Текст книги "Хранитель ключей"
Автор книги: Перри О'Шонесси
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 17 страниц)
– Ну и что?
– Его спроектировал ее муж. Муж Лей Хаббел. Помнишь, мы слышали, что он архитектор? Не могу сейчас вспомнить его имя – какое-то очень обычное, вроде Джонса или Джонсона. Его фирма процветает. Они спроектировали новый исторический музей в Пасадене – это в котором выставлена мумия индейца. Ты знала, что чумаши хоронили людей в сидячем положении?
– Это не более удивительно, чем выкачивать кровь, заменять ее какой-то дрянью, наносить косметику на несчастное мертвое лицо, укладывать в гроб в милом наряде и хоронить в бетонной могиле.
– Ужас! – воскликнула Джеки, положив руки на живот. – Ты слишком много об этом думаешь. Но слушай, вернемся к нашим баранам. Мужа Лей назвали в статье «новый Хокни».
– Сомневаюсь. Хокни художник, рисует бассейны да кропает коллажи. Может, ты имеешь в виду Майкла Грейвза?
– Нет, Хокни, клянусь, – Джеки вытянула ноги и потерла ступней о ступню. – Вся кровь приливает сюда, словно ее угоняют, как самолет. – Она похлопала себя по животу. – Я больше не могу здраво соображать.
– А ты когда-то могла?
– Но позволь сказать тебе, что вселенная что-то замышляет и даже тебе стоит к этому прислушаться. В буддийском учении должно быть что-то сказано о том, каким образом вселенная говорит с тобой и как ты должна ее слушать.
Джеки, которая посещала квакерскую церковь, считала увлечение Кэт буддизмом временным заблуждением.
– Вероятно, я еще до этого не дошла.
– Как бы там ни было, в прошлую пятницу я ходила на кладбище. Ты помнишь, что со дня смерти Тома прошло шесть лет? – Она смахнула с лица одинокую слезинку с такой легкостью, словно отогнала зазевавшуюся мушку.
– О Джеки, по-моему, это ты зря.
– Мне от этого не становится грустно. Я счастлива, когда посещаю его и остальных. Ты ведь никогда туда не ходишь, правда?
На самом деле Кэт иногда ходила на кладбище, но с сестрой никогда. В этом году она отметила эту ужасную дату снова дома, где смогла разреветься в подушку и ее никто не видел, кроме птичек за окном. Смерть брата сделала ее такой раздражительной. Она никогда не смириться с этим, никогда.
– Так или иначе, но оказалось, что я была там не одна.
– Ты о чем?
– Ну я как раз забирала букет хризантем с заднего сиденья, и догадываешься, кого я увидела?
– Лей. Ты увидела Лей.
– Да, ты права. – Джеки откинулась на спинку дивана, улыбаясь, словно преподнесла замечательный подарок.
– Я выбралась из машины так быстро, как только смогла, но она уехала. Сейчас я трачу так много времени на то, чтобы выбраться из машины. Она выглядела ужасно измученной, у нее были опухшие глаза. Я знаю, она заметила меня, но все равно уехала. Когда я подошла к могиле Томми, я обнаружила там прекрасный букет ирисов. Ясно, что это она их принесла. Ему нравились ирисы, помнишь?
Когда Кэт и Джеки пришли убрать в квартире Томми после его смерти, в его кухне стоял засохший букет ирисов.
– Конечно.
– Раньше вы были близки. Позвони ей, – предложила Джеки.
– Да это просто невыносимо – общаться с измученной, рыдающей бывшей подругой, которая… Томми не погиб, если бы не!..
– Не надо так…
– Она – это прошлое. Не твое прошлое, между прочим. Я не видела Лей со времени похорон.
Однако образ Лей, стоящей возле могилы Томми, возник перед ее глазами, словно призрак, странный, незваный, неодолимый, – образ, размытый слезами.
– Вот именно, – Джеки проглотила последнюю креветку. – После того как я увидела ее на кладбище, а потом прочитала эту статью, я начала думать о вас троих, как вам было хорошо. Я всегда завидовала тому, как вы были близки с Лей. Знаешь, я не видела тебя по-настоящему счастливой с тех пор, как погиб Томми и вы с Лей расстались.
Кэт закатила глаза и жестом подозвала официанта.
– Маргариту без соли, – заказала она. – Понятно, Джеки. Я антисоциальный элемент. Пошли дальше?
– Ох, успокойся. Я не собираюсь расхваливать твой блестящий профессиональный успех, твою способность быть независимой, сильной, веселой… – Джеки дотронулась до руки Кэт, – модной, преданной и лучшей подругой, какая у меня только есть. Но посмотри, как ты рассердилась. У тебя есть проблемы, и они не решатся сами по себе, пока ты ими не займешься. Что такого, если ты ей позвонишь?
– Я не хочу ее видеть. Я ее ненавижу.
Она сделала несколько судорожных глотков Маргариты.
Джеки покачала головой:
– Ты ненавидишь себя.
– Мне пора.
Кэт вывалила на стол целую кучу наличности. Хотя у Джеки и Рауля с деньгами все было в порядке, она знала, что они переживали о том, что с рождением ребенка Джеки не сможет какое-то время работать и им придется туго. Она нагнулась и обула кожаные туфли, затем накинула блейзер.
– Мне уже надо бежать в винный магазин, чтобы подготовиться к вечерней гулянке. Слава богу, вино в Калифорнии такое дешевое. Я еще не докатилась до того, чтобы пить всякую бурду, привезенную черт знает откуда, где даже воду пить страшно.
Она осушила бокал стоя.
Джеки похлопала ее по руке:
– Ты заслуживаешь большего, чем только набор из маленькой квартирки, нервной работы и памяти о нашем брате.
Кэт подскочила к Джеки, обняла ее и сказала:
– Хватит, ладно? Ты даешь хорошие советы. Если бы я была таким же цельным человеком, как ты, я бы сделала все так, как ты говоришь. У меня бы было полтора ребенка, восьмичасовой рабочий день и богатый добрый парень под боком, который бы с меня пылинки сдувал.
Джеки посмотрела ей прямо в глаза:
– Я тебе говорю: звезды выстраиваются в ряд. Вчера ночью мне снилось, что мы снова дети, ты с Лей катаешься на качелях на заднем дворике на Франклин-стрит. Ты толкнула ее, а она… О, она залилась тоненьким, девчачьим смехом, а потом щекотала тебя, пока ты не свалилась на землю. Не забывай: то, что у тебя было, бесценно.
ГЛАВА 2
Эсме Джексон суетилась, вытирая столы в кухне и нарезая помидоры зубчатым ножом. Ее сын Реи должен был, как обычно, прийти на воскресный обед. Сначала она хотела удивить его чем-то исключительным, но потом передумала. Эсме решила приготовить простую крестьянскую пищу, которую он любил: выложенный слоями хлеб, яйца, сыр, овощи, вареные сосиски.
Пятидесятипятилетняя женщина, высокая, здоровая, если не считать редких проблем с дыханием, она хлопотала в просторной кухне, понимая, что ей повезло, крупно повезло с таким сыном, как Рей. Он любил ее и обязательно приходил раз в неделю. Он так же не забывал ее, как она в свое время не забывала свою мать, иногда с огромным риском для себя. Старый, украшенный цветами фартук ее матери, заляпанный карри вчера за ужином, аккуратно прикрывал ее тщательно подобранные брюки и блузку.
Эсме резко распахнула дверцы буфета, где держала продукты для выпечки. Она решила, что приготовит шоколадный пирог – его любимый. Достала крекеры и смесь для пудинга. У Рея были довольно разнообразные вкусы: ему нравились и макароны с сыром, продаваемые в коробочках, и домашняя лапша с соусом бешамель; любил он и пудинги. «Великовозрастное дитя», – с улыбкой подумала она, размешивая молоко и смесь для пудинга в неподгорающей алюминиевой кастрюле.
Напевая себе под нос мелодию из какого-то телевизионного шоу, она поставила кастрюлю на средний огонь и постоянно помешивала смесь деревянной ложкой, чтобы не подгорела. Закончив, она покрошила крекер на стеклянный противень, добавила масло и сахар. Посыпала все панировочными сухарями – так оно веселее выглядит. Надо, чтобы Рей воспрянул духом. Работа не позволяла ей делать то, что она делала для него, когда он был ребенком, – она всегда изо всех сил старалась сделать его счастливым. На самом деле Эсме посвятила этому всю свою жизнь.
Рей подошел к раковине, налил себе стакан воды, затем открыл дверцу буфета и заглянул под него.
– Я просил Ламонта, чтобы он починил эту течь. Он сказал, что ты его отослала прочь. Мам, течет по задней стенке, а возможно, уже и за кирпичной кладкой в подвале. Это потом будет сложно починить.
Эсме рассердилась:
– Мне не нужен твой модный водопроводчик, хотя я, конечно же, ценю, что ты всегда хочешь помочь мне. Но как мы уже договаривались, давай я сама буду ухаживать за своим домом, ладно? Я еще не совсем беспомощная.
Десяток проблем, связанных с ремонтом, скрывались за свежевыкрашенным фасадом пятидесятипятилетнего дома по Клоуз-стрит, в Уиттье. В прошлом году Рей спроектировал гараж, чтобы заменить обветшавший навес для автомобилей. На заднем дворе он построил беседку, посадил растения перед домом, установил на окнах ставни, создав тем самым то, что он в шутку называл «булыжная красота». Дом и правда выглядел неплохо, лучше, чем большинство старых домов.
Но как бы там ни было, дымоход травил, а полы были такими неровными, что походили на волны.
– Я мог бы построить для тебя что-нибудь посимпатичней, – сказал Рей, озираясь.
– Согласись, ты любишь это место.
– Типа того. Эту кухню. Старую плиту. Несмотря на внешние изменения, внутри он все такой же.
Рей всегда так говорил. Хотя он хотел, чтобы она переехала, ему было хорошо оттого, что ничего не менялось. В этом они были похожи. Розовая и зеленая плитка в ванной, занавески в клеточку над раковиной, линолеум на полу в подвале. В этом доме закончились их постоянные переезды, и Рею наконец удалось завести друзей. Для собственного дома он спроектировал большой зал. Прошлой весной в «Акитекчуал Дайджест» были его снимки. Конечно, по мнению Эсме, в доме Рея было слишком мало ламп. Диваны были неудобными. Нигде нельзя было оставить книгу, так как комната сразу начинала казаться захламленной. Слишком большой и чистый дом. Неудивительно, что и у Лей были с ним проблемы.
Ах, но здесь они могли расслабиться: дом.
Впрочем, Лей никогда не могла понять и дом Эсме на Клоуз-стрит. Она много раз предлагала заменить сантехнику в ванной, установить новую плиту, изолировать чердак, удалив старый асбест, по новой выложить подвал кирпичом. Эсме отказалась, и Рей ее поддержал.
– Пускай этот дом будет островком ее времени, – сказал он.
– Но почему бы не улучшить его? – упорствовала Лей. – Часы от Дэвида Нельсона с циферблатом в виде солнца с лучами. Плетеные стулья. Давай превратим задний двор в настоящий рай с гамаком и разноцветными стеклянными шарами.
Этот разговор происходил вскоре после их свадьбы. Их руки всегда касались, когда они обнимались.
– Нет, спасибо, Лей, хотя твои идеи всегда очень полезны, – сказала Эсме со всей возможной кротостью, особенно если принять во внимание, как расстроили ее эти идеи. – Я возвращаюсь домой после долгого рабочего дня и поливаю душистый горошек, который растет возле заднего забора. Открываю воду в раковине, которая наполняется намного быстрее, чем в вашем новомодном доме. Мой туалет не экономит воду, а печь хотя и ржавая, но, ей-богу, нагревает дом точно за две минуты.
– Другими словами, ничего нельзя трогать, – Рей улыбнулся, заглядывая в глаза Лей и сжимая ее руку.
– Какое прекрасное лето, – сообщила Эсме Рею, когда тот уселся за кленовый обеденный стол. «По-моему, он не высыпается», – подумала она. Он выглядел неряшливо, словно спал в одежде. Скрывая обеспокоенность, она продолжала: – Мои розы сейчас цветут. Ты когда-нибудь замечал, как запах влияет на настроение? На мое точно влияет. Наверняка по этому поводу проводили исследования. Эти прелестницы пахнут как… океан на закате.
Она зарылась лицом в букет, который она поставила в вазу ручной работы, купленную ею на блошином рынке. У вазы на дне была незаметная трещинка.
– Они пахнут, как мир, жаждущий идеала. Лучше, чем ладан. Лучше, чем «Шанель № 5». Более изысканно.
Рей начал есть.
Эсме говорила какое-то время о вещах, которые ее интересовали. Она думала, что они заинтересуют и Рея, но он ел в полном молчании.
– Ты чем-то озабочен?
Его вилка зазвенела, когда он резко положил ее на тарелку.
– Каким он был человеком – мой отец? Он выглядел таким здоровым, молодым и таким… несчастным.
Она тоже опустила вилку, сосредоточившись на ответе. Разве не странно, что такой взрослый человек, как Рей, которому уже под сорок и у которого есть жена, до сих пор оплакивает потерю отца, которого он не видел с двухлетнего возраста?
– Ты много лет не спрашивал о нем. Что с тобой происходит, Рей?
– Я думал о своей жизни. Мне нужно знать все. Ты мне никогда много не рассказывала. Все, что я точно знаю, так это то, что он ушел до моего рождения и умер, когда мне было два года. Ты недолго была замужем.
Эсме вздохнула:
– Как я тебе уже говорила, Генри выглядел, как ты, но был не таким высоким и симпатичным. Как и у тебя, у него были темные волосы. Работал в банке.
– Почему ты не сохранила фотографий? Хотя бы свадебных?
– Я же тебе рассказывала, что, когда он ушел, я была очень расстроена. Сложила их в ящик, а потом он где-то затерялся.
– У него не было родственников?
– Тетя, по-моему, в Южной Дакоте, а может, где-то еще. Рей, мы же обо всем этом уже говорили. Он ушел из дому очень молодым и приехал в Калифорнию. Он никогда не ладил с родителями. Уже и не упомню, в чем была проблема. С ним было… тяжело сладить.
– Почему вы разошлись? Из-за меня?
Эсме вздохнула:
– Что ты имеешь в виду?
– Он… испугался? Или вообще не хотел детей?
– Может, и испугался, но он никогда тебя не видел. Ты в этом не виноват, дорогой. Мне жаль, что ты вырос без отца, однако я во всем пыталась заменить его.
Эсме дышала с небольшим присвистом. Встав, она открыла буфет, достала ингалятор и сделала глубокий вдох. Ее обеспокоил этот разговор. Они уже много раз говорили на эту тему. Рей всегда начинал вспоминать прошлое, когда в его жизни что-то шло не так. Лекарство расслабило бронхи, но вызвало небольшое головокружение.
Эсме мягко сказала:
– Ты знаешь, я не люблю вспоминать те годы. Тебя было тяжело растить. Большая ответственность и никакой поддержки. Мне нравится моя нынешняя жизнь. Мне нравится размышлять о том, что хорошего может случиться сегодня, когда придет сын.
– Почему мы так много переезжали, когда я рос?
Она пожала плечами:
– Давай сменим тему. У нас были на то причины.
– Иногда мы уезжали поздно ночью. Нас что, выселяли?
– Может, раз или два. Обычно нет.
– Пока мы не въехали в этот дом, я никогда не заводил друзей дольше, чем на полгода.
– У тебя была я, а у меня – ты.
– Ребенку, как бы он ни жил, все кажется нормальным. Если у тебя есть мать, которая кричит на тебя, – ну такова жизнь. Если ты беден, ты не обращаешь на это внимания. Но я вспоминаю те времена и удивляюсь. Твоего заработка едва хватало на то, чтобы заплатить за жилье. Однако не было похоже, что мы постоянно переезжали из-за твоей работы. Десять школ до колледжа – это не нормально.
– Ни у кого в Южной Калифорнии не было детства, которое ты называешь нормальным, – бросила Эсме в ответ. – Все приезжали сюда, чтобы изменить свою жизнь. Сюда перебирались из Мексики, Оклахомы, Техаса. Здесь можно было стать тем, кем хотелось быть, и, между прочим, ты получил свое. Благодарение Богу, тут есть большие государственные университеты. Как говорит Маринес, всасывай это, солдат, и двигайся дальше. Тем не менее мы все же обосновались на этом месте, когда тебе было двенадцать.
– Знаешь, раньше я любил играть с собой в игру: на каждом новом месте быть совершенно другим человеком – дружелюбным или равнодушным, сообразительным или прикидываться дураком.
– Ну это попахивает стратегией. Тебе нужно было как-то приспосабливаться.
Ее терпение почти закончилось. Она гадала: «Неужели Рей, у которого всегда бывали навязчивые мысли, раздувает из этого вопроса настоящую проблему?»
– Меня это беспокоит. Я вспоминаю то один дом, то другой и пытаюсь вспомнить день, когда мы уезжали. Каким я был в тот день? Почему нам приходилось начинать все сначала? Ты знаешь, за последние несколько месяцев я сделал модели всех домов, в которых мы когда-либо жили.
Эсме нахмурилась – это был плохой знак.
– Зачем?
– У нас с Лей… проблемы.
– Мне неприятно это слышать.
Она была очень удивлена: Рей впервые заговорил о своем браке.
– Жизнь подходит к определенной точке… – он замолчал. – Лей хотела… – он снова осекся. – Для этого мне надо знать некоторые вещи. Это я и хотел сказать сегодня.
– Не застревай в событиях, которые произошли бог знает когда. Вот что я хочу сказать тебе. – Она поднялась, чтобы принести кофе и чашки. – Эй, после ужина ты получишь угощение. Помнишь, как однажды ты бросил несколько дынных семян в канаву за домом, а потом они проросли и дали плоды? Так вот, я сделала то же самое. Три плода…
Рей сжал руки в кулаки. Он сидел за столом, и казалось, что в руках у него были зажаты вилки. Он уставился на обои, на которых были изображены фрукты. Рей все больше хмурился. Встревожившись, Эсме замолчала. Было так тихо, что она услышала, как тикают часы в гостиной.
– Мам, послушай: Лей больше нет.
– Нет?
Его взгляд остановился на красной вазе. Он подался вперед и начал возиться с цветами, распрямляя листочки длинными чувствительными пальцами.
– Разве ты не удивилась, что она сегодня не пришла?
– Ну я подумала… Что случилось, Рей? – Она тяжело опустилась на стул.
– Она тебе что-нибудь рассказывала о нас, о том, что происходит?
– Лей не откровенничает со мной. Может, она думает, что я безоговорочно приму твою сторону?
– Мы поссорились.
Она вытерла руки о тряпочку, понимая, что впереди ее ждет бессонная ночь. Она ненавидела, когда ему было так больно.
– Вы поссорились?
– Да, повздорили. Довольно серьезно.
– Не вини себя. Ты не виноват.
– Боюсь, что виноват я. По крайней мере, очень во многом.
Боже, она ненавидела, когда ее мальчик был в таком состоянии. Почему мужчины и женщины, которые по велению природы не могли обходиться друг без друга, так жестоко ссорились и приносили друг другу столько страданий?
– Когда? Когда она ушла?
– В пятницу вечером.
– Ну… и где она? Она вернулась сюда, в Уиттье, к родителям?
– Я понятия не имею, куда она пошла.
– Ты собираешься искать ее?
– Нет смысла. Думаю, она вернется сама, если захочет.
Эсме положила руку ему на плечо. Только когда он мягко убрал ее, она поняла, что нажала так сильно, что, наверное, причинила ему боль.
Парень, с которым Кэт встречалась в этот вечер, приехал из Чехословакии, а точнее, как он объяснил при переписке, из Словакии, поскольку Чехословакия приказала долго жить. Они встретились на летней площадке одного из ресторанов на пляже в Санта-Монике. Устав от изматывающего поиска бесплатного места для стоянки, она расщедрилась на шесть долларов, заплатив за два часа платной стоянки. Кэт посчитала, что встреча продлится не более двух часов. Собрав сумочку, она поспешила по улице на своих шпильках, опоздав всего на пятнадцать минут.
Потенциальный спутник ее жизни занял угловой столик, за которым можно было наблюдать за закатом. Он сидел лицом к морю. Она взглянула на него. Когда он встал поприветствовать ее, то ей понравилось, что он такой высокий. Кэт даже понравилось то, каким жадным взглядом он окинул ее, – короткие рыжие волосы, блестящие благодаря различным дорогущим средствам, изящное тело, грудь, аккуратно упакованная в лифчик от Кельвина Кляйна. Она надеялась, что его внешний вид был более настоящий, чем ее.
Он заказал самое дешевое, что только смог найти в меню, и отказался от салата. Ник на велосипеде не катался. Автостопом не путешествовал. Его не интересовал поиск необычных автомобилей в небольших городишках.
Что ему очень нравилось, так это, по всей видимости, курить. Поскольку в ресторане курить было нельзя, он вцепился в пачку сигарет, щелкнул зажигалкой, пожаловался на местные пуританские нравы и углубился в неспешные воспоминания о прошлом в старой доброй Братиславе и еще каком-то треклятом городишке, где можно было курить где вздумается. Он попытался развлечь Кэт рассказами о своем детстве и юности. Ник приехал в Америку еще мальчишкой перед концом холодной войны.
Кэт поймала себя на том, что смотрит на дверь, гадая, может ли она встретить в этом ресторане Лей и как она сейчас выглядит. Кэт разглядывала проходивших мимо людей, ожидая, что за соседний столик плюхнется какой-нибудь знакомый. Она была готова к такому повороту событий. Джеки действительно заставила ее начать действовать.
Когда принесли кофе, он взял ее за руку, нежно посмотрел в глаза и сказал, слегка коверкая слова:
– Как я люблию американских девушек.
Между тем его американские девушки – белокурые, атлетичные, гибкие – шастали по тротуару, освещенные голливудским закатом. Их коже позавидовала бы любая экранная дива, их головы были свободны от хаоса, в котором пребывал разум Кэт. Ее переполняли противоречивые чувства и одолевали воспоминания о старой подруге. К тому же ей было тридцать пять, в два раза больше, чем некоторым девушкам, от которых он не мог отвести взгляда.
Как бы там ни было, он казался достаточно заинтересованным. Если не считать запаха табака, пах он тоже вполне прилично. Кэт имела слабость к мужчинам и, поскольку никто больше не наклевывался, была не против на время забыть неприятные воспоминания в его объятиях. Кэт была рада, что только сегодня утром накрасила ногти красным цветом и что благодаря всяким лосьонам руки ее до сих пор не утратили мягкости. Она потерла ладони и подумала: «Эх, разведу-ка я его на ночь с собой. Он будет обнимать и целовать меня. Мне не будет одиноко. Я не буду думать ни о Томе, ни о Лей, ни о том, почему все так получилось».
Извинившись, она вышла в туалет, где две молодые женщины озабоченно обсуждали свои первые морщинки. Кэт ополоснула лицо дешевым розовым лосьоном и, вытирая его грубой бумагой, решилась: если он хочет, то он может взять ее – сзади, спереди, хоть вверх ногами.
Она вернулась за столик и, предложив заплатить пополам, встала:
– Ну, нам пора.
На его лице было написано удивление. Он тоже встал, пожал плечами, а потом покрыл ее щеки поцелуями а-ля Европа – «поцелуями смерти».
– Я угощаю, – сказал он. – Я рад, что встретил тебя.
И тут Кэт поняла причину своего безразличия. Ник переключил внимание на высокую, стройную, сексуальную официантку, которая подмигнула ему, когда они только сюда зашли. Он игриво держал свою кредитную карточку так, чтобы она не могла дотянуться. Она наклонилась над ним, широко улыбаясь и делая вид, что пытается схватить карточку.
Кэт оставила Ника наслаждаться ослепительной улыбкой официантки. Она не была оскорблена… Такие свидания давно перестали быть чем-то романтичным. Она могла справиться с приближающейся ночью без него и без любого другого мужчины. Отлично.
По дороге она купила несколько бутылок вина, заскочила в несколько любимых мест, но постоянно возвращалась в мыслях к разговору с сестрой, а потому отправилась домой, вместо того чтобы найти прохладное кафе, где можно было спокойно надраться.
Она жила в Кэндор Корт в Эрмоза-Бич почти полтора года. Ей не нравились местные правила, особенно запрет на содержание домашних животных и парковку на улице, но ее красные герани на балконе второго этажа, освещенные китайским фонариком, который она постоянно оставляла включенным, создавали ощущение уюта. Она поцеловала несколько молодых листочков, сказала им «привет», но герани не ответили.
Бросив ключи на антикварную тарелку, а одежду на пол, она решила не открывать вино, а поработать над своим духом. Солнце еще не зашло, но уже появилась луна. Воздух на балконе посвежел. Год вступил в свой самый сочный, настоящий период – конец лета. На газонах вовсю трудились разбрызгиватели. Ни единое дуновение ветерка не тревожило листья платанов.
Кэт переоделась в халат и вошла во встроенный в стену шкаф, плотно закрыв за собой дверь. Она сделала из этого места храм. Фотография Ринпоче была прислонена к статуэтке маленького медного Будды. Перед ней в тарелке стояла свеча. Кэт зажгла ее и немного фимиама, уселась на пол, скрестив ноги, замерла и начала считать вдохи, позволяя телу расслабиться.
Она закрыла глаза и, конечно, увидела Лей – такой, какой та была в последний раз, когда они виделись, то есть шесть лет назад. Она стояла возле могилы Тома, с непричесанными волосами, закрыв глаза рукой. Значит, Лей до сих пор приходит на его могилу, чтобы принести цветы и поскорбеть. Кэт ощутила, как волна сочувствия захлестывает ее. Ей захотелось увидеть Лей. Лей любила их ненаглядного Томми, который теперь превратился в поблекшее воспоминание для всех, кроме его семьи. Кэт позволила чувствам овладеть ею. Она ощутила их. По идее они должны были исчезнуть, но они остались и разрослись. Кэт вспомнила Тома, что он сделал для нее и чего она не сделала для него.
Все они – Кэт, Джеки и Том, а также Лей – учились в одной школе в Уиттье. Джеки любила школу, что позже доставило Кэт и Тому много мороки с ее потенциальными воздыхателями, которые ходили за ней, как грязные псы, теснящиеся вокруг ее священных следов.
Кэт училась урывками, что, впрочем, не мешало ей посещать несколько продвинутых курсов. Том не отличался прилежанием, но блистал в спорте, поэтому ему многое прощали. Год за годом в результатах его учебы не происходило никаких изменений. Как и Кэт, он решил поступить в колледж, хотя, если бы вы его спросили о будущем, он бы ответил, что собирается всю жизнь путешествовать по миру, бездельничать, заниматься серфингом и скейтбордингом.
По какой-то неизвестной причине, когда Кэт была на первом курсе старшей школы, несколько девочек ее возненавидели. Она не знала, было ли это связано с ее коротким романом с одним парнем из баскетбольной команды, или просто им не понравились ее духи? А может, она сказала нечто нелицеприятное о чьей-то прическе или надела футболку не того цвета. Как бы там ни было, когда она опаздывала на автобус, ей приходилось топать несколько миль домой, большей частью по оживленному бульвару Уиттье. Том и его лучшая подруга Лей оставались в школе допоздна, занимаясь спортом, поэтому она не могла возвращаться с ними.
Ей приходилось иметь дело с отвратительными пацанами, которые узнавали ее и предлагали прокатиться (на что она, конечно, не соглашалась). Ей приходилось иметь дело с мужчинами, которые останавливались, пялились на нее и зазывали в свои машины, где у них была бы власть, а у нее нет. Только одному Господу известно, что бы случилось, согласись она хотя бы раз. Часто в такие дни за ней шли три девочки и издевались над ней. Кэт хотела было рассказать об этом Джеки, но к тому времени она уже училась в колледже и не жила дома. Так что это было бесполезно. Она рассказала Лей, и та отреагировала довольно резко. Она хотела, чтобы их вышвырнули из школы, хотела набить им морды и т. д. и т. п. Кэт посчитала такой поворот событий абсурдным. Она сказала Лей, что так и поступит, только чтобы та успокоилась. Кэт думала пожаловаться матери, но у нее были свои проблемы: вечно устающий муж и нехватка денег. Да и что бы она сделала? Позвонила их матерям? Однажды эти девочки подошли к ней так близко, что им не надо было выкрикивать оскорбления: они могли шептать их с еще большей угрозой.
– Мы могли бы порезать тебя прямо сейчас, – сказала одна.
– Поторапливайся, – предупредила другая, – или мы поймаем тебя.
Она побежала со всех ног.
– Ты куда? – спросил Том, догнав ее, когда она, взмыленная, взбиралась на последний крутой подъем.
– Ты откуда взялся?
– Сегодня тренировки отменили: тренер отравился.
– А-а. – Она притормозила.
– Жарковато бежать.
– Это точно.
Кэт обернулась, но девочки исчезли, вероятно, когда увидели Тома – четверть-защитника, который в свои пятнадцать лет был под метр восемьдесят и имел мышцы, как у Шварценеггера в молодости. Она глубоко вздохнула, пытаясь перевести дух. На краю тротуара красовалось фиолетовым цветом палисандровое дерево. Даже в грязном и запущенном Уиттье эти придорожные деревья выглядели как танцовщицы из Лас-Вегаса, надевшие свои лучшие наряды.
– Так куда?
– Просто так.
– Врешь. Ты никогда не бегаешь просто так. В последнее время ты чертовски плохо выглядишь, Кэт. Даже мама заметила.
– Это она попросила тебя поговорить со мной?
Он кивнул.
– У меня проблемы. Три проблемы. Но ты не говори маме.
– Ни за что.
Впервые в жизни доверившись младшему брату, Кэт рассказала ему все.
Его лицо окаменело, а она испугалась, поняв, что, возможно, выпустила из бутылки плохого, очень плохого джина.
– Обещай, что не причинишь им зла.
– Хорошо, но, черт, мне не нравится, когда меня расстраивают.
Похоже, он все-таки что-то сделал, потому что – о чудо! – с того дня эти девочки начали избегать ее в коридорах. Они больше не выслеживали ее, не приклеивали отвратительные записки на шкафчик.
– Что ты сделал? – спросила Кэт об этом Тома через несколько недель.
– Нашел, чем они могут теперь заниматься. Всего лишь дружеское внимание парочки парней из нашей команды, которые были мне должны. Сделай своего врага другом, не так ли? Они больше тебя не побеспокоят.
Кэт всегда считала его своим младшим товарищем – теперь он стал ее героем.
– Томми, спасибо. Серьезно. Если бы я была на месте Бога, я бы взяла тебя в рай.
– Но сейчас это мне не поможет. У меня тут есть большой должок по американской истории, – заметил он.
– Без проблем. Не беспокойся. Никто не догадается. Я кое-что напишу неправильно и немного напутаю с грамматикой.
Она всю ночь сидела над его заданием.
После этого случая Кэт во всем полагалась на него. Она доверяла ему свои тайны, плакалась в жилетку – так ей становилось легче. Том защищал ее, а она не смогла уберечь его от любви к Лей.
Кэт перешла к следующему этапу дыхательных упражнений. Через секунду она снова вспоминала Томми – она страдала и скучала по нему. Кэт ненавидела себя почти так же, как сказала Джеки. Она прекрасно знала, что только часть вины за смерть брата лежала на Лей.
Необходимо перейти в состояние умиротворения.
Дыши десять раз, вдох-выдох; следи, как прохладный воздух проникает в тебя сквозь ноздри. Мысли приходят, мысли уходят, еще…
Зазвенел небольшой таймер на плите. Тьфу!
Тем не менее позже, перед тем как ложиться спать, она ввела в строку поиска Лей Хаббел-Джексон и обнаружила, что Лей создает мебель на заказ – это было очень органично для нее! Потом поискала информацию о ее муже, имя которого мелькало сотни раз. Кэт просмотрела несколько ссылок, восхищаясь его домами. Изучила его портрет. Ей понравилось его лицо – с крупным носом, обрамленное густыми волосами, оно слегка напоминало итальянский тип. Затем она загрузила карту, но не стала вводить интересующие ее направления, поскольку любила изучать карты и находить нужные ей места сама. Лей с мужем жила в Топанга Кенион, в симпатичном доме, который был очень похож на тот, что описала Джеки. Офис Лей находился в Венис-Бич, возле Санта-Моники, где располагался и офис оценочной компании Кэт.
