Текст книги "Аэроплан-призрак"

Автор книги: Поль д'Ивуа

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 16 страниц)

Поль д’Ивуа
«Аэроплан-призрак»

Часть первая
ПОХИТИТЕЛЬ ИДЕИ

I. Разговор по телефону

Вильгельмштрассе принадлежит к самой аристократической части Берлина. Дом номер 73 расположен позади Министерства иностранных дел, главный фасад которого и большая часть прилегающих к нему служб выходят на параллельную улицу под номером 76-м.

В салоне-бюро нижнего этажа 73-го дома состоялся следующий разговор:

– Разве свобода, которую вернул тебе закон, тяготит тебя, Марга?

– Свобода?.. Нет, папа, меня тяготит вовсе не свобода… Мне тягостно одиночество!

– Но ведь я, твой отец, с тобой?!

– Вы меня не поняли… Часть моего сердца полна дочерних чувств. Но часть, в которой должна помещаться супружеская любовь, – пустует.

– Можешь не продолжать… Мне ясно, в чем дело…

Откинувшись на спинку кресла, отец громко расхохотался.

На первый взгляд он производил почти комическое впечатление, этот почтенный Леопольд фон Краш – маленький, толстенький, кругленький, с большой лысиной и пышной бородой. Но, присмотревшись к нему поближе и обратив внимание на выражение глаз, всегда прикрытых очками, – приходилось менять свое мнение насчет его безобидности. Взгляд подстерегал и высматривал – острый, любопытный, пронизывающий.

Его дочь Маргарита – или Марга, как называл ее отец, – тоже обладала серыми глазами с отблеском стали, но этим и ограничивалось ее сходство с отцом. Ее волосы, несомненно выкрашенные, оттенка светлого красного дерева, обрамляли личико такой ослепительной белизны и с таким живым румянцем, что глаза казались почти черными.

– Да, вы смеетесь, папа! – сказала она раздосадовано. – Естественно, я не собираюсь оставаться вдовой. Мой первый брак был, так сказать, не более как… примеркой… Услуги, оказанные вами государству, тогда еще не принесли вам ни денег, ни могущества. Пришлось довольствоваться заурядным провинциальным профессором… в ожидании лучшего. И я поспешила отделаться от него, как только ваше положение изменилось… Сейчас мне двадцать семь лет, я красива… Вы сами считаете меня неглупой… Так почему же наконец мне не выбрать себе мужа, который станет моим покорным слугой?

Леопольд скрестил руки на животе и посмотрел на дочь с искренним восхищением. Дребезжание звонка прервало его растроганное созерцание.

– Телефон, – сказал он, торопливо вскакивая. – Это из министерства…

Подбежал к аппарату, снял трубку и загудел в нее:

– Алло, алло… Кто у телефона?..

– Откройте зрительную пластинку, – ответили ему. – Имена здесь излишни…

– Верно! Верно!.. Извините…

Рядом с телефоном находилась медная пуговка. Толстяк лишь прикоснулся к ней, и на стенке появилась металлическая пластинка, чувствительная пластинка телефона-автомата, введенного в эксплуатацию в некоторых важных немецких учреждениях и передающего изображение, как телефон передает звуки.

На пластинке стал вырисовываться силуэт. Но едва он обозначился, как фон Краш закрыл его обеими руками, крича:

– Нет, этого никто не должен видеть… Марга, уйди, прошу тебя… Я должен остаться один…

Молодая женщина засмеялась.

– Хорошо, ухожу… Только я знаю, кто с вами говорит… Очень легко догадаться.

Захлопнувшаяся дверь помешала уловить оттенок иронии в ее словах.

Приняв вид самого раболепного почтения, фон Краш обратился к собеседнику, бормоча:

– Я слушаю… Слушаю…

– Я знаю вашу преданность… Но к делу. С вами говорили уже по поводу одного молодого француза?

– Франсуа д’Этуаля? Этого подкидыша, подобранного общественным призрением?

– Общественное призрение подобрало орленка. Необходимо этого человека сделать нашим. Действуйте, как хотите… В случае успеха можете быть как угодно требовательны.

– Слушаю!..

Лицо фон Краша расплылось в довольной улыбке. Прозвенел звонок, и изображение исчезло с телефонной пластинки. Однако толстый немец все еще продолжал стоять сияющий у безмолвного аппарата.

II. Опять телефон

В восхитительном лондонском предместье, раскинувшемся между Ричмондом и Уимблдоном, расположена прелестная вилла в современном стиле. Именье это называется Фэртайм-Кастль – по имени его владельца, лорда Фэртайма, одного из богатейших промышленников Соединенного Королевства. Есть названия, в точности соответствующие предметам, которые они обозначают. Фэртайм – «хорошее время» – из их числа, так как семья Фэртаймов переживала поистине хорошие времена.

Начиная с лорда Гедеона Фэртайма, высокого, худощавого, изящного и гибкого, несмотря на свои пятьдесят лет, с добрым, гладко выбритым лицом; продолжая Эдит, очаровательной восемнадцатилетней блондинкой, и заканчивая Питером-Полем двадцати пяти и Джимом двадцати трех лет, братьями-спортсменами, – у каждого члена семьи всегда радостная и приветливая улыбка на лице. И сейчас с теннисной площадки доносятся взрывы веселого смеха – там идет оживленная игра. Вдруг к лорду приблизился лакей и почтительно произнес:

– Милорда лично просят к телефону.

– Кто? – спросил тот, раздосадованный, что его отвлекают от игры.

– Неизвестно. Мне сказали, что с вашей милостью будут советоваться по поводу двух важных вещей…

– По поводу двух важных вещей! – повторил лорд с внезапным волнением.

Овладев собой, он встал не спеша, стараясь не привлекать внимания окружающих, и отправился вслед за слугой. Но как только лорд скрылся за кустарником, окаймляющим площадку, походка его изменилась; он почти бегом бросился к дому.

Не замедляя бега, Фэртайм поднялся по ступеням лестницы, ведущей на террасу, куда открывались окна-двери нижнего этажа. Миновав салон, коридор, он направился в просторный кабинет, где трещал телефонный сигнализатор.

Лорд тщательно закрыл за собой дверь на ключ и только тогда подбежал к аппарату, бормоча:

– Алло! Алло! Ваш покорнейший слуга.

– Звонок ли у нас голос?

– Звонок, как у молодого петуха.

Было ясно, что эти фразы – условленный пароль.

– Дело касается Франсуа д’Этуаля…

– А!..

Собеседник лорда Фэртайма продолжал:

– …Не открывая его применения, я велел построить новоизобретенный винт, чертежи которого вам доверил этот молодой человек.

– Он уже испытан?

– С успехом. И развивает силу, превосходящую все винты вместе взятые. Я очень рассчитываю на вас. Нужно склонить его на нашу сторону какой бы то ни было ценой. Англия достаточно богата, чтобы наградить каждого, кто на нее работает. Вы меня поняли? Вам бы следовало взять его себе в компаньоны…

– Да… Но я заранее отказываюсь от всяких наград со стороны государства…

– Почему?

– Потому что уже одно участие его в моем деле принесет огромную прибыль. Мои сыновья – Питер-Поль и Джим, которых вы знаете, – полностью меня поддерживают.

– Значит, решено.

– Почти, нужно лишь заручиться согласием того, о ком идет речь.

– Ого! Разве он может не согласиться?

– Он держится с царственным достоинством. Никто лучше вас этого не оценит, так как вы здесь наиболее компетентны.

– Тс-с! Тс-с!.. Могут услышать!.. – прозвучало в раковине, приложенной к уху лорда. – Ни слова больше. Сообщение прервано.

Гедеон Фэртайм, повесив трубку, постоял еще некоторое время у аппарата в глубокой задумчивости.

В дверь постучали. Вздрогнув, он пошел открывать. На пороге стояла мисс Эдит – вся розовая, запыхавшаяся, с ракеткой в руках.

– Папа, – быстро пролепетала она, – простите вашу маленькую Эдит… Старый Джек сказал мне, что вы бежали, как безумный. Я испугалась и пришла…

Он нежно улыбнулся ей.

– Меня вызывали к телефону. Я срочно должен ехать в Париж!

– Со мной?

– Если хотите. Никто не знает, что с тех пор, как умерла ваша мать, все мы составляем неразделимый квартет душ, у которого нет секретов друг от друга, но который умеет беречь свои секреты от других.

– А разве есть секрет?

– Да. Франсуа д’Этуаль…

Щеки девушки вспыхнули, но отец этого, по-видимому, не заметил.

– Хотят, – он сделал ударение на этом слове, – хотят, чтобы я взял этого юношу себе в компаньоны, так как считают, что для Англии чрезвычайно важно сохранить его исключительно за собой. Что вы на это скажете?

Эдит порывисто бросилась отцу на шею.

– О папа!.. Это было бы так прекрасно… если бы вы захотели!

– Что вы этим хотите сказать?

Она спрятала лицо на груди отца и, совсем исчезнув в его объятиях, пролепетала голосом, в котором прорывалось волнение внезапно осознанного чувства:

– Мне кажется… Мне кажется, что я люблю его, папа… если вы позволите.

III. Франсуа д'Этуаль

– Ну, Франсуа, что вы так задумались?.. Неужели поглощены мечтами о приближении Всемирного чемпионата авиатики?

– Вовсе нет, господин Тираль.

Собеседники завтракали в гостинице – одной из лучших на главной улице пригорода Мурмелон-ле-Гран.

Улица была заполнена народом. Велосипеды, автомобили, кареты сновали взад и вперед. Дребезжали звонки, ревели трубы, щелкали кнуты, раздавались крики, перебранка, смех.

Завтракавшие время от времени поглядывали на улицу. Один из них был высок и худощав. Простой охотничий костюм хорошо обрисовывал его изящную фигуру. Особое внимание привлекали правильные черты лица, ясно отражавшие прямую мужественную натуру и упорную волю, сказавшуюся в затаенном блеске голубых глаз, устремленных прямо на собеседника – старика с седеющей головой и покорным видом человека, побежденного жизнью.

А вся улица только о них и судачила. Точнее, все говорили о судьбе Франсуа, воспитанника общественного призрения, бакалавра в шестнадцать лет, слушателя политехникума, окончившего его на «отлично» и удостоенного отзыва: «способностей исключительных». Потом он поступил инженером к братьям Луазен, строителям аэропланов в Билланкуре. Гений молодого инженера сразу проявился и в постройке, и в управлении аэропланами.

– Всемирный чемпионат, – говорил между тем Тираль этому герою дня, – будет вашим триумфом, дорогой Франсуа! Да, да, не отрицайте. К чему скромничать передо мной! Не вы ли сами дали мне понять, что вам уже известно, чем станет воздухоплавание через двадцать лет?

– Я могу ошибиться, мой добрый друг!

– Это исключено! Разумеется, мое мнение, мнение старика-бухгалтера, ничего не значит. Но вспомните о Луазене, о Фэртайме – выдающемся английском промышленнике, владельце пятнадцати заводов! Когда такие люди преклоняются перед молодым ученым без всякого состояния – это доказывает их поистине восторженное отношение к вам!

– Ну, это уж слишком громко сказано! – запротестовал Франсуа, на щеках которого выступила легкая краска при упоминании имени Фэртайма.

– Громко? Питер-Поль Фэртайм и Эдит приезжали в Билланкур испытать для себя аэроплан. Пилотом были назначены именно вы. А когда выбор был сделан, мистер Питер-Поль, с одобрения мисс Эдит, выложил вам, что он – архимиллионер, что он убежден в вашей гениальности, предполагает, что у вас непременно должны быть в запасе какие-нибудь изумительные изобретения, и что, если он не ошибается в своих предположениях, то для осуществления их готов оказать вам любую материальную поддержку.

– Ах, тот англичанин! Я хорошо помню тот день! Я был без ума от радости.

– Я полюбил его всем сердцем, этого славного молодого человека, согласившегося на все ваши условия. Детали ваших машин будут создаваться на разных заводах, а сборка их производиться на уединенной фабрике, разместившейся где-то в Шотландии, но, самое главное, секрет оборудования остается за вами. У меня просто мурашки бегают по коже от удовольствия при мысли, что через несколько недель вы уже будете заниматься своим любимым делом.

Нетерпеливая толпа все более и более увеличивалась на Шалонском поле, вокруг обширных зданий Генерального штаба. На трибунах, разукрашенных знаменами, теснилось избранное общество. Некуда было иголке упасть.

Лорд Фэртайм и его семья, накануне прибывшие из Англии, едва сумели протиснуться в первый ряд. Не обошлось и без пререканий с какими-то двумя неизвестными личностями, которым пришлось устроиться подальше, но на той же скамье. В них без труда можно было узнать фон Краша и его дочь Маргу.

В то время как все собравшиеся на трибунах мирились с возникшими неудобствами, фон Краш желал полного комфорта. Но резкая фраза Питера-Поля, подкрепленная внушительным видом, привела фон Краша в чувство, и он вынужден был замолчать.

Марга нервничала. Она осматривала просторный овал площади (два километра в длину и один в ширину), над которой должны были маневрировать аэропланы. Нетерпеливый взгляд ее блуждал между белым барьером, окружающим поле, и мачтами, указывающими пункты поворота. Между первой из этих мачт и трибуной – белая полоса на земле обозначала место вылета и возвращения.

Внезапно шум стих.

Двери одного из ангаров распахнулись, и оттуда выкатили аэроплан на его отправном колесике. Толпа зажужжала, словно улей.

– Начнут монопланы… Потом будут бипланы…

– А закончится полипланом Луазена и д’Этуаля!

Аппарат, вызвавший огромный интерес публики, достиг стартовой точки. С распростертыми крыльями, около пятнадцати метров в поперечнике, он казался гигантским бумажным змеем, упавшим на землю.

Пилот забрался в кабину, снабженную всем необходимым, раздался сухой звук выстрела – был дан сигнал. Чемпионат мира начался.

Рассказывать об этих полетах особо нечего. Всем и без того известны мужество и знания покорителей неба. Обошлось без катастрофы. Публика была довольна. Даже высокопоставленные гости, собравшиеся на трибунах, приятно улыбались. Во время всей этой суматохи Эдит не отрывала взгляда от сарая, расположенного в некотором отдалении от трибун. Ей сказали, что там ожидает своей очереди Франсуа д’Этуаль. Вдруг она вздрогнула.

– Папа!.. Двери сарая раскрываются!

Лорд Фэртайм кивнул головой. Он тоже это увидел.

– Полиплан! Полиплан!

В самом деле, несколько рабочих уже вытащили аппарат. Тираль и сам Луазен суетились необычайно. Из конца в конец пронесся шепот:

– Моноплан Луазена, пилот Франсуа д’Этуаль…

Франсуа д’Этуаль – магическое имя, значение которого спортивная публика могла вполне оценить за последние два года.

Выйдя из сарая, молодой человек торопливо последовал за аэропланом и догнал его как раз в тот момент, когда аппарат достиг белой черты.

– Ах! – раздался неожиданно женский голос. – Как он хорош!

Эдит посмотрела в сторону, откуда послышалось восклицание, и заметила Маргариту фон Краш, вскочившую на ноги и устремившую на молодого авиатора горящие глаза. Какой-то внутренний голос подсказал Эдит, что эта женщина станет ее врагом.

Фон Краш тихонько уговорил свою дочь сесть, осторожно заметив:

– Успокойся, Марга… Эти проклятые англичане поглядывают на нас с любопытством.

Машинально она взглянула в ту сторону, где сидели лорд Фэртайм и его дети. Взгляд ее скрестился со взглядом огромного Питера-Поля, смотревшего на нее с улыбкой добродушного восторга. Восхищение этого красивого здоровенного малого доставило ей удовольствие.

Прозвучал сигнальный выстрел, заставивший вздрогнуть присутствующих. Раздалось слабое жужжанье, аэроплан сдвинулся с места, заскользил на колесиках и плавно поднялся в воздух, сопровождаемый бурей восторженных криков. Взгляды всех были устремлены в небо.

И до этих пор публика знала воздухоплавателей очень смелых и ловких; но в них она слишком чувствовала «усилие», непрерывную заботу о соблюдении равновесия аппарата. В данный же момент никто больше не испытывал этого неопределенного напряжения, обыкновенно волновавшего людей при всевозможных воздухоплавательных состязаниях. Это уже не был более аэроплан, создание рук человеческих, белый силуэт которого двигался в воздухе, – а особый вид птицы, созданной самой природой.

И в самом деле, он двигался с невообразимой легкостью, уверенностью. И какая скорость! Все демонстрированные сегодня машины были по сравнению с этой – то же, что черепахи в сравнении с курьерским поездом.

Снова неистовые крики восторга ураганом разразились над толпой. Публика повскакивала на ноги, вопя и жестикулируя.

Но едва Франсуа, стоявший теперь уже у неподвижного мотора, протянул руку в знак того, что он хочет говорить, как наступила тишина.

– Благодарю всех за поддержку, оказанную мне и моим товарищам! – начал он. – Вы почтили тех, кто посвятил всю свою жизнь покорению воздуха. Но вы знаете так же, как и мы, что только тогда наше дело будет закончено и практически полезно, когда воздушная машина сможет удовлетворять трем условиям: во-первых, держаться в воздухе неподвижно, в определенной точке, вместо того, чтобы поддерживать равновесие и устойчивость только посредством быстрого перемещения, как это и было сегодня; во-вторых, двигаться вперед и назад, не делая поворотов; и в-третьих – уменьшить размеры аэроплана, чтобы он мог поместиться в обыкновенном автомобильном гараже, то есть сделать машину менее громоздкой, что увеличит возможность ее использования. Поэтому ваше одобрение означает для нас – ищите, пробуйте, продвигайтесь вперед, и все мы – строители, инженеры, пилоты – будем искать и пробовать.

Авиатор замолчал.

Никто не шелохнулся. Все переглядывались между собой, пораженные скромностью этого победителя воздуха.

Маргарита, переговорив о чем-то со своим отцом, поднялась с места и громко спросила:

– Аэропланы могут брать пассажира?

– Да, да! Это входит в программу опытов, – ответила ей сотня голосов.

– Так вот, я вношу пятьдесят тысяч марок в Комитет исследований по усовершенствованию летательных машин, если господин Франсуа д’Этуаль согласится взять меня пассажиркой и доставить в Мурмелон.

Гром аплодисментов приветствовал это предложение.

Эдит побледнела. Сердце ее почти перестало биться. Молодая девушка поняла, что незнакомка выбросила такую огромную сумму исключительно для того, чтобы дать Франсуа доказательство своего интереса к нему и нежного доверия. Сама того не сознавая, она устремила на молодого инженера растерянный, умоляющий взгляд. Он весь вспыхнул под этим взглядом, провел рукой полбу и, быстро овладев собой, проговорил, указав на Эдит:

– Я уже обещал это раньше.

На щеках молодой англичанки вновь заиграл румянец. Она схватила отца за руку и умоляюще зашептала:

– О! Папа! Вы ведь позволите?!

Франсуа продолжал:

– Но я не имею права отвергнуть столь щедрый дар нашему Комитету исследований… Я возьму на борт двух пассажирок, если они согласны. Я отвечаю за их безопасность!

– Согласна! – одновременно воскликнули Эдит и Маргарита.

Снова раздались аплодисменты. Непредвиденное развлечение доставило публике большое удовольствие.

Эдит быстро спустилась с трибун. За ней последовала и немка, успевшая шепнуть отцу на ухо:

– Поезжайте на автомобиле. Мы остановимся в том же отеле, что и он, и, как только возвратимся, вы с ним переговорите.

– Хорошо. А ты, Марга, испугалась этой маленькой мисс?

– Вы думаете, что напрасно?

– Нет, черт побери, пожалуй – не напрасно. Эта пигалица может, чего доброго, наделать нам осложнений, которых я желал бы избежать…

Луазен и Тираль, восхищенные и победой чемпиона Билланкурских фабрик, и этим неожиданным эпизодом, который, попав на страницы газет, сделает фирме «Луазен и К°» великолепную рекламу, подошли к аэроплану и помогли разместиться обеим пассажиркам – позади молодого пилота, чтобы не нарушить равновесие.

– Внимание! – скомандовал Франсуа.

Инженер и бухгалтер расступились, уступая дорогу аэроплану.

– Вы готовы? – спросил пилот у своих спутниц.

– Да! – нежно прошептала Эдит.

– Да! – сказала Маргарита, бросив на него пылкий взгляд.

– В путь!

Мотор зажужжал, аэроплан оторвался от земли, описал длинную кривую, взлетел на высоту примерно тридцати метров, пронесся над трибунами, с которых раздавались веселые крики, и взял курс на Мурмелон.

Пассажирки забыли на время о своем инстинктивно понятом соперничестве. Их захватила и опьянила высота. Им казалось, что они ничего не весят, что у них выросли крылья. Поля, белесоватые дороги, деревья, над вершинами которых неслось их воздушное суденышко, сменялись, как картинки кинематографа.

Маргарите стало не по себе. В глубине ее не очень чистой совести как бы затеплился огонек. Словно какой-то голос шепнул ей: «Твой муж, которого ты отбросила, словно тряпку, когда он перестал интересовать тебя, будет отомщен по закону высшей справедливости. Достойна ли ты того, с кем желала бы начать новую жизнь и из кого собираешься сделать жертву своих личных интересов?»

Напрасно пыталась она отделаться от этой мысли. Что-то новое как бы зарождалось в ней. Высота, даже пространственная, делает чудеса. Дух возвышается по мере того, как тело поднимается от земного праха.

Путешественницы, ощутив легкий, почти неощутимый толчок, осмотрелись вокруг. Аэроплан опустился на землю метрах в ста от мурмедонской церкви.

– Прошу меня извинить, – обратился к ним Франсуа, – невозможно сесть в самом Мурмелоне именно по одной из тех причин, о которых я говорил раньше – машина слишком велика. Позвольте мне помочь вам.

Он поспешил к Эдит и помог ей спуститься на землю. Девушка с благодарностью взглянула на него. Затем он помог Маргарите.

Заняв место в кабине и бросив прощальный взгляд на Эдит, Франсуа сказал:

– Я должен возвратиться и поставить машину в ангар.

Слова эти не имели особого значения, но глаза, устремленные на девушку, говорили о многом.

Аэроплан взмыл в небо. Обе путешественницы неподвижно застыли, следя за «белой птицей», вскоре скрывшейся из виду за рядом высоких тополей.

Холодно раскланявшись, они направились в Мурмелон по разным сторонам улицы.

У самого отеля, где Франсуа завтракал утром, их догнал автомобиль.

За рулем сидел фон Краш. Остановив машину, он вышел и перебросился несколькими фразами с дочерью, затем вошел в подъезд гостиницы.