Текст книги "Вдова"
Автор книги: Пьер Рей
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 17 страниц)
Второй хлопок раздался сразу же за первым, прозвучав неожиданно громко и музыкально. Головы ближайших соседей с подозрением повернулись в сторону Люси. В их глазах читалось пока еще сдержанное любопытство. Господи! Выскочить бы отсюда поскорее. Но было уже слишком поздно. У нее оставался единственный шанс – взять себя в руки и постараться продержаться еще немного. Люси проделала титаническое усилие, загоняя газы внутрь. Щеки ее затряслись как желе, брови сошлись на переносице, лицо покрылось каплями пота, а мышцы сотрясла мелкая дрожь, как струны на гитаре…
– «Электроника». Номер сто два.
Новый треск! Из глаз Люси брызнули слезы бессильной ярости. На этот раз Додино не счел нужным притворяться – его буквально перекосило! И не только его. Со всех сторон в Люси уткнулись брезгливо-враждебные взгляды, в которых не было и тени сочувствия.
– И, наконец, «Роскошь», номер один. Подвенечное платье…
И тут Люси, не в силах больше сдерживаться, разразилась целой серией «пулеметных очередей». Возмущению публики не было предела. Послышались возгласы:
– Прекратите!
– Какая наглость!
– Выйдите отсюда!
– Позволять себе такое в публичном месте!
Все, кому она делала пакости, теперь получили редкую возможность отомстить этой дряни. По залу прокатились смешки. Пегги едва заметно подмигнула Нат.
– Что здесь происходит? – спросил Арчи.
– Не знаю. – Глаза Пегги не выражали ничего, кроме невинного удивления.
Люси Мадден сорвалась с места, с яростью раненой слонихи растолкала весь ряд и, опрокинув несколько стульев, напролом двинулась к выходу.
И как последний штрих к картине прозвучал жеманный голос Додино, который громко, так, чтобы слышали все, сострил:
– Похоже, она сменила письменный жанр на разговорный!
Книга вторая
Глава 7
Каждый из сидящих за столиком был очень богат и, как почти неизбежное следствие этого, патологически скуп. Пегги как женщину проблема, кто будет оплачивать счет, не волновала. За нее всегда кто-то платил. Оставались Арчибальд Найт и ливанец, каждый из которых еще не успел понять, является его визави хозяином или же гостем, о котором заботятся. Предвидя возможные осложнения, Арчи ограничился тем, что заказал себе селедку и салат из грейпфрутов, запивая все это минеральной водой. Ливанец же потребовал две порции икры, проглотил омара, расправился с перепелами и попросил официанта подать ему три бутылки старого вина, которое пробовал, восхищенно прищелкивая языком. Пегги, делая вид, что в винах не разбирается, «нечаянно» заказала себе розовое «Клико» урожая 1929 года и «Ричбург» 1929 года, отчего фантастический счет увеличился раз в десять, если не считать нескольких блюд, до которых она едва дотронулась и сразу же отослала обратно. Скрепя сердце Арчибальд попытался подсчитать в уме стоимость трапезы и побледнел. По обыкновению, счет его в этом ресторане, где он бывал довольно часто, не превышал тринадцати долларов.
– Цена вполне умеренная, – сказал ливанец.
Арчи едва не сорвался с места, но вовремя вспомнил, что намек относился не к счету, а к той сделке, которую они собирались обсудить.
– Восемьсот тысяч долларов! – хмуро произнес он. – За такие деньги можно приобрести реактивный самолет!
Ливанец улыбнулся, обмакивая в соус ломтик хлеба.
– Господин Найт! В лучшем случае на эти деньги я могу купить этажерку, но не ди Бенедетто да Борго Сан-Сеполькро!
– Я полагала, что речь идет о Пьетро делла Франческа? – вмешалась в их беседу Пегги.
– Это одно и то же, – нетерпеливо отрезал Арчибальд. – Просто две картины идут по одинаковой цене. Прошу меня извинить…
Он раздраженно оттолкнул официанта, который делал вид, будто помогает именитому гостю подняться со стула. Фоторепортеры, скромно державшиеся в стороне, засуетились. Со дня знакомства Арчи и Пегги прошло уже полгода, но всякий раз повторялось одно и то же. Где бы они ни появлялись вместе, их уже ожидала толпа представителей прессы. Именно этого Арчи и добивался, но постоянное преследование уже начинало ему надоедать. Он спустился по лестнице и отправился в туалет, желая хоть на несколько минут остаться наедине с собой, чтобы обдумать, как вести себя дальше. Ему страстно хотелось заполучить Пьетро, из трех эскизов которого, где было изображено воскрешение Христа в Борго Сан-Сеполькро, сохранился лишь один. Два затерялись в веках. Редчайшая вещь могла от него ускользнуть. Цена в восемьсот тысяч долларов Найта не смущала. Ливанец оказался таким же хитрым и изворотливым, как и он сам, а значит, не уступит ни цента. Арчибальд решил не торговаться. Оставалась лишь проблема с оплатой счета. Женщина, обслуживающая туалет, поклонившись Арчи, угодливо улыбнулась. Найт поморщился. Любая протянутая рука вызывала в нем чувство протеста, как бы напоминая, что в нее следует вложить чаевые.
Наличных у Арчи при себе никогда не было. Сама мысль о плате за что бы то ни было погружала его в мрачную ярость. Этими вопросами занимались его подчиненные и, как правило, в отсутствие хозяина. Разозлившись, он заперся в кабинке, обдумывая новую проблему: как незаметно улизнуть отсюда, чтобы не бросать монетку в кружку служащей. Тем более что использовать писсуар по его прямому назначению Найт вовсе не собирался. Не удирать же ему через окно. В его возрасте это практически невозможно. Впрочем, выход есть: даже самому бдительному стражу вряд ли удастся разглядеть, что клиенты опускают в кружку. Он порылся в карманах в поисках предмета, который можно было бы опустить вместо монеты, но ничего не обнаружил. По многолетней привычке Арчи никогда ничего не носил при себе, боясь, что его ограбят. И вдруг его осенило. Он потеребил пуговицы ширинки и попытался оторвать одну из них. Но ничего не получалось. Пуговицы, казалось, были пришиты намертво. Значит, надо отыскать здесь что-нибудь острое. Но где его взять? Итак, оставались только зубы, великолепные зубы из настоящего фарфора потрясающей белизны, которые обошлись ему в целое состояние. Машинально Арчи попытался согнуться, чтобы отгрызть пуговицу, но не смог. Тогда он снял брюки и, оставаясь в одних кальсонах, начал перетирать нитку передними зубами. Его усилия увенчались успехом. Взвесив на ладони оторванную пуговицу, он уронил ее на керамический пол, но звук при ее падении ничем не напоминал звон монеты в пятьдесят центов. В бешенстве он вцепился зубами во вторую пуговицу. Но, вкладывая их в жилетный карман, Арчи обнаружил новое неудобство: ширинка брюк в результате всех его манипуляций оказалась неприлично приоткрытой. Пришлось, насколько это было возможно, замаскировать ее носовым платком. Он вышел, глянул на себя в зеркало, еще раз проверил положение платка и прошел перед служащей с высоко поднятой головой и равнодушным, устремленным вдаль взглядом. При виде Арчи женщина поднялась. Вся ее поза выражала ожидание. Найт небрежно сунул большой и указательный пальцы в карман жилета, достал оттуда пуговицы и под пристальным взглядом женщины втолкнул их в кружку. Раздался глухой стук, который поверг Найта в панику, заставив выскочить из туалета подобно вору. Как только он скрылся, та немедленно подняла крышку кружки и, обнаружив на дне ее всего лишь две брючные пуговицы, прошипела: «Ну и сволочь».
– Что вы решили? – спросил ливанец, когда Арчи вернулся к столику.
– Семьсот, – пробормотал Найт.
– Сожалею, что заставил вас потерять столько времени. – В тоне ливанца прозвучали решительные нотки. – Отложим до следующего раза?
– Согласен, восемьсот, – быстро сказал Арчи. – Но вы попросту грабитель.
– Не скажите, – улыбнулся ливанец. – Я бы назвал эту сделку одной из самых выгодных. Для вас, конечно. – И он сделал знак метрдотелю, чтобы принесли счет. Арчибальд отметил этот жест с облегчением, напряженные черты его лица смягчились.
– Когда вам доставить картину? – спросил ливанец.
– За такую цену – сегодня же.
– Черт! Тогда нужно поторопиться. Иначе закроется банк и я не успею достать ее из сейфа. Картина будет у вас через два часа, если мне повезет.
Самым естественным образом он поднялся из-за стола, поцеловал руку Пегги, которая сделала вид, что ничего не понимает, и кивнул Арчибальду.
– Поставьте меня в известность сразу же, как только получите покупку!
И прежде чем Найт успел что-либо ответить, ливанец проскользнул между столиками и оказался у выхода. По дороге он столкнулся с метрдотелем, несшим на серебряном чеканном подносе злополучный счет. Пегги машинально вертела в руках пепельницу и брелок для ключей с эмблемой ресторана, упакованные в целлофан, когда к ней подошел администратор и шепнул на ухо, что ее просят к телефону.
Она извинилась перед Арчибальдом, ошеломленным проставленной в счете суммой, и прошла к лестнице, ведущей к туалетам и телефонным кабинам.
– Прошу вас сюда. Первая кабина, – сообщила обслуживающая коммутатор телефонистка.
Пегги закрыла за собой дверь.
– Это вы, Эмили?
– Да, мадам. Мне очень неудобно вас беспокоить, но я подумала, что…
– Не надо думать! В чем дело?
– Вот… Я вошла в комнату мисс Чарлен…
– И что?
– На ее подушке лежал запечатанный конверт, адресованный вам.
– Что там написано?
– Простите, мадам. Там написано: «Для Пегги».
– Да не на конверте! В письме!
– Мадам! Разве я могу себе позволить…
– Можете! Распечатайте письмо и читайте.
– Слушаюсь. Секунду. Вот… «Я нужна Квику. Еду к нему. Не пытайся мне в этом помешать и не пробуй разыскивать. Я сумею себя защитить».
– Если кто-нибудь спросит у вас, где Чарлен, отвечайте, что она на занятиях, – приказала Пегги.
Она положила трубку и задумалась, уткнувшись лбом в стекло кабины. Лон перечеркнула все ее планы. Теряя контроль над дочерью, Пегги теряла контроль над кланом Балтиморов именно в тот момент, когда Джереми собирался все прибрать к рукам и мог отвалить ей приличный куш.
Дело было в Арчибальде Найте. Она не ошиблась, сделав ставку на знакомство со стариканом. Ее публичное появление с ним на презентации у Аттилио сразу же приобрело политическую окраску. Газеты республиканцев мгновенно ухватились за этот факт, придавая ему значение, далеко выходящее за рамки светской хроники: смотрите, вот как ведет себя та, чья семья является ядром партии, претендующей на управление страной!
На следующий день взбешенный Джереми предложил Пегги перемирие и сто тысяч долларов, но получил отказ. С тех пор она уже полгода появлялась с Арчибальдом на публике в сопровождении толпы газетчиков, ловко провоцируя слухи, будто они… Свой нейтралитет она оценила в миллион долларов.
Приближалось 15 июля – день выдвижения кандидатов на пост президента страны. Накануне Ассамблея демократов определила своего кандидата – никому не известного Джонни О'Брейна. Через шесть недель начнется предвыборная кампания, и Пегги чувствовала, что Балтиморы готовы уступить. Но второй побег Чарлен мог спутать все ее планы. Пегги уже больше не контролировала ситуацию.
Она вышла из телефонной кабины и прошла в туалет, чтобы освежить косметику. Пегги посмотрелась в зеркало, похлопала себя по щекам. Дверь мягко скрипнула. В зеркале она заметила служащую туалета. Пегги уже приготовилась что-то ей рявкнуть, но потом увидела, что та ей заискивающе улыбается, протягивая салфетку.
– Не желаете ли расческу или щетку?
– Нет, благодарю, – отказалась Пегги, делая усилие, чтобы изобразить улыбку.
Женщина оставила ее одну. Пегги быстро освежила тушь на ресницах, провела помадой по губам, размышляя, как выиграть время и получить свой миллион, прежде чем Джереми станет известно о бегстве Чарлен. Конечно, если обман раскроется, она потеряет все.
Она уже собиралась вернуться, но вдруг вспомнила о букете фиалок на столике при входе и металлической кружке. Нужно что-нибудь дать этой женщине, но денег у Пегги, как и у Арчибальда, при себе никогда не было. Она покопалась в сумочке, пытаясь найти что-либо металлическое, похожее на монету в пятьдесят центов. Пальцы нащупали целлофан. Ах, сувенирный брелок! Это подойдет. Ей и минуты не потребовалось, чтобы отделить его от цепочки.
Поймав на себе настойчивый взгляд женщины, она сделала вид, будто что-то ищет в сумочке, зажала брелок в пальцах и опустила его в кружку. Раздался звон металла.
– Спасибо, большое спасибо, – рассыпалась в благодарности служительница.
Она с нетерпением ждала, пока Пегги удалится, чтобы заглянуть в кружку. Но там оказался всего лишь брелок.
– Вот дрянь! – Женщина была вне себя от гнева.
Кружка и несчастные фиалки полетели на плиточный пол. Успокоившись немного, она сказала самой себе:
– Надо же, брелок и две пуговицы от ширинки! Одна свинья стоит другой!
Озабоченная услышанным от Эмили, Пегги подошла к Арчибальду, собираясь попросить его срочно проводить ее домой. Но он первым предложил ей это:
– Если вы готовы, мы можем ехать.
Пегги не решилась спросить, чем так встревожен ее спутник. Она не заметила скатанный в шарик злополучный счет, который старый скряга вертел в пальцах.
* * *
– О'Брейн – дурак!
– А кто в этом сомневается?
– Если он пройдет – Америке хана.
– Ну, все не так страшно. Он отнюдь не первый кретин, который окажется во главе страны. Как известно, никто от этого не умер. Преимущество заключается в другом: О'Брейн будет делать то, что ему скажут, а через четыре года ты займешь его место.
– А если он за это время войдет во вкус?
– К несчастью для нас, ничто не подтверждает, что его изберут.
– Нынешний президент – вообще полное ничтожество.
– Голосуют за красивые морды, уж ты-то должен это знать. 40 процентов избирателей составляют, как известно, женщины, 21 процент – это люди, которым еще нет и тридцати лет, 15 процентов – чернокожие. Иными словами, среди тех, кто придет к избирательным урнам, 76 процентов – это люди безответственные. Таким нужны картинки, а не ум. Ах… Если бы можно было выдвинуть тебя!
О Джонни О'Брейне, новом лидере демократов, еще несколько недель назад никто не имел понятия. У него были ослепительно белые зубы и вполне подходящий возраст – до пятидесяти. Вот, пожалуй, и все, что было известно об этом парне. Отделу партии по связям с прессой пришлось здорово попотеть, чтобы научить его принимать важный и сосредоточенный вид перед телекамерами. Часами перед ним гоняли весьма смелые порнографические сюжеты, на которые несчастный обязан был никак не реагировать. Через три недели такого режима он был готов к любым политическим баталиям. Было более чем вероятно, что его соперником окажется нынешний президент, промахи которого были всемирно известны. Но как это ни странно, именно его тупость являлась еще одним козырем республиканцев, поскольку ограниченный интеллект этого человека не позволял ему ввязываться в крупные грязные операции. Наступало время добродетели и очищения, что следовало в первую очередь принимать во внимание.
– Все выяснится вечером 18 августа. Но я могу поспорить, что партия будет разыгрываться между О'Брейном и нынешним президентом. В обоих случаях в Белом доме засядет дебил.
– Да, – задумчиво протянул Белиджан и добавил: – Ты видел свою мать?
– Чем реже я ее вижу, тем лучше себя чувствую.
– Возможно, она была права. Можно было бы попробовать с тобой.
– Имея за спиной вторую идиотку? Я не сомкнул бы глаз на протяжении всей избирательной кампании. Если запахнет деньгами – она способна на все!
– Как и многие другие.
– Хуже! Ей даже в голову не приходит позаботиться о будущем.
– Своем или Балтиморов?
– Давай дальше! Если б она не была женой Скотта, Грек на нее даже не взглянул бы!
– Я прикинул, сколько дней осталось до начала кампании – пятьдесят один. Ты можешь за это время ее обезвредить?
Джереми пожал плечами.
– Но ведь даже малейшая ошибка в предстоящие недели может привести к неминуемому поражению.
– Чего ты от меня хочешь? Если так сомневаешься – будь ей нянькой сам! Или же отсчитай из своего кармана миллион, который она так хочет от нас получить!
Белиджан предпочел не заметить задиристого тона Джереми и гнул свое.
– Надо ее остановить, ты слышишь? Надо ее остановить! Если она будет продолжать выставляться напоказ с этим старым хреном – мы пропали!
Джереми нервно налил себе полный стакан.
– Иди и сам ей скажи! Она это делает специально. Чтобы заставить выполнить свои условия.
– А не блефует ли она?
– Не понял.
– Ну а вдруг она действительно выйдет за мумию замуж?
Джереми осторожно поставил стакан и посмотрел на Белиджана широко открытыми от изумления глазами.
– Надеюсь, ты пошутил?
– Пять минут назад ты утверждал, что она способна на все.
– На все – да, но только не на ЭТО!
Белиджан нервно покусывал нижнюю губу.
– А я вовсе не уверен. И не хочу брать на себя такой риск.
– Придурок ты!
– Это еще не все. Где сейчас Чарлен?
– Не знаю. У своей матери, наверное. Но почему ты об этом спрашиваешь?
– Потому что девчонка настолько же опасна, как и сама Пегги. Через них очень легко можно добраться до твоего семейства, а потом – и до всех нас, до партии.
Джереми бросился к телефону.
– Я это сейчас же узнаю!
Белиджан не стал его останавливать. В критических ситуациях у Джереми появлялось нечто вроде нюха на возможные осложнения и опасности.
– Кто говорит? – гаркнул он. – Где Чарлен? Хорошо. А ее мать? Отлично, благодарю.
– Чарлен на занятиях, – сообщил он Белиджану.
– А Пегги?
Джереми сделал большой глоток скотча.
– Если ты полагаешь, что она информирует слуг о своих разъездах…
* * *
Нат ворвалась, подобно метеору, в парикмахерскую «К Александру».
– Где миссис Сатрапулос?
– Под сушуаром, с Педро.
Нат стремительно проскочила несколько залов, где люди, шурша накрахмаленными халатами, склонялись к затылкам богатых, уверенных в себе клиенток. У парикмахеров высшего разряда существует особая иерархия, еще более безжалостная, чем армейская. Каждая посетительница оценивает свою значимость по тому рвению, с которым ее здесь встречают. Парикмахер должен быть дипломатом, льстецом, развратником и даже грубым, если не хочет, чтобы его напомаженное стадо разбежалось. Вес Нат в обществе можно было определить по характерному звуку в зале. Но сегодня тихое жужжанье сплетен оставило равнодушной молодую женщину. Нат только что выяснила, кто же ее одурачил полтора года назад, когда Пегги, по ее совету, предпочла остаться вдовой и не вышла замуж за Калленберга.
Пегги сидела в последнем зале. На соседнем кресле гордо восседал, тоже под сушуаром, ее пес Педро. Маникюрша покрывала лаком его когти, а две руки помощника в голубом халате массировали ему грудку.
– Педро хочет пить, – сказала маникюрша.
– Пусть ему принесут чаю, – приказала Пегги. – И, обратившись к Нат, которую уже усадили в кресло, она спросила:
– А что ты будешь пить?
– Кофе.
Один из помощников кинулся выполнять распоряжение. Нат погладила Педро. История о том, как пес попал к Пегги, напоминала сказку о добрых феях. В один из вечеров, возвращаясь из загородного ресторана, она увидела сидящего посреди дороги пса. Шофер остановил машину, и Пегги подошла к нему. Животное было ранено, а от его намокшей под дождем шерсти исходил смрадный запах. Породу пса определить было невозможно. По виду он был похож на молодого барашка или даже медвежонка. А если иметь в виду чисто собачьи качества, в нем было что-то и от овчарки, и от спаниеля, и от фокстерьера. Глаз собаки Пегги тогда не смогла рассмотреть, их скрывали жесткие мокрые пучки шерсти. Но пес нашел совершенно естественным тот факт, что красивая женщина усадила его в «роллс-ройс».
Пегги дала найденышу кличку Педро и поклялась небом, что сделает из него самого знаменитого пса в Нью-Йорке. И она сдержала слово. Сейчас Педро получит в гардеробе свой кафтанчик из шкуры леопарда, сшитый на заказ у самого Джованни Аттилио. Гений находил очень забавным придумывать иногда модели и для собак. В торжественных случаях на шее Педро красовалось колье с сапфиром, а его спину обвивала золотая цепочка тонкой работы. Постоянно он носил лишь небольшой бриллиант в два карата, вправленный в платиновое кольцо. Столь оригинальная серьга была вдета в левое, проколотое ухо собаки. Проделать эту операцию был приглашен самый известный хирург-косметолог. Помощница протянула руку под сушуар, чтобы узнать, готова ли шерсть Педро для того, чтобы нанести последний штрих на его прическу.
– Осторожнее! – предупредила Пегги. – От жары он становится нервным.
– Нам надо поговорить, – сообщила подруге Нат.
– Я тебя слушаю, – сказала Пегги, глядя мимо.
– Мне известно, кто нас облапошил.
– Облапошил?
– Ну, я имею в виду Калленберга и твое замужество.
– Кто?
– Рита.
– Кто?!
– Рита, его дочь.
– Рассказывай.
– Секундочку…
Помощник принес поднос с чашками.
– Запишите на мой счет, – бросила Пегги привычную фразу.
И он, и сама Пегги прекрасно знали, что эти слова ничего ровным счетом не значат. Она пользовалась услугами лучшего здешнего мастера бесплатно. Стоит ли портить добрые отношения какими-то денежными расчетами? И расходы, таким образом, взял на себя парикмахер.
– Молоко или лимон?
– Молоко, – сказала Пегги.
Помощница взяла чашку и поднесла сидевшей под сушуаром собаке.
– Продолжай, – обратилась к Нат Пегги, увидев, что Педро уже опустошил чашку.
– Ты помнишь Додо?
– Я никогда ничего не забываю.
– Додо спала со Стиманом, моим кретином-финагентом, и еще с одним альфонсом. Именно с его помощью Рита и провернула дело против тебя. За сто тысяч долларов он уложил Додо в постель к моему дурачку. Этой шлюшке удалось убедить Стимана в том, что она была любовницей Миллера и что от нотариуса ей стали известны подробности о наследстве Грека. Естественно, Стиман предупредил меня. Я клюнула на это и совершенно искренне постаралась предостеречь тебя.
– И тебе это отлично удалось, – съязвила Пегги.
– Пегги! Ты сделала бы то же самое на моем месте, – оправдывалась Нат.
– Ну, а эта… Рита?
– Она боялась, что ты приберешь к рукам состояние ее отца.
– Что она делает сейчас?
– То же самое. Калленберг хочет жениться на графине Ван Зитен. А Рита интригует, стараясь любыми способами убрать с дороги эту грязную авантюристку. Просто невероятно!
– Да, – подтвердила Пегги. Ее лицо окаменело.
Нат и сама была очень расстроена. Вот уже скоро два года, как они вместе упорно пытались докопаться до истины. Пегги постоянно твердила подруге, как это важно для нее. Теперь же, когда результаты были получены, она отнеслась к этому совершенно безразлично.
– Что ты об этом думаешь? – не отставала от нее Нат.
– Ничего.
– Я подумала…
– Я не просила тебя думать.
– Ты сама не своя. Что случилось?
– Все хорошо. Чарлен сбежала.
– Куда?
– В Европу.
– Когда?
– Вчера. Она уехала к своему бродяге. Мне все это осточертело, – пробормотала Пегги больше для себя, чем для Нат. – Если Джереми узнает эту новость не от меня, а из газет, плакали мои денежки! – Она поправила волосы и со злостью добавила: – Хватит одного раза.
Нат сделала вид, что не поняла намека.
– Может, все-таки следует сказать ему?
– Предположим, что бегство моей доченьки-дурочки не получит огласки, и тогда у меня остается маленький шанс.
Нат воскликнула:
– Так воспользуйся же им!
Пегги смерила ее взглядом, словно впервые видела.
– Чего ты суешься? По твоей милости я уже совершила самую большую глупость в своей жизни. Прибереги теперь свои советы!
А служащему неопределенного пола, который делал невероятные усилия, чтобы уловить, о чем говорят клиентки, она бросила:
– Хватит торчать здесь! Не видите, что мой пес умирает от жажды? Ступайте и принесите ему еще чаю!
* * *
Длинный песчаный пляж, окаймленный утесами настоящего фиолетового цвета, нежно-зеленое, прозрачное, как родник, море, а рядом под ногами теплый и сухой песок, в котором тонешь по самые лодыжки… Лон споткнулась и залилась смехом, повиснув на плечах у Квика.
– Хочешь есть? – спросил он.
– А ты?
– Да.
– Тогда пошли!
Под пальмами стояли сколоченная из досок хижина и колченогие деревянные столы, никогда не знавшие краски.
– Зайдем, – сказал Квик, – посмотрим, найдется ли у Лео что-нибудь пожевать.
– Лео? Ты его знаешь?
– Нет, друзья рассказывали.
В помещении с земляным полом, полном мух, единственной приметой нынешнего века был огромный холодильник, возвышавшийся у стола для разделки рыбы. В его витрине виднелись куски мяса и рыбы разной величины. В углу, на плите, стояла миска с кипящим маслом.
– Добрый день, – приветствовал их хозяин на ломаном английском. – Что Лео вам может предложить?
Он был крохотный, черноволосый и чернокожий, полупират, полуповар в переднике сомнительной чистоты.
– Хочешь рыбы? – спросил Квик.
– О'кей, – кивнула Лон.
– Подай нам «узо»! – сказал Квик Лео.
– Сию минуту! – встрепенулся тот.
– А что это такое? – заинтересовалась Лон.
– Национальный греческий напиток, очень вкусный! Но если ты хочешь колы…
– Два «узо»! – крикнула Лон.
– Выбирай рыбу… Ты очень голодна?
– Очень, как вон та самая большая рыбина.
– Да уж, она огромная!.. Лео!
– К вашим услугам.
– Изжарь нам вон ту большую рыбину и подай стаканы.
Лео принес стаканы. Квик и Лон уселись спиной к хижине, в двадцати метрах от которой лениво плескалось море. Чуть дальше за одним из столов расположилась целая компания парней и девушек с обнаженными, золотистыми от загара грудями.
– Тебе это нравится? – спросил Квик.
– Не сегодня. Я еще слишком белая.
Лео поставил перед ними тарелку, полную маленькой жареной рыбы. Лон взяла одну и принялась неумело чистить.
– Не смеши меня, – развеселился Квик. – Ее надо заглатывать целиком – с головой и хвостом.
Они изнемогали от жары. В необычайно тихом воздухе слышались звуки гитары… Мимо них прошла обнаженная девушка. Она, как мать ребенка, прижимала к груди маленькую обезьянку в красных шортиках. Обезьянка подпрыгивала во все стороны и сосала палец. Квик улыбнулся. Девушка ответила ему такой же улыбкой и села за соседний столик.
– Ну как тебе? – спросил Квик у Лон.
Вместо ответа она сжала его руку и поднесла к губам.
– Еще раз окунемся?
– Давай.
Не спеша они двинулись к пляжу и медленно вошли в воду. Море было таким же теплым, как воздух, и таким спокойным, что ноги, казалось, окунулись в масло. Как хорошо лечь на спину и лежать не двигаясь. Ни паруса, ни птицы, ни облачка – ничего вокруг. Только яркая синева моря и неба и слепящее солнце.
– Готово! – крикнул Лео из хижины.
– Пошли.
– Дорада, – пояснил Квик, придвигая блюдо, когда они уселись за стол.
– Ты ее разделаешь?
Он отделил мякоть от костей и подал Лон. Затем кивнул Лео.
– Дай лимоны!
Лео принес им четвертинки маленьких зеленых лимонов, сок которых Квик выжал на рыбу.
– Нравится? – спросил он.
– Угу! – восторженно прогудела Лон с набитым ртом.
Их взгляды встретились, и они залились веселым смехом. Какой прекрасной казалась им в эту минуту жизнь!
– Вот увидишь, – заговорил Квик. – Здесь потрясающе. Понимаешь, никому ни до кого нет дела. Каждый живет своей жизнью.
– Откуда ты знаешь это место?
– Знаю. У меня есть приятели, которые приезжали сюда на неделю, а остались на два года. Они и рассказали.
– Чем они жили?
– Ничем конкретно. Здесь на два доллара в день живешь как миллионер.
– Как это место называется?
– Эримопулос.
Огромный бородач подошел к девушке с обезьянкой. Он протянул девушке сигарету, а обезьянке – полбанана. Лон, вслушиваясь в незнакомую речь, спросила:
– Немцы?
– Возможно. Или голландцы. Здесь настоящее вавилонское столпотворение. Кого только нет! Парни и девушки спят в машинах или прямо на пляже.
Лео поставил перед ними блюдо с белым сыром и высыпал туда пригоршню черных оливок.
– Простите, я забыл…
– У тебя есть белое вино?
– Конечно! Одну секунду!
– Ты любишь вино?
– Дома я его никогда не пью.
– Ну а здесь – Греция.
– Ладно, попробую.
Бутылка была прямо из холодильника, с капельками ледяной воды, стекавшими по запотевшему стеклу. Лео наполнил стоящие перед ними стаканы и вернулся на кухню. Оттуда тянуло запахом жареной рыбы.
– За тебя! – поднял стакан Квик.
– За тебя! – эхом ответила Лон.
Они выпили по глотку, и Квик произнес новый тост:
– За Энцо Феррари, бога гонки!
Лон приняла его игру.
– За великого Квика, короля гонщиков!
– За Фердинанда Порше! – продолжил Квик.
Лон на секунду замолчала, обдумывая, что же ей сказать. Отхлебнув из стакана, она опустила глаза и тихо произнесла:
– За нашу любовь…
На Крит они прибыли сегодня утром, проведя ночь в Афинах. Полгода Лон металась в Нью-Йорке, ожидая весточки, не в силах вынести разлуку, но ни письма, ни телеграммы, ни звонка не было. А Квик, как он сам считал, прозябал в Париже. Ничего интересного ему не предлагали. Он принял участие в каком-то жалком ралли и двух гонках со столкновениями. Время от времени Квика навещал тот человек, который встречал его в Орли, и спрашивал, не нужны ли ему деньги. Вот и все. Квик раз сто пытался вернуться в Штаты, но каждый раз ему обещали престижные соревнования и давали небольшую сумму.
От нечего делать он записался на курсы вождения и срывал злость на маленьких французских автомобилях – разбивая их один за одним. Ездил он как черт, сломя голову.
Но однажды все это ему осточертело: осточертело ждать, осточертело болтаться среди хиппи, которыми был наводнен город, и он послал телеграмму Лон. Через сутки девушка была здесь, а два часа спустя они уже летели в Афины.
– Что ты сказала матери? – спросил Квик.
– Ничего. Я ей оставила записку, что еду к тебе.
– За кого она сейчас собирается замуж?
Лон помрачнела. Всякий раз она чувствовала себя неловко, когда кто-нибудь заговаривал при ней о личной жизни Пегги. Родителей не выбирают. Но девушке, с тех пор как она себя помнила, хотелось иметь других родителей, которые любили бы друг друга и жили душа в душу. В семьях ее круга детям давали все, кроме главного – любви. И она ожесточилась.
– Пока не пройдут выборы, мой дядюшка Джереми не позволит ей ничего выкинуть.
Квик ухватил большой кусок сыра.
– Мне больше повезло, чем тебе, – сказал он. – Я по крайней мере никогда не знал свою старуху.
Лон, смутившись, предпочла перевести разговор на другую тему.
– Будешь нырять сегодня?
– Я за этим и приехал.
– На какую глубину ты можешь опуститься?
– С баллонами? Метров на тридцать, а может, и на пятьдесят.
– Научишь меня?
– Твоя экипировка в машине.
Они взяли напрокат фургончик фирмы «Фольксваген». И пока Лон раздавала чаевые продавцам, Квик выбирал снаряжение для подводного плавания: ласты, маски, трубки, гарпуны. Это было второй его страстью помимо гонок. Пошли они все!.. Он все меньше понимал, зачем его держали в Париже. В первые недели он еще жил надеждой помериться силами с такими противниками, как Никки Лауда или же Фиттипалди. Вместо этого ему приходилось торчать в бистро Латинского квартала и заводить от нечего делать интрижки с тамошними красотками. Успех у них он имел, но такое времяпрепровождение казалось ему лишенным всякого смысла.
