Текст книги "Том 3. Лорд Аффенхем и другие"

Автор книги: Пэлем Вудхаус

сообщить о нарушении

Текущая страница: 40 (всего у книги 41 страниц)

Тем временем лорд Аффенхем, исчерпав тему канарейки (и немудрено, потому что ничего захватывающего в ней не было), снова переключился на рыбок. Он как раз думал, что одна из них – вылитая Шропширская тетка, к которой его некогда отправил отец, когда резкое восклицание вывело его из задумчивости. Он в удивлении обернулся. То, что произнес перед этим Кеггс, никак не вязалось с достоинством бывшего дворецкого.

– Что вы сказали? – спросил лорд Аффенхем, моргая.

– Я сказал, чтоб ему провалиться, скотине, милорд, – почтительно отвечал Кеггс.

– Э? Кому?

– Мистеру Бэньяну, милорд.

– А, ему? Что он натворил?

Кеггс некоторое время боролся с чувствами. Наконец выдержка взяла верх. Дворецкий, закаленный годами службы, когда хозяин из вечера в вечер рассказывает за столом один и тот же анекдот, научается владеть собой.

– Для меня это оказалось полной неожиданностью, милорд, но, похоже, мистер Бэньян обручился с моей племянницей Эммой. – Тут чувства снова возобладали, и у Кеггса вырвалось. – Черт его побери! Тайная помолвка, милорд. Ее мать узнала только сегодня утром.

Лорд Аффенхем удивился. Он не мог взять в толк, чем новость так возмутила дядюшку. У Роско Бэньяна в чулке – двадцать миллионов долларов. Многие из тех, у кого есть племянницы, охотно поменялись бы с Кеггсом его заботами.

– Обручился с вашей племянницей? Хорошо, что с ней, а не со мной, но, на мой взгляд, это отличная партия. Он, конечно, жирная рожа, но при средствах. Вы же знаете, что денег у него куры не клюют?

– Разумеется, милорд. Мистер Бэньян один из самых богатых холостяков.

– Так чего вы кипятитесь? – в полном недоумении спросил лорд Аффенхем.

И вновь чувства едва не оказались сильнее Огастеса Кеггса. Человек его комплекции не может затрепетать, как одуванчик в мае, однако он, безусловно, немного заколыхался. Крыжовенные глаза блеснули опасным блеском, и заговорил он с глухим урчанием, как бульдог Джордж, когда тому в горло попадет кость.

– Моя племянница Эмма позвонила матери, милорд, и сообщила, что мистер Бэньян разорвал помолвку.

Теперь лорд Аффенхем понял. Его больше не удивляло, что бывший дворецкий шипит, словно откупоренная бутылка пива. На его месте он бы и сам зашипел. В нем сразу пробудилось сочувствие.

– Скотина. Дал вашей Эмме от ворот поворот? Сделал ей ручкой? Странно, а я и не знал, что у вас есть племянница Эмма.

– Думаю, что я, если и упоминал ее при вашей милости, то только под сценическим псевдонимом Элейн Донн.

– А, ясно. Она играет в театре?

– Именно так, милорд, и, взвесив за и против, она посчитала, что имя Эмма Билсон может стать помехой в карьере. Хотелось выбрать что-нибудь более звучное.

– Мда, может и так. Хотя была же Лотти Коллинз.

– Да, милорд.

– И Флорри Форд… и Дейзи Вуд. Простые имена.

– Да, милорд, но упомянутые вами особы пели в мюзик-холлах. Эмма занимается более серьезным искусством. Она – то, что в театральных журналах называется драматическая актриса. Когда мистер Бэньян с ней познакомился, она играла маленькую роль в переводной русской пьесе.

– О, Господи! Меня как-то водила на такую тетка. Толпа жутких личностей обсуждает, как все плохо, и не повесится ли Иван в амбаре. Не говорите мне, что Роско Бэньян по собственной воле ходит на русские пьесы.

– Нет, милорд. Он не видел Эмму на сцене. Они познакомились на вечеринке.

– А, это уже правдоподобнее. Я знаю, что бывает на вечеринках. Он сделал ей предложение?

– Да, милорд.

– Писал ли он ей письма по этому поводу?

– Несколько, милорд.

– Чего ей тогда тревожиться? Лопни кочерыжка, ее дело в шляпе. Она может подать в суд за нарушение брачного обещания и отхватить миллион.

– Нет, милорд. – Кеггса передернуло. «Слова печальнейшие на земле», словно говорил он, «так могло случиться». – Сегодня она подошла к столу, где держала письма от мистера Бэньяна, и обнаружила, что их нет.

– То есть, их не было на месте?

– Именно так, милорд. Очевидно, эмиссар мистера Бэньяна преступным образом проник в занимаемое ею помещение и завладел искомой корреспонденцией.

Лорду Аффенхему потребовалось несколько мгновений, чтоб распутать фразу и перевести с дворецкого языка на человеческий. Кеггс хотел сказать, что какой-то купленный Бэньяном подонок забрался к девушке в дом и стибрил чертовы письма. Вся благородная натура лорда Аффенхема возмутилась.

– Мерзавец!

– Да, милорд.

– Фесвитянин!

– Да, милорд.

– Она не должна это так оставлять.

– Трудно представить, как бедной девушке теперь получить возмещение.

– Она может набить ему морду.

– Вряд ли это компенсирует ей обиду.

– Ну кто-то же должен набить ему морду. Погодите! – вскричал лорд Аффенхем, поднимая могучую, как окорок, руку. – Вот оно, уже близко. Дайте подумать. – Он заходил по комнате. Очевидно, его мощный мозг работал. – Эй! – сказал он, останавливаясь на полушаге.

– Милорд?

– Вы, кажется, говорили, что ваш брат был профессиональным боксером?

– Да, милорд. Он носил прозвище Боевой Билсон.

– Хороший был боксер? Крепкий?

– Очень, милорд. У меня есть его фотография, если вашей милости угодно взглянуть.

Он подошел к комоду под окном и вернулся с большим альбомом. Перелистав страницы с карточками – его самого, запечатленного юным лакеем, полной дамы, туго обтянутой купальным костюмом конца прошлого века с подписью «кузина Эми в Лландудно», – он наконец нашел, что искал.

Это явно была свадебная фотография. Возле стула, в пышном белом наряде, стояла полногрудая девица со взбитыми волосами – казалось, на ней написано «буфетчица». В левой руке она держала букет нарциссов, правую нежно положила на плечо мужчине, который сидел на стуле.

При первом взгляде в нем поражал размер. Лорд Аффенхем и сам был не карлик, но показался бы им рядом с женихом. Тот высился на стуле, словно исполин. Затем изумленный взгляд замирал на лице, еще более впечатляющем. У него был сломанный нос, а нижняя челюсть – как у актера из низкопробного вестерна, призванного воплощать Решимость. Под свадебным фраком отчетливо угадывались могучие мускулы. Он сидел, уложив на колени сжатые кулаки и слегка подавшись вперед, будто хотел лучше рассмотреть соперника. Ни дать, ни взять боксер в ожидании сигнала, а тренер – в данном случае, женщина – настраивает его на победу. На лорда Аффенхема это произвело самое глубокое впечатление.

– Это он, да? Отец?

– Да, милорд.

– Тогда я вижу свет, – сказал лорд Аффенхем. – Я вижу, с какой стороны нам подступиться.

24

Утро после визита Пилбема в Лесной Замок застало Роско Бэньяна в самом радужном настроении. Когда он завтракал, позвонил частный сыщик и сообщил, что все прошло по плану. Сердце Роско Бэньяна пело, когда он выжимал сцепление, направляясь в Лондон.

Он назвался приятного вида мальчику в приемной, и тот незамедлительно проводил его в святая святых. Владелец сыскного агентства «Аргус» сидел за столом и просматривал бумаги частного свойства. Когда Роско вошел, он поднял глаза, но в них не было того счастливого блеска, что у посетителя. Перси Пилбем был холоден и суров.

– А, это вы? – спросил он рассеянно.

– Да, я, – сказал Роско, дивясь, что прыщавый сыщик не скачет от радости в такое дивное утро.

– Ну и удружили вы мне вчера, – сказал Пилбем, содрогаясь при одном воспоминании. – Вы сказали, что дома никого не будет.

– И что?

– Вы меня обманули. Сейчас я расскажу.

Не каждому дается дар рассказчика, но Перси Пилбема фея-крестная наделила им сполна. Трудно было бы четче и драматичнее изложить субботнее происшествие в доме ужасов (Лесной Замок, Тутовая Роща, Вэли-Филдз). Казалось, ожили самые сильные страницы Эдгара Алана По. Пусть лорд Аффенхем и Мортимер Байлисс нашли бы некоторое преувеличение в описании своих действий и внешности, даже им пришлось бы признать, что картина нарисована впечатляющая.

Когда Пилбем завершил рассказ, Роско согласился, что все прошло не так гладко, как намечалось, и Пилбем эти слова подтвердил. Он сказал, что трижды просыпался в эту ночь, трясясь, как студень – ему снилось, что испытание продолжается.

– Зато, – сказал Роско, указывая на хорошую сторону, – вы раздобыли бумагу.

– Раздобыл, – сказал Пилбем. – И прочел. Роско вздрогнул.

– Вы хотите сказать, что распечатали конверт?

– Да.

– Вы не имели права.

Перси Пилбем положил ручку, на которую перед этим накручивал восточный кончик усов.

– Пожалуйтесь в суд, – сказал он коротко.

На мгновение повисла тяжелая тишина. Однако Роско был слишком рад, чтобы долго переживать из-за нарушений профессиональной этики.

– Ладно, пустяки, – сказал он, вспомнив, что счет уже оплачен. – Где он?

– В сейфе.

– Давайте.

– Разумеется, – сказал Пилбем. – Как только вы дадите мне чек на две тысячи фунтов.

Роско зашатался.

– Что?!

– Купите слуховой аппарат. Я сказал, две тысячи фунтов.

– Но я вам заплатил.

– А теперь заплатите снова.

– Но вы обещали все сделать за тысячу.

– А вы обещали, – холодно сказал Пилбем, – что там будут только Кеггс и больной бульдог. Больной бульдог, нет, вы подумайте! Дом кишмя кишел человекоподобными гиппопотамами и людьми с лопатами, все они хотели раздеть меня и вымазать черной краской. Естественно, наше первоначальное соглашение, предусматривавшее, что дом будет пуст, утратило силу. Две тысячи долларов – возмещение за моральный и интеллектуальный ущерб. Я их получу.

– Вы так считаете?

– Я в этом уверен.

– Ах, уверены?

– Да, уверен.

– Я не дам ни цента, – сказал Роско.

Пилбем, который на время разговора перестал накручивать усы, снова взял ручку и задумчиво принялся завивать в колечко их западную оконечность. Он глядел на Роско укоризненно, как человек, чья вера в изначальную доброту человеческой природы поколеблена.

– Значит, теперь, когда я избавил вас от необходимости платить Kerrey сто тысяч долларов, – сказал он, – вы отказываете мне в жалких двух тысячах фунтов?

– Верно, – сказал Роско.

Пилбем вздохнул, окончательно разочарованный в людях.

– Ну, это как вам угодно, – сказал он твердо. – Уверен, Кеггс не сочтет эту сумму чрезмерной.

Комната поплыла перед глазами Роско. Ему казалось, что он смотрит сквозь мерцающую дымку, скрадывающую очертания собеседника и делающую его почти невидимым. И хотя всякий сказал бы ему, что такой способ созерцать Перси Пилбема – самый приятный, его это не утешало.

– Вы не сделаете этого!

– Кто вам сказал?

– Отдадите конверт Кеггсу?

– Продам, – поправил Пилбем. – Я уверен, мы с ним столкуемся. Он показался мне человеком рассудительным.

– Это шантаж!

– Знаю. Уголовное преступление. Вот телефон, если хотите позвонить в полицию.

– Кеггс так и сделает. Он отправит вас в тюрьму.

– И лишится ста тысяч фунтов? Никуда он меня не отправит. Он расстелит передо мной красную дорожку.

Роско нечего было ответить. Он понял, что столкнулся с мощным интеллектом, перед которым бессилен, как новорожденный ребенок. Похоже, ничего не оставалось, как достойно принять поражение.

Внезапно его осенила целительная мысль. Чек можно приостановить.

– Ладно, – сказал он, – ваша взяла. – Он вытащил свою постоянную спутницу – чековую книжку. – Можно воспользоваться вашей ручкой?

Пилбем вынул ручку из шевелюры, куда запустил ее минуту назад.

– Вот. А теперь, – сказал он, получая чек, – я попрошу вас дойти со мною до банка, где мне дадут по нему деньги. Две тысячи фунтов без вашего одобрения не выложат. Когда мы вернемся, я отдам вам конверт, и все будут довольны.

Преувеличением будет сказать, что назад Роско ехал в приподнятом состоянии духа, однако к тому времени, как он повернул руль у ворот Шипли-холла, горькая чаша, ставшая столь привычной для его губ, показалась не такой и горькой. Разумеется, утрата двух тысяч фунтов никого порадовать не может, зато как-никак соглашение Бэньян-Кеггс стало кучкой пепла в мусорной корзине Перси Пилбема. Счет несомненно в его пользу. Он предпочел бы не тратиться так сильно на мелкую рыбешку, но одно было очевидно: он вытащил кита.

Роско остановил ягуар у парадной двери и вошел в дом. Его ждал Скидмор.

– К вам мистер и миссис Билсон, – сказал дворецкий.

25

С самого своего пробуждения этим утром Мортимер Байлисс чувствовал себя подавленным и раздраженным. Вчера, воткнув лопату на место, он несколько раз копнул клумбу, а сегодня у него разломило поясницу, отчего жизнь мгновенно сделалась не мила. Вновь ему напомнили, что он не так молод, как бывало, а ему хотелось по-прежнему видеть себя ладным юношей.

Когда он стоял в галерее, смотрел на творение зрелого Сидни Биффена, в голове его внезапно всплыли печальные строки Уолтера Севиджа Лэндора:

У жизни грелся, как у очага;

Он угасает – я готов к уходу.

И вдруг он понял, что не вынесет еще дня в обществе Роско Бэньяна.

Дела, связанные с Бэньяновским собранием живописи, привели Мортимера Байлисса в Шипли, теперь дела закончены и ничто не заставляет его делить кров с человеком, которого он недолюбливал мальчиком и еще сильнее не любит теперь, когда излишне терпимый мир позволил ему дожить до тридцати одного. Все в Роско оскорбляло престарелого хранителя: его лицо, его двойной подбородок, его речь и манера разделываться с невестами и экс-дворецкими при помощи частных сыщиков.

Потому что теперь, когда нашлось время подумать, Мортимеру Байлиссу стало ясно: за вчерашним вторжением в Лесной Замок кроется Роско Бэньян. Сперва его озадачило, зачем усатому мародеру рыться в гостиной у Кеггса, если, конечно, он не любитель аквариумных рыбок и «дружной семейки». Однако все встает на свои места, стоит предположить, что он подослан Роско Бэньяном с целью похитить контракт.

Роско, чувствовал Мортимер, человек, в чьем присутствии порядочному искусствоведу невозможно больше дышать, поэтому он взялся за звонок, намереваясь позвать Скидмора и немедленно приступить к сборам, но тот как раз появился сам.

– Простите, сэр, – сказал Скидмор. – Вы примете мистера Кеггса?

Сморщенное лицо Мортимера Байлисса на мгновение зажглось интересом. Огастес Кеггс – один из тех немногих, чье общество он был способен сейчас выносить. Им много что следовало обсудить.

– Он здесь?

– Он приехал на своей машине час назад, сэр, с леди и джентльменом.

– Тогда пришлите его сюда. И уложите вещи.

– Сэр?

– Мои вещи, дубина.

– Вы уезжаете из Шипли-холла, сэр?

– Да. Он ужасает, я готов к уходу.

Вошел Кеггс с котелком в руках, и вид его физиономии сразил Мортимера Байлисса наповал. Страдание любит общество; он уже предвкушал беседу с недужным другом и взаимные жалобы. Кеггс разочаровал его совершенно – он так и лучился здоровьем, можно сказать, цвел.

– Похоже, вы оправились после вчерашнего, – сказал Мортимер Байлисс. – Я-то думал, у вас будет болеть голова.

– О нет, сэр.

– Неужели не болит?

– Не болит, сэр, спасибо. Я прекрасно себя чувствую.

– Жалко. Ух!

– Вам нездоровится, сэр?

– Спину разломило. Радикулит.

– Неприятно.

– Еще как. Но не обращайте внимания. Кому какое дело до бедного старого Мортимера Байлисса. Если бы горилла-убийца медленно отрывала мне руки-ноги и двое моих знакомых случились рядом, один сказал бы: «Знаешь, горилла отрывает Мортимеру Байлиссу руки-ноги», а тот бы ответил: «Ты совершенно прав», и оба пошли обедать. Так что вас привело, Кеггс? Вчерашние события?

– Да, мое посещение связано с ними, сэр.

– Полагаю, вы очнулись от обморока, обнаружили пропажу конверта и поняли, что красавчик свистнул его по поручению Роско Бэньяна?

– Мгновенно, сэр.

– И теперь пришли воззвать к его совести, чтобы он уделил вам хоть немного от своих щедрот? Безнадежно, Кеггс, безнадежно. Совесть на заставит Роско расстаться и с никелем.

– Я это предвидел, сэр. В мои намерения не входило взывать к лучшим чувствам мистера Бэньяна. Я сопровождал сестру и ее мужа, они сейчас с мистером Бэньяном в курительной. Лорд Аффенхем посоветовал привезти их сюда. Они – родители молодой женщины, с которой мистер Бэньян был до недавнего времени помолвлен. Моей племянницы Эммы.

– И что они, по-вашему, сделают?

– Его милость уверен, что визит возымеет желаемое действие.

Глаз за черным роговым моноклем принял доброе, почти нежное выражение. Мортимер Байлисс тихо жалел человека, явно утратившего всякую связь с реальностью.

– Кеггс, – произнес он с той просительной ноткой, которая появляется в голосе, когда мы урезониваем дурачка, – подонок, который выкрал у вас контракт, выкрал и письма, в которых Роско обещал жениться. Ни вам, ни девушке ничего сделать не удастся.

Кеггс покачал головой. Сделай он это до визита к розендейл-родскому кудеснику, она бы раскололась надвое и выстрелила в потолок.

– Его милость думает иначе. Он считает, что Уилберфорс…

– Кто?

– Мой шурин, сэр. Его милость считает, что Уилберфорс доходчиво объяснит мистеру Бэньяну, что его долг – загладить свою вину перед Эммой. И он не ошибся. Когда я уходил минуту назад, мистер Бэньян склонялся к мысли о немедленном бракосочетании.

Читатель уже знает, как непросто поколебать монокль в глазу Мортимера Байлисса, но при этих словах стеклышко вылетело и закачалось на веревочке, словно разыгравшийся по весне ягненок.

– Склонялся к мысли о немедленном бракосочетании? Он женится?

– По специальному разрешению.

– Хотя и получил назад письма?

– Все так, сэр.

Мортимер Байлисс подтянул веревочку и вставил монокль на место. Сделал он это почти рефлекторно, поскольку был ошарашен.

– Похоже, ваш шурин очень красноречив, – сказал он. Кеггс улыбнулся.

– Я бы так не сказал, сэр. Он почти не открывает рта. За обоих говорит моя сестра Флосси. Просто Уилберфорс был когда-то профессиональным боксером-тяжеловесом.

Тьму, окружавшую Мортимера Байлисса, прорезал луч понимания.

– На ринге он выступал под именем Боевой Билсон. Сейчас он немного постарел, но крепости не утратил. Он держит пивную в Шордиче; ближе к закрытию его посетители, как это свойственно представителям ист-эндского рабочего класса, начинают буянить. Сестра говорит, Уилберфорсу ничего не стоит кулаками утихомирить пяток, а то и больше торговцев рыбой или матросов, и не было случая, чтобы он с ними не справился. Насколько я понял, левый хук у него все тот же, что в молодости. Уверен, на мистера Бэньяна подействовал один его вид.

– Здоровенный, да?

– Еще какой, сэр. Если вы простите мне такое выражение, у него внешность громилы.

На Мортимера Байлисса снизошла тихая радость. Много лет, говорил он себе, Роско Бэньян напрашивался на что-то подобное, и вот, наконец, получил.

– Так свадебные колокола зазвонят?

– Да, сэр.

– Когда?

– Немедленно, сэр.

– Что ж, замечательно. Поздравляю.

– Спасибо, сэр. Сам я никогда не любил мистера Бэньяна, но приятно знать, что будущее моей племянницы обеспечено.

– Сколько, по-вашему, у Роско? Миллионов двадцать?

– Думаю, около того, сэр.

– Хорошие деньги.

– Очень хорошие, сэр. Эмме приятно будет ими распоряжаться. И еще одно.

– Что же?

– Я составил новый контракт вместо похищенного из моей квартиры. Когда я выходил из комнаты, Флосси как раз собиралась обсудить его с мистером Бэньяном и к настоящему времени, уверен, сумела преодолеть его нежелание. Быть, может, вы соблаговолите пройти в курительную и засвидетельствовать, как в первый раз? Возможно, – добавил Кеггс, упреждая очевидный вопрос, – вы думаете, что контракт теряет смысл, поскольку мистер Бэньян женится и автоматически выходит из тонтины. Однако у меня есть предложение, которое, надеюсь, удовлетворит обе заинтересованные стороны.

– Вот как?

– Да, сэр. Почему бы мистеру Бэньяну и мистеру Холли-стеру не поделить выигрыш в тонтине пополам, независимо от того, кто женится первым?

Мортимер Байлисс повел себя, как звездочет, на чьем небосводе внезапно явилась новая планета. Он вздрогнул и еще минуту просидел в молчании, смакуя услышанное.

– Мне такое в голову не пришло, – сказал он.

– Насколько я понимаю, мистер Бэньян вынужден будет согласиться. Как бы ни стремился мистер Холлистер к скорейшему браку, он едва ли откажется повременить несколько дней до свадьбы мистера Бэньяна. На это можно указать мистеру Роско.

– Я сам и укажу.

– Оба джентльмена могут без труда заключить контракт.

– Запросто.

– И оба найдут его одинаково выгодным. Такой план представляется мне безупречным, сэр. Похоже, он разрешает все затруднения.

– Конечно! Вы сказали, ваши близкие в гостиной?

– Да, сэр.

– Так идемте к ним! Мне не терпится увидеть вашего шурина, который одним своим видом загипнотизировал нашего мистера Бэньяна. Господи!

– Сэр?

– Я только что подумал. Раз он женится на вашей племяннице, ему придется всю жизнь называть вас дядя Джо или как там?

– Дядя Гасси, сэр.

Мортимер Байлисс восторженно вскинул руки. От резкого движения что-то хрустнуло в пояснице, но он не обратил внимания.

– Всех-то дней, – воскликнул он, – этот день веселее! Я верю в фей! Верю!

26

Есть в Лондоне клубы, где разговор трещит, словно хворост под котелком, где принято швырять кусками сахара в друзей, и другие, более спокойные, где царит тишина, где посетители устраиваются в креслах, закрывают глаза и предоставляют остальное Природе. К числу таких принадлежал и клуб лорда Аффенхема. Тем вечером в его курительной присутствовали помимо его милости и Мортимера Байлисса с десяток живых трупов: все они ровно дышали, смежив веки, и не обращали внимания на окружающий мир. Заезжему путешественнику они бы непременно напомнили дремлющих на скалах тюленей или угревшихся крокодилов в теплом тропическом болоте.

У лорда Аффенхема и его гостя глаза были еще открыты, но немного слипались, и оба они чувствовали потребность в отдыхе. Пожилым джентльменам утомительно присутствовать на свадьбе, целовать невесту и стоя махать машине, которая увозит молодых в путешествие. Оба заметно сникли, как и гардении в их петлицах.

У лорда Аффенхема к усталости телесной прибавлялось полное смятение ума. Нынешнее счастье совершенно ошеломило его и сбило с толку. Он примерно понимал, что на молодого Фреда Холлоуэя, подцепившего его племянницу Джейн, свалились полмиллиона долларов, и это, разумеется, хорошо: Джейн заверила, что ему, лорду Аффенхему, достанется своя доля упавших с небес пенни; но как именно эти приятные вещи случились, он уразуметь не мог. Весь день он ломал голову, пытаясь вникнуть в объяснения Джейн, Билла, Кеггса и Мортимера Байлисса, так что к этому часу окончательно осоловел.

Поэтому он вполуха слушал замечания своего спутника, который был по обыкновению говорлив, хотя тоже испытывал некоторую усталость.

– Свадьбы, – говорил Мортимер Байлисс, задумчиво потягивая сигару, – всегда повышают мне настроение. Почему бы это, Байлисс? Сейчас объясню. Они дарят мне тихую радость, сродни той, которую путешественник в джунглях испытывает, видя, как боа-констриктор глотает не его, а другого. Взгляну на жениха, скажу себе: «Ну вот, попался, а ведь ты цел, старина», и сразу сердце займется, как будто я заметил радугу на небе. Вы не спите?

– М-м-м, – сказал лорд Аффенхем.

– Учтите, я прекрасно знаю, что есть чудаки, которым женитьба по душе. Тот же Холлистер, похоже, ничуть не испугался, когда за ним захлопнулась ловушка. Он упивался своим несчастьем. Однако я уже говорил вам, что смотрю на священные узы самым мрачным образом. В молодости мне иногда снилось, что я женюсь, и я просыпался в холодном поту. Но с каждым годом опасность убывает, и сейчас душа моя почти спокойна. Я гляжу на себя в зеркало и говорю: «Мужайся! С таким лицом тебе ничего не грозит, Мортимер». На редкость успокоительная мысль. Вы еще не спите?

Лорд Аффенхем не ответил. Он ровно дышал.

– Дело в том, что, если вы не спите, я бы попросил вас рассудить мой мысленный спор. Билл Холлистер. Согласны ли вы, что это достойный молодой человек с высокими моральными принципами, а не… короче, не такой, чтобы, как почти любой из нас, намертво вцепиться в чужие деньги?

Лорд Аффенхем дышал ровно.

– На меня он всегда производил именно такое впечатление, вот почему я счел нецелесообразным посвящать его в истинное положение дел с моей брачной тонтиной – а именно, что его отец в ней не участвовал. Вы изумили меня, Байлисс, продолжайте. Я это и делаю. Как я говорил Роско в самом начале, один из гостей Дж. Дж. Бэньяна на следующее утро передумал. Это был отец Билла. Он сказал, что все это – чушь, и делать ему больше нечего, как отдавать пятьдесят тысяч долларов на какую-то дурость. Другими словами, чтобы стало ясно даже последнему тупице – я о вас, мой дорогой Аффенхем, – Роско выплатил полмиллиона за здорово живешь, не считая ста тысяч Кеггсу, двадцати тысяч Стэнхоупу Твайну и еще, полагаю, кругленькой суммы прыщавому воришке. Лучшего, разумеется, трудно и желать, ибо, как я на днях говорил, это сделает его духовнее, а вот кому лишняя духовность не помешает. Однако, боюсь, Билл Холлистер, если я правильно его понимаю, рассудил бы иначе. Я почти уверен, что он, узнав правду, ринулся бы возвращать деньги, из чего заключаю, что говорить ему не следует. Нет, пусть остается в неведении. Я закончил. Что вы сказали?

Лорд Аффенхем ничего не говорил. Он тихо похрапывал и не слышал ни слова из блестящей речи.

Вот и хорошо, подумал Мортимер Байлисс, вот и хорошо. Такую великую тайну следует по возможности хранить в одной груди. Виконты иногда пробалтываются, особенно когда подопьют. Мортимер Байлисс ни разу не видел лорда Аффенхема навеселе, но такое может случиться и тогда прощай, тайна.

Замкнутые губы, подумал Мортимер Байлисс, замкнутые губы. Нет ничего надежнее замкнутых губ.

Он отложил сигару, откинулся в кресле и закрыл глаза. Вскоре его ровное дыхание слилось с ровным дыханием лорда Аффенхема и других угревшихся на солнце аллигаторов в курительной клуба «Мавзолей».

Он заснул – добрый человек, отдыхающий после трудного дня.