Текст книги "Буревестник"

Автор книги: Петру Думитриу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 31 страниц)

XXVII

Налетевший шквал яростно трепал белые гребни. По небу ползли темные, рваные тучи, серые клочья которых проплывали над самой «Октябрьской звездой». Ее сильно качало. Шедший без лодок куттер то взлетал на самый гребень волны, то проваливался в бездну, все более приближаясь к пароходу. С командного мостика послышался зычный голос старшего помощника, кричавшего в рупор:

– Подходи осторожней! Куда смотришь?

Стоявшие на палубе куттера и державшиеся за такелаж небритые, промокшие рыбаки, ответили ему самым непочтительным и даже, отчасти, вызывающим смехом, знаками приглашая его успокоиться, – зря, дескать, орешь! – и в то же время руками и крюками отталкиваясь от борта «Октябрьской звезды», которую вздымало от каждой волны чуть ли не на целый этаж. Та же волна опускала потом и «Октябрьскую звезду» – по железной обшивке которой скользили их руки, – и, ровно на столько же, куттер.

Но вот один из рыбаков что-то крикнул товарищам, – миг, – и все разом ухватились за штормтрап и разом, выставляя небритые, обросшие щетиной подбородки, все восемь или девять человек полезли наверх, – одни босые, с подвернутыми штанами, другие в резиновых сапогах, из голенищ которых высовывались рукоятки разделочных ножей.

С верхней палубы, с обычным для него видом человека, которому все наскучило и все опротивело, и вместе с тем с детским добродушием, смотрел на них старший механик.

– Видишь, Прикоп, – сказал он, – как пираты берут на абордаж наш консервный завод…

– Не следует называть их пиратами, – наставительно заметил Прикоп. – Они честные труженики.

«Пираты» между тем уже перелезали через планшир и прыгали на палубу. Куттер отошел за корму, туда, где в нескольких стах саженях от парохода, прыгали на волнах другие куттеры. Лодки, которые они привели, были уже подняты на палубу «Октябрьской звезды».

Рыбаков встретили насмешками.

– По «мамаше» соскучились?! – кричал Емельян, засунув руки в карманы; босой, с картузом набекрень. – Отдохнуть захотелось, а? Куда лодки девали? Пропили, в карты проиграли?

– Черт их принес, – ругался Ермолай, – теперь из-за них в буфет не продерешься…

С командного мостика послышался усиленный рупором голос капитана:

– Что вы сделали с лодками? Где они?

Прикоп спустился с верхней палубы и подошел к прибывшим. Ему тоже хотелось узнать, что произошло с лодками. А в том, что с ними действительно произошло что-то, не могло быть сомнений: это ясно читалось на смущенных и виноватых лицах всех членов бригады. Выходило, что Емельян был прав.

– Стыдились бы! – ворчал Лука Георге с развевающейся по ветру русой бородкой. – Всю флотилию, черти, осрамили!

Емельян Романов хохотал, скаля зубы, как матерый волк:

– Ха-ха-ха! Им это нипочем. Они стыд с мамалыгой съели. Наплевать им на флотилию!

Опозорившаяся бригада защищалась как могла, размахивая руками и перечисляя на заскорузлых пальцах все постигшие ее несчастья:

– Вам хорошо говорить! Мы дальше всех были! В пяти часах ходу от «мамаши»! Случись что-нибудь с мотором, куда мы лодки денем?

– Конечно, – сказал Емельян. – Конечно. Мог дождик пойти – вас бы замочило, ветерком бы продуло, тут и насморк схватить немудрено…

Палуба беспрестанно то поднималась, то опускалась под ними. Ветер завывал в такелаже и рвал в клочья валивший из трубы дым. Рыбаки стояли, широко расставив ноги, и продолжали – одни с веселыми, другие с возмущенными или со сконфуженными и, в то же время, наглыми лицами спорить о брошенных лодках.

– Хотел бы я тебя видеть, Емельян, на нашем месте. Был бы ты там, где мы были – тогда бы и поговорил! – доказывал Симион Данилов – старшина провинившейся бригады.

– Чушь! – с презрением проговорил Емельян, пожимая плечами.

– Вот-те и чушь! Будь ты на нашем месте, сам бы сдрейфил. «Мамаши» и след простыл, ветер в открытое море гонит – того и гляди, как весной, в Болгарию угодишь!

– Чуть не потонули, – сказал кто-то, прячась за других.

– Ну и что ж такое? – возразил Емельян. – Вы кто такие? Морские рыбаки? Неужто вам наше рыбацкое ремесло неизвестно? Так чего же вы, чертовы пенсионеры, плачетесь?..

Он с возмущением плюнул перед самым их носом на палубу.

Рыбаки посмотрели на плевок, потом на Романова, который равнодушно поглядывал на них, засунув руки в карманы. У Симиона заблестели глаза, он шагнул вперед, готовый к драке. Рыбаки разделились: Ермолай, Андрей, Косма обступили Емельяна; те, кто побросал лодки, собрались вокруг Симиона Данилова. Лука с беспокойством поглядывал то на тех, то на других, не зная пора ли их разнимать. Но до драки не дошло по другой причине. Неожиданно раздался голос, сразу нарушивший общее напряжение.

– Я не согласен с тем, что говорит Романов, – произнес этот голос.

Все оглянулись. Говоривший оказался только что прибывшим из Констанцы незнакомцем. Еще за минуту до этого он стоял на капитанском мостике, рядом с капитаном, который говорил ему, указывая на собравшихся на палубе рыбаков:

– Посмотрите на них, обратите внимание на их отношение к делу. Побросали лодки и укрылись от непогоды на базе. Разве это люди?

– Разумеется, люди, – ответил, к удивлению капитана, инструктор. – Виноваты не они.

Капитан открыл было рот, чтобы еще что-то сказать, но его собеседник повернулся и быстро сбежал вниз по трапу.

Он был теперь в самой гуще рыбаков, выделяясь среди них – за исключением Космы – своим ростом. Его дешевый городской костюм и башмаки мешали ему слиться с их толпой, но это, по-видимому, нисколько его не смущало. Он чувствовал себя как дома среди этих, похожих на него, здоровенных, плечистых, загорелых людей – рыбаков из Даниловки, Сфынту-Георге и Мангалии.

– Емельян Романов неправ, – сказал инструктор. – Раньше, действительно, ремесло наше было опасное. Немудрено было и потонуть. А теперь у рыбака есть пловучая база – пароход. Лодку подняли лебедкой на борт, а сам – отдыхай. Верно я говорю?

Люди молчали: то, что сказал чужой человек в городском платье, было верно. Что правда, то правда.

– А еще, – продолжал он, – вот что: здесь кто-то сказал, что вы чуть не потонули. Разве при таком ветре можно потерять лодку, потонуть?

Налетевший шквал жалобно, как в струнах скрипки, отозвался в зазвеневшем такелаже; пахнуло холодом. Пароход тяжело опустился в открывшуюся под ним пропасть. Рыбаки молча слушали говорившего. Емельян Романов внимательно к нему приглядывался. Симион Данилов не мог отвести от него глаз.

– Сразу видно, что не моряк, – пробормотал он насмешливо, но не очень уверенно. – В конторе, должно быть, на стуле сидел, теперь на пароход попал, а внизу-то ведь, в море, совсем другое дело…

Некоторые засмеялись. С достоинством раздвинув толпу, появился председатель профсоюза Прикоп.

– Я их понимаю, – сказал он. – Погода, конечно, для промысла плохая. База должна была бы быть миль на десять ближе. Нас слишком далеко отнесло, – продолжал он, не глядя на нового инструктора.

Тот окинул его проницательным взглядом и, словно не расслышав, что он сказал, обратился к Симиону:

– Внизу, говорите совсем другое? – сказал он сдержанно, но тем же насмешливым тоном. – Да? Совсем другое? А когда лодка была кулацкая и снасть кулацкая, рыбаки тогда, по такой погоде, что делали? Бросали все и укрывались на пароходе?

– Ха-ха-ха! – громко рассмеялся Ермолай. – Парохода тогда и вовсе не было! А у кулака разговор был короткий – так с тобой расправится, что не обрадуешься.

Симион не поднимал глаз. Емельян молчал, уставившись на инструктора и упорно думая о чем-то своем.

Тот, между тем, продолжал допекать Симиона, у которого был негодующий и в то же время растерянный вид.

– Что приходилось делать рыбаку, если он терял снасть? Приходилось за нее платить. А потеряв лодку, можно было проститься с жизнью. Нынче не то – нынче жизнь рыбака в безопасности. Так неужто вы народное-то достояние будете беречь меньше, чем кулацкое? Разве это дело? Ведь государство тоже может потребовать вас к ответу. Есть закон, есть суд. Но мы смотрим на государственное имущество, как на наше собственное, – закончил он, обращаясь уже не к Симиону, а ко всем.

Симион понял намек и попятился, смешавшись с толпой.

– Разве я один? – презрительно заметил он, пожав плечами. – Поговорите с ними тоже – нас девять человек было.

– А старшина ты! – резко заметил Симиону Лука.

Человек в синем костюме поглядел на остальных членов бригады, которые стояли пристыженные, сконфуженные, сердитые.

– Они тоже хороши. Если старшина струсил, они должны были его остановить.

Симион вызывающе, в упор, посмотрел на инструктора:

– На пароходе-то хорошо разговаривать… В море другое дело…

Инструктор пристально, сузившимися глазами, поглядел на Симиона:

– Это верно… – сказал он, сухо, невесело рассмеявшись. – На море – другое дело…

И громко прибавил:

– Лодки нужно вернуть. Кто охотник?

Никто не отвечал. Палуба то вздымалась, то уходила под их ногами. Люди с трудом держались на ногах. День был пасмурный, серый. Жалобно завывавший в такелаже фок-мачты ветер кружился вихрем, по свинцовому морю ходили белые пенистые гребни.

Рыбаки глядели на нырявшие в волнах куттеры, то на поднимавшийся, когда опускалась палуба, то опускавшийся, когда она поднималась, горизонт и упорно молчали.

Первым вызвался Емельян.

– Я пойду.

– И я, – еще лаконичнее проговорил Лука.

– И я с ними, – сказал великан Косма.

После него откликнулась бригада Ермолая: первым Андрей, потом сам Ермолай, потом еще один:

– Мы тоже!

Инструктор поднял руку:

– Довольно. Шестерых хватит!

И прибавил, обращаясь к Николау:

– Распорядитесь, если можно, спустить нам лодку.

Николау вздрогнул и торопливо проговорил:

– Можно, товарищ… Даже две, если хотите! Инструктор окинул его беглым взглядом и снова повернулся к Емельяну и Луке. Послышался грохот лебедок. Над палубой повисли тросы. Матросы завели под днище лодки строп из пенькового троса.

Боцман, дядя Мариникэ, размахивая руками, командовал лебедчиками. Вскоре лодка, скользя на блоках, уже раскачивалась над бурным морем.

Опустив голову, Прикоп задумчиво побрел к себе, на жилую палубу. Проходя мимо старшего механика, стоявшего облокотясь на планшир и видевшего все, что произошло, он услышал его неизменное: «фиу-фиу-фи!»

– Видел, Прикоп? – сказал Стяга. – Видел, голубчик?

– Что?

– Видел конторщика?

– Видел…

– Моряк. Не иначе как бывший моряк, черт возьми… Помнишь, как взбунтовались ребята на «Арабелле Робертсон», когда мы шли в Бахиа-Бланка? Еще старшего помощника капитана Василиу хотели за борт выкинуть? А норвежца помнишь, который скандал затеял? Этот – не то, этот, сразу видно, парень порядочный. Однако бедовый… Я бы сам с ними отправился… А этот, смотри, что выдумал! – прибавил старик, показывая на Косму.

Когда лодка была уже готова перенестись за борт, Косма уцепился за трос и влез в нее, несмотря на то что ее сильно раскачивало в воздухе. Стоя в лодке, он схватил крюк и стал отталкиваться им, стараясь избежать опасного удара о борт «Октябрьской Звезды». Медленно скользили на блоках тросы, медленно опускалась лодка, все более приближаясь к воде. Но вот ее настиг огромный вал и, ударившись гребнем о ее борт, окутал белой пеной, потом отпрянул и лодка снова повисла в воздухе. Еще метр троса – и она запрыгала на волнах. Косма ловко отдал трос, который через минуту, аккуратно подвязанный, болтался в воздухе, устремляясь к фок-мачте. Рыбаки полезли вниз по штормтрапу, который Косма уже успел подтянуть своим крюком. Инструктор легко перемахнул через планшир и исчез за бортом. Прикоп задумался и озабоченно молчал. Старший механик чирикнул и невозмутимо отправился дальше.

Внизу волны буйно играли лодкой. Гребцы – по двое на каждой банке – налегли на весла, и она стала отдаляться от парохода, врезаясь в пепельно-серую, бурлящую воду.

Когда они стали подходить к куттеру, который должен был отбуксировать их к покинутым лодкам, Косма тронул инструктора, сидевшего загребным и бесхитростно спросил:

– Ты рыбак?

– Он из нашего села… – ответил за инструктора Емельян. – Ты его не знаешь – малым ребенком был…

Инструктор повернул голову и украдкой посмотрел на Емельяна, но промолчал.

– А я тебя узнал, – пробормотал Емельян, – ты – Адам Жора. С моим братом рыбачил… Изменился, конечно, но все-таки я тебя узнал…

Высокий пепельно-серый пароход с тонкими мачтами и дымящейся трубой остался позади, то поднимаясь, то опускаясь на крупной волне, между тем как их лодку сильно трепало, то и дело зарывая ее в серо-зеленые провалы, из которых видны были лишь хмурое небо да верхушки мачт «Октябрьской звезды».

– Я тебя узнал, – повторил Романов. – Отчаянный был парень… Помнишь, как я тебя побил?

– Я, помнится, тогда Якинтову девку за что-то обругал, а ты за ней ударял, – сказал Адам с едва заметной улыбкой, не глядя на сидевшего рядом, на той же банке Емельяна. – Что с ней теперь?

– Мы поженились… У нас уже дети взрослые…

– Желаю им всякого благополучия.

– И тебе того же… А у тебя дети есть?

– У меня ничего нету, – коротко ответил Адам.

Емельян продолжал молча грести. Лодку они выбрали самую большую и тяжелую. Волна была крупная, шли против ветра и грести было трудно. К тому же Емельян был видимо взволнован встречей с Адамом.

– Простил ты нас? – пробормотал он, искоса глядя на соседа.

– Да, – просто ответил Адам, налегая на весло. – Вас простил – давно уже.

XXVIII

В то время как куттер, который буксировал лодку с Адамом, Емельяном и другими, все дальше уходил в туманное серое море, Симион Данилов отправился разыскивать своего братца. Он нашел его в одиночестве. Облокотившись о планшир, Прикоп глядел вниз, на темно-зеленые волны, которые, разбиваясь о борт парохода, закипали тысячами мелких пузырьков. Палуба то поднималась, то опускалась под его ногами. Симион подошел и встал рядом с братом. Босой, оборванный, небритый, лохматый рыбак, – он нарочно ходил в таком виде, чтобы люди как-нибудь не вспомнили его кулацкого происхождения, – резко отличался от свежевыбритого, упитанного, аккуратного моряка в старой, заплатанной, но чистой и выглаженной спецовке. Прикоп окинул брата беглым взглядом и продолжал глядеть на море.

– Видел его? – спросил Симион, двигая грязными пальцами босых ног с отросшими, вымазанными смолой ногтями.

– Видел, – мрачно ответил Прикоп.

– Этот-то как в партию попал?

Прикоп промолчал.

– Хотя, в конце концов, из таких, как он, и выходят коммунисты… – задумчиво пробормотал Симион.

– Помалкивай, – чуть слышно проговорил Прикоп.

– Остерегайся его!

– Чего мне остерегаться? – проворчал Прикоп, холодно улыбаясь.

Симион удивился:

– Да ты что, одурел, что ли? Думаешь, он забыл? Думаешь, он нас простил?

– Это его дело, – уверенно сказал Прикоп. – Встречали мы таких, не страшно… Ступай – не годится, чтобы нас видели вместе…

Симион удалился с деланно равнодушным видом, а Прикоп продолжал свои размышления, облокотившись на холодное железо планшира и не отрывая глаз от моря. Немного погодя, он выпрямился и пошел разыскивать Прециосу.

Вечером, под темнеющим небом, вернулся куттер, ведя на буксире брошенные лодки, которые были найдены на якорях, над большими глубинами. Снасть тоже вытащили и даже с уловом. Рыбаки, несмотря на усталость, еще остались на палубе – посмотреть, как поднимают лодки, – а Адам Жора, бледный и с темными кругами под глазами, в промокшей одежде, отправился за спецовкой и резиновыми сапогами. Артельщик, он же буфетчик, – все тот же маленький, худосочный человек с желтым лицом и бритой головой, – ответил, что у него нет ни того, ни другого. Адам так и остался в мокром костюме и, дрожа от холода, пошел в каюту парторганизации, где он нашел Прециосу и Прикопа, принявших его вежливо, но с преувеличенной важностью. Прикоп посмотрел на его мокрую одежду, но ничего не сказал. Адам спросил, скоро ли состоится заседание бюро, чтобы он мог ознакомиться с делами. Ему ответили, что когда угодно – хоть сейчас.

– Из кого состоит бюро? Из вас двух? – спросил Адам. – Кажется был еще один член – Продан… если не ошибаюсь.

– Продан на вахте, – сказал Прециосу.

– Подождем, пока он сменится.

– Тогда начнется наша вахта, – сказал Прикоп, которому не хотелось при Продане говорить о некоторых вещах с Адамом.

– В таком случае я поговорю с ним отдельно и потом сообщу вам его мнение.

Прикоп с Прециосу переглянулись: «Мало ли что наговорит ему Продан, пожалуй, уж лучше, чтобы говорил при нас» – думали оба.

– Пойду посмотрю, нельзя ли его сменить, – решил Прикоп и вышел из каюты.

Прециосу, прикрыв один глаз от дыма, который струился от приклеившейся в углу его рта папиросы, принялся медленно, растягивая слова, осведомлять Адама:

– Продан – хороший товарищ, – начал он, – но, к сожалению, находится под влиянием одной компании, свившей себе гнездо на этом пароходе.

– Что это за компания? – удивился Адам.

– Вы сами увидите: мне не хотелось бы вам об этом говорить. Тут подобралась одна компания. К сожалению, в ней участвуют даже члены партии, подпавшие под чужое влияние. Да, да…

– Под чье влияние? Какие члены партии?

– Во-первых, сам Продан. Потом старший помощник капитана Николау, боцман Мариникэ, механик Маня… Но парторганизация разоблачила их и задала им хорошую головомойку. Раскритиковали их в пух и прах, знаете, безжалостно…

– Что же они делали? Чего они добиваются?

– … Они оторвались от организации, перешли на сторону капитана, идут против партии…

– Как? Здесь у вас капитан действует против указаний партии?

Прециосу снисходительно улыбнулся:

– Вы еще молоды. Сколько вам лет?

– Лет тридцать будет…

– Вот видите. А мне под пятьдесят и я был связан с рабочим движением еще в тридцатых годах… Я этих господ хорошо знаю. Неужели вы думаете, что они, в душе, преданы нашему строю? Что вы!

Адам Жора сдержанно улыбнулся:

– Не знаю, что делается в душе капитана, но какого мнения о нем отдел кадров? Конкретно, как он себя ведет?

– Конечно, если судить по поведению…

– А почему же еще?.. – чуть слышно пробормотал Адам.

Прециосу сделал удивленные глаза. Он почувствовал себя задетым.

– На этом пароходе мы должны быть более бдительны, – произнес он сентенциозно.

Это звучало как упрек: ты, мол, недостаточно бдителен.

Но Адама это нисколько, по-видимому, не смутило:

– Очень хорошо, – согласился он. – Будьте более бдительны. Но все-таки, какую же именно позицию занимают товарищи, о которых вы говорите? В частности, капитан?

– Я вам уже объяснил: они оторвались от партийной организации, не считаются с линией партии.

– В чем это фактически сказывается? Чего они конкретно хотят? Или не хотят? – допытывался Адам.

Потом как будто задумался и, глянув в упор на Прециосу, словно ударив его кулаком в грудь, спросил:

– А скажите, пожалуйста, какова, по-вашему, линия партии?

Прециосу так удивился, что даже вынул окурок изо рта:

– Как так?

– Какие задачи у партии здесь, в рыболовной флотилии? – спросил Адам Жора совершенно спокойно, пристально глядя в глаза своему собеседнику.

Прециосу растерялся, не зная, что отвечать. Он никогда не задумывался над этим вопросом, который его, собственно, даже не интересовал. Он попробовал увильнуть, обратившись к Адаму свысока:

– Как, товарищ Жора? Неужели вы воображаете, что у партии одни задачи в стране вообще и другие – в рыболовной флотилии?

Прециосу иронически рассмеялся. Адам улыбнулся невеселой улыбкой:

– Я этого не думаю… Я только хотел знать, какие практические цели ставит партия здесь, в рыболовной флотилии…

– Во-первых, флотилия нас не касается. Мы – судовая первичная организация. Во-вторых, зачем нам обсуждать эти вопросы на ходу? Обсуждать их следует на заседании, обстоятельно, организованно, а не так…

Он хотел сказать: «Ты парень еще молодой, легкомысленный, и подходишь к важным вопросам партийной жизни с кондачка. Даже методов партийной работы как следует не знаешь – какой же ты после этого активист?!» – При этом у Прециосу был высокомерный вид человека, поучающего новичка-молокососа.

Адам помрачнел. «Да, здесь, действительно, нужен инструктор, – думал он. – Что-то у них, действительно, хромает…» Все это он подумал про себя, а громко, посмотрев с некоторым сожалением на Прециосу, он сказал другое:

– Я думаю, что даже если вас разбудят ночью и спросят: какие, конкретно, задачи партии на вашем рабочем месте, вы должны, не задумываясь, ответить. Потому что задачи эти совершенно ясны. И мне кажется странным, что вы отделяете политическую работу на судне от политической работы среди рыбаков…

– Так с самого начала организовано партией, – с важностью ответил Прециосу.

– Партия может организовать и иначе, если мы предложим другое. Подумали ли вы об этом? Предлагали?

– Вы, кажется, пришли нас судить, – ядовито заметил Прециосу, который начинал трусить. – Сначала посмотрите, как мы работаем, проанализируйте нашу работу, а потом уже и критикуйте…

– Не обижайтесь, – мягко сказал Адам, – конечно, мы все это вместе обсудим, проанализируем, решим, что делать…

В эту минуту вошли Прикоп с Проданом. Прикоп нарочно не торопился вызывать Продана, чтобы дать время Прециосу рассказать Адаму про первичную организацию и вообще про команду и преподнести ему заранее подготовленное мнение о положении на судне. Пока Адам здоровался с Проданом, он успел мельком взглянуть на Прециосу и заметил, что секретарь парторганизации несколько даже изменился в лице, вспотел и имел смущенный, а может быть даже, – чему Прикопу трудно было поверить, – и испуганный вид. «Так или иначе, – думал он, – если Адам Жора нечто более, чем обыкновенный человек, которого нетрудно обвести вокруг пальца, то необходимо с самого начала дать ему подножку в расчете на то, что его промах заткнет глотку Продану, Иначе Продан еще решит, чего доброго, что наконец появился человек, с которым можно поговорить по душам…» – План действий был готов у Прикопа:

– Товарищ Жора, – начал он вкрадчиво, усевшись на свое место, – мне хотелось бы поговорить с вами запросто, по-товарищески. Пожалуйста, на меня не обижайтесь. Я буду говорить прямо, без обиняков: вы здесь – новый человек, вам нужно помочь, наша критика поможет вам избежать дальнейших ошибок.

Он остановился, выжидая.

– Говорите прямо, не скрытничайте, – сказал Адам Жора. – Разве нужно спрашивать разрешения для того, чтобы кого-нибудь критиковать?

– Разрешения, конечно, не нужно, но бывают люди, которым… как вам сказать… особенно когда их командируют сверху… которым не всегда приятно выслушивать критику снизу…

Это значило: «Может быть и ты один из тех, которые не допускают критики, которые так зазнались, что не могут терпеть, чтобы их критиковали простые, обыкновенные люди, как мы. Если ты не пожелаешь выслушать то, что я тебе сейчас скажу, это будет значить, что ты не признаешь одного из основных методов партийной работы».

Адам Жора сразу расшифровал этот маневр и, нисколько не смутившись, молча ждал, что будет дальше.

– Видите ли… – продолжал между тем Прикоп, – сегодня утром, когда вы отправились за лодками, вы поступили, конечно, очень хорошо. Мы это понимаем. Забота о государственном достоянии – черта очень похвальная. Но тем не менее поступок ваш – необдуманный. Во-первых, следовало посоветоваться с нами. Нехорошо, что все это носило характер вашей личной инициативы. Кроме того, подумали ли вы, спасая лодки, о самом ценном капитале – о человеке? А что, если бы рыбаки погибли? Стоило ли подвергать людей смертельной опасности из-за лодок? В этом – ваша ошибка. Очень досадно, что она произошла в первый же день. Ведь рыбаки теперь будут считать вас хорошим товарищем и смельчаком, но таким, который их не бережет, а это очень плохо. Коммунист, который не заботится о людях, не может вести настоящей политической работы.

Все это было сказано спокойно, даже, казалось, доброжелательно, тоном наставника, поучающего чересчур резвого ребенка. «Ему нанесли хороший удар, – думал про себя Прикоп. – Самый факт, что мы с Прециосу можем разговаривать таким тоном с присланным из обкома инструктором, уже доказывает, что этот инструктор поставил себя в совершенно несоответствующее его роли положение. И то сказать: что это за инструктор, который рискует людьми, принимает решения, ни с кем не посоветовавшись, да еще в первый же день своего пребывания на судне? Этак немудрено и слететь».

Адам Жора увидел приготовленную ловушку и понял, что ему действительно грозит опасность. «Этот человек мне враг, – подумал он, – но разве только мне? – Это бы еще было полбеды. Хорошего, конечно, и в личной вражде мало, но тут не то, тут больше, чем личная вражда. Если человек так относится к посланному партией инструктору, значит, он что-то скрывает. Придется остаться здесь, пока я не выведу его на чистую воду, а может быть и после этого…» Перед отъездом, в обкоме, Адам просмотрел относившиеся к здешней организации бумаги, подшитые к делу, и увидел, какая участь постигла двух посланных в прошлом году на «Октябрьскую звезду» инструкторов: их отозвали и подвергли критике. Третий, не вдаваясь в подробности, дал благоприятный отзыв о работе здешней парторганизации. «А что, если этот третий намеренно закрывал глаза? – мелькнуло у него в голове. – А те двое были жертвами интриги?» Адам почувствовал, как где-то, в самой глубине души, в нем шевельнулось возмущение: «Неужто и здесь несправедливость? Неужто опять Даниловы? Склока в партийной организации? Интриги между коммунистами?..»

Увидев что Адам молчит, Прикоп улыбнулся: «Значит, подействовало! – решил он. – А относительно Продана можно не беспокоиться: при его недоверчивости, он не скоро теперь решится открыться новому инструктору…»

– Ну что ж, – заметил Прикоп, – кажется, можно приступить… к заседанию…

Обрадованный и успокоенный Прециосу только было открыл рот, чтобы что-то сказать, но Адам его остановил:

– Погодите. Я тоже хочу высказать свое мнение.

– Пожалуйста, – сказал Прециосу с едва заметной усмешкой, рукой приглашая инструктора высказаться.

– Видите ли, товарищи, – начал Адам, – я решительно против того, чтобы один партийный лозунг использовался как оружие против другого. Забота о человеке тут совершенно ни при чем. Речь шла о том, чтобы спасти социалистическое имущество. Я сам бывший рыбак, – товарищ Прикоп Данилов меня знает, – и понимаю, когда можно потонуть, а когда нельзя. Если бы действительно была опасность, я бы не стал, конечно, вызывать охотников, да они и сами бы, пожалуй, не пошли. Но необходимо было, именно в ту минуту, указать людям, что нельзя шутить с народным имуществом. Понятно вам это? Неужто нужно было устраивать для этого целое заседание? Почему вы сами не проявили инициативы? Где были коммунисты судна? Я нашел одного только – Луку Егорова, да еще беспартийного Емельяна Романова, которые помогли мне мобилизовать остальных. Их согласие решило дело. Мы поставили на место тех, кто побросал лодки. Вам кажется, что я сделал плохо? Я думаю, что я поступил правильно. Было бы еще лучше, если бы старшиной в бригаде, побросавшей лодки и снасти, был не ваш родной брат, товарищ Данилов. А уж если так случилось, что старшиной был именно он, то вам следовало бы сделать ему выговор, а не критиковать присланного из обкома инструктора, назначение которого – помогать первичной организации в ее работе, а не объяснять рыбакам, как нужно беречь государственное имущество. Это должны были своевременно сделать вы, бюро парторганизации. Ну, а теперь, мне кажется, можно приступить и к заседанию.

Адам давно уже не дрался и было мало вероятно, что ему когда-либо в будущем придется снова, как десять с лишним лет тому назад, пользоваться кулаками, но бороться он умел теперь не хуже, чем тогда, а пожалуй – и лучше.

«Поймите же наконец, – мысленно говорил он им, – что дело тут не во мне, а в вашей политической работе на важном для всей пищевой промышленности участке». Нанесенный им ответный удар был сокрушительным, и Прикоп хорошо почувствовал всю его силу. Слова: «Товарищ Данилов меня знает», заставили его вздрогнуть, тем более что до сих пор Жора вел себя как чужой, а не как односельчанин. «Но это еще не так опасно, – думал Прикоп, – а вот с Симионом я действительно засыпался. И как это меня угораздило сделать такую глупость! Забыть сделать выговор собственному брату! Из-за этого дурака Симиона может выйти крупная неприятность».

Он был напуган и поспешил оправдаться:

– Откуда вам известно, что я ничего не сказал брату? Наоборот, я отчитал его самым серьезным образом.

– Это нужно было сделать при всех, тогда же, а не с глазу на глаз!

– Погодите, товарищ Жора, будем рассуждать организованно! – вмешался Прециосу, чтобы как-нибудь помешать Адаму.

– Конечно, – с улыбкой обратился к нему Прикоп, – если вы отвергаете нашу критику, вы вовсе не обязаны…

– Мне кажется, что я поступил правильно, – уверенно повторил Адам.

– Мы уже высказали наше мнение; однако, если оно вам не нравится, мы можем и помолчать… – со смехом заметил Прикоп. – Вы сами только что говорили, что вы здесь не для того, чтобы мы вас критиковали, а для того, чтобы критиковать нас…

Адам холодно рассмеялся и предложил приступить наконец к заседанию. Продолжать спор не имело смысла.

Он начал расспрашивать членов бюро о работе первичной организации, о ее задачах, о людях, о производстве. Ему отвечали сбивчиво и бессвязно. Во всем, что ему говорили, было много цифр, но ничего живого. Адам несколько раз пытался втянуть в разговор Продана, но тот произносил два-три – правда, хорошо обдуманных – слова, потом снова смолкал, испытующе и задумчиво глядя на инструктора. Под конец Прикоп и Прециосу спросили Адама, какие он предлагает меры для улучшения работы судовой парторганизации, но он с улыбкой уклонился от ответа:

– Вы только что говорили о том, как нужно быть осторожным в первые дни на новом месте, а сами теперь хотите заставить меня сделать непоправимую ошибку! Я далеко еще не ознакомился с положением. Что бы я сейчас ни предложил, все это будет основано только на сведениях, собранных «понаслышке». Дайте мне присмотреться к работе организации. Потом, когда я хорошенько узнаю людей и вообще положение на судне, я сам скажу вам, что, по моему мнению, следует предпринять…

Они расстались. Прециосу с Прикопом остались одни. Прециосу был недоволен:

– Он много о себе воображает, – сказал он с усмешкой, – но посмотрим… За кого он нас принимает? За палубных практикантов, которые не умеют завязать ни одного узла? Но ведь мы с тобой матерые морские волки…

– Ты порешь вздор, – огрызнулся Прикоп.

Он глубоко задумался. Этот Жора совсем не был похож на прежнего долговязого деревенского парня, сильного, как молодой бык. Он изменился, преждевременно состарился, его сила ушла, казалось, внутрь. Он открыто над ними издевался, отказываясь – в шуточной форме – высказать свое мнение об их работе: я, мол, прекрасно понимаю, зачем вы просите у меня совета: чтобы сделать все шиворот-навыворот, а потом свалить на меня вину и написать в обком, что, дескать, инструктор – путаник, надо его сменить. Он почти что сказал им это в лицо, уклонившись от всяких советов. Опасный человек. Нужно отделаться от него как можно скорее…