Текст книги "Вдова"
Автор книги: Пьер Рей
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 17 страниц)
Глава 9
Пегги размышляла, а Джереми в это время пытался подсчитать в уме количество выпитого им за последние часы виски. Регулярно он пил до цифры «двадцать один». Нет, конечно, он мог выпить и больше, но после двадцать первой по счету рюмки, которую он проглотил, расставшись с матерью, у него возник какой-то провал в памяти. Собственно, бутылка была практически пуста уже во время беседы с Белиджаном, который считал, что в таком состоянии Джереми и думать нечего, чтобы встречаться с Пегги. Кретин! Все у него получилось. Пусть отчасти туманно, но он же сумел объяснить ей, чего от нее ждут. Теперь ее очередь ответить «да» или «нет». Все карты в руках Пегги. А то, что они чуть-чуть подтасованы, эта мерзавка заметит в самом лучшем случае где-то через неделю. А может, и того позже.
Суть сделки заключалась в следующем: Пегги должна отыскать Чарлен и привезти ее в Штаты так, чтобы никто не пронюхал. Взамен Джереми вручит ей два миллиона долларов. Где их раздобыть, он пока еще не знал.
– Это же проще простого. Разве нет? – сказал Джереми, громко икая.
Пегги смерила его рассеянным, презрительным взглядом. Ее смущала неделя отсрочки, которую тот просил, – не ловушка ли это? По мнению Джереми, Чарлен укатила с Квиком в Афины. Найти их, как он считал, было делом нескольких часов. А потом парнем займутся он и его «друзья». Пегги же предстоит уговорить дочь.
– У тебя есть билеты? – резко спросила Пегги.
– Ты согласна?
– Мне надо восемь билетов первого класса – туда и десять – обратно.
– Что?! Ты с ума сошла! Никого нельзя брать с собой. Все должно делаться без лишнего шума.
– Я и не собираюсь.
– Зачем тогда куча билетов?
– Если нельзя нанять личный «боинг», самое меньшее, что можно сделать, – это избежать тесного соседства с другими пассажирами. Ты принес расписку?
– Какую расписку?
– Обыкновенную. Ты мне должен два миллиона долларов, и я хочу, чтоб это было оформлено как положено. Не забудь указать срок уплаты.
Джереми сделал негодующее лицо.
– Пегги! Это смешно! Ты не доверяешь мне?
– Нет!
– Как будто я шатаюсь с бумагами такого рода и держу их при себе!
– Отлично, я не еду!
– Пегги!
– Придешь, когда будешь иметь этот документ, заверенный твоим банком.
– Ты получишь его завтра!
– Ладно. Приходи завтра.
– Но, Пегги, это срочно! Ты должна улететь сегодня вечером! Есть самолет в 22.00.
– Лети сам, если тебе это надо. Придешь с распиской, понял? А теперь убирайся! Я жду одного человека.
Если б не затуманивший мозг алкоголь, Джереми в ярости придушил бы ее на месте. Хватит ему того, что он выслушал от Белиджана, когда тот узнал, что Вирджиния отказалась дать денег.
– Если бумаги будут через два часа, – добавила Пегги, – я, пожалуй, успею вечером улететь. На твоем месте я бы сильно постаралась. Учти, что завтра мои планы могут измениться, и тогда я не приму твои условия.
Торопясь выпроводить Джереми, она сама открыла ему дверь. Всего час назад ей позвонил сам Арчибальд Найт и попросил о немедленной встрече. «Я должен, – сказал он, – сделать вам необычайно важное предложение».
Арчи презирал семейство Балтиморов, обвиняя их в том, что они «проводят политику, рассчитанную на негров и домохозяек». Нельзя, чтобы он в ее квартире столкнулся с Джереми. Пьяный в дым бывший шурин, чего доброго, еще набросится на старикана, чтобы на нем сорвать злость.
– Хорошо. Я все улажу, – бормотал Джереми, ритмично покачиваясь в метре от двери.
Да, но как? Какой банк выдаст ему такой документ? Под какие гарантии?
– Сделай быстро, – сказала Пегги, выталкивая его. – Как можно быстрее! Иначе я могу и отказаться. – Сильным толчком она вышвырнула его вон.
* * *
Из предосторожности Белиджан ничего подобного раньше не делал. Но сейчас он был настолько раздражен, что сам позвонил в Париж, поскольку при первом разговоре забыл сказать самое важное, то, чего не следовало знать даже Джереми. К счастью, нужный ему человек оказался на месте.
– Есть новости? – спросил он.
– Пока нет, я жду, – ответил тот.
– Хорошо. Скажите, эта гонка будет опасной?
– Как и все гонки.
Черт! Этот французишка намеков не понимает. Придется сказать ему прямо, а значит, скомпрометировать себя.
– Нет, судьба этого типа нас не волнует, он попросту засранец, вы понимаете? Это опасный вид спорта, можно и шею себе свернуть, верно?
На другом конце провода, там, на другом континенте, возникла очень длинная пауза. Она была настолько тягостной, что Белиджан резко прервал разговор.
– Держите меня в курсе дела. Звоните в любое время дня или ночи. – Он положил трубку. Нужно быть глухим или последним дебилом, чтобы не понять сказанного.
* * *
Арчи в этот момент было не восемьдесят, не шестьдесят, не сорок, не двадцать лет. Он чувствовал себя семнадцатилетним юношей и злился на себя за охватившее его волнение перед встречей с Пегги. Оказавшись в ее огромной гостиной, окна которой были распахнуты в сверкающую ночь Нью-Йорка, он совсем не притворялся, он действительно был влюблен, как герой-воздыхатель из примитивного мюзикла, как дурачок, который приходит просить руки возлюбленной с букетом цветов. В его годы это просто смешно! Он мямлил, маршируя вокруг стола, через каждое слово извинялся за свою путаную речь.
– Это глупо! Слишком глупо! – смущенно бормотал он.
Пегги смотрела на него с удивлением, заинтригованная, недоверчивая, но в душе наслаждавшаяся этим странным превращением, которое происходило на ее глазах: жесткий и могущественный человек выглядел сейчас растерянным мальчишкой, которого хотелось усадить на колени, утешить, приласкать. Конечно, она не забывала, что так называемому мальчику было под сотню лет, но ей искренне хотелось ему помочь. Кроме того, ее терзало жгучее любопытство, что за ящик принес и поставил у входа Арчи, когда Эмили открыла ему дверь.
Найт наконец успокоился, взглянул на нее и сказал:
– Я кажусь вам идиотом, да?
– Боже! Что вы говорите?! Разве так можно? – Пегги дала бы отрубить себе палец, чтобы узнать, что лежит в ящике.
– Это смешно, – пробурчал Арчи, возобновляя хождение вокруг стола. – Смешно!
– Ради Бога, сядьте! У меня уже кружится голова!
– Простите меня.
– Ну сядьте же рядом со мной! Вот так. Успокойтесь!
Арчи уселся на край дивана и как бы окаменел.
– Теперь говорите, – ободряюще сказала Пегги.
Он молчал, опустив голову.
– Ну, не бойтесь, Арчибальд! Я чувствую, что вам нужна помощь. Расскажите мне все.
Найт уставился на носки своих туфель, а Пегги почувствовала, как по ее позвоночнику поднимается вверх волна неизъяснимого наслаждения. Еще бы! Перед ней сидел не властелин могущественной империи, а человек, потерявший дар речи и совершенно парализованный. Такими зрелищами она никогда не могла пресытиться. Не будь у Арчи таинственного ящика, она еще долго продолжала бы игру, в которой искусно сплетались вызов и рассчитанное равнодушие и которой не могли противостоять даже те представители мужского сословия, кто относился к категории неприступных.
Как бы случайно Пегги накрыла руку Арчи своей, испытав двойственное ощущение – то ли к ящерице она прикоснулась, то ли к куску старого сгнившего шелка, который вот-вот расползется под пальцами.
– Я… – начал Найт. По его руке пробежала медленная, тяжелая дрожь.
– Ну, дальше! – ослепительно улыбнулась ему Пегги.
– Я, как вы знаете, был когда-то женат, – сказал Арчи. – У меня есть сын… взрослый шестидесятисемилетний сын… – Неожиданно он вскочил и забегал по гостиной. – Ах нет! Сожалею! Это слишком по-дурацки! Не сердитесь, из-за вас я теряюсь! Вот… Да помогите мне! Вы же видите, что я пришел просить вашей руки!
Он посинел от напряжения, но приступ агрессивности вернул ему способность говорить.
– Да, я грубиян, не соображаю, что говорю. Извините, я просто сумасшедший. Примите мой подарок. До свидания!
Ошеломленная Пегги, видя, что он быстро направился к двери, подскочила к нему, снова взяла за руку и силой усадила на диван.
– Арчибальд! Даже в двадцать лет я ни от кого не слышала столь пылкого, столь искреннего объяснения в любви!
– Я старый дурак! – проворчал Найт, уставившись на свои туфли.
– Арчибальд! Ну как можно говорить такое? Успокойтесь, пожалуйста. Говорите помедленнее, а то я уже не знаю, на каком я свете… Кажется, вы что-то упоминали о каком-то подарке?
– Там, у входа… сундучок.
– Какой сундучок?
Конечно, так спешить не следовало бы, но любопытство разъедало Пегги как кислота. Она моментально принесла ящик, обернутый в обыкновенную упаковочную бумагу.
– Подарок, вы говорите? Для меня? Ах, зачем это? Вы позволите посмотреть?
Ее пальцы уже нервно разрывали бумагу. Под упаковкой действительно оказался сундучок из черного дерева, окованный ржавым железом.
– Что это?
– Сувенир… Один из тех редких предметов, который пережил крушение корабля, века и море.
– Прелесть! – с чувством произнесла Пегги, делая вид, что не ощущает тяжести этой старинной реликвии. На ее лице было написано восхищение таким оригинальным подарком.
– Откройте же его! – процедил сквозь зубы Арчи, опустив голову.
Пегги не заставила его повторять дважды. Нервным движением она коснулась двух боковых замков. Сундучок открылся.
– О! – воскликнула она, остолбенев от изумления.
В нем, как в пиратских сундуках, которые можно увидеть только во сне, на велюре цвета спелого граната сверкали драгоценные камни.
– Идиотский подарок, правда? – проворчал Арчибальд. – Я никогда не умел делать подарки.
Но Пегги не слышала. Как опытный ювелир, она прикидывала стоимость фантастической диадемы из платины, изумрудов и бриллиантов, кулонов, колец, серег с рубинами и бриллиантами, сапфировых клипсов, бело-голубых колье и браслетов, холодный блеск которых контрастировал с теплым сиянием золота.
Молчание нарушил Арчи.
– Это банально! – негромко сказал он.
Только теперь Пегги вспомнила о присутствии Найта и бросила на него самый ласковый, на какой вообще была способна, взгляд. На миг он показался ей самым красивым в мире мужчиной, которым можно было восхищаться как отцом, которому следовало поклоняться как Богу.
– Арчи! – пробормотала она. – Арчи…
Даже Грек, осыпая ее подарками, подобных чудес не преподносил никогда. Перед ними не устояла бы ни одна женщина в мире. Да эти драгоценности созданы именно для нее! А сейчас нужно срочно что-то сделать! Неважно что – обнять Найта, раздеть его, покрыть его тело поцелуями, поклясться ему в верности, умолять подарить ей ребенка… И Пегги с благоговением прильнула губами к губам ошеломленного старца.
– Вы безумец!
Смущенный Арчибальд сделал неопределенный жест.
– Пегги, это все ничего не стоит. Мне надо о многом вам сказать… Давайте поужинаем вместе.
Но в этот миг она вспомнила: Лон, Джереми, ее авиабилеты, отъезд сегодня вечером – и, больно закусив нижнюю губу, тихо сказала:
– Я должна уехать!
– Зачем? Когда?
Инстинктивным движением она закрыла сундучок, стиснув его обеими руками.
– Сегодня вечером. Уже сейчас.
– Но Пегги! Это невозможно! Я с вами еще толком не поговорил!
– Который час? – прервала она его.
– Не знаю, я никогда не ношу часов.
Пегги посмотрела на свои: уже восемь. Проклятый Джереми! Он уже должен был быть здесь с документами. Чтоб он сдох! Пошли они все… Боже, прости меня! Их чертовы выборы сутки могут подождать.
– Арчибальд, я принимаю ваше приглашение.
– Но вы сказали…
– Видите ли, – Пегги слегка заколебалась, – мне нужно было лететь сегодня вечером в Афины по семейным делам. Это касается моей дочери Чарлен и Джереми, моего бывшего шурина. Но дела могут подождать. Идемте ужинать, только дайте мне пять минут, чтобы переодеться.
– Благодарю вас! Благодарю. – С чувством неясной тревоги Арчибальд увидел, что она забрала с собой сундучок.
* * *
Лон открыла глаза и увидела, что лежит не на матраце, а просто на песке: должно быть, соскользнула с него во сне. Первой мыслью после пробуждения было – где Квик? Она так боялась его потерять! Здесь… Можно протянуть руку и дотронуться до него, чтобы убедиться, что не спишь, что есть это небо, и этот плеск волны, которую впитывает песок, и эти звезды, не исчезающие даже на рассвете. А он уже вставал там, у края моря, над линией горизонта, полыхая оранжево-розовым пламенем.
Стояла такая тишина, что Лон отчетливо слышала, как бьется сердце Квика. Думая поначалу, что это невозможно, она приложила к его груди сначала одно, потом другое ухо. Нет, стучит! В пять часов утра 20 августа на пляже Эримопулоса в Греции единственными уловимыми шумами на планете были едва слышное скольжение волны и биение сердца человека, которого она любила. Эти минуты стоит запомнить навсегда. Квик был и останется самым дорогим человеком в ее жизни. Она смотрела на лицо спящего юноши с благоговением и благодарила Бога за то, что он сделал его таким красивым. Ради того чтобы быть рядом с ним, она была готова на все: убить, сделаться проституткой, совершить клятвопреступление, залить землю потоками крови, предать ее огню. Никому она не позволит стать между ними. Никому! В Нью-Йорке, похоже, вот-вот начнутся поиски. Поднимется колоссальная суматоха. Клан Балтиморов бросит все силы на то, чтобы вернуть заблудшую овцу в лоно семьи. Но что общего может быть у нее с этими алчными хищниками, всю жизнь стремившимися к деньгам и власти?
Лон молила об одном – чтобы чудо этого мгновения продолжалось вечно. Солнце вдруг взметнулось над морем и стало быстро подниматься, заливая мир ослепительным светом.
– А не сходить ли тебе за кофе для меня?
Руки Квика обхватили ее. Лон прижалась к нему, а он протер глаза и улыбнулся.
– Хорошо спала?
Она кивнула головой и, свернувшись калачиком, еще тесней прижалась к любимому. Квик погладил ее волосы, тихо разжал ее руки, встал и по-кошачьи потянулся.
– Вот здорово! Пошли!
Он потянул ее, помогая подняться на ноги. Девушка запротестовала:
– Подожди, я ведь голая…
– Ну и что? А я что, одет?
Держась за руки, они побежали к морю.
* * *
Увидев огромный торт, который слуга в белых перчатках торжественно водрузил на стол, Пегги поняла, что ужин подходит к концу. Вино показалось ей подозрительным, поэтому она ограничилась глотком воды, чтобы запить селедку, которую якобы попробовала, едва прикоснувшись к ней кончиком вилки. Что значила эта жалкая земная пища, когда она была все еще ослеплена сумасбродным подарком Арчи! Вернуться бы поскорее домой и насладиться сполна. Обо всем, что ее волновало, Пегги могла говорить без утайки лишь со своей собакой и своими камешками. А что касается предложения Арчи, то он должен будет оговорить с предельной ясностью все финансовые детали их брачного контракта. Но это может подождать…
– Не хотите ли кусочек торта? – спросил Арчи. – Моя Урсула специально испекла его для вас.
Пегги еще раз взглянула на торт и подумала, что эта женщина, должно быть, здорово ее ненавидит.
– Не хотите ли перейти в библиотеку выпить кофе с ликером?
Под «ликерами» Арчибальд подразумевал самые разнообразные алкогольные напитки, которые он хранил для почетных гостей.
Они поднялись из-за стола. Пегги оперлась на галантно предложенную ей руку.
– Есть две… возможно, три вещи, которыми мы могли бы сегодня вместе заняться.
– Какие?
– Сначала поговорим. А потом я вам кое-что покажу. Впрочем, как вам будет угодно.
– Тогда поговорим.
Они уселись друг против друга в кресла, разделенные низким столиком. Арчи немного помялся, но Пегги ободрила его нежным взглядом.
– Знаете, Пегги, я хотел попросить вас об одном одолжении. Прошу выслушать меня до конца не прерывая. Обещаете?
– Ну конечно.
– Я вел себя с вами очень странно. Хотел просить вашей руки, а наговорил глупостей.
На секунду Пегги испугалась, что он передумал, но послушно осталась сидеть, стыдливо опустив глаза, так, как это делают юные девушки.
– Вы, должно быть, решили, что я впадаю в маразм. – Пегги здесь позволила себе легкий протестующий жест. – Видите ли, мы знакомы уже полгода. А в моем возрасте время идет в два раза быстрее именно потому, что дни мои сочтены.
Самая настоящая слеза скатилась с ресниц правого глаза Пегги. Этот глаз никогда ее не подводил: слеза появлялась всегда в самую нужную минуту. К сожалению, она ничего не могла поделать с левым, никакие усилия не помогали: не удавалось заставить его заплакать – и все! Впрочем, по-настоящему она плакать не умела – ни от счастья, ни от горя, ни из сочувствия к кому бы то ни было.
Несмотря на старческую дальнозоркость, Арчибальд увидел, как стекает эта слеза, и деликатно вытер щеку Пегги шелковым платочком.
– Не плачьте! Я не хотел вас расстраивать! Извините, ради Бога!
Из-за него никто не плакал, кроме его матери. Да и она пролила слезу, но не от радости, а от гнева, когда он семьдесят пять лет назад сначала сбежал из дому, а потом вернулся. Мать привыкла к мысли, что его нет, и разозлилась, когда сын появился.
– Ничего, ничего. – Пегги искусно изобразила стыдливое волнение.
– Простите меня! Но надо, чтобы вы знали. Конечно, я выгляжу моложе, но мне скоро исполнится девяносто лет. – Арчибальд замолчал, словно признание, которое он ей сделал, вернулось к нему бумерангом, нанося удар.
У Пегги хватило такта сделать большие глаза.
– Я бы дала вам не больше шестидесяти.
– Ну, ну, дорогая, кого вы хотите провести? А теперь главное. Если вы согласитесь провести со мной последние дни, которые мне суждено прожить, я сделаю вас единственной наследницей всего, чем владею.
Пегги затихла, размышляя о том, кому из адвокатов следует доверить составление их брачного контракта. Арчибальд, приняв ее молчание за колебание, посчитал необходимым уточнить:
– А владею я многим!
Пегги встала.
– Теперь моя очередь смущаться и бессвязно говорить. Не из-за ваших чувств ко мне, они, конечно, трогательны, а из-за предложения, высказанного в такой форме.
Она перевела на него напряженный взгляд, и Найт еще раз увидел чудо: снова огромная слеза скатилась по щеке Пегги.
– Арчибальд, я прошу вас быть искренним, потому что мой вопрос затрагивает наши будущие отношения. Вы считаете меня продажной?
Арчи не сводил с нее глаз. Он испытывал нечто вроде непонятного головокружения, которое заставляло его вот уже несколько часов думать о том, что говорил он сам, а главное – о ней, о ее словах. Ему было отлично известно, что Пегги растратила не одно огромное состояние. Из головы не выходили слова Урсулы: «Вдова? Она приносит несчастья!»
– Ответьте мне, – настаивала Пегги.
Его взгляд остановился на слезе, которая, казалось, с каждой секундой увеличивалась.
Пегги подошла к нему, взяла его руку в свои и поцеловала ее.
– Спасибо, спасибо, дорогой Арчибальд. – Она не сомневалась, что старик долго не протянет, это биологически невозможно. Полгода, ну, может, год-два от силы. А ей надолго хватит унаследованного состояния. – Ваше предложение взволновало меня. Вы заставляете меня трепетать. Мысли путаются в голове. Я с трудом представляю, где нахожусь. Дайте мне время подумать.
– Не торопитесь! Недели на размышление вам достаточно?
– Недели?!
– В моем возрасте это очень много. Времени, чтобы ждать, увы, так мало. Неделя…
В том, как Найт произнес это слово «неделя», Пегги почувствовала не только просьбу, но и властное распоряжение. Что ж, она успеет содрать с Джереми два миллиона, а после скажет «да» Арчибальду. Выигрыш в обоих случаях обеспечен.
– Согласна. Пусть будет неделя.
Арчи, улыбаясь, взял ее за руку.
– А сейчас я кое-что вам покажу. Это «кое-что» вскоре будет принадлежать вам!
Сгорая от любопытства, Пегги поспешила за ним в холл. Они прошли по длинному коридору в другое крыло дома. Арчи вытянул связку ключей и открыл первую бронированную дверь, которая выходила на лестницу, ведущую в огромный подвал с низкими сводами. Носком ноги Найт слегка прикоснулся к невидимой кнопке у основания стены.
– Входите, – торжественно сказал Арчибальд. – И вы увидите мои шедевры… Кроме меня, здесь никто еще никогда не бывал.
Они снова спустились на несколько ступенек. С чувством тревоги Пегги ощутила металлический лязг тяжелой стальной двери, закрывающейся за ними. Если Арчи не в себе, ее никто никогда не отыщет в этой могиле!
– Это убежище настолько надежно, – продолжал Арчи, – что десять бомб не причинят ему никакого ущерба. Кстати, в нем имеется все необходимое, чтобы выдержать целый год, если там, наверху, разразится ядерная катастрофа.
Внизу Арчибальд достал еще один новый ключ, и Пегги со страхом поспешила за ним в открывшийся узкий стальной проход. Последнюю дверь можно было открыть как сейф, набирая определенную комбинацию цифр.
– Ничего не бойтесь. Входите.
Единственная лампочка скудно освещала помещение, размеры которого она не могла определить, но заметила поблизости полотна на стенах.
– Прошу вас, садитесь.
Ошеломленная и подавленная, Пегги опустилась на диван.
– Вам, конечно, известна, – заговорил, хитро посмеиваясь, Арчибальд, – моя любовь к искусству Ренессанса. Но я хочу предложить сыграть в занятную игру. Попробуйте назвать имя хотя бы одного художника, чьих работ у меня нет. Любого!
– Даже из современных?
– Да, если хотите.
– Ренуар!
И тогда произошла невероятная вещь: Арчибальд коснулся кнопок стальной клавиатуры, которую Пегги сначала приняла за низкий столик, и все вокруг осветилось мягким светом. Ее окружали полотна, каждое из которых было шедевром и кричало об имени своего создателя: Тинторетто, Рембрандт, Кранах, Брейгель. Ее внимание переключилось на легкое гудение: словно по волшебству как бы из-под земли перед ней появилась картина, освещенная так, что изображенное на ней лицо ребенка казалось удивительно живым и просветленным.
Ошеломленная, Пегги смогла лишь пробормотать:
– Потрясающе! Это одна из самых захватывающих работ Ренуара, которые мне когда-либо приходилось видеть.
Арчи молчал, а она украдкой присматривалась к нему. Лицо Найта казалось окаменевшим, неподвижным, живыми были только глаза, впившиеся в картину так, словно старец хотел вытянуть и поглотить всю исходившую от нее жизненную силу. Потом, как бы очнувшись, он произнес:
– Мне не очень нравится Ренуар, хотя я отдаю должное его мастерству. Что еще вам показать? Называйте.
– Вермер? – спросила Пегги, зная, что сохранилось около двадцати его полотен, и надеялась… Надеялась – на что?
– Ну, меня вы в лужу не посадите, – самодовольно усмехнулся Арчи.
Он снова коснулся клавиатуры. И место Ренуара заняла картина Вермера. На ней была изображена женщина, приоткрывающая дверь изнутри.
– Если позволите, – нарушил тишину Найт, – я включу музыку. Для меня каждая картина ассоциируется с ней. Взгляните только на знаменитый свет Вермера, которым освещен весь интерьер. Это тепло, нежность, счастье.
Раздались первые звуки концовки Девятой симфонии, Гимна радости. Пегги долго молчала и тогда, когда музыка смолкла, а потом повернулась к Арчи.
– Арчибальд?
Никакого ответа. Пегги легонько коснулась его руки.
– Арчибальд?
Его лицо медленно повернулось, но глаза еще не видели ее; в них отражалась картина. Он только что провел несколько минут с этой женщиной, может, даже говорил с ней. Со страхом Пегги снова перевела взгляд на полотно. Но нет, ничего не изменилось: женщина не сделала ни единого движения. Она навечно останется стоять в чуть приотворенной двери, которая не закроется…
– Вы что-то сказали? – Найт, словно после глубокого сна, медленно возвращался в этот мир.
– Я никогда ничего не слышала об этой картине Вермера.
Старик рассмеялся.
– В этом нет ничего удивительного. Скрывать не буду – большинство моих полотен были украдены, некоторые даже много веков назад. Ими наслаждались фанатики вроде меня, первой заботой которых было спрятать картины от неподобающих глаз. Музеи… Какое заблуждение! Невежественные взгляды оскверняют шедевры, превращают в доступных всем шлюх! Посмотрим что-нибудь еще?
Пегги задумалась.
– Арчибальд, на сегодняшний вечер, пожалуй, достаточно. Я хотела бы вернуться. Мне нужно лететь в Грецию. Я еду искать дочь.
– А-а, – произнес он разочарованно.
– Не огорчайтесь. Хочу, чтобы вы знали… Я могла бы провести целые годы в этом подземелье и смотреть, только смотреть, ничем другим не занимаясь… Арчибальд, мы часто будем приходить сюда вдвоем.
– Я провожу здесь все свои ночи.
Пегги неожиданно вспомнила все, что он говорил за ужином.
– Но вы еще кое-что хотели мне показать. Помните?
Он смущенно опустил голову.
– В другой раз, в другой раз…
Этот музей подействовал на Пегги в общем-то угнетающе. Обратно она шла впереди Найта, притихшая, оробевшая, и тайком облегченно вздохнула, когда они вновь оказались в холле. Теперь можно было снова настаивать.
– И все-таки, что еще я должна была увидеть?
– Только не сегодня, прошу вас. Впрочем, это была бы глупая затея.
– Арчибальд!
– Ничего интересного, дорогая, уверяю вас! Это несколько иная коллекция. Если можно так выразиться, очень личная. Когда мы получше узнаем друг друга…
Сгорая от любопытства, Пегги решила не трогаться с места, пока не узнает, что еще старикан хотел ей показать.
– Но я очень вас прошу! Лучше бы вы об этом не говорили.
– Нет, нет! Вы будете разочарованы.
– «Очень личное» – вы так, кажется, сказали?
– Ну да, – запнулся Найт. – Скажем, имеющее прямое ко мне отношение.
Взгляд его затуманился, словно он только что попрощался с миром. Что-то наподобие бельма скрыло радужную оболочку глаза и зрачок.
Прошло целых двадцать секунд…
– Прямое отношение к вам? – повторила Пегги. – Все, что исходит от вас, вдохновляет меня!
Найт нерешительно пожал плечами.
– Вы на меня рассердитесь.
– Арчи, – она скользнула по нему нежным и ласкающим взглядом, откинув голову назад.
– Хорошо. Но запомните: вы сами этого хотели.
Теперь он повел гостью в ванную, нажал очередную кнопку, и одна из панелей бесшумно повернулась. Перед Пегги предстали нескончаемые ряды сосудов с этикетками. Еще не зная, в чем же дело, она почувствовала странную дурноту. Подобное ощущение ей пришлось испытать, когда в детстве одна из гувернанток затащила ее в ярмарочный сарай, где были выставлены заспиртованные уродливые зародыши и мертворожденные дети. Чувствуя то же острое покалывание в сердце, Пегги постаралась засмеяться.
– Консервы?
– Именно.
– Из чего?
– Из меня.
Ее чуть было не вырвало.
– Сюда я тоже никого не приводил, – продолжал Арчибальд. – Одна лишь Урсула подсчитывает экспонаты и наклеивает этикетки… Вы первая, Пегги. Ибо я доверяю вам и думаю, что… вы и я… вскоре…
Пегги подняла на него глаза, пытаясь изо всех сил скрыть свое отвращение.
– Раз уж я осмелился, – Арчибальд стоял, покусывая губы, – то примите в дар одну из скляночек.
Пегги еще нашла в себе силы пробормотать первое, что пришло на ум:
– Это самое лучшее доказательство вашей любви ко мне, Арчибальд. Ничто другое не доставило бы мне большего удовольствия!
Его лицо озарилось радостной, почти детской улыбкой, и она подумала, что Найт просто сумасшедший! Тем не менее она собрала все свое мужество и протянула руку к полке.
– Нет, нет! – поспешно остановил ее Арчи. – Только не любую! Позвольте мне самому выбрать!
Он исчез между полками. Послышался стук ударившихся друг о друга сосудов, и Найт с триумфальным видом остановился перед Пегги.
– Держите. Только взгляните на дату. 13 февраля 1938 года. День моего пятидесятилетия! Возьмите это, оно ваше!
Пегги схватила сосуд, словно дароносицу, и, преодолевая тошноту, сказала:
– Это самый дорогой подарок, который я когда-либо получала.
Найт опустил голову, и она поняла, что он краснеет.
– А теперь мне нужно возвращаться домой.
Арчи решил сам проводить ее.
В это время Урсула председательствовала на домашнем военном совете. Присев за дверью на корточки, она не пропустила ни единого слова из любовного объяснения хозяина. Слуг в доме было больше двадцати, и теперь они обсуждали, как помешать чужачке поселиться в доме. Старая экономка, конечно, не знала, что подслушанная ею новость назавтра станет известна Белиджану.
На улице Арчи с неожиданной резвостью бросился к машине и, оттолкнув шофера, сам распахнул дверцу перед Пегги.
– Не ждите, пока я стану немощным стариком, и поторопитесь с ответом, – напомнил он, надеясь, что она поспешит его успокоить. Пегги поднялась на кончиках пальцев и шепнула ему на ухо:
– Неделя, и ни дня больше, обещаю вам это!
Она отошла на несколько шагов, прижав к груди «драгоценный» дар будущего супруга, повернулась к Найту и повторила громче:
– Неделя!
* * *
В ее комнате на подушке лежал большой бежевый конверт, который Эмили специально положила на видное место. В нем Пегги обнаружила кипу билетов на несколько – на выбор! – авиарейсов до Афин и подписанный Джереми документ, подтверждающий, что ей через неделю предстоит получить два миллиона долларов от «Морган гаранта траст». Ее адвокат через несколько часов тщательно изучит его, чтобы избежать возможных ловушек, и завтра она улетит.
«Презент» Найта, который она машинально поставила на ночной столик, опять вызвал у нее приступ тошноты. Пегги сбросила с себя одежду прямо на пол и поспешила в ванную. Ей достаточно было поносить какую-либо вещь хотя бы час, как специальное агентство могло продать ее в десять раз дороже. Извращенцы, как известно, никогда не скряжничают, когда речь идет о предметах, принадлежащих их идолам.
Приняв душ, Пегги, не одеваясь, пошла проверить, хорошо ли заперты двери, опущены ли шторы. После этого она открыла стенной сейф, достала сундучок Арчибальда и поставила его на кровать.
Нет, это не сон! Драгоценности были на месте. Она разложила их на простыне, легла и обеими руками обхватила их так, как сделала бы это с любовником. Она осыпала ими лицо, грудь, живот, сладострастно вздрагивая от приятного холодка камней и металла.
Ни одна мужская рука так ее не возбуждала. Чтобы согреть самый красивый бело-голубой бриллиант весом, пожалуй, почти в сорок каратов, она взяла его в рот и пососала. Лишь кретины уверены, что деньги не пахнут, а бриллианты не имеют вкуса. Камень постепенно теплел, а Пегги наслаждалась, языком перекатывая его от одной щеки к другой. Движения повторялись все быстрее и быстрее… И тогда произошла катастрофа.
Пегги проглотила камень! Пальцы, которые она отчаянно затолкала в собственное горло, ничего не нащупали: бриллиант уже слишком глубоко опустился в таинственные лабиринты ее пищевода! Не помня себя от горя, она кинулась в ванную и залпом проглотила содержимое одной из бутылочек, в которой находилось сильное слабительное.
Только бы это произошло завтра! Она медленно вернулась в спальню и, не осмеливаясь лечь, присела на краешек кровати. А если тело откажется возвратить полмиллиона долларов, исчезнувших в ней?
Пегги рассеянно пересыпала драгоценности, когда ее взгляд задержался на коричневатой банке Арчибальда. И в мозгу словно застучали невидимые молоточки: дерьмо – золото, золото – дерьмо… Дерьмо! Золото!
