Текст книги "Собрание сочинений. Том 4"
Автор книги: Петр Павленко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 19 страниц)
Яков Свердлов
Сценарий
Чистое голубое небо. Облака. На фоне облаков надпись:
ЮНОСТЬ СВЕРДЛОВА. НИЖНИЙ-НОВГОРОД
Сверкает на солнце двуглавый золотой орел на вышке царского павильона. На площади перед часовней шпалерами расставлены командированные на ярмарку нижние чины сводного батальона.
Сверкают на солнце хоругви, богатые ризы, мундиры, звезды, ленты губернской знати, пестрые наряды… Внизу у часовни, на паперти, устланной красным сукном, губернатор и архиерей в полном облачении.
Губернатор торжественно возглашает:
– Господа, мы находимся в самом сердце России, на Нижегородской ярмарке!..
Взвиваются два флага на флагштоках. Грянул оркестр…
И понеслись, блестя золотом букв, вывески: «Циндель», «Савва Морозов», «Жирардов» и другие.
На трехколесной дрезине восседает важный полицейский чин. Он козыряет направо и налево, как бы принимая парад. Вежливо раскланивается с полицейским чином солидный человек с мечтательными глазами. Котелок, клетчатый жилет, раздвоенная бородка делают его похожим на разорившегося помещика. Это Казимир Петрович. Он, видимо, ищет кого-то: расталкивая народ локтями, ловко проскальзывая между суетливыми покупателями, рыскает он по ярмарке.
Визжит гармонь. Вертится карусель. На толстых свиньях, на пятнистых лошадях, на тиграх, леопардах восседают дамы в огромных шляпах, пышных платьях. Среди всадников – подвыпившие бородатые купцы в котелках набекрень. В бешеном кручении карусели разлетаются юбки. Смех, визг, крики… Крутится карусель…
Крутит педали своей дрезины полицейский чин, объезжающий ярмарку.
В толпе ползают калеки-нищие, поют Лазаря.
Прямо на земле расположились гончары с горшками, мисками, кувшинами. Гончары бьют палочками по посуде и зазывают покупателей, подпевая глиняной мелодии.
Из трубы граммофона несется:
Наш уголок я убрала цветами…
Казимир Петрович подходит к балагану, на котором красуется портрет огромной толстой девицы. Под портретом надпись: «Нина Бексен. 16 лет. Весит 8 пудов. Родители нормальные». На эстраде балагана ярмарочные певицы исполняют кек-уок.
Казимир Петрович проталкивается дальше.
Перед сараем, в котором выставлен автомобиль образца 1902 года, столпился народ. Иностранец солидной наружности, сидя за рулем, декламирует на ломаном русском языке:
– Люди несчастны – они медленно передвигаются по нашей планете. Автомобиль осчастливит человечество. В двадцатом веке уже не будет скучающих пессимистов! Смысл жизни в путешествии! Мир прекрасен! Это говорю вам я, Герберт Смайльс, гражданин вселенной и представитель фирмы «Джорд и компания»!
Оглушительно шумит мотор, окутывая густыми клубами белого дыма толпу, обступившую автомобиль. Среди зрителей – двое крестьян.
– Жрет-то он чего? – спрашивает один.
Другой, посмеиваясь, отвечает:
– Хрен его знает! Должно, на постном масле работает…
На окраине ярмарки на берегу Волги стоит гладкий столб. Столб окружен шумящей, галдящей толпой. На верхушке столба висит пара сапог.
По столбу вверх лезет крестьянин, он почти уже у цели. Толпа следит за ним, затаив дыхание.
Крестьянин уже вот-вот коснется сапог, как вдруг срывается вниз. В толпе крик. Толпа сгрудилась над упавшим. Сбегаются любопытные.
Мужчина с кожаной сумкой через плечо выкрикивает:
– Кто следующий? А ну! Кто следующий?
К нему подходит молодой паренек:
– Давай я попробую.
Хозяин отстегивает сумку:
– Давай полтинник! Достанешь – твои сапоги…
Люди отхлынули от упавшего крестьянина и снова окружили столб.
Парень отдает хозяину тщательно завернутый полтинник, снимает опорки, крестится и лезет вверх.
Крестьянин лежит на земле. Он покрыт рогожей, из-под которой торчат лишь босые ноги. Около него мечется гимназист с возбужденным лицом:
– Это безобразие! Это издевательство над человеком!
Никто не обращает на него внимания.
Какой-то пожилой человек с презрением оглядывает гимназиста с головы до ног.
– Ишь, разоряется! А сам, небось, в сапогах щеголяет!
Гимназист горячится:
– Я говорю о человеке… о личности!
Хозяин подходит и говорит внушительно:
– Только народ баламутишь! Уходи, пока личность цела!
Гимназист прячется в толпу.
В стороне от толпы в долгополой шляпе, покуривая и опираясь на палку, стоит Горький. Гимназист бросается к нему:
– Алексей Максимович!..
– Ага! – весело говорит Казимир Петрович и, вынув книжечку, что-то записывает.
Горький напряженно следит за парнем, лезущим по столбу. Парень почти у цели. Вот он коснулся пальцами сапог. В народе сдержанный шум:
– Ей-богу, возьмет…
– Да… бабушка надвое сказала…
Но сапоги зашатались… и парень стремительно скользит вниз.
У Горького вырывается:
– Экая досада!
В народе негодование:
– Отдать! Дотронулся!
Хозяин запальчиво возражает:
– Дотронулся – не факт!
Раздаются голоса:
– Ты сыми их!
– Отдать!
– Дотронулся!
Хозяин расталкивает обступивший его народ:
– Снял бы – взял бы! Кто следующий?
Энергично расталкивая всех, к столбу вырывается нервный, подвижной юноша, с припухловатыми губами, в тужурке и сапогах. Он еще издали бросает хозяину полтинник. Подбегает к столбу и начинает ловко на него взбираться.
Народ затих. Все смотрят наверх.
Юноша быстро добирается до самой вершины, снимает с крюка сапоги и накидывает их себе на шею.
В толпе крики одобрения.
– Вот это молодец! – замечает Горький.
Казимир Петрович, подняв голову, следит за юношей, радуется:
– Вот удача-то!
Его спрашивают:
– Твой парень, что ли?
– А? Мой, мой! – рассеянно отвечает Казимир Петрович, не спуская глаз с юноши…
Юноша, держась ногами за столб, с улыбкой победителя на мгновение поворачивается лицом к народу.
– Да это же Яша… Свердлов! – вскрикивает гимназист и бросается к столбу, с трудом протискиваясь сквозь толпу.
Свердлов уже на земле, протягивает парию сапоги. Тот даже растерялся. Свердлов убеждает его:
– Твои! Ты дотронулся.
Парень берет сапоги, еще не совсем уверенный, что это не подвох. Толпа одобрительно шумит.
Свердлов хочет скрыться, но его не выпускает довольная толпа. Казимира Петровича, пытающегося пробраться к столбу, крутит людской водоворот.
Сквозь толпу пробирается гимназист и хватает Свердлова за рукав:
– Яша… Яша… Свердлов.
Свердлов оглядывается:
– Здравствуй, Миронов.
Гимназист обиженно:
– Ты что? Не рад мне? Скоро ведь год, как не виделись… Где ты теперь?
Свердлов досадливо морщится. Миронов напускает на себя невероятную таинственность:
– Понял… Понял…
Парень с любовью оглядывает сапоги. Каждому из толпы лестно посмотреть и потрогать подарок. Кто-то замечает, постучав по подошве:
– Картонные!
Сапоги идут по рукам; кто-то слегка надорвал подошву:
– А ведь верно: картонные!
Парень выхватывает сапоги, смотрит: действительно, подошва картонная. Он свирепеет, замахивается сапогами, ищет глазами хозяина.
Парень встречается глазами со Свердловым. Как к своему защитнику, он обращается к нему:
– Картонные! Обманул подлец!
Миронов возмущен:
– Это так нельзя оставить… Я об этом напишу в газету… Как ваша фамилия?.. – он решительно достает блокнот и карандаш.
Парень подозрительно оглядывает Миронова и перекидывает сапоги через плечо.
– Тебе еще и фамилию скажи… – фыркает он и уходит.
Свердлов не без труда выбирается на свободное место. С ним Миронов.
Свердлов смеется:
– Эх, ты! Разве так спрашивают? А еще газетчик!
Миронов ухмыляется:
– Ну… какой я газетчик…
Свердлов насмешливо:
– А стихи бросил?..
Миронов отвечает, явно скрывая правду:
– Бросил…
Свердлов убежденно:
– Врешь! Наверно, пописываешь!.. – И, неожиданно став в позу, декламирует:
Собираются тучи. Быть грозе.
Молнии блещут. Быть грозе.
Миронов улыбается:
– Смотри-ка, помнишь!
Свердлов комически вздыхает:
– Ах! Мое несчастье! Всякая дрянь, которая раз влезла мне в голову, остается уже там навеки!
И Свердлов рассмеялся, будто все обращая в шутку.
Миронов нахохлился:
– Вот ты всегда так… Я от всей души…
Свердлов заразительно смеется:
– Да и я от всей души!
И Миронов не знает, сердиться ему или смеяться. Но Свердлов уже серьезен. Он берет под руку Миронова и говорит:
– Послушай, Костя, надо обязательно достать двести рублей. Попроси у отца.
Миронов мнется:
– В последний раз он очень не хотел давать. А для чего, Яша?
Свердлов воодушевляется, у него блестят глаза:
– Ты понимаешь, Костя, я здесь, на ярмарке, разыскал такую замечательную штуку! Ну, сто, можно сто, а остальные я попробую достать через Алексея Максимовича.
– Ладно, постараюсь. А я только что видел Алексея Максимовича.
Свердлов сразу загорается:
– Где? Где?..
Казимир Петрович хватает сзади парня за сапоги:
– Где же он?
Парень зло отвечает:
– Сам его ищу, ирода!
Казимир Петрович безнадежно машет рукой.
Горький уводит Свердлова подальше от толпы.
– Как же это вы так, Яков, на нелегальном положении, а что выкомариваете? Смотреть невозможно!
Свердлов отвечает ему по-ребячьи:
– Уж очень захотелось сапоги выиграть! Недаром я аптекарским учеником был.
Яков достает из кармана кусок канифоли и показывает Горькому:
– Ноги и руки натер канифолью, вот и не скользили! На верное дело шел!
Горький смеется. Свердлов просит:
– Алексей Максимович, дело есть… Зайдемте вместе поглядеть…
– А где это?
– Да здесь, близко – за углом.
Горький и Свердлов идут.
Горький внимательно смотрит на Свердлова:
– Вы что-то осунулись, Яша?
– Трудно работать стало… Седьмую квартиру меняю… Вот и тут за мной ходят…
Горький встревоженно:
– Замечаете? А ведь вы близорукий. Да, трудненько вам!
Издали видна приближающаяся фигура Казимира Петровича. Свердлов взглянул в его сторону и заторопился.
– Нюх на шпика выработался. Нам сюда.
Он исчезает в дверях подвального магазинчика. Горький сгибается и быстро идет за Яковом Михайловичем.
Хозяин, увидав Свердлова:
– Деньги принес?
– Денег еще нет, а вот покупатель солидный. Покажи еще раз.
– За показ тоже деньги платят.
Хозяин, однако, полез под лавку и выволок ящик.
– Последний раз тебе показываю. Станочек заграничный, набор наш.
Свердлов жадно рассматривает ручной печатный станок, не в первый, видно, раз спрашивает:
– Окончательная цена, хозяин?
– Выкладывай двести и забирай. Больше показывать не буду.
Он бесцеремонно берет из рук Горького шрифт, который тот любовно перекладывает из ладони в ладонь и, захлопнув крышку ящика, сует под лавку свой нелегальный товар.
Алексей Максимович улыбается:
– Понятно теперь, что вы тут на ярмарке делаете, Яков. Только все-таки я бы на вашем месте на столбы не лазил. Идемте.
– Алексей Максимович?!
– Согласен! Обсудим. Вы вечером сможете? В театре. В артистической уборной! Удобно?
Свердлов немного озадачен:
– Не выгонят?
Горький улыбается:
– Я уж постараюсь.
Они выходят на улицу. Им навстречу спешит совсем запыхавшийся Казимир Петрович.
– Вот и мой. До вечера, Алексей Максимович!
Яков махнул фуражкой и исчез.
Казимир Петрович, задыхаясь от бега, наскакивает на Горького. Оторопев, смотрит на него, растерянно оглядывается, потом бормочет в отчаянии:
– Ну, не чорт ли?
И действительно возникает чорт. Настоящий чорт в красном плаще. Он кончает арию.
Гром аплодисментов, крики: «браво! бис!» Актер в гриме Мефистофеля раскланивается.
Зрители толпятся у рампы. В ложах богатая публика стоя аплодирует. С галлереи, перевешиваясь через перила, кричит и аплодирует преимущественно студенческая и рабочая молодежь. На сцену летят букеты цветов.
Занавес опускается. Мефистофель идет за кулисы. Его провожают аплодисментами персонажи «Фауста». Аплодирует толстая Марта. Аплодирует жиденький тенор – Фауст. Аплодируют работники сцены.
Мефистофель входит к себе в уборную. В кресле сидит Горький:
– Здорово поешь, Федор. До слез довел…
Мефистофель наливает себе бокал шампанского и усмехается:
– Вот пел я вчера у купца Арсентьева… Ростовщик, плут! А плакал дитей малым… Потом р-рраз! Три «катеньки» на стол…
Горький улыбается:
– Вот, кстати, дай-ка мне из них половину.
– Ты что, всех социалистов России кормишь?
– Всех не всех, а хорошим действительно помогаю.
Мефистофель берет со стола бумажник, достает две кредитки, протягивает Горькому:
– На, чорт с тобой! Помяните меня во царствии своем.
По лабиринтам кулис быстро проходит, не оглядываясь, Свердлов. За ним торопится Казимир Петрович. Его останавливают, требуют пропуск. Свердлов завернул за угол.
Казимир Петрович показывает свой пропуск и бежит догонять Свердлова. Но как только он заворачивает за угол и видит Свердлова, ему наперерез несут декорацию «рая» и прижимают его к стене.
Декорацию проносят, и открывается пустой коридор. Свердлов исчез.
В уборной перед зеркалом стоит артист, поправляя грим:
– А Спиноза-то твой придет или нет? Хоть бы поглядеть, кому даю.
Дверь открывается, в дверях Свердлов. Первое, что ему бросается в глаза: во весь рост из зеркала смотрит на него Мефистофель.
Артист поворачивается к Свердлову.
Яков выглядит очень усталым, он говорит подошедшему к нему Горькому:
– Простите, что опоздал. Еле удрал от филера.
Горький успокоительно хлопает Свердлова по плечу и обращается к певцу, легонько подталкивая Свердлова:
– Познакомься, тоже бас! – говорит он с лукавой улыбкой.
– Бас! Где у него может быть бас?
Свердлов смущен, но старается это скрыть; он говорит с добродушной иронией:
– Я-то сам пою охотно, а вот окружающие этого терпеть не могут!
Певец расхохотался:
– Так я и знал! Все выдумки Горького!
Расправляя могучие плечи, он говорит с довольным видом:
– Бас фигуры требует!
– Не скромничай, Яков, – с улыбкой подмигивает Горький, – покажи голос.
Неожиданно Свердлов запевает:
Сатана там правит бал…
За кулисами Казимир Петрович слышит голос Свердлова и начинает метаться.
Певец в уборной даже вскакивает с кресла. Он с бесконечным удивлением оглядывает Свердлова.
– А ведь верно, бас! – говорит он, качая головой. – Таким басом рыбу глушить можно!
Свердлов усмехается:
– А мне и невдомек. Не знал, что с ним делать. Теперь сяду на берегу да на одну «Дубинушку» пуда два рыбы выловлю…
Горький смеется. Ему вторит певец. Потом он внимательно оглядывает Свердлова и с сожалением качает головой:
– С таким голосом да в революцию! Жалковато.
Горький встает:
– Ну, нам бы поговорить малость!
Певец показывает им на зеркало:
– Там дверь… Заходите туда… Низвергатели!.. Все ваши Марксы и Энгельсы ничего не стоят против одного Ницше.
Горький приостанавливается и говорит иронически:
– Берегитесь, Яков, спорить с человеком, который за всю жизнь прочел только одну книгу, да и то не помнит какую…
Певец говорит им вслед с явной бравадой:
– С моим голосом я и без книг проживу.
Певец садится в кресло. За спинкой кресла дверь, которая видна в зеркале. Певец берет яйцо, ловко проделывает дырочку и выпивает, закинув голову, содержимое. Вдруг рука с яйцом застыла, певец смотрит в зеркало…
В зеркале отражается дверь, которая медленно приоткрывается, и в щель просовывается сначала голова, а потом и вся фигура Казимира Петровича.
За высокой спинкой кресла Казимир Петрович не замечает певца. Он оглядывается, видит себя в зеркале, от неожиданности пугается и делает быстрое движение назад, но, поняв, что это зеркало, он снова крадется к небольшой двери, ведущей в гардеробную, и припадает к замочной скважине.
Актер не выдерживает и громким басом восклицает:
– Что это за фигура?
Испуганный Казимир Петрович озирается по сторонам. Перед ним во весь свой могучий рост вырастает Мефистофель. Он грозно спрашивает:
– Вам что?
Казимир Петрович в невероятном затруднении:
– Мне бы… видите… я, собственно, хотел бы… предложить купить жеребца!
Певец серьезно интересуется:
– Вот как, жеребца?
Казимир Петрович решает, что «клюнуло», и более уверенно продолжает:
– Английской крови… Знаете, нынче овес подорожал… Держать дорого.
Певец догадывается, кто перед ним.
– Так, так… – повторяет он, что-то соображая, потом говорит с большой сердечностью: – Скажите, а вы никогда не пробовали петь? Тембр голоса у вас прекрасный! А? Вот бы и себя и жеребца прокормили…
Казимир Петрович опять теряет почву под ногами:
– Вы шутите.
Но тот очень искренне и задушевно говорит ему:
– Ну, какие там шутки! Признайтесь, голубчик, небось дома упражняетесь!
Казимир Петрович польщен:
– Иногда действительно: под гитару…
Слышен звонок к началу действия.
Певец уговаривает:
– Спойте, голубчик! Если есть данные, в хор обещаю зачислить…
Казимир Петрович растаял от ласкового обращения.
– Чтобы такое спеть? – задумывается он.
– Все равно что… Только сейчас действие уже началось, и чтобы не услышали… пройдите, голубчик, сюда.
Певец отодвигает задвижку на двери в гардеробную и, впустив туда Казимира Петровича, прикрывает дверь и тихонько задвигает задвижку.
– Пойте как можно громче! – кричит он, а сам подходит к двери за зеркалом и делает знаки Свердлову и Горькому.
Все трое, давясь от смеха, на цыпочках идут к выходу.
Певец кричит:
– Пойте, чорт возьми!
В гардеробной за дверью надрывается шпик:
Если красавица в любви клянется…
Певец говорит у двери капельдинеру:
– Как кончит петь, выпусти этого болвана! Да смотри, чтобы чего-нибудь не украл…
Певец, Горький и Свердлов уходят.
В гардеробной шпик перестает петь. Прислушивается. Далекая ария Мефистофеля.
Дверь гардеробной трещит под ударами Казимира Петровича.
Нижний-Новгород. Аллея бульвара над Волгой. Вдоль аллеи навешаны лампионы на изогнутых резных арочках, перекинутых над дорожкой, плотно усыпанной желтым песком, по бокам благоухают распустившиеся к ночи цветы белого табака.
В глубине аллеи раковина оркестра. Доносятся плавные звуки модного вальса. Взад и вперед прогуливается публика.
По аллее идет Миронов. С ним миловидная девушка, с обожанием глядящая на него.
Миронов говорит взволнованно:
– После сегодняшнего разговора со Свердловым все решилось. Я в университет не пойду… Нельзя итти в университет, когда кругом гнет, произвол… когда твой народ в цепях!
Девушка робко возражает:
– Но ведь ты, Костя, мечтал об университете… Мы хотели вместе поехать в Петербург…
– Свердлов мне тоже говорил, что можно работать и в университете. Но я задал ему вопрос: почему же он бросил гимназию? Почему он ушел в революцию?
Они проходят мимо скамейки, на которой сидит уже знакомый нам шпик Казимир Петрович. При упоминании имени Свердлова он вскакивает и осторожно идет за Мироновым и девушкой.
Миронов страстно декламирует:
– Нет, Зина, лучше тюрьма, каторга, но только не мещанская благополучная жизнь.
Зина вздыхает:
– А я бы хотела стать врачом, поехать в деревню лечить людей…
Миронов иронически улыбается:
– Эх! Зина, Зина, прежде чем лечить, их надо накормить! Бери пример с Якова. Ведь он тоже мог бы быть доктором, юристом…
Миронов с Зиной свернули в боковую аллейку. Казимир Петрович за ними.
Обрыв над самой Волгой. Живописная беседка, вся обвитая повиликой в цвету, будто смотрится сверху в зеркало Волги. По реке мелькают разноцветные фонарики лодок.
К беседке подходят Зина и Миронов.
Миронов, картинно протянув руку в сторону Волги, говорит:
– Он и сейчас, в ночи, одинокий, преследуемый, гонимый, пробирается на ту сторону реки с новым печатным станком.
Казимир Петрович быстро исчезает.
– Он выбрал тяжелый, но благородный путь… И мой долг, и твой долг, Зина, отдать свою жизнь народу!
Зина, не спуская с него влюбленных глаз, соглашается:
– Ты прав, Костя… И я пойду с тобой…
Костя обнимает одной рукой Зину, подняв другую к вечернему небу, и декламирует:
– Так поклянемся же, Зина, всю жизнь служить революции! И что бы ни случилось, какие бы ни встретились муки на нашем пути, – не отступать!
Зина, как клятву, повторяет вместе с ним:
– Не отступать!
Миронов прижимает Зину к себе, говорит тихо:
– Теперь помолчим. Вот так!
Миронов уводит Зину в беседку.
Обнявшись, они садятся на скамеечку. За ними гипсовая фигура Амура. Тетива его лука натянута, стрела готова пронзить сердца влюбленных. Миронов и Зина смотрят друг другу в глаза. Он наклоняется к ней и целует ее в губы.
По аллее бульвара среди гуляющих быстро идет Казимир Петрович. Он кого-то ищет. Наконец заметил Карнаухова – высокого военного в форме жандармского ротмистра.
Казимир Петрович подходит, галантно кашлянув, приподнимает шляпу:
– Разрешите на минуточку?
Карнаухов, извинившись перед дамами, отходит с Казимиром Петровичем в сторону:
– Ну?
Казимир Петрович тихо докладывает:
– Ваше высокоблагородие, тот убег, а вот – очень интересная фигура… Молодой человек, Костя Миронов…
Казимир Петрович конфиденциально шепчет Карнаухову на ухо. Тот грубо прерывает его:
– Он тебе след дает, а ты его сажать! Болтунов беречь надо.
Казимир Петрович почтительно:
– Слушаюсь…
Карнаухов приказывает:
– Валяй по следу.
Казимира Петровича как будто ветром сдуло.
Высокий берег Волги.
Крутой, запутавшейся в кустарнике тропинкой спускается к воде Свердлов, у него за спиной тяжелый мешок.
У самой воды, возле лодки – парень, тот, кому Свердлов достал сапоги. Он прощается с девушкой, она вырывается из его объятий и убегает.
Свердлов подходит к нему и опускает бережно мешок:
– Здорово!
Парень равнодушно отвечает;
– Здорово.
Свердлов шутя:
– Ну, как сапожки?
Парень вглядывается, узнает Свердлова, дружески хлопает его по плечу и радостно сообщает:
– Загнал! И арендатору морду набил.
Яков достает себе папироску и протягивает другую парню:
– Все в порядке! Я так и знал, что набьешь!
Они закуривают.
У причала тихо покачивается лодка. Свердлов спрашивает у парня:
– Твоя?
Парень доволен, что может чем-либо услужить Свердлову:
– Покатать, что ли?
Свердлов:
– Хорошо бы! – Оглянулся, посмотрел вокруг. – И как можно скорей…
И, не дожидаясь парня, погрузил мешок и сам прыгнул в лодку. Несколько сильных взмахов весел, и лодка уже далеко от берега. Свердлов устроился на корме поудобней и запел вполголоса:
Как негаданно встал
Из крутых берегов…
Воевода-капрал
Емельян Пугачев.
Загуляли донцы…
Засверка…
Слушает парень, лениво перебирая веслами, затем тоже начинает подпевать. Поют Свердлов и парень:
…ли ножи.
В Жигулях молодцы…
Медленно проплывают мимо живописные берега Волги.
Поет Свердлов:
Завели кутежи.
Свердлов замолк, задумался.
Парень хитро подмигивает:
– И атаман, значит, у вас есть?
Свердлов, находясь под очарованием песни и окружающей природы, односложно отвечает;
– А как же!
Парень, принимая Свердлова за человека сомнительной профессии, снова многозначительно и понимающе подмигивает:
– Не сеем, не жнем… а мешки с добром везем.
Свердлов заразительно хохочет.
Слегка ему завидуя, парень вздыхает с сожалением:
– Опасная работа, зато гуляй вволю…
Свердлов садится, смотрит на парня и без улыбки спрашивает:
– Ты о социалистах когда-нибудь слыхал?
…В небольшой легкой лодке на руле Казимир Петрович, на веслах – два полицейских. Рядом быстро идут еще две лодки с полицейскими.
Парень опустил весла. Лодку течением тихонько относит назад. Парень напряженно слушает. Свердлов серьезно глядит на него:
– Ну вот, понял? А доставлю я этот станок в сохранности сормовским рабочим, будут печатные листки вылетать, быстрые, белые, как птицы, красивые. Жизнь!
Парень вздыхает, говорит с восхищением:
– Вот ты какой! А я думал, ты другой специальности.
Свердлов берет весла и запевает вполголоса. Парень глубоко задумывается, потом с восхищением говорит:
– Не то важно, что картонные, а то важно, что достал!
Свердлов улыбается парню (Трофимову) и сильным взмахом весел толкает лодку вперед.
Казимир Петрович командует:
– Окружить лодку!
Свердлов и Трофимов замечают преследующие их лодки.
Изо всех сил налегают на весла полицейские.
Трофимов измеряет взглядом расстояние между ними и полицией.
– Пусти на весла!
Он пересаживается на весла и гонит лодку. Потом снова меряет расстояние глазом опытного лодочника:
– Нет, не уйти. Вплавь можешь?
– А мешок?
С быстро приближающейся лодки полицейские кричат:
– Стой!
Казимир Петрович свистит.
Свердлов озабочен:
– Трофимов, не уйти?
– Никак не уйти.
Свердлов решительно хватает мешок и перекидывает его через борт. Трофимов испуганно:
– Да ты что?
– Не отдавать же им?! Загороди меня, я спущу незаметно.
– Эх, не везет!
Свердлов осторожно и тихо опускает мешок в воду, тяжело вздыхает. Трофимов смотрит на расходящиеся круги воды и ласково усмехается Свердлову.
– Квиты будем! Ты наверх умеешь лазить, а я вниз. Достану.
Свердлов протягивает руку Трофимову:
– Спасибо!
Потом он достает из кармана несколько бумажек, зажигает спички и при свете колеблющегося огненного язычка выбирает две бумажки и, низко нагнувшись к воде, зажигает их. Пламя отражается в спокойной темной реке.
Совсем близко, за спиной Якова Михайловича, раздается свисток Казимира Петровича и команда:
– Окружай!
Заколебалась, зарябила вода; заколебался и зарябил двойным пламенем отраженный огонь в темной воде.
Свердлов в Екатеринбурге.
Среди множества людей в зале сидит пожилой крестьянин Аким. Он озирается вокруг. За столом президиума стоит человек и объявляет:
– Объединенное собрание социалистических партий считаю открытым. Выберем, господа, президиум.
Из толпы раздаются голоса:
– Петрусенко… Котова… Ильяшевича… Андрея!
Свердлов сидит с группой рабочих.
Кричит Трофимов:
– Товарища Андрея!
Из другого конца зала кричит немолодой рабочий Сухов:
– Андрея!
С разных сторон дружно подхватывают:
– Андрея! Андрея!
Члены президиума занимают места. Опережая всех, на место председателя садится Свердлов – «товарищ Андрей». Он уверенно берется за колокольчик.
Остальные члены президиума недоумевают. Тот, кто объявлял заседание открытым, нагибаясь к Свердлову, злобно шепчет:
– Мы организовали собрание, и во всяком случае не вам здесь председательствовать, товарищ Андрей!
Яков Михайлович, не обращая никакого внимания, подвигает бумагу; вооружившись карандашом, предлагает:
– Прошу записываться желающих высказаться.
Сидящий рядом человек эсеровского типа вскакивает и кричит:
– Позвольте, как это так?
Свердлов строго останавливает его:
– Позволю в порядке очереди. Вы слышали? Меня сюда народ выбрал. Не мешайте вести собрание!
Крестьянин кричит:
– Так их!.. Елки-моталки! Порядка не знают!..
Яков Михайлович громко объявляет:
– Слово имеет рабочий Трофимов.
Трофимов поднимается на трибуну, он явно волнуется. Свердлов одобрительно кивает ему:
– Начинайте, товарищ!..
Трофимов берет себя в руки и начинает твердо:
– Товарищи, нас не звали, но мы не гордые, сами пришли…
Трофимов, переждав шум, уже спокойней продолжает:
– Мы везде пойдем говорить правду…
Голос с места:
– Здесь вашу правду знают!
Свердлов предупреждает:
– Прошу не сбивать оратора.
Голос с места:
– Чего его сбивать? Он сам собьется.
Свердлов звонит, водворяет тишину и дает возможность Трофимову продолжать. Тот волнуется и продолжает говорить весь в поту:
– А правда наша такая – рабочей кровью добытая правда! Не верьте царю! Не было и нет такого царя, который добровольно давал бы народу манифесты…
Кто-то издевательски кричит с места:
– Один всего!
Не было и нет такого царя, который добровольно давал бы народу свободу… – упрямо продолжает Трофимов.
– Царских свобод много дано! – опять издевается тот же голос.
– Плохо, товарищ Андрей, натаскали парня! – кричит из зала другой.
– Ничего! – отвечает Свердлов. – Я доскажу то, что товарищ не сумел довести до вашего просвещенного сознания. Продолжай, товарищ!
– Но мы, народ, не дадимся в обман…
Из последних сил держится Трофимов. Он берет в руки стакан, стоящий около него па трибуне, и держит его, не зная, что с ним делать.
– Налейте в него воды и напейтесь! – кричит кто-то.
Трофимов, зло стукнув стаканом, поставил его на пульт.
– А ну вас всех к…
Он не досказал и ушел с трибуны.
Свердлов встал:
– Я объясню почтенному собранию, что хотел сказать товарищ. У царя, конечно, бумаги хватает, но он экономный человек и все свои свободы вместил в один манифест. Мы еще экономнее и заявляем, что не стоило портить царю и этой единственной бумажки. Народ не дурак, как думает о нем царь. Народ умнее царя и прекрасно чувствует ту правду, о которой вы не дали сказать товарищу, но которую я заставлю вас все-таки выслушать. Коротко, товарищи: царский манифест, вырванный у самодержца восстанием народа, есть ложь и обман…
Объявлявший о собрании хватает колокольчик со стола, неистово звонит, заглушая Свердлова, и кричит охрипшим голосом:
– Закрываю собрание…
Подъезд другого здания в Екатеринбурге.
Свердлов с группой рабочих поднимается по ступенькам на крыльцо здания с пузатыми колонками. Дорогу им загораживает пристав:
– Господа, господа, здесь собрание. Покорнейше прошу не мешать!
– А мы и пришли на собрание, – говорит Свердлов. Пристав пытается не пускать:
– Здесь собрание союза… так сказать, собрание за царя.
– Так и мы за царя, – смеется Свердлов.
– Ну, конечно, за царя! – подтверждает Миронов.
Он одет не по-рабочему, и его интеллигентный вид, очевидно, убеждает пристава, и он обращается к нему:
– Пожалуйте… только прошу пропускать своих.
– Своих, конечно, – соглашается Миронов.
– Иди по одному, – командует пристав.
Все идут один за другим.
Первым прошел Свердлов.
Миронов говорит приставу:
– Свой!
Второй – Трофимов.
– Свой! – говорит Миронов.
– Свой!
– Свой!
Удивление пристава растет вместе с тревогой.
Миронов пропускает весь народ, человек пятьдесят.
Пристав беспокойно просит:
– Без скандалу. Обещайте, господин, без скандалу.
– Никакого скандала не будет, – утешает Миронов и проходит сам.
Свердлов говорит Миронову:
– Здесь выступишь ты и, как условились, за учредительное собрание.
Потом достает из кармана листок с текстом, передает Миронову:
– Попробуй провести и этот текст телеграммы.
Свердлов с товарищами входят в зал собрания.
На возвышении стол. За столом президиум. На стене, за их спиной, во весь рост портрет царя во всем «царском великолепии». В президиуме тузы города: купцы, заводчики, директор гимназии, попечитель округа и гимназический поп.
На трибуну поднимается Миронов.
Председатель собрания, тучный старик с одышкой, звонит в колокольчик, угрожающе жестикулирует и всячески протестует против вторжения новых людей.
В зале шум.
Со скамейки, где устроились рабочие, несутся крики:
– Дайте высказаться приезжему из столицы!
Трофимов встал, кричит:
– Он за царя!
Из задних рядов, где разместилась публика попроще и победнее, раздаются голоса:
– Правильно, правильно!
В передних рядах благообразные юноши, студенты-белоподкладочники, дамы и купцы.
Свердлов гудит басом:
– Просим! Просим! Говорите! Тихо!
Миронов начинает говорить:
– Господа! Царь-батюшка всемилостивейше дал нам свободу: свободу личности, слова и собраний! Но чем мы ответили на манифест государя? Мы пользуемся вот уже второй день величайшим благом свободы, а тому, кто даровал нам это счастье, мы даже не послали благодарности. Это разве достойно любящих сынов? Ведь манифест государя – это первый шаг, мы должны доказать государю, что мы его понимаем и хотим помочь ему всеми нашими силами. Не так ли, господа? И углубить и продолжить его мудрое начинание.
