355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Петр Гнедич » Деньги » Текст книги (страница 15)
Деньги
  • Текст добавлен: 12 мая 2017, 17:31

Текст книги "Деньги"


Автор книги: Петр Гнедич



сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 15 страниц)

XVII

Через полчаса обе девушки подъезжали к квартире Перепелицына. Он жил в беленьком крохотном особнячке в одном из переулков близ Остоженки. Вокруг домика зеленел садик. Как раз у ворот его дома стояли дрожки, и только что приехавшая барыня в соломенной шляпке говорила извозчику, чтобы он её подождал… Тотти взглянула на неё, и невольно воскликнула:

– Лена!

Лена испуганно отпрянула, но потом, узнав её, кинулась к ней.

– Голубчик, это вы! – лепетала она. – Боже, в какую минуту вы застаёте меня! Если б вы знали…

Она остановилась, увидав Наташу.

– А это кто? – машинально спросила она. И вдруг смело подошла прямо к ней.

– Пойдёмте, – сказала она. – Пойдёмте, это необходимо, это очень важно, это важно для всех, и для меня, и для вас. Где он живёт?

– Лена, успокойтесь, – сказала Тотти, крепко стискивая её руку.

Услыхав, знакомый голос, которому ещё несколько дней тому назад она привыкла повиноваться, Лена вдруг притихла. Она широкими глазами смотрела на свою бывшую гувернантку.

– Вы знаете, кто я? – спросила она.

– Опомнитесь вы, ради Бога. Не будем стоять на улице, войдемте во двор, – предлагала Тотти. – Смотрите, на нас глядят оттуда, с той стороны.

Лена послушно вошла чрез калитку в ворота и остановилась.

– Вы знаете, кто я? – повторила она. – Я жена Анатолия.

Тотти глянула на Наташу. Та стояла спокойно, опустив глаза, и даже ресницы у неё не дрогнули.

– Я приехала сюда, чтобы остановить эту дуэль. Ведь и вы затем же приехали, не правда ли?

Она обратилась к Наташе.

– Ведь это из-за вас, из-за вас всё идёт, – сказала она, схватывая её за руку. – Так слушайте, я прошу, я умоляю вас, отдайте мне его. Он ушёл от вас, ушёл навсегда и безвозвратно. Хотите, я брошусь к вашим ногам, я целую ваши руки, видите? Я всё вам отдам, возьмите мою кровь, мои деньги, всё моё… Но ради Бога, остановите, чтоб этого не было.

Наташа с жалостью посмотрела на этого бледного дрожащего ребёнка. В глазах Лены было столько мольбы, столько беспредельной любви к своему мужу.

– Полноте, – сказала Наташа. – Пустите мои руки, как вам не стыдно. Даю вам слово, что поединка этого не будет. Клянусь вам, я употреблю все усилия.

– Уйдите, Лена, – повторила Тотти. – Я провожу вас отсюда. Вам не надо здесь оставаться. Пойдёмте…

Девочка плакала навзрыд. Но Тотти насильно повела её из ворот.

– Поезжайте к мужу, к вашим родным, предоставьте всё сделать нам. Мы устроим всё. Где вы живёте?

Лена сказала адрес.

– У Сашеньки? – удивилась Тотти. – Ну, тем лучше: поезжайте туда, и ждите. А я сама заеду к Сашеньке и обо всём вам расскажу. Поверьте, он будет жив и невредим.

Лена прижалась к ней и крепко поцеловала.

– Да, что вы делаете! – отбивалась Тотти. – Право, на улице неловко.

– Милочка, – говорила Лена, – простите меня, простите за всё то, что было на Принкино. Я виновата, я не знаю, чем я заплачу вам. Вот вы платите мне добром за зло. Я злая, мерзкая, что я позволила себе против вас! Но я знаю, вы мой лучший друг, потому что вы относитесь ко мне совершенно бескорыстно. Вы не хотели даже подарков моих брать, всё, что я подарила вам, вы оставили… Да, мне это было обидно… Но я всё-таки люблю вас. Я люблю вас больше, чем… Я люблю вас меньше чем Анатолия, но больше чем сестру и маму…

Тотти насилу усадила её на извозчика, не без любопытства слушавшего, что говорят барышни, и когда дрожки, звеня по мостовой, покатились к Остоженке, она пошла в дом к Перепелицыну.

Она застала гостью и хозяина в кабинете, – в крохотной комнатке с окнами в садик. Все стены были заняты полками с книгами, на каждой книге был ярлычок с номером. Нигде и следа пыли, всё чисто, всё было так же опрятно, как белокурый молоденький немчик-лакей, что отворял двери посетителям.

Перепелицын был сконфужен. Он был красен и беспомощно слушал порывистую речь Наташи.

– Скажите мне одно, – говорила Наташа, – правда это или нет, что вы вызвали Анатолия? Мне нужно только это знать?

– Я так поражён, – бормотал он. – Вы у меня. Наталья Александровна… и с вашей подругой.

– Вы не на службе? – продолжала Наташа. – Вы больны? Нет вы здоровы. Вы кого-то ждёте? Отчего меня не хотели принять? Да отвечайте же, Алексей Иванович, отвечайте.

Он покусывал губы и нервно теребил бороду.

– Я не могу вам отвечать, – выговорил он наконец.

– Не можете, – почему?

– Не имею права.

– Мне, вашему другу? Ну, хорошо. Хорошо, вы можете не отвечать. Но дайте слово, что вы исполните мою просьбу. Вы опять молчите?

– Я не знаю, буду ли я в состоянии её исполнить.

– Ничего невозможного я не потребую от вас. Слушайте. Дуэли этой не должно быть. Ни в каком случае…

– Понимаете ли вы о чем вы просите? – вдруг воскликнул он.

– Понимаю. Вы что же… Вы стреляетесь из-за меня? Да? Не отворачивайтесь…

Алексей Иванович никогда, с самого дня рождения, не чувствовал себя так неловко, как в эту минуту. Он смотрел в окно, его обливал холодный пот, он был бы рад, если бы рухнула крыша и придавила его, только бы не отвечать ему этой белокурой, милой девушке, которая составляла всё лучшее в его сумрачной, серенькой жизни.

– Вы считаете меня оскорблённою? – продолжала она. – Вы хотите отомстить за меня? Вы хотите убивать другого, рисковать своей жизнью…

Он злобно посмотрел на неё.

– А! Вы боитесь за него? Вы боитесь, что я его убью?

– Да, я боюсь, – подтвердила она. – Я одинаково боюсь, и того, что вы будете убиты, и того, что вы будете убийцей. Не надо этого… Я верю, что вы всегда готовы защитить меня.

– Да поймите вы, – горячо начал он, ударяя себя кулаками в грудь, – поймите, что я… Ну, да, я вызвал его, я не мог его не вызвать и буду целить ему прямо в лоб, я убью его… Я убью его совсем не потому, чтоб я хотел его смерти, чтобы я ненавидел его, а потому что так надо. Потому что нельзя оставлять безнаказанными такие поступки, как его поступок. Поймите вы, что я не из-за вас… Да, я уважаю, я ценю, я люблю вас, я привязан к вам… Но я вызвал его не поэтому, – я вызвал его из принципа: такие люди должны быть наказаны. Если меня убьют, я умру с сознанием, что я исполнил свой долг. Я как мог выступил защитником слабого, я выступил за правду. Если я убью его, это будет ужасно для меня, для моего внутреннего «я», – потому что я не считаю возможным посягать на жизнь ближнего. Но всё-таки – это нужно. Нужно, чтобы люди знали, что нельзя безнаказанно делать зло, что злая воля должна быть обуздана, если не убеждением, то силой…

– Почему же вы призваны водворять добро? – спросила Наташа, пытаясь улыбнуться.

– Я ли, другой кто – не всё ли равно? Но это сделать надо. Нельзя допускать, чтобы сильный издевался над слабым. Вы думаете этот господин осмелился бы прийти к вашему отцу и сказать, что он отказывается от вас, если бы это был не больной, слабый старик, а здоровый, мощный, сильный мужчина, полный энергии? А он чувствовал превосходство своих сил, он был полон сознания того, что ему всё это сойдёт безнаказанно. Вот и надо такому человеку показать, что и его силу можно сломить. А чем я другим могу показать это, кроме вызова? Пусть я смешон, пусть я кажусь Дон Кихотом, но я дал слово это сделать, и я это сделаю.

– Даже если я буду просить вас оставить?

Он твёрдо посмотрел на неё.

– Даже если вы будете просить, – ответил он и взял её за руку. – Повторяю, Наталья Александровна, вы мне дороже всего в мире, но и вы не можете поколебать меня. Я его вызвал и отказаться от дуэли не могу, хотя вот уже неделя прошла, и он всё уклоняется от прямого ответа.

– Иван Михайлович секундант ваш? – спросила внезапно Тотти.

– Да, – вы почём знаете?

– Нетрудно догадаться. Он не будет у вас?

– Будет.

– Скажите ему, что мне необходимо его видеть, чтоб он к нам заехал.

Перепелицын покачал головой.

– Ничего не будет! – сказал он. – Иван Михайлович думает и смотрит на вещи так же, как и я.

В прихожей брякнул колокольчик. Человек подал Перепелицыну письмо. Тот сорвал конверт и пробежал записку.

– Это от Ивана Михайловича? – сказала Тотти, узнав по конверту почерк.

– Да, от Ивана Михайловича, – подтвердил Алексей Иванович, складывая письмо и пряча его в стол.

– По этому делу?

– По этому делу.

– Покажите мне записку.

– Нет, не могу.

– Решён вопрос?

– Ничего не скажу.

– Обедать сегодня будете у нас?

– Нет.

– Значит сегодня всё решится?

– Да.

Наташа встала.

– Нам нечего здесь больше делать, – сказала она. – Поедем, Тотти.

Он молча проводил их до прихожей. Вежливый лакей подал им накидки. Перепелицын учтиво и сухо поклонился гостям и сам выпустил их из двери.

XVIII

Между тем Сашенька от Вероники Павловны отправилась прямо к Окоёмову. Она Окоёмова знала с детства. Он ей щипал щеки, когда она была ребенком, в шутку говорил с ней по-французски. Когда она вернулась из Петербурга, – он стал её звать sage-femme и целовал её по-прежнему в обе щеки. Он много способствовал её практике, рекомендуя её по знакомым, которых у него было пол-Москвы. Он любил именно такой тип женщин, как Сашенька: полных, упругих, румяных, весёлых. Особенно он упирал на последнее качество.

– У нас на севере, – говорил он, – солнце так редко, лето так коротко, что улыбка и ямочки на щеках значат для психологии гораздо больше, чем на юге. Я посмотрел в такие весёлые глазки, и мне кажется, что солнце вышло.

И теперь он радостно принял Сашеньку, и сам расцвёл.

– Усами щёк не запачкали? – спросила она, смотрясь в зеркало.

– Ну, вот, – гоготал он, – я ведь самую прочную краску покупаю!.. Садитесь… Хотите шампанского?

– Вот тебе раз! В двенадцать часов?

– У меня сейчас будет ризотто. Повар так у меня готовит: с гребешками и пупками…

– И ризотто не буду есть, и шампанского не хочу… Я к вам по делу. Генерал, вы ведь всё можете?

Он испустил трагический вздох.

– Увы! Я не могу больше нравиться! – сказал он.

– Да это и не нужно: от вас теперь совсем другое требуется. У вас ведь власть большая?

– Власть? Да… Я многое могу, – а что?

– Вы знаете Перепелицына?

– Большеголового? Знаю.

– У него сегодня дуэль.

Генерал вдруг покатился со смеху.

– Как, у него? С кем?

– С Анатолием.

Окоёмов вдруг стал серьёзен.

– A-а… Это хорошо…

– Ничего хорошего. Надо остановить.

– Чёрт с ними, пускай! А?

– Я не хочу.

– Да вам-то что? Анатолия жалко?

– Жалко. Не столько его, как жену его.

– Женился, мерзавец?

– Хорошенькая, молоденькая, третьего дня венчаны. Богатая.

– Завидной вдовой может быть?

– Ну вас, с вашими шутками. Дуэли быть не должно. Потрудитесь её остановить.

– Как же я её остановлю?..

– Не знаю. Но мне всегда кажется, что вы каждое дело можете остановить, – стоит вам только позвонить в телефон.

Генерал опять засмеялся.

– Ну, а если я остановлю это кровопролитие, – шампанского выпьем?

– Завтра. Сегодня некогда.

– Слово?

– Слово.

Он нагнулся к телефону и позвонил. Потом попросил пригласить к аппарату, какого-то Александра Александровича. Александр Александрович тотчас отозвался и был приглашён немедленно приехать по очень важному делу.

Сашенька поцеловала старика, сказала, что завтра приедет на ризотто, – и даже не одна, а с Наташей и Тотти, а что теперь ей надо лететь.

– Так смотрите – все втроём, – напутствовал он её.

– Так смотрите, чтоб всё было устроено, – откликнулась она с лестницы.

– Я его под домашний арест сейчас, – позвякивая шпорами самодовольно ответил старик, и ещё раз крикнул: – К двенадцати жду!

Она понеслась домой. Там Лены не оказалось. Но вместо её сидели Тотти и Наташа. Они поведали Сашеньке неудачу своего визита.

Она улыбнулась всеми своими ямочками.

– А я всё устроила, – сказала она. – Теперь меня беспокоит только одно, – а где Лена?

Лена была, конечно, у своих. Она была встречена восклицаниями, и объятиями, и слезами. Отец крепко и долго её целовал, потом выпустил из объятий и сказал:

– А где камни, что ты с собой увезла?..

– Я Толе отдала, – сквозь слезы ответила она.

– Ах, он взял? Это он и научил тебя? Вот это умно. Нет, у него практическая сметка есть.

– Да что камни, папа! – продолжала Лена. – Не в этом горе, а в том, что он сегодня стреляется и его убьют.

Евстратий Константинович повёл носом.

– Убьют? Этого не надо. Это легко остановить. Пусть он только сюда приедет. Запереть его на два дня в комнату, а потом пойти на переговоры. Это, я думаю, пустяки. Прокуроры никогда не дерутся. А вот я тебя предупредить хочу, что ты теперь должна быть умница. Вытри слезы. Надо серьёзное дело говорить.

Лена вытерла слезы и приготовилась слушать.

– Ты ведь очень глупа. Теперь ты должна быть умнее. Я рад, что ты замуж вышла. Женился он на тебе, потому что рассчитывал много за тобой денег взять. Но сбежал с тобой потихоньку – и ошибся в расчёте. Дать ему в руки денег нельзя. Себе оставит, проживёт на себя, да ещё, пожалуй, тебя выгонит. Никак этого нельзя. Тебе же будет лучше, если твои деньги у меня будут. Это крепче будет. Я тебе обязательство выдам – ты богатая женщина будешь, – а ему денег не давай. То есть так немножко, понимаешь, дочка?

– Понимаю, – сказала дочка.

– Тогда он тебя всегда любить будет. Ну, вот камни взяли – это уж трудно назад, – судиться я не буду. А деньгами я ничего ему в руки не дам. Так, когда очень запутается, – тысяч пятьдесят заплачу, чтоб мебель не описывали. А так, обыкновенно, только ежемесячная субсидия, – и живите на здоровье.

– А когда вы умрёте, папа, тогда как? – спросила наивно Лена.

– Тогда всё твоё. Но всё на твоё имя. Так надо сделать, чтоб он не касался. Требовать будет, бить будет, – не давай. Деньги всегда для себя нужны. Деньги – великое дело, особливо для женщины. Будут у тебя деньги, – посмотри как тебя прокурор любить будет.

– Приехал он, приехал! – закричала Фанни, стоявшая на балконе.

Анатолий вошёл в комнату. Тесть раскрыл объятия, но тот от них уклонился.

– Какая дуэль у вас? – спросил Петропопуло.

Анатолий глянул на жену.

– Ты взяла со стола мою записку, – сказал он. – Я знаю, потому что её нашёл. Это нехорошо.

– Жена всегда может брать записки, что муж получает, – отозвалась maman.

– Ну, по закону это не совсем так, – заметил зять.

– Да, да, по закону жена не может, – подтвердил Евстратий Константинович. – Так какая же дуэль?

– Это всё равно, – сказал Анатолий, – вас она не касается. И я приехал сюда совсем за другим. Очень рад, что и Леночка здесь. Что же вы – дадите приданое?

Петропопуло весело покачал головой.

– Нет, – сказал он. – Того приданого, о котором мы говорили, я вам дать не могу. Обстоятельства переменились.

– Тогда я вас попрошу оставить у себя Леночку, – невозмутимо сказал Анатолий.

Леночка вскрикнула и кинулась к нему на шею.

– Не бросай меня, Толя! – плакала она.

– Я, милочка, не хочу тебя бросать. Но твой отец человек коммерческий и хочет сплутовать…

Евстратий Константинович попросил дочь немножко подождать и не перебивать мужчин.

– Вот что, – сказал он, – документы я Леночке выдам, вы можете быть спокойны. А вот поговорим насчёт брильянтов, что вы взяли.

– Я их отправил в переделку, – смущённо сказал он.

– Совсем этого не надо. Вы назад их привезите и продайте мне.

– Продать? – изумлённо спросил зять.

– Ну, да, – подтвердил тесть. – Ведь они теперь ваши. Деньги вам нужны. Ювелир вам даст половину. Вот мы оценим их у ювелира, – и я ещё тридцать процентов к его цене накину. Брильянты у нас останутся, – ей же, дочке, пойдут, – а выкуплю я их у вас из её же денег. Вы это умно сделали, что взяли их. Ах, как хорошо сделали!

– Так я буду без брильянтов, папа? – плаксиво спросила Лена.

– Зачем без брильянтов? Тебе мать подарит, я подарю, – всё хорошо будет.

– Ну что ж… с шелудивой собаки хоть шерсти клок, – проворчал Анатолий.

– Этот год, так и быть, живите здесь, – отчаянно махнув рукой, сказал Петропопуло. – Жену и Фанню у вас оставлю. Может, она тоже замуж выйдет.

– Кто же платить за квартиру будет? – спросил товарищ прокурора.

– Пополам. Часть – ты, часть – я.

– Я больше шестисот не дам.

– Это мало.

– Папочка, не торгуйся! – не выдержала Леночка и опять повисла у отца на шее.

– Ну, уж так и быть. Я всё даже на себя возьму. Только вы кормите их и дрова покупайте. Вот я какой! Я на всё пойду: мне ведь не жалко денег. Я не скупой, я совсем не скупой человек. А только я терпеть не могу бессмысленных трат. Есть возможность быть экономным – экономь. Надо широко жить – живи широко. Вот я какой. Ну, давай же мириться: ведь ты за алмазы-то тысяч тридцать выручишь.

– Больше! – сказал Анатолий.

– Больше? Ну, там поторгуемся. А теперь поцелуй меня, Ленку – всех перецелуй и пойдём завтракать. Так по-семейному, хорошо. А в дуэль я не верю – дуэли не будет.

И они сели по-семейному завтракать.

XIX

Дуэли не было. Анатолий со своими спутниками приехал в назначенный пункт, близ Филей, и тщетно прождал целый час; потом явился какой-то неизвестный, в наглухо застёгнутом коричневом пальто и в чёрном котелке. Он вежливо поклонился, подойдя прямо к Анатолию, и ещё вежливее сказал:

– Господин Перепелицын находится под домашним арестом, – вы его не дождётесь.

– Кто же это распорядился? – хмуро спросил Анатолий.

– А не всё ли это вам равно-с? Из особенного к вам внимания, оставили вас в стороне. Но ежели ещё повторится такой случай, то весьма возможно, что и вас тем или иным путём задержат.

– С кем имею удовольствие?.. – начал Анатолий.

– Это всё равно-с, – скромно ответил неизвестный. – А только я предупредить хотел: и впредь ничего подобного не будет допущено-с. Имею честь кланяться.

Наташа в тот день ещё раз была у Перепелицына. Неизвестно, о чем они говорили, но вечером в «Славянском Базаре» была получена на имя Анатолия следующая записка:

«Я совершенно удовлетворён принятием вами вызова и дальнейших притязаний не имею. Не я виновник того, что нам не пришлось встретиться. Если вы хотите покончить это дело навсегда, я буду рад. Прибавлю одно: я бы не желал, чтобы мы узнавали друг друга при встречах»…

На это получился ответ:

«Очень рада не узнавать вас. Вообще сожалею, что мы встретились. Ошибку эту постараемся исправить дальнейшей жизнью, избегая самой возможности встречи».

В тот же вечер Перепелицын сделал Наташе предложение. Она попросила подождать год со дня смерти отца. Алексей Иванович покорно наклонил голову.

В деревянном доме Вероники Павловны постоянно много народу. Даже траурное платье самой хозяйки и Наташи не мешает общему настроению. Особенно оживляет всех Иван Михайлович. После двухнедельного пребывания в Египте, где он условился о будущих постройках, ему стало почему-то особенно весело. Он по утрам занят проектами, а с обеда безвыездно сидит у тётки. Он полюбил лунные вечера, к которым прежде не чувствовал пристрастия. Впервые они ему понравились на пароходе. Теперь ему вероятно Тотти напомнила южные ночи, – и он, приглядевшись, нашёл, что и на севере они могут быть очаровательными. Тотти всегда любила вечерние прогулки, и потому у неё оказался неизменный спутник.

Окоёмов тоже бывает по вечерам и, если сидит долго Сашенька, сидит и он. Сашенька его дразнит, что у неё молодой и красивый жених. Генерала, зараз и хмурится, и смеётся. Вероника Павловна переделывает совершенно завещание и душеприказчиком назначает Ивана Михайловича. Она диктует на разные лады черновики Окоёмову, тот пишет карандашом, крупным почерком, и просит, чтоб Сашенька не дышала на него. А Сашенька всё заглядывает через локоть и дышит.

«…Всеми наличными деньгами, – диктует старуха, – как лично моими, так и полученными мною от покойной сестры моей Варвары, – я поручаю распорядиться племяннику моему Ивану»…

– От нотариуса бумага, – мрачно говорит лакей, подавая Веронике Павловне рассыльную книжку.

– От нотариуса? – удивляется старуха. – Я с нотариусами дел не имею. Пусть прочь идёт.

– Я тоже гнал его, – подтверждает лакей, – да он не уходит.

– Не желаю получать я бумаг, – кипятится старуха.

– Это от вашего Анатолия письмо, – говорит Окоёмов, оседлав нос пенсне.

Все изумлены.

– Как от Анатолия? Что с ним? – спрашивает старуха и обращается к лакею.

– Ну, распишись, что принял, да скажи, чтоб больше не смел приходить…

– «Милостивая государыня, Вероника Павловна»… – начинает Окоёмов и сам качает головой. – Хоть бы написал «любезная тётушка»… Нехорошо!

– Ну, дальше, дальше, – торопит старуха.

– Да что дальше. Говорит о завещании Варвары Павловны и насчёт его части… «Не заставьте меня прибегнуть к нежелательным по отношению вас, но законным мерам».

– Молодец, люблю за обычай! – весело говорит Иван Михайлович.

– «…Следуемые мне деньги», – читает Окоёмов.

– Деньги, деньги, всё деньги! – говорит Тотти.

Иван Михайлович наклоняется к её уху:

– Когда мы будем в Египте, – тихо говорит он, – у нас много денег будет.

– Не надо их, не надо! Подальше от денег, – отвечает она. – Господи, какое счастье, что я не Лена и что у меня их нет…

– И я рад, – весело говорит Иван Михайлович.

Их глаза встречаются. И в самом деле: и в голубых, и в чёрных – в тех и других – светится радость…


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю