Текст книги "Вдова"
Автор книги: Пьер Рей
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 17 страниц)
Что общего было между этими двумя словами? Ах да, есть сказки, в которых волшебные животные выделяют из организма не отвратительный навоз, а золото. Но Пегги недоставало главного – умения разгадать скрытый смысл этого упрямого мифа, такого же старого, как и само человечество, которое с момента возникновения цивилизации не переставало бессознательно уподоблять золото экскрементам, иными словами, деньги – дерьму.
Она скользнула под простыню, погасила свет и улеглась прямо на камни, которые продолжала перебирать уже в темноте. Рука ее нежно погладила живот, где переваривался сказочный бело-голубой бриллиант в сорок каратов.
* * *
С момента, когда Лон увидела этого типа в серых брюках и пропитанной потом белой измятой рубашке, она инстинктивно ощутила исходящую от него опасность.
– Это ваш? – спросил он, указывая на фургончик.
Лон на минутку оставила Квика у Лео и вернулась к машине за сигаретами. А тип уже стоял возле нее и разглядывал номерной знак. Но еще до того как он успел открыть рот, девушка внутренне ощетинилась, мобилизуя все свое самообладание. Она инстинктивно выбрала естественно расслабленный тон, который мог ей помочь сориентироваться, улыбаясь незнакомцу.
– Похоже, мой. Но он не продается. Я взяла его напрокат.
Тип хитровато посмотрел на Лон, отчего ей стало совсем не по себе. Он вынул изо рта маленькую черную дурно пахнущую сигару и небрежно сказал:
– Я разыскиваю Эрнеста Бикфорда.
– Вам не повезло, он в городе, – ответила в тон ему девушка. – А кто вы такой?
– Меня зовут Перикл, и в Греции я представляю фирму «Невада».
– А-а, – неопределенно протянула Лон.
– Он ненормальный, ваш Квик! Его повсюду разыскивают вот уже три дня.
– И кто же им так интересуется?
– Ну я! Звонили из Парижа! У него послезавтра гонка, а он пропал, там все ужасно злятся.
Сердце Лон забилось, но она постаралась не показать этого.
– Гонка в Париже?
Перикл рассмеялся.
– Ну да. Ему что, зря платили за месячные тренировки?
– Квик очень обрадуется! – сказала Лон, прикуривая сигарету, чтобы не слышать противного запаха сигары.
– Я думаю! «Формула-3»! Для начинающего это совсем неплохо.
– Просто великолепно!
– Отлично, тогда пошли отыщем его. Ведь он в городе, да?
– Да, но где? Город-то большой!
– Не волнуйтесь! Я знаю Эримопулос как свои пять пальцев. Мы быстро найдем вашего парня.
Лон кивнула, понимая, что выбора у нее нет. Надо прежде всего удалить отсюда этого опасного болвана, потом постараться улизнуть от него и бежать с Квиком куда глаза глядят. Он же может вернуться в фургончик с минуты на минуту. Относительно его выбора она никаких иллюзий не питала: Квик, к сожалению, сомнений испытывать не будет. Волнение ее с каждой секундой росло.
– Вы на машине? – заторопилась она.
– Да. Но вы уверены, что он в городе?
– Вы сомневаетесь? – спросила Лон с издевкой, ее раздражал назойливый взгляд этого типа.
– Нет. Просто если он уехал за покупками, то должен был взять машину.
Лон ответила ему самой искренней улыбкой.
– Он уехал с друзьями. Пошли?
– Вон там стоит черный «остин», это моя машина.
Они вдвоем сели в развалюху, которая когда-то, может, и была выкрашена в черный цвет.
– Потом я доставлю вас обратно, – сказал Перикл.
– Не нужно, я возьму такси.
Перикл украдкой посмотрел на девчонку. Она, конечно, обманывает его. Что ж, ей не удастся смыться, пока он не наткнется на парня. Этого нельзя допустить.
– Когда ему нужно уезжать? – спросила Лон.
– Сегодня вечером. У меня в кармане его билет на самолет и 750 долларов на мелкие расходы.
Перикл включил стартер, и Лон почувствовала привкус металла во рту. Что делать? Как от него избавиться? Когда колымага тронулась с места, поднимая облако пыли, какой-то лимузин остановился на дороге, ведущей к пляжу. В нем сидела Пегги.
* * *
– Ну, ты доволен? Она уехала! – Джереми налил себе стакан виски и залпом проглотил. Белиджан окинул его взглядом.
– Рассказывай.
– Ее слуги и мой человек подтвердили, что видели, как Пегги отправилась в аэропорт. Сейчас она уже в Греции, с Чарлен. Я умею быть терпеливым.
– А я – нет.
– Почему? Сомневаешься, что она привезет дочь?
– Нет, в этом я уверен. Но есть другая неприятная новость. Знаешь, с кем Пегги вчера вечером ужинала? С Арчибальдом Найтом!
– Дура! Я же ей запретил!
– Очевидно, твои запреты ей до того самого места.
– Если эта дрянь хочет получить деньги, то пусть отдает себе отчет в своем поведении.
Белиджан презрительно проронил:
– Твои два миллиона…
– Что ты хочешь сказать?
– Она выходит замуж за старого интригана.
Джереми обладал надежной защитной реакцией – его мозг отказывался сию же минуту воспринимать то, чего он не желал слышать. Суть неприятного сообщения доходила до него обычно минут эдак через пять. Поэтому он ответил Белиджану таким же безразличным тоном, каким произносят фразы типа «А, пошел дождь».
– А, так она выходит замуж…
Белиджан взорвался.
– Это все, что ты можешь сказать?! Свадьба Пегги – конец всем нашим надеждам! У О'Брейна был один шанс из ста, теперь и его нет. Не могу понять, почему никто ничего не знал? Нас поимели, кретин! Поимели!
У Джереми был вид человека, который еще не проснулся.
– Она действительно собирается выйти замуж за Найта? Но тогда мои два миллиона…
– Не переживай! Их она мимоходом прихватит. Привезет домой Чарлен, получит по чеку. И как только развяжет себе руки, сразу выйдет замуж за денежный мешок! Старый осел уже на последнем издыхании и сделает Пегги вдовой не позже чем через полгода. Ей хватит денег, чтобы финансировать республиканцев, а нас смешать с дерьмом.
Парадоксально, но это катастрофическое известие избавляло Джереми от многих забот. Пока он еще не осмелился признаться Белиджану, что разговора с матерью у него не получилось. Он, наоборот, соврал, заявив, что Вирджиния готова отдать требуемую сумму непосредственно самой Пегги. Теперь проблема была решена: мерзавка не получит ни цента.
– Как ты узнал? – решился Джереми на вопрос.
– Экономка старикана сказала повару, тот – шоферу, шофер – горничной. И пошло! Чем это для нас обернется? Мы и так по уши в дерьме!
Тогда Джереми произнес свою коронную фразу, которая сопутствовала ему с первых дней политической карьеры и как нельзя лучше его характеризовала:
– Что ты собираешься делать?
– Откуда мне знать? – опять взорвался Белиджан. – Пегги – упрямая ослица. Для нее главный аргумент – это деньги! У тебя их достаточно? Нет!
– А у него?
– Кого ты имеешь в виду?
– Арчибальда Найта.
Белиджан бросил на Джереми сочувственный взгляд.
– А знаешь, сколько у него денег? Если эта ходячая мумия вобьет что-то себе в голову, всего золота Форт-Нокса не хватит, чтобы отговорить его! Если Пегги войдет в игру выйдя за него, он нас полностью уничтожит.
Белиджан замолчал и принялся ходить взад-вперед по кабинету. Джереми, не желая прерывать его размышления, потянулся к бутылке.
– Да прекрати надираться! – Белиджан со злостью вырвал у него бутылку.
Он опять замолчал, маршируя из угла в угол.
– Что-нибудь еще? – забеспокоился Джереми.
Белиджан неожиданно улыбнулся ему, но не ответил, а сходил за бутылкой, вылил ее содержимое в большой стакан, протянув его Джереми.
– Чем обязан? – подозрительно покосился тот.
– Ты только что подкинул мне потрясающую идею! Пока не все ясно, но я думаю…
– Думаешь, что удастся предотвратить удар?
– Ни о чем не беспокойся, предоставь это мне! Если случайно увидишься с Пегги, не говори ей ни слова! Держись с ней как и прежде, до нашего разговора. Договорились?
– А если она потребует у меня деньги?
– Они у тебя есть?
– Нет! Вообще-то есть. Но у матери.
– Тогда все просто. Отдай их ей словно ничего не произошло!
Отдать два миллиона, которых у него не было, и делать вид, что все в порядке?! Желудок Джереми спазматически сжался: не успеешь избавиться от одного кошмара, а тебя подстерегает другой.
– Дурака валяешь, да? После всего что ты мне сказал!
– Забудь об этом. Постарайся по крайней мере. Иначе мы все загремим.
– Мне бы тоже хотелось суметь забыть, – плаксиво запричитал Джереми. Он с видимым отвращением осушил свой стакан, надел пиджак и вышел.
* * *
– Это здесь, – сказал шофер. – Эримопулос! Дальше ехать нельзя, иначе завязнешь в песке! Вы надолго?
– Не знаю.
– Ну хотя бы примерно?
– Не знаю.
Шофер нахмурился.
– Хорошо, тогда, с вашего позволения, я пойду окунусь. Если понадоблюсь, найдете меня на пляже.
Пегги вызверилась на него.
– Я плачу вам не за морские купания. Будьте добры оставаться в машине, даже если меня придется ждать полгода.
Настроение у нее было собачье. Путешествие ее утомило, стюарды в самолете еле шевелились. Вертолет в Афинах не был готов к полету, что-то там сломалось. И, наконец, на Крите ей подвернулся не шофер, а любитель морских купаний. Но самым худшим было то, что тело ее, превращенное в сейф, пока еще не возвратило проглоченный бриллиант. По лицу шофера она поняла, что тот готов устроить скандал. Ничтожество! Ни слова не говоря, Пегги сняла большие темные очки и несколько секунд смотрела на негодяя убийственным взглядом. Этого оказалось вполне достаточно: парень увял и моментально снял фуражку.
Высаживая красотку, он невольно залюбовался ее кругленькой попкой в джинсах и торчащими под прозрачной блузкой сосками. Похоже, малышка заявилась сюда на свидание к какому-нибудь старикану с тугой мошной. Ни один мужчина в Греции моложе пятидесяти не может позволить себе платить такие деньги за «роллс-ройс» с личным шофером.
– Слушаюсь.
Он подождал, пока дамочка удалится, и только тогда надел фуражку.
Пегги изнемогала от жары, ноги ее увязали в песке. Она сняла туфли и направилась к пальмовой рощице, которая виднелась среди дюн рядом с каким-то бараком. Повсюду стояли палатки и крытые прицепы с иностранными номерными знаками. Ей был известен номер «фольксвагена», взятого Чарлен напрокат, но прежде чем заняться поисками, она хотела насладиться этим воздухом, этой атмосферой, яркими красками синего неба и моря. Она любила эту страну, и как всем, кто ее тоже любит, Греция чуть-чуть принадлежала и ей. Сократ когда-то высокопарно клялся подарить ей свою страну.
Если б не ее слишком чистые волосы и слишком темные очки, она легко могла бы сойти за одну из девчонок в купальниках, загорелых, безразличных ко всему и ко всем, кто попадался им на пути. Причиной полусонной вялости и мягкой небрежности идущих навстречу ей девиц и парней, конечно же, была марихуана.
Пегги подошла к бараку и ощутила нечто вроде укола в живот: там, прислонившись к стволу пальмы, прямо на песке сидел Квик и возился с гарпуном. Напрягшись, Пегги сделала три шага в его сторону. Он поднял голову, когда она его закрыла своей тенью. Сухим голосом она бросила:
– Я приехала за Чарлен. Где она?
Квик сделал большие глаза, словно увидел привидение, и улыбнулся.
– Мамуля, – съязвил он. – Вы загнали меня в угол!
– Где Чарлен?
– Как вы здесь оказались?
Лицо Пегги исказилось, побледневшие губы вытянулись в узкую щель.
– Где моя дочь?
– Там, наверное, в фургончике. Идите посмотрите.
Пегги круто повернулась и быстро обошла барак, обнаружив за ним фургон, двери которого были распахнуты настежь. Чарлен там не было. Пегги задержала взгляд на двух надувных матрацах, валявшихся всюду свитерах и плавках, на маленькой косметичке, которую она подарила дочери в день ее шестнадцатилетия. Здесь же было сложено подводное снаряжение и кислородные баллоны.
Заметив плитку, Пегги поморщилась: ее дочь подогревает кофе своему дурачку! Это уж слишком! На любой из яхт, принадлежащих самым именитым семействам, сочли бы за честь принять дочь Скотта Балтимора, а Чарлен застряла на этом жалком пляже, облюбованном наркоманами и бродягами! Вне себя от унижения, Пегги снова пошла к бараку. Она свернет шею этой скотине! Совращение несовершеннолетней, вымогательство денег – вот в чем можно будет его обвинить. Эта мысль, промелькнув в голове, словно в зеркале отразилась и на ее лице.
Но Квика под пальмами не было. Она обвела пляж глазами и увидела его спину, исчезавшую за песчаным холмом по направлению к морю. В руках он нес большую сумку. Она догнала его.
– Эй, вы!
Квик остановился, обернулся и позволил ей приблизиться.
– Чарлен там нет!
Он спокойно спросил:
– И что вы предлагаете мне делать?
– Я здесь не одна и сейчас же иду за полицией!
Парень рассмеялся.
– Вы привезли их на вертолете?
– Я спрашиваю в последний раз – где Чарлен?
– Послушайте, очень жарко, я хочу поплавать. Отстаньте от меня! Лон не обязана никому докладывать о своих разъездах! Может, она пошла в порт? Может, куда еще? Я не знаю, понятно! И перестаньте дергаться, изображая безутешную благородную мать!
– Я упрячу вас в тюрьму!
На лице Квика появилась обезоруживающая улыбка.
– За какие преступления?
– Сутенерство! Вы живете за ее счет! На мои деньги!
Парень, не моргая, уставился на нее.
– А вы сами! Вы за чей счет живете? На чьи деньги?
Рука Пегги с длинными лакированными ногтями, готовыми вцепиться в него, мгновенно напряглась. Квик заблокировал удар ее кулака. Выражение его лица изменилось, и он сказал дрожащим от ярости голосом:
– Никогда так больше не делайте! В Нью-Йорке вы тоже лезли в драку. Попробуйте еще хоть раз поднять на меня руку, тогда я, даю слово, так вас вздую, что вы окажетесь в больнице! Понятно?
Оба бледные от гнева, они стояли друг против друга, и ни один не опустил глаза.
– Черт побери! Чарлен вас не любит! Вы никогда не обращали на нее внимания! Оставьте ее в покое, иначе…
– Она рискует стать похожей на вас, – закончил за Пегги Квик, отпустил ее руку, развернулся и медленно пошел к морю.
* * *
Урсула, озабоченная катастрофой, грозившей «ее» дому, рассеянно проверяла по этикеткам, не нарушен ли порядок на полках, где стояли баночки Арчибальда Найта. С течением времени она полностью слилась в одно целое со своим хозяином, и такое положение казалось ей абсолютно нормальным. Более того, старуха испытывала гордость, что именно ей одной доверил хозяин свою тайну. Что же будет с этой «коллекцией», с раз и навсегда заведенным ритуалом, который соблюдается вот уже полвека изо дня в день, если «чужачке» удастся втереться в их дом? Впрочем, некоторые слуги вовсе не воспринимали предстоящие события как трагедию.
Садовник даже позволил себе высказывания, граничащие с богохульством: «Что вы все имеете против Вдовы? В конце концов, она, может, не так скупа, как наш господин!» А ведь этот негодяй хорошо знал, что Урсула обязательно передаст его слова Арчибальду. Настоящий конец света! Всю жизнь беззаветно служить ему, а на склоне лет, когда Господь вот-вот призовет ее к себе, столкнуться с таким предательством.
Час назад Урсула безуспешно пыталась дозвониться своему священнику – отцу Полю-Людвигу, чтобы попросить его о помощи. Уже тридцать лет она не принимала ни одного важного решения без его одобрения. Отец Поль-Людвиг возглавлял местную общину антуанистов, которых по всей стране насчитывалось 350 тысяч. Основателем движения был Луи-Антуан, рабочий-шахтер из Жемап-сюр-Меза, который сто тридцать лет назад стал проповедовать бескорыстную любовь к ближнему, глубокое уважение к своей вере, основанной на молитвах и христианских добродетелях. Всю жизнь Урсула старалась следовать этим заповедям.
Но как любить ближнего, если он приходит из ада, чтобы вас уничтожить?
– Урсула!
От внезапного испуга она чуть было не выронила баночку с этикеткой: 27 февраля 1933 года, Атланта, Джорджия. Она нажала кнопку переговорного устройства.
– Да?
– Вас просят к телефону, – сообщил Альберт, лакей.
– Кто?
– Священник Поль-Людвиг. Вас соединить?
– Господи! Поскорее. – Она схватила трубку.
– Моя добрая Урсула.
– Отец мой! Ах, отец мой, если б вы знали!
– Скажите мне, дочь моя…
– Я пыталась к вам дозвониться. Страшное несчастье вот-вот обрушится на господина!
– Он болен?
– Он хочет жениться!
– Мы в курсе.
– Это ужасно, отец мой!
– Ужасно.
Голос Поля-Людвига доходил до нее искаженный металлическими шумами, но такой теплый, такой настоящий, как голос самого Бога.
– Вы знаете на ком, отец мой?
– Увы…
– Грех! Грех войдет в дом! А я ничего не могу сделать, чтобы защитить господина!
– Нет, Урсула, нет.
– Что, отец мой?
– Молитесь, дочь моя, молитесь. Бог да услышит ваши молитвы.
– Вы будете молиться вместе со мной, отец мой?
– Да, Урсула, да. Мы можем сделать больше: я пришлю к вам наших братьев и сестер, чтобы они помолились с вами.
Урсулу переполняло чувство благодарности: она больше не была одна, Господь был на ее стороне!
– О, отец мой, спасибо! И надо же было случиться, чтоб эта женщина околдовала господина.
– Мы его расколдуем!
– Как, отец мой, как? Он ни во что не верит!
– Не беспокойтесь. Мы совершим большой ритуал. Очертим круг. Она больше не сможет проникнуть в ваш дом. Урсула?
– Слушаю, отец.
– Будьте готовы принять наших друзей. Они будут у вас через час. Согласны?
– Да! Да!
– Вы уверены, что никто не сможет их унизить?
– Отец мой!
– Не забывайте, что вы на службе у безбожника.
– Я молюсь за него днями и ночами.
– Возможно, он захочет прогнать наших братьев, помешать им молиться.
– Его не будет дома до вечера.
– Итак, будьте готовы, дочь моя, мы идем. Зло не сможет противостоять нашим молитвам.
– Я жду вас, отец мой! Жду вас!
Разговор был закончен. Несмотря на свой артрит, не зная, сможет ли она подняться, Урсула рухнула на колени, чтобы вознести горячую молитву благодарения Господу. И то обстоятельство, что она в этот миг машинально сжимала в руке тысячную баночку с датой – 27 февраля 1933 года, ни в коей мере не могло помешать Создателю считать ее одной из праведниц.
* * *
Лон водила Перикла по городу уже часа два. Пешком они обошли все лавочки в порту, все таверны. Конечно, Квика нигде не было. Лон во время этих странствий больше молчала, думая о своем: заметил ли Квик ее отсутствие, волновался ли за нее. С ним этого нельзя было знать. Иногда он уходил в себя без всякой видимой причины. И Лон чувствовала, что лучше ему не мешать.
– Думается, мы его не найдем, – сказал Перикл. – Вас это волнует?
Лон, улыбаясь, пожала плечами. Перикл снова нарочито равнодушно заговорил:
– Вы упоминали, что он уехал в порт на машине. Может, он уплыл на чьей-нибудь яхте?
– Нет, – поторопилась ответить Лон. – Ни у кого в Эримопулосе нет яхты.
– Мне это чертовски надоело. Что будем делать?
– Послушайте, ну уедет он завтра, но здесь ведь близко. Завтра же и окажется в Париже. Так что вас беспокоит?
– А машина? Думаете, что его включат в число участников, если у него не хватит времени испытать машину?
Они опять оказались на набережной, там, где Перикл припарковал «остин». В неглубокой воде были ясно видны мириады маленьких рыбешек. В солнечном сиянии волны они, казалось, все время меняли направление.
– Ну, вы идете? Я подвезу вас. – Он открыл дверцу своей колымаги.
Лон запротестовала.
– Не утруждайте себя! Мне надо повидать подругу. Я поймаю такси!
– Я буду ждать вас. Нужно его обязательно найти! Если его нет здесь – значит, он там.
– Господин Перикл…
– Да?
Лон задержала дыхание. Надо было во что бы то ни стало помешать этому слизняку поговорить с Квиком. Инстинкт ей подсказывал, что, если они встретятся, Квик уедет и она его больше никогда не увидит. Скорее, как можно скорее надо улизнуть отсюда – неважно куда. Квик был достаточно импульсивным, чтобы даже не потребовать у нее объяснений. Она бы сочинила историю о местах, где полно рыбы, и увезла бы его в другой конец страны.
– Господин Перикл. Я вспомнила! Квик, кажется, собирался в Айос-Николаос. Да! Точно!
– Что ж, поехали туда! – сказал он, не спуская с девушки глаз.
– Нет, это далеко. Мне уже надо возвращаться.
Один час! Да пошлет ей небо еще один час! Она бы позаботилась об остальном!
– Айос-Николаос? Вы уверены? Хорошо, съезжу один.
– Конечно! Вы найдете его там, в маленькой таверне у моста на канале, в порту. Мы всегда туда ездим!
– О'кей. Если мы там не встретимся, передайте ему, что я тотчас же вернусь в Эримопулос. Уже не знаю, выпустят ли его на гонку или нет. Его ждут сегодня вечером, понимаете?
– Конечно же! Я ему все передам!
Он кивнул головой, включил стартер. Машина, чихая, удалилась. Лон подождала, пока она исчезнет за молом, и вскочила в единственное местное такси.
– Эримопулос! Быстрее!
Вскоре такси миновало последний дом и помчалось по ухабистой дороге, ведущей к пляжу. Лон от нетерпения все время сжимала и разжимала кулаки. Как ей хотелось уметь летать!
Перикл раскурил одну из своих ужасных сигар. Он сидел за рулем «остина», укрытого в зарослях тамариска. Когда такси пронеслось мимо, оставляя облако пыли, он через двадцать секунд мягко включил стартер и поехал следом. Потерять их было нельзя: туда вела лишь одна-единственная дорога.
* * *
Урсула отдала распоряжение садовнику Фредерику: открыть священникам ворота, как только они прибудут.
– А что я скажу потом хозяину? – поинтересовался садовник.
Он знал о глубокой ненависти своего хозяина ко всем тем, кто носил сутану или целлулоидный воротничок. До настоящего момента ни один священнослужитель не переступал порога его дома. Фредерик, тайно разделявший взгляды Арчибальда Найта на религию, всегда выставлял их с удовольствием, когда у кого-либо из посланцев Бога хватало наглости настаивать, чтобы их впустили. Но жизнь научила его не выступать очень уж явно против диктата Урсулы. Старая дева была очень опасной, поскольку все докладывала хозяину и в своей интерпретации. Поэтому он лишь пробурчал:
– Хорошо, мисс Урсула. Если вы это берете на себя…
Через двадцать минут черный микроавтобус уже сигналил у ворот. Из привратницкой Фредерик увидел протестантского пастора, машущего ему рукой. Садовник нажал на кнопку, и ворота открылись. Из машины, остановившейся на посыпанной гравием аллее, вышли семь или восемь братьев и сестер во Христе. Двое из них направились к крыльцу, где их ждала Урсула. Остальные остались стоять во дворе.
– Мир вам, дочь моя.
– Входите, отец мой, входите.
– Я – отец Пьер, а это – брат Жан. Отец Поль-Людвиг попросил нас действовать быстро.
– Проходите, пожалуйста. – Урсула пригласила их в дом.
Следуя за ней, они пересекли огромный холл, прошли под монументальной лестницей и оказались в маленькой комнатке, откуда Урсула следила за работой остальных слуг. Увидев в руках визитеров небольшие черные саквояжи, Урсула предложила им оставить их здесь. Но отец Пьер и брат Жан вежливо отказались.
– Позднее, позднее. Время не ждет. До того как начнутся моления, мы благословим каждый порог этого жилища. И зло покинет его.
Отец Пьер был длинным худым блондином, в очках без оправы и черном пиджаке. Не будь на нем жесткого круглого воротничка, выдававшего его сан, можно было бы принять его за студента – так молодо он выглядел. Лицо его выражало одновременно и суровость, и доброту. Урсула была этим тронута – такой молодой и уже священник…
– С чего вы хотели бы начать? – спросила она.
– Сначала освятить все места, где она ходила или бывала. Я подчеркиваю – именно все!
Потом, повернувшись к брату Жану, толстому брюнету, отец Пьер распорядился:
– Действуйте!
– Повинуюсь, отец мой.
Брат Жан открыл свой саквояж и извлек оттуда нечто вроде кадила, подвешенного на тонкой золотой цепочке.
– У вас есть план дома? – обратился отец Пьер к Урсуле.
Та утвердительно кивнула головой, подошла к комоду, порылась в ящике и извлекла оттуда чертеж, который протянула ему.
– Теперь покажите нам, где она прошла.
Пальцем Урсула указала маршрут.
– Вход вот здесь. Холл, маленькая гостиная, столовая, библиотека…
И вдруг ее палец замер на месте, где находилась ванная.
– Ну? – ободрил старую деву брат Жан.
– Говорите, дочь моя, говорите, – подключился к нему отец Пьер.
Урсула заколебалась.
– Она прошла… туда. За…
– За ванную?
– Да.
– А что там размещается?
– Другая комната, довольно большая…
– Для чего она служит?
– Мм… Там хранятся… личные предметы господина Найта.
– Какие предметы?
– Баночки.
– Баночки? А что в них хранится?
Урсула вздрогнула, борясь с собой, но ведь есть вещи, которые она не может доверить никому, даже слугам божьим.
– Старые баночки. Я уверяю вас, отец мой, там нет ничего интересного. Просто специфическая коллекция.
– Мы взглянем на нее, когда попадем туда, – вмешался брат Жан.
– Но я, – окончательно смешалась Урсула, – я не имею права никого туда впускать.
– Даже нас? – улыбнулся брат Жан.
Урсула опустила голову, но отец Пьер пришел ей на помощь.
– Мы ни к чему не обязываем вас, дочь моя. Действуйте по вашему усмотрению, в согласии с вашей совестью.
Со двора вдруг послышалась музыка и зазвучали торжественные песнопения. Это братья и сестры выстроились во дворе и под аккомпанемент аккордеона и цимбал запели молитву. Урсула бросилась к окну и перекрестилась.
– Наши братья и сестры молятся за вас, – сказал отец Пьер, и улыбка озарила его лицо. – Продолжим наши дела. Где это грешное создание еще проходило?
– Она была в музее, – с трудом выговорила Урсула. Впервые в жизни она упомянула о бронированных подвалах, где ее хозяин хранил свои сокровища.
– А где находится этот музей? – спросил отец Пьер.
– Под домом, в подвалах, – ответила Урсула.
– Ключей от него, полагаю, у вас нет?
– Как это нет! – воскликнула Урсула, гордо выпрямившись. – Но…
– Туда войти нельзя, – задумчиво протянул отец Пьер.
– А жаль, – добавил брат Жан.
Последовала довольно долгая пауза. А за окном звучала торжественная литургия – в единое целое сливались голоса поющих, мелодия аккордеона и ритмичный перестук цимбал. Все слуги прильнули к окнам.
– Начинайте! – кивнул отец Пьер брату Жану.
Тот поклонился и вышел из комнаты, одновременно размахивая кадилом и следя глазами за планом, чтобы не упустить ни одной ступеньки, на которую ступала нога великой грешницы – Пегги Сатрапулос. Когда он исчез из виду, отец Пьер шепнул:
– Не беспокойтесь, дочь моя, это создание больше не войдет в ваш дом. Я вам это обещаю! Но помогите же мне! Помогите всеми своими силами! Не нарушая своих обязательств перед работодателем, помогите нам освятить все места в доме, где она побывала. Мы не войдем туда, куда запрещено, но изгоним оттуда миазмы.
– Но что еще я могу сделать? – растерянно спросила Урсула.
Она разрывалась между желанием сделать все, чтобы спасти Арчибальда вопреки ему самому, и своей лояльностью по отношению к хозяину.
– Доверьте мне ключи на несколько минут. Я окроплю их святой водой и произнесу над ними молитвы. Они после этого наглухо закроют доступ в музей…
– Я схожу за ними, – не выдержав, перебила его Урсула.
Отец Пьер сложил руки и принялся читать молитвы. Когда Урсула вернулась и, не решаясь его прервать, остановилась, держа в руках связку, он мягко взял у нее ключи, не переставая что-то бормотать скороговоркой. Закончив, он спрятал их в саквояж.
– Теперь пойдем и споем вместе с нами.
Урсула последовала за ним. В холле они встретили брата Жана, который усердно изгонял злых духов, осеняя углы крестным знамением.
Песнопения гремели все громче. Отец Пьер подвел Урсулу к поющим, а одна из сестер взяла у него саквояж. Отец Пьер вошел в автобус, взял у шофера гитару и присоединился к остальным, аккомпанируя и подпевая им.
– А теперь повторяйте за мной, – сказал он Урсуле.
И она послушно произнесла загадочные слова, а когда закончила, он предложил вернуться в дом.
– Все прошло великолепно, дочь моя. Господь услышал нас. Держите. Отныне они больше не впустят грех в дом. – И отец Пьер протянул ей связку ключей.
Появился брат Жан.
– Вы везде побывали?
– Благодарю вас, сестра моя.
Снаружи засигналила машина. Урсула бросилась к окну. Кошмар! У «роллс-ройса» стоял сам Арчибальд Найт и неистово нажимал на сигнал, чтобы прекратить это гнусавое пение. Он был вне себя от гнева.
– Это хозяин, – сказала Урсула. – Да простит его Бог!
– Вот увидите, позже он будет нам очень благодарен. – Отец Пьер поклонился Урсуле.
– Да будет мир с вами, сестра моя. Наша миссия окончена.
С их появлением во дворе пение прекратилось. Мгновенно аккордеон, цимбалы и гитара оказались в автобусе. Братья и сестры чинно расселись по своим местам. Арчибальд Найт оставил в покое сигнал. Слуги спрятались за шторы. Одна лишь Урсула смело, даже вызывающе смотрела хозяину в лицо. Арчи в бешенстве двинулся к ней. Конечно, ей грозят большие неприятности, но она мужественно ждала его, преисполненная чувством с честью выполненного долга.
* * *
Пегги ходила кругами – от пляжа к машине, от машины к Лео, от Лео к скалам. Часа ожидания ей хватило с лихвой, чтобы насытиться всеми прелестями Эримопулоса. Хорошо бы сейчас поплавать. Ах, как хочется! Но Пегги не решалась уйти, боясь упустить Лон, когда та вернется. Песок и море – да, это чудесно, но на яхте, где слуги угадывают каждое твое желание, или на острове, где границы частного владения не смеет пересечь никто чужой.
Как Чарлен может жить в этом душном фургоне, забитом чем попало, включая грязное белье, питаться в жалкой харчевне, общаться с недомытыми хиппи, одуревшими от наркотиков? Идти было некуда. Редкие защищенные от солнца уголки заняты, шофер нанятой ею машины смотрит на нее с осуждением, а у Лео какой-то бородач тут же попытался приставать к ней, соблазняя стаканом араки!
Машинально она потрогала свой живот: бриллиант еще там. Полмиллиона долларов! Мысль о том, что она может свободно разгуливать, не боясь носить при себе, а вернее в себе, такую сумму, позабавила ее. Здесь, похоже, ее и не узнал никто.
А все-таки, почему бы ей не окунуться? Пегги вернулась к машине, взяла полотняную черную сумку и пошла к фургончику. Закрыв за собой дверцу, она задернула шторы и стянула с себя джинсы и натянула купальник. Еще бы взглянуть в зеркало, полюбоваться собой, но этого предмета в фургончике не было. Фу, какая жарища! Скорее надо открыть дверцу, иначе задохнешься. Теперь оставалось последнее – черкнуть несколько слов дочери. Не найдя ничего подходящего, она на первом подвернувшемся ей листке написала своей помадой: «Чарлен, я здесь, жди меня».
Перед тем как подписаться, она заколебалась. Потом четко вывела: «Мама». Но это смешно! Зачеркивая подпись, она с такой силой мазнула по листку, что он порвался. Вместо этого дрожащая рука нарисовала пять букв: «Пегги».
Оставив записку на видном месте, она отправилась на пляж. Вода оказалась удивительно теплой, той же температуры, что и воздух, – тридцать градусов. Пегги повернула направо, миновала несколько компаний совершенно нагих молодых парней и девушек и добралась до мыса, где можно было спрятаться от чужих глаз. Не то чтобы она стыдилась своего тела – в свои сорок лет она могла легко соперничать с любой двадцатилетней красавицей, – но выставлять себя напоказ перед кем попало – это казалось ей унизительным. В том, что «чернь недостойна созерцать шедевры», она была полностью согласна с Арчибальдом. Кажется, тогда, в музее, он сказал ей нечто подобное. Сколько в его словах правды и сколько лжи? На этот вопрос она не могла ответить. Красота людей, красота окружающего мира – все это преходящее, одни лишь драгоценные камни и золото не несут на себе отпечатка времени.