Текст книги "Собрание сочинений. Том 4"
Автор книги: Петр Павленко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 19 страниц)
Шатер Калина-царя. Марина и Калин. У шатра стража.
Марина
Ты скажи мне, великий царь,
Про твои золотые терема.
В стены вкладены каменья драгоценные?
Калин
(вздыхает)
Ой, были камни драгоценные…
Марина
Ты оставил их в граде заморском?
Калин
Войско несметное,
Надо пить-есть.
Продавал я богатство,
Ты не кручинься, Маринушка,
Достанем все мы во Киеве.
Марина
Видно, не у тебя богатство,
А богатство на русской земле.
Калин
Кому не ведомо:
Богаче Руси нет.
Воин
(вводит нищего)
Великий царь Калин,
Схватили его в поле.
Марина
(оглядывает нищего)
Русская калика перехожая,
А по-вашему нищий человек.
Ты спроси его, великий царь,
Что у них деется во Киеве.
Нищий
(он в одеянии вроде монашеского, его лица не видно)
Сотворите милостыню царскую,
Подайте горемычному от щедрости.
Калин
Откуда бредешь,
Куда держишь путь?
Нищий
Иду я, бреду по всей Руси.
Калин
Родом откуда?
Нищий
Родом я из славного Мурома.
Калин
Если из Мурома ты,
Видал Илью Муромца?
Нищий
Богатыря Илью я видал.
Калин
Твой Илья – мертвый.
Лежит во Киеве.
Нищий
А мертвым я Илью никогда не видал.
Калин
Велик ли ростом он был?
Нищий
Не огромный богатырь наш Илья.
Хочешь узнать его, на меня гляди,
И ростом и лицом будет он, как я.
Калин
Много Илья ел?
Нищий
Ел калачик-другой и сыт с того.
Калин
Ну, и богатырь Илья!
Я, как стану есть, —
Съедаю хлеба две печи
Да во щах по быку.
Марина
(сдержанно)
Великий царь Калин,
Равного тебе на свете нет.
Калин
Был бы здесь твой Илья —
На ладонь бы посадил.
(Делает жест.)
Блин бы сделал.
Нищий
(поет)
Как во славном городе во Муроме
У моего государя-батюшки
Была собака, старая-старая,
Много пила, много ела – только лопнула,
Много пила, много ела – только треснула.
Таврул
(вошел во время песни)
Не нравится мне песня, царь.
Марина
(внимательно глядит на нищего)
Голосисты же нищие на Руси.
Нищий
У нас на Руси все таковы:
Когда говорим, стекла сыплются.
Марина
По платью стариком ты выглядишь,
По походке ты – добрый молодец.
Илья
На Руси все старцы таковы:
Борода седая – рука молодая.
Таврул
Он пришел нашу силу разведать!
Марина
Обман, обман, великий царь!
Илья
Нет обмана, собаки поганые:
Перед вами богатырь Илья Муромец.
(Сбрасывает одежду нищего; он в доспехах.)
Калин
Схватить богатыря!
Воины бросаются в шатер.
Илья
(рубит воинов)
Кто на меня – тот мертвый!
Кто от меня – тот живой!
Илья прокладывает дорогу к выходу; за шатром крики схватки.
Голос Ильи
Коли в плен идете – живы будете.
Коли в бой идете – мертвы будете.
Калин, Таврул, Марина поднимают полог шатра, наблюдая за схваткой.
Марина
Вырвался в степь мужик.
Калин
На коня вскочил – отъезжает.
Голос Ильи
Разгорелось мое сердце молодецкое,
Расходились удалые рученьки.
Ты топчи их, богатырский конь.
Звук рога.
Марина
Затрубил в свой рог Илья,
Зовет он силу русскую.
Таврул
А что, коль в Киеве все таковы?
Калин
Три подкопа вокруг стана.
В один Илья попадет!
Марина
Не устает Илья, рубит.
Таврул
Не дай нам видеть силу русскую.
Калин
Подъезжает Илья к подкопу.
Таврул
Упал Илья в подкоп!
Крики торжества.
Марина
Конь из подкопа выскочил.
Шум, ржание коня, крики воинов.
Калин
Унес Илью от смерти.
Таврул
Подъезжает Илья ко второму подкопу.
Марина
Упал Илья во второй подкоп.
Калин
(хохочет)
Не вытащил конь богатыря.
Марина
Конец, конец Илье Муромцу!
Калин, Таврул, Марина бросаются в поле.
Перемена
Курган в степи. На вершине кургана воины Калина. Внизу, у кургана, привязанный железными цепями к дереву, стоит Илья Муромец. В его кольчугу вонзились стрелы. Он ранен, окровавлен. Рядом с ним Таврул и воины с копьями наготове. На вершину холма входит Калин, за ним Марина.
Калин
Здравствуй, русский богатырь.
Илья
Здравствуй, собака царь Калин.
Калин
Ты, щенок, с собакой не справился,
Не управился с войском моим.
(Приближается к Илье).
Послушай, русский богатырь,
Служи мне, могучему царю,
Будешь первым воеводою.
Молчание.
У меня две дочери любимые,
Посватайся к моим дочерям —
Отдам за тебя любую.
Илья
Коли была б у меня сабля острая,
Ко твоей бы шее я посватался.
Калин
Опробуйте его копьями,
Может спесь поубавится.
Марина подбегает к Илье, выхватывает у воина копье, колет Илью.
Калин
Что же ты молчишь,
На что надеешься?
Илья
Надеюсь я на силу русскую,
На братьев, на друзей, на сотоварищей,
На русских могучих богатырей.
Калин делает знак, копья вонзаются в тело Ильи.
Илья
(изнемогает)
Слышишь ли меня, русская земля,
Го-го-го-го!
Калин
Ты чего кричишь,
На что надеешься?
Илья
Надеюсь я на силу бессмертную,
На братьев, на друзей, на сотоварищей,
На русских могучих богатырей.
Марина
Туман по степи поднимается.
Таврул
Гром по степи гремит.
Илья
То не гром гремит, не туман поднимается,
То на вас идут полки русские!
(Кричит.)
Го-го-го-го!
Слышите ль меня, родимые?
Марина
Бейте Илью Муромца!
Воин
(вбегает)
Русские идут с левой стороны!
Воин
(вбегает)
Русские идут с правой стороны!
Калин
Встречу я сам гостей.
Слава – нам!
Русским – смерть!
Илья
(кричит)
Берегись подкопов во чистом поле,
Сходите вы с ваших коней,
Землю наощупь пробуйте.
Калин
Кончайте Илью.
Калин уходит с воинами.
Таврул и воины бросаются на Илью. Тот отбивается ногами. Таврул осторожно подкрадывается к Илье сзади, хочет вонзить в него копье. Илья неожиданно схватывает Таврула, начинает им отбиваться.
Илья
(бьет по наступающим воинам Таврулом)
А и крепок же воевода, не изломится,
А и жиловат, собака, не надорвется.
Слышите ль меня, богатыри?
Голоса
Слышим тебя… Илья Муромец!
Бой приближается; на заднем плане отступают воины Калина, появляются русские, освобождают Илью от цепей.
Илья
Бей неверных! Круши до единого!
Илья и русские с боем уходят. Шум боя. Под покрывалом, в изорванном платье, осторожно пробирается Марина.
Пахомий
(задерживает ее)
Куда ты, девушка красная?
Марина
Девушка я русская, пленная.
Спасибо вам, спасли меня.
Пахомий
(пропускает ее)
Иди, родная, к отцу с матерью,
Да как тебя по имени зовут?
Илья
(выходит, срывает покрывало с Марины)
Зовут Марина-разбойница.
Марина
Не казни меня, Илья Муромец,
Не виновна я, силой взяли.
Илья
От того от роду разбойничьего
Не видать покоя людям, доколь
Один пепел от них не останется.
Пахомий
Коль нельзя исцелить – нужно отрубить.
Илья
А скор наш суд богатырский
Марину сбрасывают с холма в пропасть. Вбегают русские воины.
Илья
Преградите им к лесу дороженьку.
Врага с поля не упускайте.
(Уходит с воинами.)
Входят, сражаясь, Калин и Паренек. Поединок.
Паренек
(бьет Калина)
Вот тебе киевские терема,
Вот тебе церкви киевские.
Калин
Как смеешь ты? Я – царь.
Паренек
А я и бью по-царски.
Калин
Помилуй меня, пленного.
Паренек
Пленного бить, что мертвого.
Пленных у нас не бьют.
(Связывает Калина).
Забава
(вбегает, Пареньку)
Говори, говори, не утаивай,
Зачем во бою не видать тебя?
Паренек
Взял я в полон царя самого…
А добыл мне меч молоду жену…
Входят богатыри.
Добрыня
Сдается войско неверное.
Крики: «Илья идет!.. Илья Муромец!»
Входит Илья. Его приветствуют.
Илья
Окружили мы их силу несметную,
В полон взяли, стоят – ждут.
Калин
(Илье)
Ты помилуй меня, славный богатырь!
Илья
Говорил я вам, войско неверное,
Не ходите, поганые, на святую Русь.
Калин
Ты казни за то моих воинов,
Нас, царей, казнить нельзя.
Самсон
У нас обычай не таков:
На Руси не казнят пленных воинов.
А царя так можно и казнить.
Калин
Сказывал покойник Таврул:
Кто на Русь хаживал —
Счастья не видывал.
Кукша
Эх ты, царь, воевода заморский!
Уводят Калина.
Самсон
Слава тебе, Илья Муромец!
Спас ты Русь от беды великой.
Илья
Слава вам, люди русские!
Доказали вы своей крепостью,
Своей кровью горячею,
Что родная земля не пуста стоит:
Есть у нас за землю стоятели.
И доколе всходит солнце красное,
Светит на небе ясен месяц
И сияют нам звезды чистые —
Не переведутся на Руси богатыри!
Восходит солнце; теперь вдали виден Киев; стоят на холме Илья, Добрыня, Алеша – три богатыря; на переднем плане – Самсон.
Самсон
Трубите во трубы златокованные.
Алеша
Пусть звенит наша слава во Киеве!
Добрыня
Пусть звенит наша слава по всей Руси!
Илья
Пусть звенит наша слава по всему свету!
В музыке – «Слава!»:
Слава богатырям могучим,
Слава!
Русской силе ратной
Слава!
Всему народу нашему
Слава!
Ему цвести и жить, ему счастливу быть!
Слава!
1939
Счастье
Пьеса в четырех действиях с прологом
Действующие лицаВоропаев Алексей Вениаминович, демобилизованный полковник, 43 лет.
Лена Журина, 25 лет.
Горева Александра Ивановна, 30–32 лет.
Корытов Геннадий Александрович, секретарь райкома, 45 лет.
Васютин, секретарь обкома, 40 лет.
Колхозники:
Городцов, 45 лет.
Огарнов Виктор, 30 лет.
Огарнова Варвара, 28 лет.
Поднебеско Юрий, 22 лет.
Поднебеско Наташа, 20 лет.
Боярышников, 32 лет.
Комков, врач, 35 лет.
Журина Софья Ивановна, мать Лены, 55 лет.
Ленка Твороженкова, 13 лет.
Председатель колхоза, 35 лет.
Романенко Роман Ильич, генерал, 45 лет.
Офицеры:
Воронцов, 25 лет.
Лазарев, 25 лет.
Голышев, 40 лет.
Приезжий военный, 45 лет.
Моряк на набережной, 30 лет.
Военный в кожаной куртке, связист, 25 лет.
Колхозники-переселенцы.
ПрологЗал во дворце венгерского магната. Стены украшены картинами, многие из которых косо повисли, другие прорваны осколками. Большое венецианское окно прикрыто листом фанеры. Огромные люстры не досчитываются многих хрустальных нитей. Но общее впечатление все же очень внушительное, праздничное. Капитан Лазарев, окруженный товарищами, играет на рояле бурный марш. Ему хором подпевают. Очевидно, эта песня очень близка собравшимся. Сквозь приоткрытую дверь в следующую залу виден большой накрытый стол: там много гостей; оттуда доносятся крики «ура».
Из соседней залы входит Воронцов.
Лазарев(Воронцову). Сумасшедший день. Утром – сражение, днем – награждение, вечером – наслаждение.
Воронцов. Такова война, дорогие товарищи. Нет, вы подумайте! Дунай форсирован, мы у стен Будапешта. (Играющему на рояле Лазареву.) Играй туш! Туш!
Лазарев играет, и из соседней залы гурьбой выходят офицеры. Впереди генерал Романенко, рослый красавец в орденах.
Смир-р-н-о!..
Офицеры, певшие у рояля, замирают.
Романенко. Вольно, вольно, товарищи офицеры.
Воронцов. Товарищ командир корпуса, все приглашенные налицо. Вечер, посвященный награждению корпуса третьим орденом, готов к открытию.
Романенко. Не все, не все собрались, дорогой мой Воронцов. Не вижу героини вчерашнего сражения, гордости корпуса, четырежды орденоносной Александры Ивановны Горевой.
Лазарев(Воронцову). Кто это, Воронцов?
Воронцов. К счастью, у тебя, как у вновь прибывшего, еще не было нужды в знакомстве с Александрой Ивановной. Она наш корпусной хирург. Вчера же она проявила себя не только в качестве отличного врача, но и показала себя образцовым воином. Я тебе потом расскажу.
Романенко. Майор Голышев!
Голышев. Слушаю, товарищ генерал.
Романенко. Почему не обеспечили присутствия Александры Ивановны?
Голышев. Был изгнан с позором, товарищ генерал. У нашей гордости и славы сегодня на редкость дурное настроение.
Романенко. Принять все меры и настроение исправить. (Адъютанту.) Лейтенант Воронцов, прошу доставить Александру Ивановну Гореву.
Голышев. Не пойдет. Вы же знаете ее, товарищ генерал, не первый день.
Романенко. Но я и себя знаю не первый день. Воронцов! Если не пойдет, принести на руках.
Воронцов и группа офицеров уходят.
Что с ней, Голышев?
Голышев. Все то же – Воропаев в голове. Сегодня, в такой торжественный для корпуса день, ей особенно грустно.
Романенко. Это не делает чести ни вашей оперативности, ни вашей чуткости. А?
Голышев. Вероятно, товарищ генерал. Но мне, признаться, и самому невесело, когда подумаешь, что с нами нет сейчас Алексея Воропаева и многих, многих. Сегодня бойцы моего полка его вспоминали, пили за него и плакали.
Романенко. Что и говорить, отличнейший был офицер, отличнейший. Что с ним, где он? Я потерял с ним всякую связь.
Голышев. После операции он сильно заболел. Писал мне, что собирается в Крым… У меня такое ощущение, что потерялся человек.
Романенко. Непохоже на Воропаева, непохоже…
Голышев. Непохоже, товарищ генерал, а тем не менее факт. Шел человек в первой шеренге, а теперь на тыловой телеге в обозе где-то передвигается.
Романенко. Мне не совсем ясно, кого вы больше любите – ее или Воропаева.
Голышев. К сожалению, обоих, товарищ генерал.
В дверях появляется группа молодых офицеров, ведущих под руки женщину в белом халате.
Воронцов. Товарищ генерал, Александра Ивановна Горева по вашему приказанию прибыла.
Горева. Товарищ генерал, разрешите…
Романенко. Все знаю, дорогая Александра Ивановна. Но, согласитесь, не могу же я открыть без вас наш корпусной праздник. Вы не только старейший член корпусного коллектива, но вы еще и наш надежный ангел-хранитель медицинской службы. Мы все, в сущности говоря, – произведение ваших рук. Я бы даже так сказал – не будь вас, не было бы и многих из нас. Голышева, которого вы перешиваете и перекраиваете уже вторично, определенно не было бы. Или меня, скажем. Или…
Воронцов. Или полковника Воропаева.
Романенко. Да, и его… и многих других…
Горева. Я так отвыкла веселиться, товарищ генерал, я так, признаться, устаю, что буду плохим соратником на вечере…
Романенко. Не могу, Александра Ивановна, нет, не могу. Воля большинства. Не огорчайте нас. Вы старше всех нас по службе в корпусе, хотя и гораздо моложе во всех других отношениях; без вас мы и за стол не сядем. (Берет Гореву под руку и уводит в соседнюю залу.)
На сцене остаются майор Голышев и Лазарев за роялем.
Лазарев. Товарищ майор, а что все-таки с Воропаевым? Я застал только легенды о нем.
Голышев. И вам желаю того же. Легенды – удел лучших.
Лазарев. Это правда, что Александра Ивановна жена…
Голышев(не давая ему закончить). Легенду, милый мой, не выпросишь. Ее надо сделать жизнью.
Лазарев. Обаятельная женщина! И отважна, как солдат. Признаться, полагал, что она ваша родственница, товарищ майор.
Голышев(точно не слышал). Ты лучше играй, а то… Слышишь, что я говорю. Играй, чтобы твоих слов не было слышно.
Лазарев негромко играет. Горева выходит из соседней залы.
Горева. Добрый вечер, Голышев.
Голышев. Добрый вечер, Александра Ивановна. Это не я. Честное мое слово – не я. Это генерал приказал вас вытащить на свет божий.
Горева. Не все ли равно. Как вы помните, я хотела побыть с вами один на один, а вы отговорились тем, что заняты на балу…
Голышев делает знак Лазареву, и тот на цыпочках удаляется.
Голышев. Да я, собственно говоря… как видите…
Горева. Вижу, Голышев. Сядьте рядом со мной. Мне нужно кое о чем спросить вас.
Голышев(садится рядом с Горевой). Слушаю, Александра Ивановна.
Горева. Он мне не пишет, вы можете это понять?
Голышев. Могу. Мне его настроения понятны… и если я не обижу, скажу прямо – вы маленько отошли от его жизни.
Горева. Отошла? Это неверно. Он настолько мой, что я не обижаюсь на него и не беспокоюсь, что он изменит мне. Мне только очень стыдно, что я сейчас одинока. По-вашему, очень он отошел от меня, очень я ему не пара?
Голышев. Как вам сказать. Сейчас, пожалуй, не пара. Когда человек выбит из колеи, у него все выбито – и чувство тоже. Бытие играет в любви роль не меньшую, чем чувство. И любишь другой раз и стремишься, а нельзя, невозможно, нет дороги к этой любви.
Горева. Ох, Голышев, да вы, оказывается, философ. Не к лицу вам. Ведь это что же, по-вашему? Майором вы меня, скажем, полюбили, а станете генералом – разлюбите. Не то бытие. Так?
Голышев. Я не умею выразить, но твердо знаю, что прав. Когда человек серьезно болен, когда разрушилась одна и еще не построилась другая его жизнь, так он тоже весь в известке, в пыли, в обломках, и чувства его в обломках, и надежды… и в такое время человеку иной раз лучше одному быть.
Горева. Туманно объяснили. Я уж лучше подожду письма от Алексея, у него, может быть, складнее выйдет.
Из соседней залы доносятся музыка и пение. Звучит веселая боевая песня. Входит генерал Романенко.
Романенко. Ну, как, Голышев, выполнили мое поручение?
Голышев. Никак нет, товарищ генерал, – не светит.
Романенко. Придется мне поучить вас и в этом направлении. Идите-ка, милый, попойте, потанцуйте, участок прорыва займу я. (Горевой.) Я все знаю: беспокоитесь об Алексее. Зря, не вижу смысла.
Горева. Вести, которые я окольными путями получаю о нем, в общем не утешительны. Ампутация ноги, болезнь легких, уход из армии и житейская неустроенность, очевидно, выбили его из колеи.
Романенко. Воропаева? Ерунда. Он сам кого хочешь выбьет из колеи.
Горева. Я тоже так думала, но то, что сообщает Голышев…
Романенко. Голышев влюблен в вас, и этим все объясняется. У него верхний этаж явно отказывает… И что страшного он говорит? Воропаев выбит из колеи! Это же явный бред, Александра Ивановна. Он едет куда-то на юг. Подумаешь, какое несчастье. Да это же мировой директор совхоза. Мед, знаете, там, фрукты, масло, куры, витамины всякие, это же рай, милая, по нынешним временам, абсолютный рай. Умно, толково, я хвалю за это Воропаева…
Вбегает адъютант Воронцов.
Воронцов. Товарищ генерал, просят из дивизии. (Уходит.)
Романенко. Война не забывает нас. Правильно. Я ухожу, Александра Ивановна, будучи совершенно уверен, что ваше настроение стало лучше. Воропаев не такой человек, чтобы ему было плохо. Прощайте! (Выходит.)
Горева. Что у него случилось? Разве он мог за это время разлюбить меня? Кто из них двоих прав… не пойму… Болезнь, одиночество, райский юг… Ничего непонятно… Что же у него там случилось?.. Что у него там случилось? Что?..
Действие первоеЗимний ветреный день на берегу моря. Прибой яростно бьет в устои каменной набережной. Слышно, как волны рассыпаются по асфальту. Гудок парохода доносится из порта. Софья Ивановна, кутаясь в шаль, приплясывает от холода. В ее руках корзина. Появляется группа людей с узлами и сундуками.
Софья Ивановна(негромко выкрикивает). Семечки жареные, семечки… Переселенцы, что ли?
Проходящий мужчина. Переселенцы!..
Софья Ивановна. Откуда будете?
Женщина. Народ ото всех ворот… С Кубани… С Дону…
Софья Ивановна. И откуда собрались… На дворе январь месяц, а они – что курортники… Обезлюдел наш край… это верно… Да и то сказать, сколько народу немец выбил.
Группа удаляется. Появляется Виктор и Варвара Огарновы. Он в солдатской шинели без погон, в ушанке. Шинель распахнута Видны медали на гимнастерке. Варвара – в теплом ватнике. Огарнов изнемогает под ношей. Останавливается передохнуть, Варвара заботливо укутывает ему шею.
Варвара. Расстегнулся, как маленький какой! Сядь, отдохни.
Виктор. Ф-фу, устал до чорта. В штыковую куда легче ходить, чем по этим горам… Что, у вас тут нет, что ли, никакого ровного места?
Софья Ивановна. Да, у нас кругом камень, ужас прямо…
Варвара. Вот заехали! Горы, море, а в душе горе. Не Крым, а Нарым. Ты послушай только, как в твоем раю ветер воет.
Виктор. Да… Вот так субтропики.
Варвара. А все оттого, люди добрые, что он жену не слушал. Он агитатора слушал. (Софье Ивановне). Муж у меня квелый с фронту вернулся, бабушка. Чего делать, как поправить – сама не знаю. А доктора одно дундят – дайте человеку общую перемену. Тут этот артист и появился, – вербовщик. Места, говорит, абсолютно райские, и зимы нет, и два урожая в год одного инжира. Понимаешь, как стелет!
Софья Ивановна. Ай-яй-яй!
Варвара. Мы, как дурные, слушаем, себя забыли. Я все к чертям бросила, ни за грош продала, и – сюда. Уговорил. А тут, смотрите, граждане, тут же скрозь одни горы, один ветер!
Виктор. Ошибку дали, Варя… Может, обратно дунем? А? Пароход через час отойдет… Приехали – уехали, дело правое!
Варвара. Что? Извини-подвинься! Уехали!.. Слово дали? Дали. Бумагу подписывали? Подписывали. Аванс взяли? Взяли!
Виктор. Оно верно, что взяли, да ведь не за то брали, Варя!
Варвара. И слушать тебя не буду. Контуженным каким прикидывается, подумаешь! Бери сундук, пойдем. Бери, я тебе говорю!
Софья Ивановна. Дома-то ничего раздают, некоторые даже железом крытые и садики при их… Вам-то что, переселенцам, вы все получите…
Варвара. Ты слушай, что люди говорят! Ну, идем, идем… Давай я понесу, отдыхай. (Нагружает на себя все пожитки и волочит. Муж вяло следует за ней.).
Проходит, шумно переговариваясь, еще группа переселенцев. Несут фикусы в горшках, подойники, люльки.
Переселенка. И корову пасти негде… (Софье Ивановне). Море-то у вас круглый год, што ли?
Софья Ивановна. Круглый, матушка, круглый. Тыщу лет стоит.
Переселенка(удаляясь). А чтоб его турки выпили!
Появляется Городцов. Останавливается. Отирает пот.
Городцов(Софье Ивановне). Здорово, детка!
Софья Ивановна. Здорово, внучек.
Городцов. Чем торгуешь?
Софья Ивановна. Не по твоим годам товар, сыночек. Семечки жареные.
Городцов. Не тот товар, верно. Лучше бы ты первачу наварила. Округлилась бы тогда твоя операция.
Софья Ивановна. Научите, вижу. Сам займись, деточка, хлебни горя.
Городцов. Первач – дело классное. А ты брезгуешь. Может, партийная?
Софья Ивановна. Не партийная, а около. Дочка в райкоме работает, нам с первачом не возиться.
Городцов. Чего ж ты тогда в капитализм ударилась?
Софья Ивановна. Ай, не говорите, самой стыдно.
Городцов. Житуха-то у вас, видать, незавидная… А как тут места? Привязчивые? Немец много наломал? (Оглядывается.)
Софья Ивановна. Не говорите.
Городцов. Видать, порядочно… И вообще – мелкого формату дело у вас… У меня ж душа – пшеничная, хлебороб-степняк, а тут горизонта не видать, горами обгородились, как в блиндаже.
Софья Ивановна. Погоди, завтра глянешь – душа замрет.
Городцов. Замрет, это правильно. Ну, душа – шут с ней, тела жалко. Тело мое не может тут развернуться. Эх, рукам здесь воли нет, деточка, глазу тесно…
Софья Ивановна. Да вы идите, идите, дома попропускаете. Вон новые нагоняют! Смотрите, сколько!
Городцов(уходя). Эх, жалко – ста грамм у тебя нету. С этой войной я до чего избаловался – без ста грамм и умыться, понимаешь, нет никакого настроения… Выпил бы, детка, за твое здоровье… Алло, до свидания.
Появляются Юрий и Наташа Поднебеско и тихо присаживаются на кусок гранита, оторванного от здания. У них только рюкзак за спиной, в руках ничего нет.
Наташа. Юрий, дай мою сумочку, платок там…
Юрий. Сумочку? Да я же ее в чемодан сунул…
Наташа. Ой, а я туда деньги и документы положила! Ну вот… что ж теперь делать?
Юрий. Ты только не волнуйся, Наташа, пожалуйста, не волнуйся, тебе вредно…
Наташа. Я нисколько не волнуюсь, но мы же теперь без денег…
Юрий. Подожди, у меня в полевой сумке что-то было… Ты только не волнуйся… дай сумку.
Наташа. Да где я тебе ее возьму! (Плачет.) Нету сумки. И когда ее свистнули, можешь ты мне сказать?
Юрий. Ну, нет так нет, что ж теперь делать… Меньше забот. (Роется в карманах шинели.) На телеграмму найду… трояк вчера был… Нет, нету… Главное, ты не волнуйся. Загоню свитер – вот и все… Бабушка, свитер не надо? Трофейный!
Софья Ивановна. Что вы… Разве я торговка. Я так себе вышла… Обокрали, видно?
Юрий. Похоже, что – да.
Наташа. Юра, вынь из рюкзака мое синее платье. Оно мне широко. Я его все равно не буду носить.
Юрий. Продать твое синее платье? Ни за что. Ты в нем провожала меня на фронт, забыла? Ты в нем и в родильный поедешь – очень хорошо, что широкое… (Софье Ивановне). А где у вас тут торгуют, тетя? Замечательный свитер продаю.
Наташа. Юра, милый, оставь, пожалуйста. У тебя же теперь ничего нет, кроме этого свитера, а смотри, какой холод. И потом, кому ты хочешь послать телеграмму, хотела бы я знать?
Юрий. Кому? Алеше Зайцеву, например. Раз!
Наташа. В адрес полевой почты телеграммы не принимают. Дальше.
Юрий. Ну, этому… как его… доктору с рыжими усами. Помнишь, он все время намекал, – если, говорит, будет нужно, пожалуйста.
Наташа. Где его адрес?
Юрий. У меня в полевой сумке, как же…
Наташа. А полевая сумка где?
Юрий. Ах, верно! Выходит, что телеграмму некому послать. Беда, Наташка. Вот это, брат, беда.
Наташа. Главное – спокойствие, Юра. Ты, главное, не волнуйся, вот что. Как-нибудь вывернемся. Не может быть, чтобы мы вот так взяли и пропали… сам подумай!.. Мало ли мы с тобой испытали на войне, и все ничего, все позади…
Юрий. Ты только, правда, не принимай близко к сердцу. Сегодня будем в колхозе, определимся.
Наташа. Ох, какой ветер!.. А еще юг называется! Пойдем, Юра, а то я совсем озябла.
Софья Ивановна. Да вы посидели б, отдохнули. Лица на вас нет.
Наташа. Я боюсь простудиться, а мне нельзя этого. Понимаете? Мне бы сейчас лечь в тепле где-нибудь, вытянуть ноги…
Софья Ивановна. Ребеночка ждете?
Юрий. Да, что-то вроде этого.
Наташа. Ух, добраться бы скорей до места, устроиться, отдохнуть. (Юрию.) И я тебя уверяю, будет чудесно. (Обнимает его.) Я даю тебе слово – будет отлично. Нам уже так давно плохо, что на-днях обязательно будет хорошо. Так всегда бывает, Юрий. Я знаю.
Сквозь вой ветра доносится сиплый, дрожащий гудок парохода. Все вздрагивают.
Софья Ивановна. А, чтоб тебя! Прямо шакал, а не пароход. Бедные вы мои… (Юрию.) Вы сами тоже, я вижу, не в исправности. Ой-ой-ой! Вы, главное, вперед выскакивайте, раз вы такой раненый. Так, мол, и так, в первую очередь, а то расхватают.
Наташа. Что расхватают?
Софья Ивановна. Да все, милая. Разве тут смотрят, чего хватать. До чего дотянулся, то и бери. Дадут дом – берите.
Юрий. На кой нам шут дом!
Софья Ивановна. Берите, берите, потом разберетесь. Или, может, как вы больные, корову посулят, – берите. Ссуду какую, аванс, – все надо брать! А как же! Брезговать не приходится. Была б я переселенка, я б вам пример подала!
Юрий. Ну пока!
Юрий и Наташа уходят.
Софья Ивановна. Хлебнут горя… (Вздыхает и уходит.)
Набережная пуста. Темнеет. Пароход дает второй гудок, еще печальнее первого. Появляется Воропаев в сопровождении моряка с чемоданом. Воропаев надрывно кашляет.
Моряк(беспокойно поглядывая в сторону парохода). Отдохните, товарищ полковник. Вот сюда, на камушек… мертвый город… И кой чорт их понесло, Робинзоны! Вы что, тоже с ними, товарищ полковник?
Воропаев. Нет. Я сам по себе.
Моряк. На службу?
Воропаев. Нет.
Моряк. В санаторий располагаете?
Воропаев. Нет, не располагаю.
Моряк. Родные имеются?
Воропаев. Нет.
Моряк. Так вы, наверно, местные сами?
Воропаев. Нет, к сожалению.
Моряк. Ну, тогда плохо. Разве тут жизнь? И чего, спрашивается, едут, какое такое переселение, с какой стати? Тут лишнего гвоздя не найдете, война все взяла, а они – то им подай, другое выложи… К весне разбегутся, я вас уверяю.
Воропаев. Не знаете, где комитет партии?
Моряк. А вон, за тем углом. Пришли, стало быть. Я, значит, даю задний ход. Желаю счастья, товарищ полковник!
Воропаев. Что?
Моряк. Счастья желаю, как говорится.
Воропаев. Спасибо, спасибо.
Моряк уходит. Воет ветер. Волны колеблют гранит набережной, и лампочка на уличном фонаре танцует, раскачивая свет.
Ну вот… приехал…
На набережной становится совсем темно и глухо. Пароход дает печальный гудок, взвывающий на ветру. Воропаев медленно идет дальше.
