Текст книги "Собрание сочинений. Том 4"

Автор книги: Петр Павленко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 19 страниц)

– В этом ретираде мое помещение?

Малинин, который его привел, не понял слова и с опаской покрикивает:

– Иди… иди…

Арестант все так же спокойно:

– Мне это зало не нравится.

Малинин рассердился:

– Иди… а то стукну.

Арестант чуть поворачивается. Малинин предусмотрительно делает шаг назад. Арестант громко говорит:

– Считай, что я не слыхал, а то я так стукну…

Он медленно переступает порог камеры. Малинин пользуется этим и быстро запирает дверь.

Арестант указывает пальцем на арестованных:

– А это – мое общество? Политические? – Ловко сплюнул сквозь зубы. – А ну подходи, который тут товарищ Андрей!

Доктор и Свердлов переглянулись. Свердлов подошел к уголовному:

– Я «товарищ Андрей». Что вам надо?

Арестант нагло разглядывает Свердлова:

– Говорят, ты герой. Эка пуговица!

Свердлов спокойно переспрашивает:

– Если есть дело, говорите, если нет, то мы здесь сейчас очень заняты!

Арестант отводит Свердлова в угол и не спеша докладывает шопотом:

– В полиции, когда дожидался, писарь в очках, усы ежиком…

Яков Михайлович настораживается:

– Знаю…

Арестант продолжает:

– У вас Вотинов есть?

Яков Михайлович утвердительно кивнул головой, взглянул в сторону Вотинова.

Вотинов дает пить больному Сухову.

Яков Михайлович делает знак говорить тише.

Арестант становится серьезным:

– Писарь велел тебе передать: провокатор он, кличка в охранке Комар. У нас предателей… – он делает выразительный жест по горлу. Этим он будто хочет оправдать свое неожиданное сообщение. Потом, повернувшись к уголовным, снова ведет себя нагло: – Здрасте, девочки! Я сюда года на два. За неудачное ограбление ювелирного магазина. Вижу знакомые личики… – он подходит к группе уголовных…

Свердлов делает незаметно знак доктору, чтобы тот подошел к нему:

– Миша, Вотинов – провокатор…

Доктор быстро повернулся к Свердлову, хочет что-то сказать.

Свердлов кладет ему руку на плечо:

– Спокойно, Миша! Я сам не могу этому поверить. Но надо… немедленно узнать… Кличка в охранке Комар.

Доктор с трудом справляется с волнением:

– Как же это проверить?

Свердлов задумчиво отвечает:

– Не знаю. Подумай!

В это время Вотинов громко чихает, и, когда он собирается чихнуть во второй раз, около него уже стоит Свердлов и тихо, прямо в лицо говорит:

– Будь здоров… Комар!

На одну долю секунды Вотинов вздрагивает, кружка с водой неловко выскальзывает из его рук. Он быстро наклоняется, чтобы ее поднять, но Свердлов удерживает его и, глядя ему в глаза, спрашивает:

– Значит, это правда – ты Комар? Значит, оружие, которое ты хранишь у начальника охранки, ты прямо ему и сдаешь?.. Ловко придумано!.. Можешь уже ничего не говорить – ты выдал себя…

Все окружили их.

Вотинов дрожит, потом грохается в ноги Свердлову, страшный, тяжелый:

– Я не виноват… меня заставили…

Трофимов долго не может ничего понять, потом весь наливается гневом, подскакивает к Вотинову и со всего размаху ударяет его по лицу:

– Гадина! Провокатор!

Свердлов отворачивается, отходит. Он опускается на каменный пол рядом с Мироновым. Горестная складка ложится у его рта. Он говорит тихо:

– Это очень страшно, Костя… предательство… Каждый раз, когда я сталкиваюсь с этим в жизни, меня охватывает чувство боли такое острое, такое глубокое, что я ощущаю его физически… Я не могу понять психологию предателя… Ты никогда не задумывался над этим, Костя?.. – И, не получив от Миронова ответа, он продолжает диалог с самим собой: – Вотинов! Что его толкнуло на это? И как ловко, как умело он обманывал нас!.. Вотинов! Час тому назад я, ты, да и мы все относились к нему, как к лучшему товарищу, а он просто шел, продавал нас за грош. Нет, он продавал не только нас, маленькую группу людей, но продавал больше – продавал идею, продавал революцию… До какой душевной опустошенности надо дойти, до какого цинизма, дьявольского себялюбия, чтоб… Омерзительно!

Свердлов вздрагивает, как от прикосновения к чему-то гадливому.

Хлопает дверь тюремной камеры. Входит надзиратель.

– Сухов Алексей! С вещами…

Сухов не отвечает.

Вскакивает Свердлов и подбегает к Сухову, наклоняется к нему. Доктор берет руку Сухова, ищет пульс, потом бережно кладет руку вдоль неподвижного тела. Очень медленно поднимается Свердлов. Он говорит, превозмогая волнение:

– Передай, Малинин, прокурору и начальнику, что они свое дело сделали! Заодно передай и прокурору и начальнику, что политические объявляют голодовку…

Все склоняются над Суховым.

В наступившей тишине Свердлов говорит тихо и взволнованно:

– В память о тебе, товарищ Сухов, мы воспитаем в себе волю к жизни, такую могучую, такую непобедимую, чтобы она преодолела все и вся!

Малинин и тюремщик выносят тело Сухова.

Все – и политические и уголовные – тяжело молчат.

Дверь хлопнула, звякнул ключ в замке. Свердлов поднимает голову:

– Товарищи, теперь нужны выдержка и спокойствие. Никаких больше разговоров, никаких споров, только лежать.

Свердлов перевязывает себе живот полотенцем и ложится. Политические делают то же. Уголовные с ужасом смотрят на политических.

Говорит Свердлов:

– А теперь, товарищи, я вам буду читать, у меня в памяти хранится целый клад замечательных стихов.

Читает стихи Гейне.

СВЕРДЛОВ В СИБИРСКОЙ ССЫЛКЕ

Дремучая северная тайга. Вековые деревья густой зеленой стеной стоят у самого берега Енисея.

Тишина. Лучи солнца, пробиваясь сквозь густую листву, рисуют причудливый узор на зеленой траве лужайки.

Под деревом лежит Свердлов, закинув за голову руки. Рядом с ним дремлет огромный пес.

Прислушавшись к какому-то шуму, Яков Михайлович вскакивает. Собака заворчала, но Яков Михайлович ее успокаивает:

– Тихо, Ванька, свой! – и пробирается сквозь густые заросли кустарника к реке.

На воде у берега в легкой лодке – Сталин. Он ловко выпрыгивает на берег и крепко, по-дружески, жмет руку Свердлову:

– Здравствуй, Яков! Ну, Яков, принимай гостя!

Яков Михайлович гостеприимно приглашает Сталина под свое дерево.

Ярко горит костер, ключом кипит в котелке уха. На бумаге лежит кусок хлеба, соль и несколько кусков сахару.

Свердлов шутливо:

– Кушать подано! Уха готова!

Яков Михайлович подбрасывает сухие ветки, и костер загорается еще ярче.

Сталин подсаживается к костру:

– Как это, Яков, у тебя все ловко получается! Ты вот уже и стряпать научился.

Яков Михайлович махнул рукой:

– Не велика наука… Здесь, в Монастырском, научился. Все-таки в ссылке посвободней, чем в тюрьме… – Яков Михайлович достает ложку из кармана, пробует уху, солит, достает другую ложку и передает ее Сталину, потом снимает котелок, ставит его между собой и Сталиным, шутя объявляет:

– Суп «сюпрем»!

– Попробуем, Яков, спасибо… Вкусно.

– А вот посолю, будет еще вкуснее!

Они с аппетитом, обжигаясь, едят уху. Пес тихонько просит – скулит.

Яков Михайлович укоризненно качает головой:

– Стыдно, Ваня!

Умный пес отходит и садится спиной к костру.

Сталин. Ну, какие новости, Яков? Как с побегом?

Свердлов. Очевидно, опять провал! Мой надзиратель буквально по пятам ходит. Я удивляюсь, как он сюда еще не пожаловал…

Сталин откладывает ложку:

– Ты слыхал важную новость?

– Нет. Какую, Коба?

– Царское правительство хочет призвать политических ссыльных в армию.

Свердлов усмехается:

– А армия и без того – пороховой склад.

Сталин лукаво спрашивает:

– А если бросить туда такую искру… как ты?

Яков Михайлович вскочил.

– Согласен, Коба, согласен! Хоть на войну, к чорту на рога, но быть ближе, ближе к армии, к Петрограду, к Москве… Ведь мы на этом чортовом клочке земли, окруженные дремучим лесом, оторванные от всего живого, от России на тысячи верст…

Сталин. Успокойся, Яков. Знаешь, говорят, мухи перед смертью, осенью, особенно больно жалят. Война должна, ты понимаешь, война должна скоро кончиться… И она кончится крахом Российской империи. А ты читал в «Русских ведомостях» статью Кропоткина?

Свердлов. Старый дурак!

Сталин. А статейка Плеханова? Вот неисправимая болтунья-баба! Бить их некому!

Сталин кончил есть, достает трубку, берет из костра тлеющую веточку, прикуривает и передает веточку Свердлову:

– Скорее бы до нас дошла газета из Женевы! Владимир Ильич им там баню устроит!

Вьется дымок. Солнце клонится к западу. У костра задумались Сталин и Свердлов.

Первым прервал молчание Свердлов.

– Ты давно не писал Владимиру Ильичу? Давай-ка напишем вместе!

– Очень хорошо.

– Кстати, я завтра смогу отправить, у меня есть оказия. Вот есть и бумага. Куда бы только пристроиться?

И, быстрый в решениях, он уже вырвал листок из записной книжки, пристроился к пеньку и пишет. Сталин подбрасывает ветки в затухающий костер.

Яков Михайлович ставит точку и перечитывает письмо:

«Здравствуйте, дорогой Владимир Ильич. Сейчас Сталин у меня гостит, и захотелось послать вам наш привет. Как живете? Что поделываете? Каково настроение? Напишите, жаждем живого слова».

Сталин говорит задумчиво:

«Человек должен иметь сердце из стали, тогда у него может быть кольчуга из дерева, и он не испугается в бою…» Я эти слова всегда вспоминаю, когда я думаю об Ильиче…

Он берет карандаш из рук Якова Михайловича и присаживается писать письмо.

Солнце садится в широкие и спокойные воды Енисея. Вспыхивает ярким пламенем догорающий костер. Свердлов подходит к краю обрыва над рекой, задумчиво говорит:

– Человек должен иметь сердце из стали, тогда он может иметь кольчугу из дерева, и он не испугается в бою. Хорошо!

Сталин читает свое письмо Ленину:

«Мой привет вам, дорогой Ильич, горячий-горячий привет! Как живете, как здоровье? Как ваши дела-делишки? Мы живем скучновато, да ничего не поделаешь. У вас, должно быть, веселее. Я живу, как раньше, хлеб жую, доживаю большую часть срока…»

И он пишет дальше.

Говорит Свердлов:

– Подумай, Коба, еще столько же прожить здесь…

Енисей… Закат… В синей дымке бескрайные леса…

Сталин подходит и обнимает Свердлова за плечи:

– Не грусти, Яков, есть на свете дружба, есть цель в жизни, есть будущее, и очень скоро настанет наша весна…

Звучит героическая мелодия. Летний пейзаж сменяется зимним.

Река закована в лед. Но вот на льду появилась трещина… Трещины на льду образуют полынью. Начинается ледоход.

Несутся льдины, сбиваются и громоздятся у быков моста.

ВЕСНА 1917 ГОДА

Огромная демонстрация движется по Троицкому мосту. Люди несут зажженные факелы.

Через мост, окруженный тысячной толпой, идет броневик. На броневике Ленин.

Народ вокруг броневика грохочет, как весенний шумный лед.

Идет Трофимов с делегацией солдат, несущих транспаранты: «Да здравствует Ленин!», «Окопная правда», «Да здравствует Совет солдатских, рабочих и крестьянских депутатов!»

Движется вооруженный народ, охраняя броневик. На броневике – Ленин. Факелы освещают фигуру вождя. Кажется, что народ несет его на своих плечах.

Солдаты, матросы, женщины, рабочие.

Над толпой плакаты: «Привет родному Ленину!», «Свободы, мира и хлеба!», «Да здравствуют большевики!», «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!»

На парапете моста, ухватившись за фонарь, появляется фигура рослого молодого солдата в форме автомобильной роты. Он возвышается над толпой, его зычный голос покрывает шум и пение толпы:

 
Нам,
поселянам Земли,
каждый Земли
Поселянин родной.
Все
по станкам,
по конторам,
по шахтам братья.
Мы все
на земле
солдаты одной,
жизнь созидающей рати.
 

Молодой Маяковский читает свой гимн Революции:

 
Не трусость вопит под шинелью серой,
не крики тех, кому есть нечего;
это народа огромного громовое;
– Верую
величию сердца человечьего!
Это над взбитой битвами пылью,
над всеми, кто грызся, в любви изверясь,
днесь
небывалой сбывается былью
социалистов великая ересь!
 

Дверь. На двери – дощечка с надписью:

Председатель ВЦИК

Я. М. СВЕРДЛОВ

Номер гостиницы «Метрополь», где помещался в 1918 году кабинет Свердлова.

В кабинете за длинным столом комиссия, составляющая Конституцию.

Стол завален толстыми фолиантами свода законов.

Яков Михайлович стоит у окна и продолжает горячий спор:

– Мы не утописты. Мы не мечтатели в том смысле, чтобы обойтись без всякого управления, без всякого подчинения. Эти анархистские мечты, основанные на непонимании задач диктатуры пролетариата, в корне чужды марксизму и на деле служат лишь оттягиванию социалистической революции до тех пор, пока люди станут иными. Так учит Ленин.

Комиссия молчит, а один из ее членов, с которым, очевидно, спорит Свердлов, недовольно пожимает плечами.

Свердлов оглядывает всех:

– Итак, товарищи юристы, эту одиннадцатую главу Конституции о Советах Депутатов можно считать отредактированной? Великолепно. Переходим к следующей, двенадцатой главе «Об организации Советской власти на местах». Эта глава должна быть кончена не позже завтрашнего дня.

Один из заседающих протестует:

– Простите, Яков Михайлович, завтра день неприсутственный… Воскресенье…

– Ах ты, батюшки, а ведь Конституция нам очень нужна. Василий Григорьевич, давайте условимся: завтрашний день мы будем считать сразу понедельником, зато ближайшую субботу мы будем считать воскресеньем, и, таким образом, мы будем жить по-евангельски. Так в евангелии и сказано: не человек для субботы, а суббота для человека. Возразить нечего?

Члены комиссии смеются.

В кабинет вошел наш старый знакомый Аким. Он подходит к Якову Михайловичу, передает ему список:

– Ну, Яков Михайлович, сегодня работы недели на две. И насчет валенок, и насчет учебников, и насчет соли… И чорт знает что за народ… со всякой мелочью во ВЦИК лезут!

Свердлов улыбается:

– Ну, это, брат, очень здорово. Старый ты чорт – не понимаешь!

Аким оправдывается с достоинством:

– Да мы же не железные. Что ж, разве мы обязаны за всех мозгами ворочать? Елки-моталки!

Яков Михайлович с улыбкой отвечает ему:

– На то и власть брали. Наша власть. Нам верят – к нам идут. Хуже было б, если б не шли. Зови, Аким.

Приемная ВЦИК набита народом. Люди все прибывают, усаживаются, как могут. К Акиму подходят, объясняют свои нужды. Два красноармейца – поближе к двери – очень горячо спорят.

Между ожидающим народом ходит матрос с парабеллумом на поясе. Он зубоскалит, посмеивается, вмешивается в разговоры. Он подходит к красноармейцам, но они от него отмахиваются.

Внимание матроса переключается на совсем юного парня, который пробирается к двери, ведущей в кабинет Якова Михайловича. У него в руках странный сверток, который он бережно охраняет от толчков.

Матрос нахально хлопает его по плечу.

– Эй, ты, полегче! – рассердился парень.

Потом, увидев Акима, паренек обращается к нему:

– Как мне, дяденька, к Якову Михайловичу пройти?

Аким удивляется, иронизирует:

– Ишь, племянничек выискался! А зачем тебе к Якову Михайловичу?

Парень помялся немного, потом говорит:

– Я издалека… из Сибири… на военном заводе работал… технику знаю… моторы…

Аким начинает злиться:

– Я тебя, дурачок, не об этом спрашиваю… Ты мне отвечай: к Якову Михайловичу зачем явился?

Парень улыбается:

– А это… секрет. Понимаешь, секрет. Я его знакомый.

В кабинете Яков Михайлович беседует с железнодорожником.

– Яков Михайлович, вы меня извините, что прямо к вам… Меня прислали товарищи из депо станции Бологое, – говорит железнодорожник.

– Хорошо. Вы коммунист?

– Да, я в партии с прошлого года.

– Так.

– Если бы вы знали, какое безобразие творится у нас на железной дороге! Ведь полная неразбериха, а начальство внимания не обращает. А ведь тут мастерские, депо, паровозные бригады…

– Все знаю, дорогой, все знаю. Я вас где-то видел, хочу вспомнить вашу фамилию…

– Моя фамилия…

– Погодите… погодите… погодите… погодите… не называйте кто, не называйте, одну минуточку… так… Вот как раз вы мне и нужны по этому самому делу.

Свердлов выходит из-за стола и подходит к железнодорожнику, наклоняется дружески к нему:

– Вы будете комиссаром.

– Как же, Яков…

– Не спорьте, не спорьте, пожалуйста. Мы вводим комиссаров в Красную Армию. Железные дороги для нас не менее важный военный участок работы, и мы попробуем, начав с вас, этот институт комиссаров на железных дорогах привить. Попробуем, товарищ Измайлов.

Железнодорожник изумлен:

– Как же вы запомнили мою фамилию?

– А я не забываю людей, которые выступают на собраниях с дельными, умными и практическими предложениями.

– Это было… – подсказывает железнодорожник.

– Это было в декабре тысяча девятьсот семнадцатого года за Невской заставой, на Вагоноремонтном… – продолжает за него Свердлов.

В приемной Аким, очень рассерженный, стоит перед дверью, расставив руки.

Парень пытается пройти.

– Ты фамилию свою назови…

Парень уныло вздыхает:

– Ох! Секрет. Понимаешь, секрет! А когда к Михалычу пройду, тогда и секрета не останется.

Матрос поддразнивает:

– Какие тут могут быть секреты? Разворачивай мешок – и весь разговор. – Матрос хватает сверток.

Парень увертывается и сердито отталкивает матроса:

– Тебе смотреть нечего! Не своевольничай!

Матрос возмущается, он ищет сочувствия у окружающих:

– Ха! Он сюда из деревни меня учить приехал!

Оба они с Акимом теснят парня от двери.

В это время из кабинета выходит железнодорожник, и парень только было добирается до двери, как матрос, опередив его, проходит и захлопывает дверь перед его носом.

В кабинет входит матрос. Он развязно подходит к столу Якова Михайловича:

– Пролетарский привет! Приехал в Москву за литературой. Дай, думаю, зайду во ВЦИК, посмотрю, как вы живете, расскажу, как мы живем. Хорошо сделал?

Говоря это, он шумно усаживается и закуривает.

– Я бы сказал – гениально сделал, – замечает Яков Михайлович.

Матрос любуется собой:

– М-м-м.

Свердлов продолжает:

– А то у нас скучно, ни одной колоритной фигуры. Ну, слушаю вас.

– Ну, значит, живем мы, что надо… Я председатель партии Ореховской волости…

Свердлов смотрит на него и с трудом прячет улыбку.

– Справляетесь?

Матрос хвастает:

– Да мне хоть губернию дай – я справлюсь. У меня там, брат, все по звонку живут… Дисциплина… план, кому что надо, составлен.

Свердлов спрашивает:

– И терпят?

– Чего это? – не понимает матрос.

– Терпят? – переспрашивает Свердлов.

– А как же? У нас по всему Нижнему такой курс. А результат в-во! Спроси у Миронова, в губкоме.

Свердлов что-то отмечает в блокноте:

– Ах, у Миронова? Да вы меня так заинтересовали, что, кажется, придется приехать посмотреть, что у вас там…

Матрос встает, говорит покровительственно:

– В гости – милости просим! Только власть на местах не рушьте… Пропадете.

Свердлов усмехается:

– Я ведь и в гостях – председатель ВЦИК.

В приемной Аким и парень сцепились – не могут договориться. Парень сует ему под нос сверток:

– Да понимаешь ты, тут подарок. Секретный подарок привез. Понимаешь?

Кипит Аким:

– Ну, брат, теперь я с тобой разговаривать больше не стану. Сейчас в пикет сведу. Фамилию не называет! Секрет в мешке держит! Разворачивай мешок! – грозно приказывает он.

– На! – показывает парень кукиш. – Я про тебя Михалычу все расскажу… За своевольство получишь…

От ярости у Акима дух перехватило:

– Да… кого ты учишь, елки-моталки?!

– Эх ты, организатор, а по старинке ругаешься!

Неожиданно на плечо Акима ложится рука. Он оглядывается:

– Трофимов! Сынок! Какими судьбами?

Перед Акимом стоит Трофимов. Он с дороги, в военной форме. Они обнимаются.

– Я из Нижнего… – сразу мрачнеет Трофимов. Он с беспокойством отводит Акима в сторону. – Ты не знаешь… что Михалыч… чем-нибудь недоволен? Говорил обо мне?

Удивленно мотает головой Аким:

– Не-е… Да ты чего сентябрем смотришь?

– Понимаешь, приказ мне лично явиться. Вот боюсь, что на проборку… А?

Парень попытался, воспользовавшись разговором двух друзей, бесшумно открыть дверь кабинета, но это заметил Аким и схватил его за ворот.

– Стой! Мне уж невмоготу… Ради бога, Трофимов, я его подержу, а ты позвони, прошу тебя, в комендатуру…

Парень быстро оборачивается:

– Трофимов, товарищ Трофимов, я вам скажу, зачем я к Михалычу…

Трофимов удивлен:

– Позволь… позволь… паренек, а меня откуда знаешь?

Паренек увлекает его в сторону и что-то, жестикулируя, ему горячо рассказывает.

Дверь из кабинета открывается, и выходит мрачный матрос. Дверь прикрывает собой Трофимова и парня; а когда она захлопывается, матрос видит улыбающегося Трофимова, который дружески похлопывает парня по плечу.

Матрос делает движение к Трофимову, но потом раздумал и быстро скрывается среди заполнивших приемную ожидающих.

Трофимов с парнем подходят к Акиму.

– Аким, я за парня перед тобой ручаюсь. Пусть вместе со мной пройдет к Михалычу.

– Проходи.

Парень кидается сразу к двери.

Трофимов спохватывается:

– Погоди, погоди, я тоже подарок Михалычу привез, хотя и не секретный.

И он поднимает со скамейки мешок с сушками. Аким улыбается.

Трофимов с парнем входят в кабинет. Яков Михайлович стоит возле юриста и внимательно перечитывает какую-то бумагу, делает пометки.

Трофимов несмело окликает:

– Яков Михайлович… явился в ваше распоряжение.

Яков Михайлович увидел Трофимова. Глаза засияли неподдельной радостью:

– Трофимов, Николай!

И он идет навстречу Трофимову, крепко обнимает его. Он оглядывает Трофимова и остается доволен им:

– Послушай, Николай! Сталин собирает старых ленинцев в Красную Армию. Я тебя направляю на Украину.

– Ну, слава богу, Михалыч! Гора с плеч! – произнес облегченно Трофимов.

Свердлов удивленно глядит на него. Трофимов немного сконфужен:

– Я думал, ты меня, Михалыч, крыть вызвал.

– Это за что? Ну, признавайся, чего натворил?

– Ох, Михалыч, я в Нижнем с Мироновым сцепился! Ух, крепко! – замотал головой Трофимов.

– Рассказывай! – серьезно приказывает Свердлов, садясь в кресло.

– Правду сказать, Михалыч, он себя владетельным князем там чувствует, никто ему не смей ничего сказать. Распоряжается, будто это его республика… – Воспоминание о споре с Мироновым снова распалило гнев Трофимова. – Ну, пришлось в областном комитете выступить. Ему, конечно, по партийной линии выговор и впаяли! А ты же помнишь, какой он всегда себялюбивый был! Его теперь от одного моего имени в жар бросает, даром что друзьями считались…

Усмехается Свердлов, любуется Трофимовым, своим воспитанником.

– Удивляюсь…

– Чему?

– Удивляюсь, какой ты оратор стал.

Трофимов смущается от похвалы Свердлова:

– Это потому, Михалыч, что я все время помню твои слова: нужна огромная энергия, чтобы найти свое место в жизни. А с тобой, Михалыч, у меня этой самой энергии еще на десять человек хватит.

Свердлов протягивает руку Трофимову:

– Спасибо, друг. А почему же ты пришел и не поздоровался со мной?

– То есть как?

– А вот так… Здравствуй, Николай.

– Здравствуй, Михалыч.

Ленька так и остался, как пригвожденный, стоять у двери, не спуская глаз со Свердлова, а Трофимов позабыл о нем. Свердлов внезапно обернулся к нему.

– Молодой человек, вы ко мне? – обращается он к парню.

Тот смущен:

– Вы не обращайте на меня внимания, я успею. Кончайте свои дела.

Свердлов и Трофимов весело переглядываются.

– К вашему сведению, я их никогда не кончу!

Трофимов весело командует:

– Ставь сундук, разворачивай мешок!

– Это твой знакомый, Трофимов? – удивляется Свердлов.

Трофимов хитро смеется:

– И твой, Михалыч…

Свердлов присаживается на край стола, он заинтересован:

– Погоди… Погоди… – Что-то знакомое чудится ему в лице парня. – Погоди! Не говори кто…

Трофимов, смеясь, машет рукой:

– Теперь заело… и надолго! Дело чести твоей памяти!

Свердлов вздыхает:

– Нет. Голову на отсечение – с этим парнем никогда не встречался.

Парень в восторге, он торопливо разворачивает секретный сверток и достает огромную цветистую чашку с надписью золотом «На добрую память».

Парень протягивает Свердлову чашку. Свердлов быстро подходит к парню и взволнованно, крепко обнимает его.

– Ленька! Ленька Сухов! Сразу вспомнил чашку.

Ленька взволнован встречей с Михалычем. Он выпаливает одним духом:

– Это мать прислала чашку в подарок, просила простить ее, просила кланяться тебе, Михалыч, и в гости просила приезжать!

Свердлов растроган:

– Да! Это подарок, Николай, со смыслом. Та самая чашка, из которой меня хотели кипятком обварить. Жива, значит, мама?

– Мать жива и девчонки обе живы.

Свердлов задумался:

– Да, Екатеринбург… Пермь… тюрьма… смерть Сухова… ссылка… Сибирь… Какое недавнее и какое далекое прошлое…

Ленька торопится, он осторожно перебивает Свердлова:

– Михалыч, а ты обещание свое помнишь?

Свердлов смеется:

– Еще бы! Три пистолета и пост главного начальника. – Ленька очень доволен. – Ладно, Леня, едем со мной в Нижний порядок наводить или вот с Трофимовым в армию – на Украину?

– Нет, с тобой, Михалыч, в Нижний! – твердо решает Ленька.

– Ну, быть по-твоему, в Нижний так в Нижний! – с веселой торжественностью говорит Свердлов.

ПРИЕЗД СВЕРДЛОВА В НИЖНИЙ-НОВГОРОД

Кулисы театра. На переднем плане – часовой-матрос. Из зала доносятся шум и говор.

Из глубины кулис к часовому идут Свердлов, Ленька и небольшая группа рабочих.

Матрос задерживает их.

– Куда? Куда?

– А что такое? – удивляется Свердлов.

– Не велено! – отрезает матрос.

– Не велено?

– Товарищ Миронов приказал никого не пущать.

Свердлов лукаво оглянулся на товарищей.

– Ну, а как же нам быть? Нас сюда приглашал сам председатель ВЦИК товарищ Свердлов.

Матрос грубо винтовкой отталкивает людей:

– Это пущай он в Москве у себя приглашает, а тут Миронов хозяин…

Свердлов возмущен:

– Ах, вот как! Ну, а вот мы к самому твоему хозяину и приехали в гости.

– Чего? – изумлен матрос.

– Ну да, да! – Отстраняя его, Свердлов и его спутники проходят в зал.

Матрос, обвешанный бомбами и патронами, не знает, что ему делать: то ли бежать за вошедшими, то ли оставаться охранять вход.

В зале идет объединенное заседание губкома партии, президиума губисполкома и президиума горисполкома. Среди присутствующих Миронов и Зина.

Выступает матрос, который был у Свердлова во ВЦИК. Он говорит «на надрыве», жестикулирует, и иногда кажется, что разорвет свою тельняшку.

– Что же это такое получается, хочу я знать?..

В зал входят Свердлов, Ленька и сопровождающая их группа людей.

Матрос кричит:

– Приезжает наш товарищ в центр – из него веревки вьют?! – Матрос распинается: – И то не так и это не так. Что же это, опять на нас ездить хочут? А? Когда мы шли на приступ и голыми руками хватали за горло дракона, их не видно было…

Свердлов откуда-то из рядов спокойно басит:

– Где?

Мгновенная пауза. Все оглядываются, ищут спросившего. Но матрос быстро находит прежний тон:

– Всюду мы шли на приступ. Всюду проливали свою кровь…

Громко поддразнивает матроса Свердлов:

– Когда? С кем?

Матрос растерялся, оглянулся на Миронова.

Голос:

– Товарищ, не мешай оратору.

Матрос продолжает, но менее уверенно:

– Я же говорю, с драконом. Со старым режимом, душа из него вон! Веры нету нижегородскому пролетариату!

Свердлов встает и во весь голос кричит:

– Чорт знает что за ерунда такая!

Матрос неистовствует:

– Нам еще рот затыкать. А мы есть советская власть на местах! И хочем – верим центру, хочем – не верим!!

Свердлов идет по проходу между стульями к президиуму.

Миронов узнал Свердлова. Узнала его и сидящая в президиуме Зина. Матрос тоже узнал и исчез с эстрады.

В зале шум, все головы поворачиваются к Свердлову. То там, то здесь вспыхивает:

– Свердлов… Свердлов…

Некоторые встают, чтобы лучше видеть. Кое-где раздаются аплодисменты.

Миронов звонит в колокольчик.

К столу президиума подходит Свердлов. Миронов теснится и дает ему место рядом с собой.

– Очень рад… Очень рад. Сейчас я торжественно объявлю. Товарищи!..

Свердлов морщится, тянет Миронова за руку, усаживает на стул.

– Не надо, не надо, веди деловое собрание! – указывает на пустое место, откуда говорил матрос. – Твоя работа?!

Миронов готов резко ответить, но сдерживается:

– Голос масс… – говорит он уклончиво.

– Дай мне слово! – говорит Свердлов.

– Товарищи, слово имеет председатель ВЦИКа Яков Михайлович Свердлов, – объявляет Миронов.

Гремят аплодисменты.

– Подождите, подождите, товарищи, хлопать, – начинает Свердлов. – Может, то, что я скажу, вам совсем не понравится. Товарищи, с местничеством надо кончить. Мы никому не позволим на местах своевольничать! У нас есть Конституция, у нас есть законы, и извольте им подчиняться…

Свердлов продолжает:

– Вот тут кто-то выступал от нижегородских пролетариев…

Матрос вскакивает с места и, хлопая себя по ляжке, где висит наган, вызывающе кричит:

– Я выступал от нижегородских пролетариев!

Матрос стоит и красуется. Ленька незаметно пробирается и садится позади матроса на стул.

Свердлов повелительно приказывает матросу:

– Сядьте!

Матрос моментально садится, но… место занято. Он оглядывается, видит сидящего Леньку, хочет поднять шум, но у Леньки и окружающих такой угрожающий вид, что он, пригибаясь, молча уходит в задние ряды.

Ленька торжествует.

Миронов раздраженно стучит по стакану.

Свердлов так же спокойно продолжает:

– И зря выступали! Никакой вы не нижегородец и не пролетарий. Я нижегородцев знаю. К сожалению, здесь их мало вижу. А насчет пролетариев, насколько мне память не изменяет, вы сами каялись у меня в кабинете, что на съезде вы были среди левых эсеров? И моряком вы тогда не были. Да на вашем жаргоне ни один уважающий себя моряк говорить не станет – фальшивка. Не моряк вы, не нижегородец и не пролетарий, так какого же чорта вы беретесь тут выступать от имени нашей партии?

Шум возмущения. Аплодисменты. Матрос украдкой выбирается из зала.

– Товарищи, Владимир Ильич Ленин учит нас так: «…все своеобразие переживаемого момента, вся трудность состоит в том, чтобы понять особенности перехода от главной задачи убеждения народа и военного подавления эксплуататоров к главной задаче управления… И это – самая благодарная задача, ибо лишь после ее решения… можно будет сказать, что Россия стала не только советской, но и социалистической республикой». Так мыслит Ленин. А ваш губком, во главе с Мироновым, мыслит давно уже не по-ленински. Вот почему вся политика управления в его руках является чуждой линии партии, чуждой советской Конституции, чуждой советскому закону, а поэтому мы здесь будем ставить вопрос о снятии Миронова и всего бюро губкома.

Шум в зале.

Миронов бледнеет. Рука, державшая карандаш, дрожит и мелкой дробью бьет карандашом по стакану. Зина, нахмурившись, быстро отодвигает стакан. Миронов, не в силах сдержать себя, поднимается и выходит. За ним выходит Зина.

Ленька не спускает глаз со Свердлова.

Свердлов заканчивает:

– И я уверен, товарищи, что мои земляки-нижегородцы достойны лучшего руководства, что они это руководство сумеют выделить из собственных своих рядов, а я здесь для того, чтобы помочь вам эту операцию проделать безболезненно и быстро.

Аплодисменты. Возгласы:

– Да здравствует товарищ Ленин!

Пустынный бульвар на берегу Волги. Ветер. Лужи. Обветшалые арки с лампочками.

Миронов, подняв воротник, быстро идет по бульвару; его сопровождают отголоски овации и аплодисментов.

Зина догоняет Миронова. Некоторое время они молча идут рядом. Наконец она мягко берет его под руку. Он не оборачивается, лишь машинально хлопает ее по руке.