Текст книги "Вдова"
Автор книги: Пьер Рей
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 17 страниц)
Глава 12
– Я сама об этом читала! Местность называется Вилькабамба, она расположена на холмах Святой долины в Андах! Никто не знает, воздух там такой или пища. Столетние мужчины как мальчишки бегают по улицам, уходят на пенсию в сто двадцать лет, а умирают к ста сорока пяти – ста пятидесяти годам. Можете поверить, у меня есть статья из газеты… Вместо того чтобы оставаться здесь, в этом нездоровом климате…
– Замолчите.
– Женщины там способны рожать до шестидесяти пяти лет.
– Заткнитесь! Вы мне осточертели!
Так неловко, хотя и с огромным желанием Урсула пыталась поднять моральный дух хозяина. Накануне он долго не выходил из своего музея, а когда появился, выглядел очень странно и рубашка на нем почему-то была изодрана в клочья. Арчибальд гневно отверг помощь слуг, поднялся в свою комнату и заперся там, не желая впускать даже ее, Урсулу. Больше того, он пригрозил выкинуть всех на улицу, если только заметит, что сюда сует нос какой-нибудь врач или же полицейский. Остаток ночи прошел в тревоге. Урсула подозревала, что эти люди в капюшонах причинили зло господину. Да, но какое? Хозяин утром поднялся как обычно и, не говоря никому ни слова, прошел прямо в комнату за ванной, где хранилась его специфическая коллекция. Двумя часами позже он позвал туда Урсулу.
По его приказу она пересыпала из глиняного сосуда в золотую урну пепел, происхождение которого определить не могла. Он ничем не напоминал высушенное дерьмо – ни по консистенции, ни по цвету, ни по самому веществу. Во всяком случае, если это и были экскременты, то не господина, а кого-нибудь другого. За пятьдесят лет службы у Арчибальда она научилась определять продукт без тени сомнения, безошибочно.
– Ну вот… Готово…
– Принесите этикетку.
– Куда?
– На урну, сумасшедшая старуха, не на вашу же задницу!
Грубость Арчибальда подтвердила страхи Урсулы: хозяин был несчастен! Она чуть было не проговорилась, что пыталась изгнать из резиденции зло с помощью святых братьев по вере, но в последнюю секунду передумала, полагая, что совершит грех, похваляясь добрыми поступками. Подлинное милосердие не выставляет себя напоказ.
– Что это значит? – тихо спросила она.
– О чем вы?
– Ну, вот здесь написано: «Леонардо скорбит…»
– Какое ваше собачье дело? – рявкнул Арчибальд.
Он вовсе не собирался объяснять этой старой дуре, что принял решение хранить пепел сожженной картины да Винчи с теми же почестями, как и свои собственные испражнения.
– Хорошо, хорошо… вот так, уже готово. Куда прикажете поставить?
– Найдите на восемнадцатой полке четвертой этажерки место, где должен был находиться сосуд в честь моего пятидесятилетия.
– Его там больше нет? – испугалась Урсула.
– Я его отдал, – сухо ответил Арчибальд.
Урсула вскрикнула как раненый зверь:
– Отдали?
– Да. И вас это не касается, – проворчал Арчибальд.
– Боже мой! Боже мой! – она истово перекрестилась.
– И еще, – добавил Арчибальд, – если госпожа Пегги Сатрапулос попросит меня к телефону… – На секунду он замялся. – Скажите ей, что меня нет.
– А вдруг она начнет настаивать?
– Тогда объясните, что я уехал… и вернусь через пару лет… Нет, скажите лучше, что я сюда вообще не вернусь. Пусть поймет, что звонить мне бесполезно.
– Передам, передам, – пробурчала Урсула, стараясь скрыть ликование. Она будто помолодела, двигаясь с необычайной легкостью, когда ставила золотую урну на подобающее ей место.
* * *
Это произошло в самолете, куда Пегги буквально втолкнула Лон. Как обычно, она забронировала все места в салоне первого класса «боинга», который возвращал их в Нью-Йорк. Уже со вчерашнего дня дочь не произнесла ни единого слова, но Пегги, хотя и была крайне встревожена, не осмелилась нарушить это молчание.
В «Георге V» им тоже не решились напомнить об оплате счета. За завтраком, который им подали в номер, она краешком глаза наблюдала за Лон, но та ни к чему не прикоснулась, а сидела устремив куда-то в сторону пустой, отрешенный взгляд, словно обрушившаяся на нее трагедия освободила ее от страданий и слез.
Почти автоматически Пегги занялась текущими делами. Прежде всего она позаботилась о том, чтобы у Квика была приличная могила, подняв ради этого на ноги массу знакомых. Ее торжественно заверили, что все будет сделано подобающим образом. Она всегда знала, что нужно сказать в том или ином случае, как уладить те или иные формальности, не забыла она и еще об одной, очень важной, по ее мнению, детали. Воспользовавшись тем, что Лон пошла в ванную, она позвонила некоему хорошо известному ей человеку и дала задание самым тщательным образом расследовать все обстоятельства гибели Квика.
В ее кругу, где жизнь любого человека была покрыта тайной, «естественная» смерть всегда вызывала противоречивые чувства: она казалась слишком банальной, чтобы принять ее без всяких оговорок. Был ли хоть один шанс из десяти, – а мысленно Пегги рассчитывала на все восемь, – что ее подозрения подтвердятся? Если был, то она не хотела его упустить. Осведомленный мужчина стоит двоих, но женщина в ее положении стоит сотен мужчин!
– Чарлен?
Дочь не пошевельнулась. Пегги легонько коснулась ее руки.
– Лон…
Девушка вздрогнула. Впервые мать назвала ее так, а не полным именем. Она сказала: «Лон»! И тогда с губ Лон сорвалось слово «мама». Благодаря этим двум словам между матерью и дочерью внезапно возникла связь, едва уловимая, тонкая и, как ни странно, прочная.
Повернувшись к Лон, Пегги увидела, что по ее щекам текут слезы – слезы удивления и нежности. Она отвела взгляд и робко, неловко прикоснулась к руке дочери. Лон схватила мать за руки, стиснула их, поворачивая к ней заплаканное лицо, и замерла, пораженная невиданным зрелищем: огромная слеза медленно скатывалась по скуле Пегги.
Лон никогда не видела мать плачущей и не подозревала, что в чрезвычайных обстоятельствах правый глаз Пегги действует безотказно. И девушка сломалась, бросилась в объятия матери.
В неудержимом потоке слез и сбивчивых фраз она сказала то, чего раньше никогда бы не осмелилась произнести вслух:
– Мама! Прости! Я не знала… Рони Бейли, мне стыдно… ты мне веришь, мама? Я хотела причинить тебе зло… Я думала, что ты меня не любишь. Я так думала! У меня не было никого, кроме Квика. А ты, мама! Ты теперь у меня есть. Навсегда! Я не понимала… Ты красивая, мама. Останься! Останься!
Пегги прижала ее к себе так, как делали это няньки, когда Лон была маленькой, гладила ей волосы и руки. И тогда из груди Лон вырвался отчаянный, протестующий крик.
– Мама! Квик… он же ничего никому не сделал! Почему они убили его?
Пегги, чувствуя, как к горлу подкатывает комок, осторожно отодвинула дочь, стараясь делать это как можно нежнее.
– Подожди. Я сейчас вернусь.
Она едва успела добежать до туалета, с трудом сдерживая тошноту. Ее вырвало, и она вынуждена была задержаться там, чтобы привести себя в порядок. Механически, привычными движениями накладывая косметику, Пегги, как заклинание, повторяла про себя: «Только бы не думать, ни о чем не думать…»
И это ей удалось настолько хорошо, что Пегги начисто забыла о проглоченном неделю назад бриллианте в сорок каратов. Ей даже в голову не пришло, что в этом проклятом самолете ее тело, на секунду вышедшее из-под контроля, уже выбросило драгоценный камень прямо в унитаз.
Пятьсот тысяч долларов поглотили экскременты каких-то неизвестных засранцев, летевших вместе с ней в Нью-Йорк.
* * *
В голове у Пегги все путалось. Но когда она открывала дверь ванной, ее вдруг обожгла мысль: ее бриллиант?!
Сердце, казалось, взорвалось от потрясшего ее мощного взрыва. Господи! Неужели камень остался там, в туалете «боинга»? И все из-за того, что она позволила себе на какой-то миг растрогаться и забыла проверить. Действовать, надо действовать! И немедленно. Если есть хоть малейший шанс…
Пегги кинулась к телефону, торопливо набрала номер, назвалась. Да, она приедет сию минуту. Ведь речь идет о жизни или смерти. Проклятие! Почему так медленно ползет лифт? Через четверть часа она уже входила в кабинет своего врача. Тщательное обследование не оставило – увы! – и тени надежды.
– Вы уверены? – повторила она дрожащим голосом. – Абсолютно уверены?
– Да вы сами взгляните на снимки. Видите, там ничегошеньки нет. Ваши внутренние органы так же чисты и прекрасны, как и черты вашего лица, – галантно добавил врач.
– Благодарю, – пробормотала Пегги. Гримаса настоящей боли исказила ее лицо. Неужели конец? Нет, надо сражаться, попробовать еще что-то предпринять.
Вернувшись домой, она позвонила в аэропорт, назвала себя и попросила соединить с управляющим.
– Дорогой друг, произошла история настолько дурацкая, насколько и трагическая… – Пегги запнулась, подыскивая нужные слова. – Я прилетела из Парижа часа два назад. Минутку, не помню номера рейса.
– Видимо, вы имеете в виду номер 872, который не так давно прибыл? – вежливо предположил ее собеседник.
– Да, да, именно этим!
– Чем я могу вам помочь?
– Я кое-что забыла на борту…
– Да? Что конкретно?
– Бриллиант… в сорок каратов!
– Вот как?! И где – на кресле?
– В туалете.
– Так… Надо полагать, на умывальнике?
– Нет, он попал в унитаз.
– Вы туда его упустили? Если больше никто из пассажиров не заходил после вас, возможно, служащая его извлекла…
– Я спустила воду, – произнесла Пегги самым ледяным, самым надменным своим тоном.
На другом конце воцарилось молчание.
– Вы меня слушаете? – спросила она.
– Да-да, конечно же.
– Ну что вам еще сказать? – голос ее дрожал от сдерживаемого напряжения. – И если уж расставлять все точки над «i», то мой бриллиант я проглотила. Теперь, надеюсь, понятно? Очень прошу, окажите мне услугу, свяжитесь с надзором за путями сообщения. Это срочно!
Про себя управляющий облегченно вздохнул. Слава Богу, речь идет не о краже.
– Прошу, не кладите трубку… Я сейчас соединю вас с тем сотрудником, который отвечает за взлетную полосу, и останусь на линии в полном вашем распоряжении!
Послышались потрескивание, отдаленные сигналы… И наконец раздался голос:
– Слушаю вас.
– Господин Пинтер, полагаю, ввел вас в курс дела?
– Да.
– Итак?
– Боюсь, предпринять что-либо уже невозможно.
– Как?
– Слишком поздно.
– Слишком поздно? Вы это мне говорите? Послушайте, когда прибывают самолеты, что вы делаете с… с…?
– Это сливают.
– Смею подозревать, что вы не оставляете себе это в качестве сувенира! – съязвила Пегги. – Когда и как?
– Сразу же после посадки. В самосвал, оборудованный специальной цистерной.
– Затем?
– Содержимое цистерн сбрасывается в большой коллектор.
– И где таковой находится?
– Везде! Под нашими ногами, например. Я имею в виду канализационную систему Нью-Йорка, протяженность которой составляет сотни километров! Могу еще добавить, что…
Пегги повесила трубку и набрала другой номер.
– Мой чек еще у тебя? – спросила она тоном, не предвещающим ничего хорошего.
– Ты привезла Чарлен? – вопросом на вопрос ответил Джереми, голос которого звучал слишком уж миролюбиво и добродушно.
– Да. Где мой чек?
– Чарлен с тобой?
– Да! – сорвалась на крик Пегги. – Да!
– Отлично. Никуда не уходи. Я буду через десять минут.
Обругать этого хама ей, к сожалению, не удалось. Он успел вовремя отключиться.
Пегги металась по комнате не находя себе места. Тогда она налила приличную порцию виски и залпом осушила стакан. Она чуть было не позвонила Нат, но вовремя вспомнила о последней ссоре с подругой.
Глупее ситуации не придумаешь. Кто может позволить себе потерять камень в полмиллиона долларов? Кто ей возместит потерю? Ага, Джереми! Ведь в Грецию она отправилась не по своей воле, а по настоянию этих проклятых Балтиморов. Следовательно, и расходы должны взять на себя ее, так сказать, наниматели, включая и потерю бриллианта, что вполне можно отнести к производственным издержкам. Поэтому с Джереми она возьмет не два, а два с половиной миллиона долларов. Только и всего. И наплевать, поверит он ей или нет, а денежки ему придется выложить. Потом можно позвонить Арчибальду, подписать контракт и назначить день их свадьбы.
В эту минуту раздался звонок в дверь. Явился Джереми.
– Браво, дорогая! Ты ее действительно привезла. От имени всей семьи я тебя…
– Деньги!
– Не нервничай. Получишь!
– Чек уже в моем банке?
– Нет, но скоро будет там.
– Ах, скоро! – взвизгнула Пегги. – Ты принимаешь меня за идиотку?
– Нет, нет. Не говори так.
– О наших условиях ты уже забыл?
– Что ты, нет.
– Я свои обязательства выполнила. Выкладывай чек!
– Да получишь ты его, и очень скоро.
Во взгляде Джереми, когда он произносил эти слова, не было обычной угрозы. Их неясный блеск, который у любого другого человека сошел бы за юмор, насторожил Пегги. Значит, милый «родственничек» готовит ей или уже сделал какую-то пакость. Что ж, придется изменить тактику.
– Джереми, мне вовсе не хочется, чтобы между нами возникли какие бы то ни было недоразумения. Ведь в Европу за Чарлен меня отправил ты, боясь, что поступок моей дочери поставит под удар твоего дерьмового кандидата. Верно?
Джереми утвердительно кивнул.
– Я привезла ее домой. В обмен на это ты должен был мне выплатить два миллиона долларов. Правильно?
– Ну да.
– И еще одна деталь: по твоей просьбе я обязалась повременить с замужеством, которое положило бы конец всем моим финансовым затруднениям. Из лучших, разумеется, побуждений. Семья, государственные интересы, президентство!.. Ты все так же согласен со мной?
Он снова энергично кивнул.
– Но есть одна маленькая неувязочка. У меня были непредвиденные расходы.
– Сколько?
– Полмиллиона.
Джереми лишь поднял бровь.
– Счетов не видно, поэтому позволю вопрос: на что они потрачены?
– У меня нет желания об этом говорить. Просто поверь на слово!
Он совершил ошибку, не сумев скрыть иронической усмешки. Пегги смерила его взглядом.
– Что-то не так?
– Да нет, ничего.
– Тогда тебе придется добавить эти полмиллиона к двум обещанным ранее. А взамен получишь свою расписку. Теперь мой вопрос: у тебя есть эти деньги? Да, черт побери, или нет?
У Джереми чуть не сорвалось с языка – «нет!», но он сдержался и с притворным сочувствием произнес:
– Пегги, ты еще не пришла в себя после утомительной поездки. Отдохни, успокойся, а позже вернемся к нашим делам.
Так, понятно. Этот ублюдок попросту издевается над ней! А в памяти одно за другим возникали и исчезали видения недавнего прошлого – светлые, согревающие душу, и грозные, леденящие сердце: сначала неизведанное дотоле наслаждение на дне моря, потом холод морга, взорвавшееся вторично тело Квика, отчаяние дочери, бриллиант, исчезнувший навсегда в стоках огромного города… Да еще этот изнеженный идиот, издевающийся над ней.
– В последний раз спрашиваю: да, черт побери, или нет?
– Ну Пегги! Немножко терпения…
Джереми улыбался прямо как невинное дитя. Пеги схватила трубку, отлично зная, что он только и ждет этого движения, которое сам и спровоцировал, но остановиться уже не могла.
– Мистера Найта, пожалуйста…
В ответ старческий женский голос надменно, как показалось Пегги, проскрежетал:
– Кто его спрашивает?
– Пегги Сатрапулос.
– Хозяин в отъезде.
Больше она не успела ни спросить, ни сказать. Раздались короткие, злые гудки: трубку повесили. Но Джереми не должен был этого заметить, и Пегги продолжала говорить с воображаемым собеседником:
– Хорошо. Пусть он мне позвонит через час…
Но попался ли Джереми на ее обман? Нет, конечно. Пегги поняла это, как только он открыл рот.
– Что-нибудь не так? – спросил он заискивающим, неискренним тоном.
Ответа не последовало. И тогда он нанес удар.
– Благодарю за предоставленную отсрочку. Извини, но тебе сразу следовало проверить, признан ли долг моим банком. К тому же я не совсем уверен, что правильно указал сроки платежа. Все произошло так быстро…
Сейчас она, похоже, вцепится ему в горло или каким-либо другим образом покажет, что смирилась. Видел бы Белиджан, как он уделал строптивую шлюху! Но Пегги не доставила ему этой радости, и Джереми мысленно оценил выдержку бывшей невестки.
Невозмутимо щелкнув зажигалкой, Пегги выпустила из ноздрей тонкую струйку дыма и задумчиво взглянула на сияющего самодовольством мерзавца.
– Джереми…
– Что? – спросил тот, смущенный неподвижностью ее спокойного взгляда.
– Давай заключим пари.
– Такими глупостями я не занимаюсь.
– И все-таки не упирайся. У тебя, дорогой, нет выбора. Итак, я торжественно заявляю, что завтра, еще до восхода солнца, ты приползешь сюда и станешь умолять меня принять твой чек.
Он решился позволить себе покровительственный смешок, хотя ее потрясающая наглость сразу испортила ему настроение.
– Ох, Пегги, Пегги! Ну будь же благоразумной.
Она глубоко затянулась.
– И поскольку ты не сдержал слова, я решила тебя наказать. Ставка возросла: принесешь три миллиона. Понятно?
«Уж не сошла ли она с ума»? – подумалось Джереми, но он храбро продолжал:
– За такую цену, я предполагаю, твой шантаж будет включать как минимум то, что ты прогуляешься обнаженной на лошади в Центральном парке?
Пегги, казалось, была сама любезность, когда сладким голоском прощебетала:
– Я сделаю хуже.
Джереми, чуть паясничая, сокрушенно развел руками, склонил голову и вышел. А Пегги снова набрала номер Арчибальда.
– Я миссис Сатрапулос. Это вы мне только что отвечали?
– Да.
– Так в чем же дело?
– Я вам сказала…
– Называйте меня – «миссис»! И прежде всего, кто вы такая?
– Экономка, миссис Сатрапулос.
– Где мистер Найт?
– Уехал.
– И когда вернется?
– Он будет отсутствовать очень долго… миссис. Мне кажется, что хозяин вообще не собирается сюда возвращаться.
Пегги тихо опустила трубку на рычаг.
Чем же им удалось вызвать такой страх у Арчибальда? Ведь он принадлежал к тем людям, которые готовы были скорее умереть, чем позволить себя запугать. Итак, в обозримом будущем у нее оставалась в руках лишь одна козырная карта. Одна-единственная.
И она набрала новый номер. Удача ей улыбнулась: абонент на краю света оказался на месте.
– Вы узнаете меня?
– Разве можно забыть ваш голос?
– Помните, однажды в небе вы мне что-то пообещали.
– Да.
– Неужели вспомнили?
– О, конечно, конечно.
– Вы мне нужны.
– Что я должен сделать?
– Завтра пообедать со мной.
– Где вы сейчас?
– В Нью-Йорке.
– Я прилечу.
– Жду вас у «Пьера» в половине первого.
– Буду непременно.
Победная улыбка озарила лицо Пегги. Теперь Джереми получит свое. В зубах принесет чек!
* * *
В час дня Джереми отправился пообедать в маленький французский ресторанчик, разместившийся в подвале на Восьмой авеню. Сюда он иногда заглядывал, если был не один, зная, что ничем не рискует. Его знакомые в такие забегаловки не заглядывали. За его столиком сидела совершенно пьяная женщина. Естественно, он время от времени появлялся на публике с весьма респектабельными особами женского пола, у него была и жена. Но это для престижа! А сексуальное удовольствие, по причинам, в которых Джереми и сам не мог разобраться, он испытывал лишь с вульгарными самками, чьи умственные способности оставляли желать лучшего.
С Лили ему здорово повезло. Достаточно было открыть рот и произнести хотя бы слово, неважно какое, или просто сказать «а», как эта кретинка начинала ржать так, что на нее все оборачивались.
Вот и сейчас в ответ на просьбу передать соль она прыснула со смеху. И вдруг распахнулась маленькая застекленная дверь, прикрытая занавеской из ситца в красно-белую клетку. Вошел Белиджан. Когда его глаза привыкли к царившей в зале полутьме, он заметил Джереми. Тот сидел к нему спиной и опомниться не успел, как сильная рука вытащила его из-за стола.
– Иди за мной!
От неожиданности Джереми чуть не подавился куском селедки, который он в эту минуту отправлял в рот, и, не успев его прожевать, уже оказался в черном лимузине с затемненными стеклами. Ничего еще толком не соображая, он тупо уставился в окно, стараясь справиться с этой проклятой селедкой, и увидел бежавшую по тротуару Лили с салфеткой в руке. Ее грудь подпрыгивала в такт движениям. Она орала так громко, что перекрывала уличный шум. Белиджан схватил его за лацкан пиджака.
– Очнись же, черт побери! Я знал, что это случится! Ты заплатил ей?
Джереми отрицательно покачал головой.
– Идиот! Из-за твоих штучек мы потеряем все! Прощай Белый дом и все остальное. Ты хоть знаешь, где она сейчас?
Не добившись ответа, Белиджан вне себя от злости рявкнул:
– Сидит в ресторане «Пьер».
– Ну и что? – пробормотал Джереми, которому удалось наконец проглотить недожеванный кусок.
– Как «что»? Догадайся, с кем?
– Откуда я знаю?
– Тогда скажи: кто наши самые многочисленные избиратели в Нью-Йорке?
– Евреи…
– Браво! А кто хочет стереть Израиль с лица земли?
– Арабы.
Джереми, понимая, что выглядит полным дураком, растерялся. Разозлившись на себя, на издевательские вопросы Белиджана, он готов был возмутиться, потребовать объяснений, но тот опередил его.
– Что ж, ты выиграл! Пегги в этот момент обедает со Слиманом Бен Слиманом! Она нас поимела! Понимаешь? Полудохлый старец на крайний случай – это мелочь по сравнению с тем, что нас ожидает. Этот араб, как тебе известно, финансирует и вооружает всех палестинских экстремистов! Ресторан уже штурмуют репортеры. Их там не менее двухсот. Теперь жди появления фотографий в вечерних выпусках. А комментарии! Нам – конец!
Джереми был так ошарашен услышанным, что не думая выпалил:
– И что ты собираешься делать?
– Ничего! Остается только пустить себе пулю в лоб. Но, разумеется, после того как я всажу в тебя не меньше двенадцати. Вот что я сделаю.
Он наклонился к шоферу и рявкнул:
– Пошевеливайся! Быстрее!
– Куда мы все-таки едем? – пробормотал Джереми.
Но Белиджан грубо оборвал его:
– У тебя с собой чековая книжка?
– Да.
– Выписывай чек на два миллиона на имя Пегги! Немедленно!
– Ты сошел с ума! У меня нет такой суммы в банке!
– Мне на это наплевать! – Белиджан гневным жестом откинул пюпитр из орехового дерева, встроенный в спинку переднего сиденья. – Пиши!
– Бели! Опомнись! Ты еще не все знаешь.
Лицо Белиджана окаменело.
– Не все? Как это – не все?
Джереми замолчал, потом, собравшись с духом, запинаясь произнес:
– Послушай… Мы с ней вчера вечером виделись. У нее были непредвиденные расходы…
– Сколько?
– Пятьсот тысяч долларов.
– Ого! Значит, ты ей должен два с половиной миллиона!
– Немного больше.
– А ну выкладывай все! Говори или я… я…
Белиджан был так разъярен, что с ходу не смог найти подходящей угрозы, и его слова повисли в воздухе. Джереми схватил его за руки, как бы умоляя выслушать.
– Она теперь требует три миллиона.
Белиджан схватился за голову, бессильно откинувшись на спинку сиденья.
Джереми выглянул. Машина подъезжала к ресторану.
– Видишь ли, – начал было он, но Белиджан вцепился в него и сильно встряхнул.
– Выписывай!
– Я тебе повторяю, что…
– Пиши, или я разобью твою дурацкую башку! И ради всех святых, не пропусти ни единого слова из того, что я сейчас скажу.
Он задыхался от гнева, и, когда говорил, из его ноздрей вырывался сиплый свист.
– Я попробую, постараюсь в последний раз – запомни: в последний раз! – спасти положение. Мы сейчас войдем в этот проклятый ресторан. Ты и я. Вместе. Пойдем прямо к их столику… Ты должен вести себя так, словно опоздал на эту встречу.
– Но у меня не запланирована встреча! – взбунтовался Джереми.
Белиджан посмотрел на него с нескрываемым презрением.
– Ты обнимешь Пегги как лучшую подругу. Поздороваешься с Бен Слиманом. Что-нибудь закажем. Своим присутствием мы превратим эту скандальную свиданку в политическое событие особой важности. Глава демократов берет на себя инициативу обсудить проблемы мирного урегулирования конфликта на Ближнем Востоке с лидером арабских сил, который прибыл в Нью-Йорк на встречу с Джереми Балтимором, политической надеждой страны. Усек, кретин? Это все я сейчас расскажу репортерам!
– Но Пегги… Она меня пошлет!
– Нет, идиот! Ибо, прижав ее к своей груди, ты незаметно сунешь этой мерзавке чек. Выписывай живее! И – вперед!
– Бели! Ты прекрасно знаешь, что мама…
– Плевал я на твою маму!
– Банк…
– Дерьмо твой банк! Дом еще принадлежит тебе?
– Но…
– Сколько он стоит?
– Семь… восемь миллионов.
– Заложи его! Выкручивайся как хочешь, но подпиши! Быстро, они уже здесь.
Джереми торопливо поставил подпись. Распахнулась дверца. Белиджан и он вышли навстречу окружившим лимузин репортерам с торжественно-сосредоточенными лицами, как и подобает государственным мужам, вершителям международной политики. Отпуская на ходу шуточки, Белиджан двинулся вслед за Джереми к столику Пегги. Она встретила непрошенных визитеров так естественно, словно ждала их со дня своего появления на свет. Джереми заключил ее в объятия, прижал к себе и сунул ей в руку чек. Пальцы Пегги хищно сжались, скрывая вожделенную бумагу от посторонних глаз. На ухо она ему едва слышно шепнула:
– Три?
Подставляя ей для поцелуя щеку, Джереми так же тихо ответил:
– Три.
Только тогда Пегги представила прибывших ошарашенному Бен Слиману, который изо всех сил старался казаться невозмутимым.
– Что происходит? – Пегги и сама была удивлена. – Ничего не понимаю, – тихо прошептала она ему.
На лице Слимана Бен Слимана застыла дежурная улыбка, а Белиджан, бросив пару ничего не значащих фраз, поднялся, увлекая репортеров в другой конец зала и на ходу отвечая на вопросы, которые сыпались со всех сторон. Джереми, продолжая игру, наполнил бокалы шампанским и провозгласил тост:
– За вас… За арабский мир!
Но Бен Слиман не сделал и движения.
– Я не употребляю спиртного, – холодно отказался он.
