, было совершенно ясно, что тот ни за что не проговорится, если не захочет, так что он перешел к плану обеспечения безопасности Арбеллы Лебединой Шеи.

По этому письменному плану, а также по ответам Кейла на уточняющие вопросы Випона, стало очевидно, что он так же искусен в предотвращении смерти, как и в ее причинении. Удовлетворившись наконец ответами Кейла, по крайней мере конкретно этими, Випон придвинул к себе толстую папку и открыл ее.

– Прежде чем ты продолжишь, я хотел бы тебя кое о чем спросить. Я располагаю большим числом донесений от беженцев с территории Антагонистов, от двойных агентов, а также захваченными документами, касающимися особой политики Искупителей, которую они называют Рассеянием. Ты что-нибудь слышал об этом?

Кейл пожал плечами.

– Нет.

На сей раз у Випона не возникло сомнений – очень уж искренне озадаченным было выражение его лица.

– Есть доклады, – продолжил Випон, – которые имеют отношение к чему-то, что называется Актами Веры. Этот термин тебе знаком?

– Казни за преступления против религии, засвидетельствованные правоверными.

– Здесь говорится, что до тысячи пленных Антагонистов за раз отправляются в специальные городские центры Искупителей, где их сжигают заживо. Тем, кто отрекается от своей ереси, оказывают милость: их душат, прежде чем сжечь. – Он помолчал, пристально глядя на Кейла. – Как ты думаешь, такие Акты Веры возможны?

– Да. Возможны.

– Существуют другие свидетельства, подтверждаемые захваченными документами, в которых говорится, что эти казни – лишь начало. В этих документах есть упоминание о Рассеянии всех Антагонистов. Кое-кто из моих людей считает, что план состоит в том, чтобы после победы депортировать все население Антагонистов на остров Малагасию. Но некоторые беженцы утверждают, что Рассеяние предполагает уничтожение всего их населения после депортации на остров, чтобы бесповоротно покончить с ересью. Мне трудно в это поверить, но ты лучше разбираешься в природе Искупителей, чем любой из нас. Что ты думаешь по этому поводу? Такое возможно?

Некоторое время Кейл молчал, явно раздваиваясь между ненавистью к Искупителям и чудовищностью того, о чем его спрашивали.

– Я не знаю, – сказал он наконец. – Ни о чем таком я никогда не слышал.

– Послушай, Випон, – вступил ИдрисПукке, – Искупители – безусловно, сборище кровавых бандитов, но, помню, двадцать лет назад, во время Монтского восстания, ходили слухи, будто они в каждом захваченном городе собирают всех грудных детей, на глазах матерей подбрасывают их в воздух и насаживают на свои мечи. Все верили, но это оказалось мерзкой ложью. Ничего такого никогда не было. По собственному опыту знаю: одна подлинная жестокость рождает десять легенд о жестокости.

Випон кивнул. Встреча проходила малопродуктивно, и он чувствовал одновременно и разочарование, и обеспокоенность сведениями, доходящими с востока. Но и нечто более обыденное не давало ему сейчас покоя. Он подозрительно взглянул на Кейла:

– Ты куришь. Я чувствую запах табака.

– Курю. А вам какое дело?

– А это уж я сам решу, наглый щенок. – Он посмотрел на ИдрисаПукке, который с улыбкой продолжал созерцать вид из окна. Випон снова повернулся к Кейлу: – Я думал, у тебя больше мозгов, чем нужно для того, чтобы просто во всем подражать ИдрисуПукке. На него ты должен смотреть как на наглядный пример того, чего делать не следует. Что же касается курения, то это детская болезнь, привычка, мерзкая глазу, отвратительная для носа, пагубная для мозгов и опасная для легких, к тому же дыхание у курильщика смрадное, а мужчина, который долго предается этой вредной привычке, становится женоподобным. А теперь убирайтесь, оба.

25

Четыре часа спустя Кейл, Смутный Генри и Кляйст обосновались в палаццо, в комфортабельных комнатах, примыкающих к покоям Арбеллы Матерацци.

– А что если станет ясно, что мы понятия не имеем, как быть телохранителями? – спросил Кляйст, когда они приступили к еде.

– Ну, я им этого говорить не собираюсь, – ответил Кейл. – А ты? Да и вообще – что в этом трудного? Завтра сделаем обход помещения и посмотрим, что нужно устроить, чтобы обеспечить в нем собственную безопасность. Вспомни, сколько раз тебе приходилось это делать. Потом закроем вход сюда для всех посторонних, один из нас всегда будет находиться непосредственно при ней. А если она захочет выйти, чего мы не будем поощрять, то только в пределах цитадели, причем двое из нас и еще дюжина стражников будут ее постоянно сопровождать. Вот и вся сложность.

– А почему было просто не взять награду за ее спасение и не уйти?

Вопрос Кляйста был вполне разумен, Кейл знал, что именно так и следовало поступить, и именно так поступил бы, если бы не чувства, которые он испытывал к Арбелле Лебединой Шее.

– Здесь для нас так же безопасно, как в любом другом месте, – сказал он. – А деньги мы получим и за ее спасение, и за ту работу, которую делаем сейчас. Работа не пыльная, деньги хорошие, а к тому же тут нас от Искупителей охраняет целая армия. Если у тебя на примете есть местечко получше – скатертью дорога.

На том и порешили. В первую ночь за дверью спальни Арбеллы Лебединой Шеи дежурили Смутный Генри и Кляйст.

– Пока мы не осмотрели место и не составили план охраны, нужно быть начеку, – напутствовал их Кейл, мысленно представляя себе, как предстанет на следующий день перед Арбеллой в качестве ее всемогущего защитника. Он продемонстрирует ей свое полное презрение, она будет робкой и испуганной, а он – довольным собой, но с неизгладимой печатью былых страданий на лице.

На следующее утро Арбелла Лебединая Шея показалась из своих личных покоев в девять часов. Горничные, которые принесли завтрак, предупредили ее, что в холле дежурят два охранника, а также двое нечесаных громил, каких они прежде видели разве что среди тех, кто чистит конюшни.

С ледяной миной на лице Арбелла вышла в холл, но помимо стражников, стоявших, как положено, по стойке смирно по обе стороны двери, обнаружила вместо Кейла двух юношей, которых никогда прежде не видела.

– Вы кто и что здесь делаете?

– Доброе утро, леди, – учтиво сказал Смутный Генри.

Проигнорировав приветствие, она повторила:

– Ну?

– Мы ваши телохранители, – сказал Кляйст, стараясь не выдать потрясения, которое он испытал при виде ее ошеломляющей красоты, и прикрываясь маской безразличия, словно бы говорившей: навидался я красивых аристократок на своем веку, меня ничем не удивишь, а уж ты – особенно.

– А где ваш… – она старалась подобрать название пообидней, – главарь? – выговорила она наконец, все же недовольная собой.

– Ищете меня? – отозвался Кейл, как раз вышедший из-за угла ближайшего коридора в сопровождении двух мужчин, которые несли длинные бумажные свитки.

– Кто эти люди?

– Это ваши телохранители. Вот это Генри, а другой – Кляйст. Я наделил их всеми полномочиями, так что, пожалуйста, делайте все, что они попросят.

– Значит, они – твои… приспешники? – сказала она, постаравшись произнести это как можно более оскорбительно.

– Приспешники? Что это?

– Бесы, – победно вымолвила она. – Вроде мух, которые сопровождают Вельзевула, когда он покидает преисподнюю.

Неудивительно, что Генри и Кляйста подобное замечание возмутило, а вот Кейла – восхитило.

– Да, – сказал он, подмигивая приятелям. – Это, несомненно, мои приспешники.

– Что-то хиловаты они для телохранителей, тебе не кажется?

Кейл сочувственно посмотрел на друзей.

– За их вид мне и самому неловко – глаза бы на них не глядели. Но что касается хилости… Не желаете ли выставить против них парочку Матерацци? Увидите, какие они хилые.

– Значит, они такие же головорезы и убийцы, как ты?

Генри эти слова глубоко оскорбили, а Кляйсту явно понравились.

– Да, – безо всякой обиды ответил Кейл, – точно такие же головорезы и убийцы, как я.

Не найдя, что сказать на это, Арбелла Лебединая Шея удалилась в свои покои, громко хлопнув дверью.

Через десять минут она услышала стук в дверь и дала знак своей личной горничной открыть. Когда та исполнила распоряжение, ей доставило огромное удовольствие увидеть, как Кейл вытаращил глаза от удивления. Это была Риба.

Восхождение Рибы на столь высокую должность было по-своему не менее причудливым, чем восхождение Кейла. Проследив за тем, чтобы Рибу выдворили из апартаментов мадемуазель Джейн, старая служанка Анна-Мария тут же проследовала в палаццо, принадлежавшее достопочтенной Эдит Матерацци, матери Арбеллы Лебединой Шеи и отрешенной жене Маршала. Надо пояснить, что с первого дня их официального брака, заключенного двадцать лет назад, они всегда были друг для друга чужими людьми, и зачатие Арбеллы являлось результатом самого холодно-бесстрастного семейного союза в истории королевского двора. Старания Маршала любой ценой избегать встреч с женой чаще всего увенчивались успехом, а вот о его попытках отрицать ее власть и влияние на ход дел в Мемфисе этого сказать было никак нельзя.

Достопочтенная Эдит Матерацци знала обо всех скелетах в мемфисских шкафах, и мало что из происходившего в городе мрачного и тайного было ей неизвестно, а то и – если требовали обстоятельства – не инициировано ею самой. Не располагая никакой официальной властью – за этим Маршал тщательно следил, – достопочтенная Эдит Матерацци пользовалась влиянием, чаще всего опиравшимся как раз на ее осведомленность обо всех тех скелетах, которые прячет почти каждая семья, сколь бы знатной и неприкасаемой она ни была. Вот и теперь, не прошло и получаса после истерической выходки мадемуазель Джейн, как достопочтенная Эдит Матерацци уже все знала от своей шпионки, Анны-Марии, и позаботилась о том, чтобы рассерженная, хотя и смущенная Риба нашла убежище в ее палаццо.

Когда Випону доложили о случившемся и о том, что Риба теперь в когтях достопочтенной Эдит Матерацци, он немедленно призвал к себе племянницу и устроил ей страшный нагоняй. Она вышла из его кабинета, рыдая и воя от ужаса, но ничего другого не оставалось, как только ждать, что задумала старая ведьма.

Достопочтенная Эдит Матерацци времени зря не теряла. Ей было известно, что происходит нечто, касающееся ее дочери. Сплетни о том, что три недели назад, во время пребывания на озере Констанц, та вдруг исчезла, имели широкое хождение и включали в себя спекуляции насчет тайного замужества и тайных же родов. Однако ни о чем столь ужасном, что произошло на самом деле, слухов не просочилось. Достопочтенная Эдит Матерацци потратила немало времени и денег, чтобы докопаться до того, что там в действительности произошло, однако усилия оставались покуда бесплодными, а провалов эта дама не терпела.

– С тобой хорошо обращались? – спросила достопочтенная Эдит Матерацци, похлопывая по кушетке рядом с собой и теплой улыбкой приглашая Рибу сесть. Нервничая, но при этом не забывая об осторожности, Риба сделала, как велели. Ей уже доставало опыта общения с мемфисской знатью, чтобы понять, что происходит нечто странное: малейшие различия в общественном статусе здесь подчеркивали так, словно они были ниспосланы самим Господом Богом, а к чужакам относились свысока и насмешливо, независимо от того, сколь высокое положение те занимали в своих провинциях. Риба не раз слышала саркастический рассказ о том, как некая графиня из Кару, более десяти лет назад собравшись посетить Мемфис, якобы продала свой хлев, чтобы оплатить поездку. С тех пор эта гротескная выдумка, словно постыдный ярлык, прилипла к даме, поскольку в Кару свинья считалась нечистым животным. Так с какой же стати, думала Риба, опускаясь на кушетку, столь знатная госпожа обращается со мной так любезно?

– Прежде всего, моя дорогая, мне очень жаль, что Джейн так дурно обошлась с тобой, – сказала достопочтенная Эдит Матерацци. – Это ее ничуть не оправдывает, но должна сказать, что я дружила с ее покойной матерью и знаю: Джейн всегда была девочкой испорченной – другого слова не подберешь, ей постоянно во всем потакали. Впрочем, теперь так принято: дети ни в чем не знают отказа, а результат ты видишь сама. Такова нынешняя жизнь, – заключила она, тяжело вздохнув и похлопав Рибу по руке. – И меня это глубоко печалит.

Риба, не зная, как ей следует на это реагировать, лишь вымолвила:

– Да, мадам.

– Хорошо, – сказала достопочтенная Эдит Матерацци, давая понять, что якобы довольна ее ответом. – А сейчас я хочу попросить тебя о большом одолжении. – Риба не поверила своим ушам. – У меня, как тебе известно, тоже есть дочь, – печально вздохнула достопочтенная Эдит Матерацци. – И я за нее волнуюсь. – Она посмотрела на Рибу: – Ты ее видела?

– Мадемуазель Арбеллу? Да, мадам.

– Ах, – на сей раз достопочтенная Эдит Матерацци вздохнула с нежностью, словно бы навеянной каким-то давним дорогим воспоминанием. – Она так красива, не правда ли?

– Да, мадам.

Теперь достопочтенная Эдит Матерацци взяла Рибу за руку:

– Так вот, я хочу оказать тебе доверие и одновременно помочь, потому что чувствую, что у тебя доброе сердце и ты способна понять материнскую тревогу. Я права, Риба?

– Да, мадам, надеюсь, что это так, – ответила девушка, насторожившись.

– Я так и думала, – с облегчением сказала достопочтенная Эдит Матерацци, словно она заглянула в Рибину душу и увидела там сплошную доброту и сочувствие своей материнской тревоге. – Мне тяжело говорить об этом, но материнство важнее гордости, как ты сама наверняка поймешь, когда станешь матерью, – она снова вздохнула, теперь горестно. – Мой муж ненавидит меня и делает все, что в его силах, чтобы не давать мне видеться с дочерью. Что ты об этом думаешь?

Риба в изумлении вытаращила глаза:

– Я думаю, что это очень грустно, мадам.

– Так и есть. Он препятствует нашим встречам и настраивает дочь против меня. Но я лишена возможности бороться, потому что, если она встанет на мою сторону, это пагубно скажется на ее будущем. Этого я допустить не могу. Поэтому, Риба, мне остается только терпеть. Я вынуждена смириться с тем, что моя собственная дочь, которую я люблю всем сердцем, считает меня холодной, равнодушной, совершенно ею не интересующейся. Как тебе это?

– Я… – Риба колебалась. – Я думаю, что это должно быть для вас ужасно.

– Да, это ужасно. Но ты можешь мне помочь.

Риба еще больше вытаращила глаза, не зная, что на это ответить.

– Я слышала, что ты замечательная наперсница и обладаешь непревзойденными умениями в области женской косметики.

– Спасибо, мадам.

– Все говорят о том, как твои таланты преобразили эту неблагодарную девицу Джейн. По правде сказать, красавицей она не была, но ты сделала из нее почти красавицу.

– Благодарю, мадам.

Достопочтенная Эдит Матерацци выдержала паузу.

– Так вот, я хочу, чтобы ты сделала кое-что, что, кстати, поможет и тебе получить замечательное место. Я устроила так, что ты станешь косметичкой моей дочери.

– О! – воскликнула Риба.

Достопочтенная Эдит Матерацци улыбнулась:

– Действительно – о! Разве это не чудесно?

– Да, мадам.

– Уверена, ты отлично справишься. Но я попрошу тебя о двух вещах. Одну из них тебе сделать будет трудно, потому что я вижу: ты девочка добрая и честная. – Она посмотрела на Рибу, которая уже чувствовала подвох. – Я хочу, чтобы ты не говорила моей дочери, что попала к ней благодаря мне. – Она крепко сжала руку Рибы, словно желая предотвратить ее совершенно естественный протест. – Знаю, тебе кажется, что это дурно, и понимаю тебя, но это необходимо по той причине, что иначе она тебя не примет. Чтобы сделать большое добро, иногда приходится допустить маленькое зло. И второе, о чем я тебя попрошу, это время от времени заходить ко мне и рассказывать, как она живет, о чем говорит, что ее тревожит. Всякие мелочи, те, которыми дочь обычно делится с любящей матерью. Ты сможешь это сделать, Риба?

Разумеется, она могла, а кроме того, что еще ей оставалось? Она заключила соглашение с достопочтенной Эдит Матерацци, и, если даже она ей полностью не доверяла, что это меняло? У Рибы действительно не было выбора, и они обе это знали.

Его Святейшество Искупитель Боско сидел у себя на балконе и смотрел вниз, на солдат, которые заполняли все пространство Святилища сколько видел глаз. Кричали люди, ревели мулы, ржали кони, которых с проклятьями и ругательствами понукали погонщики. Зрелище и звуки великого приготовления доставляли ему удовольствие – в конце концов, это было началом воплощения честолюбивой цели всей его жизни. Он съел еще ложку своего любимого супа из куриных ножек и зеленых овощей, который в Мемфисе называли «ослиной радостью» и ценили только за его полезность, а отнюдь не за вкусовые качества.

Раздался стук в дверь.

– Войдите.

Это был Искупитель Стремечко Рой.

– Вы хотели меня видеть, Ваше Благочестие.

– Я хочу, чтобы ты взял двадцать Искупителей и попытался убить Арбеллу Матерацци.

– Но, Ваше Святейшество, это невозможно! – запротестовал Рой.

– Я прекрасно отдаю себе в этом отчет. Если бы это было возможно, я не посылал бы именно тебя.

Раздосадованный и испуганный, Рой тем не менее подавил желание спросить Боско, что, черт побери, тот имел в виду.

– Ты злишься на меня, Искупитель Стремечко Рой.

– Я безропотно повинуюсь вам, Ваше Благочестие.

Боско встал и сделал знак Искупителю подойти к столу, на котором лежала карта мемфисских укреплений.

– Ты ведь участвовал в осаде Ворхейса, не так ли?

– Да, Ваше Благочестие.

– Сколько он продержался?

– Почти три года.

Боско указал на карту мемфисских фортификаций:

– Исходя из своего богатого опыта, как ты думаешь, сколько времени понадобится, чтобы сровнять с землей Мемфис?

– Больше.

– Насколько больше?

– Гораздо больше.

Боско повернулся и посмотрел на него.

– Какими бы могущественными мы ни были, мы можем растратить много ресурсов, пытаясь взять Мемфис силой, вот почему мы этого делать не будем. Ты слышал, что говорят о том, почему мы похитили Арбеллу Матерацци?

Искупитель Рой был явно смущен:

– Слушать сплетни – грех, и еще больший грех передавать их, Ваше Благочестие.

Боско улыбнулся:

– Конечно. Но в данном случае я разрешаю тебе нарушить обет и отпускаю твой грех заранее.

– Больше всего говорят о том, что она – тайно обращенная Антагонистка, распространяющая их слово, что она ведьма, что она устраивает оргии, тысячами совращает мужчин и под пыткой заставляет пленных Искупителей осквернять себя поеданием креветок.

Боско кивнул:

– Она выдающаяся грешница, если все это правда.

– Я только передаю слухи, я не сказал, что верю в них.

– Тем лучше для тебя, Искупитель, – улыбнулся Боско. – Причина, по которой я приказал похитить ее, состоит в том, что я хотел выманить Матерацци за пределы мемфисских крепостных стен. Для любого подданного их империи она – королева, они поклоняются ей как идолу из-за ее молодости и красоты. Она для них – звезда на тверди небесной. По всей империи, в любой занюханной дыре, превозносят ее достоинства, многие из которых, разумеется, вымышлены или, во всяком случае, преувеличены. Ее обожают все, Искупитель, и в первую очередь – ее отец. Тем не менее, узнав, что похищение провалилось, я не слишком огорчился. Достаточно дать им понять, что мы способны сделать нечто столь ужасное, – и моя цель может считаться достигнутой. По идее, Матерацци должны были бы стремительно рвануться из Мемфиса, полные жизненных сил и готовые стереть нас с лица земли.

Боско сел и пристально посмотрел на крепкого мужчину, стоявшего перед ним.

– Но ничего подобного не случилось, – продолжил он, – вот о чем ты, разумеется, сейчас думаешь и считаешь, что я ошибаюсь. Ты просто слишком деликатен или боишься произнести это вслух. Но ошибаешься как раз ты, Искупитель. А Маршал Матерацци, напротив, согласен со мной. Как выяснилось, он хоть и любящий отец, но отнюдь не сентиментальный человек. Он сохранил факт похищения в тайне именно потому, что знает: сдержать народную жажду мщения было бы невозможно. И это возвращает меня к тебе, Искупитель. У тебя ведь очень хорошие отношения с этим, ну там, в…

– В Китти-городе, Ваше Святейшество.

– Я хочу, чтобы ты убедил его помочь тебе организовать нападение отряда в тридцать, может, пятьдесят солдат – сколько ты сочтешь нужным. Ты скажешь этим солдатам, что среди Искупителей слухи о ее постыдном и греховном вероотступничестве уже широко распространились и что, если им придется умереть – а так оно и будет, – их занесут в анналы мучеников за веру. Позаботься, чтобы у всех командиров, которых ты отберешь, были свидетельства о мученичестве, удостоверяющие, что они исполняют волю Бога. Если повезет, кто-нибудь из них выживет и проживет достаточно долго, чтобы Матерацци успели под пытками вырвать у них правду. На сей раз я не желаю, чтобы наши действия сохранились в секрете ни при каких обстоятельствах. Тебе ясно?

– Да, Ваше Благочестие, – ответил побледневший Искупитель Стремечко Рой.

– Ты совсем побелел, Искупитель. Скажу тебе, что твоей собственной смерти не требуется. Напротив. А кроме того, тебе следует набрать для этой операции таких солдат, которые так или иначе себя запятнали. То, о чем я тебя прошу, отвратительно, но необходимо.

После того как Искупитель Стремечко Рой усвоил, что ему жертвовать собственной никчемной жизнью необходимости нет, щеки его снова порозовели.

– Китти Заяц, – сказал он, – захочет узнать, в чем его заставляют участвовать. Вряд ли он сочтет, что быть замешанным в чем-то столь сомнительном в его интересах.

Боско отмахнулся:

– Пообещай ему все, что хочешь. Скажи, что, когда победим, мы сделаем его сатрапом Мемфиса.

– Он не дурак, Ваше Святейшество.

Боско вздохнул и немного подумал.

– Отвези ему золотую Страбонову статую Вожделеющей Венеры.

Искупитель Стремечко Рой удивился:

– Я думал, ее распилили на десять кусков и бросили в жерло вулкана в Дельфах.

– Это всего лишь слух. Богохульство и непристойность этой статуи заткнет уши этому твоему существу – дурак он или не дурак – и сделает его глухим ко всем вопросам, которые могли бы его смутить.