Текст книги "Том 3. Лорд Аффенхем и другие"

Автор книги: Пэлем Вудхаус

сообщить о нарушении

Текущая страница: 37 (всего у книги 41 страниц)

– Рад, что помог вам. Мы, мужчины, должны держаться вместе.

– Мда. Спина к спине. Иначе никак, – сказал лорд Аффенхем и погрузился в транс. Казалось, он расседлал свой разум и пустил попастись на воле, однако слова, которые он произнес через несколько миль, опровергали это ложное впечатление. Развернувшись на широком основании и вперив в Билла голубой взор, он промолвил:

– Ангел, вы сказали?

– Виноват?

– Джейн. Вы вроде сказали, что она – ангел.

– А, Джейн? Определенно ангел. Без всяких сомнений.

– Давно ее знаете?

– Встречались детьми в Америке.

– В 1939?

– Да.

– Часто с тех пор виделись?

– Сегодня впервые.

– Вы увидели ее первый раз за пятнадцать лет и говорите, что она – ангел?

– Говорю.

– Быстро же вы решили.

– Довольно одного взгляда. Такое прекрасное лицо!

– Хорошенькая она, да…

– Не то слово! Ума не приложу, как за несколько лет она превратилась из кикиморы в светящуюся, прекрасную девушку. Чудо, да и только. Вот что делают правильный настрой и воля к победе.

Лорд Аффенхем вздрогнул, глаза его зажглись интересом. Если он не ошибался, то слышал голос любви, а это дело хорошее, это надо поощрять. Лорд Аффенхем частенько грезил о Прекрасном Принце, который выскочит, как чертик из коробочки, и при должной поддержке, пока не поздно, отвлечет Джейн от Стэнхоупа Твайна. Видимо, такой человек сидел рядом с ним. Лорд Аффенхем уже приготовился задать наводящий вопрос, чтоб выяснить истинные чувства своего собеседника, но тут за деревьями показался Шипли-холл, и мысли его мгновенно приняли новое, сентиментальное направление.

Шипли-холл возвышался на плоском лесистом холме – большой белый дом в окружении лужаек и клумб. Когда машина въехала в чугунные ворота на аллею, у лорда Аффенхема забулькало в горле, как у бульдога Джорджа при виде хорошей косточки, и чуткий Билл все понял. В девятнадцатом веке поэт Томас Мур трогательно описал чувства изгнанной из рая пери; британский землевладелец, посещающий дом, который нужда вынудила сдать богатому американцу, испытывает примерно то же.

Словно нарочно, чтобы усугубить страдания изгнанника, у дверей стоял «Ягуар» нового обитателя. Лорд Аффенхем взглянул на него косо, но тут же переборол минутную слабость, и длинная верхняя губа вновь обрела твердость.

– Бэньян здесь, – брезгливо сказал он.

– Да, это его машина.

– Если мы войдем, он захочет водить нас по дому, словно хозяин.

Билл не стал поворачивать нож в ране, напоминая, что Бэньян действительно здесь хозяин, и заметил просто:

– Войти надо, иначе как я посмотрю картины?

– Успеется. Я хочу вас сам поводить. Видите дерево? В десять лет я спрятался за этим деревом и попал из лука прямо садовнику в зад. И вопил же он! Видите розарий?

Билл видел розарий.

– Здесь был прудик. Моя племянница как-то в него сверзилась – маленькая еще была – и шла, третий раз шла ко дну, когда ее вытащили, всю в пиявках.

У Билла остановилось сердце. Конечно, это случилось давным-давно, она, наверное, оправилась, и все равно он содрогнулся при мысли о Джейн, тонущей в черном иле. Видимо, женщина, которую он любит, почти все годы своего становления провела под водой.

– Господи! – выговорил он.

– Насосались ее крови, как не знаю что. Помню, я тогда сказал: «Лопни кочерыжка, Энн…»

– Джейн.

– Нет, это была не Джейн. Энн, ее сестра.

Билл мгновенно потерял интерес. Он не возражал, чтоб пиявки сосали кровь – на то они и пиявки, – лишь бы не из Джейн.

– Мне правда надо посмотреть картины, – сказал он. – В конце концов, за этим я и приехал.

Лорд Аффенхем подумал и нашел это разумным.

– Да, наверное. Ладно, пошли. Надеюсь, – сказал он, когда они проходили в исторические ворота мимо легендарных кустов, – что они потянут на приличную сумму, так что я смогу вернуться в Шипли и выставить этого Бэньяна. Обидно, когда тебя выкидывают из родного дома. Аффенхемы жили в Шипли не знаю с каких веков. Картины ведь дорого продаются?

– Еще как! У папы Гиша есть Ренуар, которого он рассчитывает продать за сто тысяч долларов.

– Сто тысяч долларов, – сознался лорд Аффенхем, – пришлись бы очень кстати. Ну, вот мы и у цели. Проскользнем в боковую дверь, чтоб не беспокоить всяких дворецких.

Картинная галерея располагалась на втором этаже, к ней надо было подниматься по крутой дубовой лестнице. («Ох и полетел же я с нее в пятнадцать лет! Бежал от дяди Грегори, а он гнался за мной с охотничьим хлыстом, не помню уж, почему»). В данный момент она была не пуста, Мортимер Байлисс созерцал картины; во взгляде, которым он наградил непрошенных посетителей, сквозила холодная неприязнь.

– Здравствуйте, мистер Байлисс, – сказал Билл. – Хороший денек, а?

– Вас только не хватало! – с обычной своей сердечностью воскликнул тот. – Кой черт вы притащились?

– Исполняю долг, порученный мне мистером Гишем: взглянуть на картины лорда Аффенхема.

– Нда? А это что за рожа? – спросил мистер Байлисс, указуя на шестого виконта, который при виде родимых стен впал в очередной транс.

– Сам лорд Аффенхем. Решил прокатиться. Лорд Аффенхем!

– Э?

– Это мистер Мортимер Байлисс. Умирает от желания познакомиться. Мистер Мортимер Байлисс – искусствовед.

– Что значит искусствовед? – возмущенно произнес Мортимер Байлисс.

– Извините. Я должен был сказать Искусствовед. С большой буквы.

– То-то же! – Мистер Байлисс обратил монокль на лорда Аффенхема и какое-то время созерцал его, как показалось Биллу – с жалостью. – Так значит, вам принадлежит эта жуткая мазня?

Билл вздрогнул.

– Мазня?

– Ну, я погорячился. Есть вполне добротные вещи. Вы, надеюсь, понимаете, что это – подделки?

– Что?!

– Типичная румынская галерея. Кто-то спросил однажды: «Будь я подделкой, где бы я оказался?» – и ему ответили: «В румынской галерее». Да, это подделки, все до одной.

Лорд Аффенхем медленно вышел из комы – как раз вовремя, чтобы поймать последние слова. Он пробормотал:

– Что вы сказали? Подделки?

– Вот именно. Если хотите, могу назвать художников. Это, – продолжал мистер Байлисс, указывая на Гейнсборо, перед которым стоял, – без сомнения Уилфред Робинсон. Он писал прекрасных Гейнсборо. Констебль – Сидни Биффен. Думаю, его средний период. Насчет Вермеера я не так уверен. Это может быть Пол Мюллер, а может быть и Ян Диркс. У них довольно сходная манера, что неудивительно, поскольку оба учились у Ван Меегрена. Ах, – с жаром воскликнул мистер Байлисс, – вот это был человек! Начинал скромно, с Де Хооха, потом дорос до Вермеера и ниже не опускался. Впрочем, и Мюллер, и Диркс тоже ничего. Вполне ничего, – снисходительно заключил он.

Лорд Аффенхем походил на человека, которого неожиданно ударило молнией. Слабое «лопни кочерыжка» сорвалось с его губ.

– Вы хотите сказать, эта дрянь ничего не стоит?

– Ну, на несколько сотен потянет, если найти любителя.

– Мортимер Байлисс взглянул на часы. – Надо же, как поздно! В это время я ложусь отдохнуть перед ужином. Что ж, рад был помочь, – и с этими словами он вышел.

Билл чувствовал себя так, будто его оглушили чем-то твердым и тяжелым. Он успел привязаться к лорду Аффенхему и горячо сочувствовал потрясенному пэру. Поникший было под ударом, тот вновь распрямился и теперь походил на статую самого себя, воздвигнутую вскладчину друзьями и почитателями. У Билла сердце обливалось кровью.

И не только из-за лорда Аффенхема. Мистер Гиш наверняка рассчитывал на хорошие комиссионные. Теперь придется рассказывать ему об Уилфреде Робинсоне, Сидни Биффене, о Поле Мюллере и Яне Дирксе. Сочувственно взглянув на лорда Аффенхема, по-прежнему высившегося, словно мраморный истукан, он выбежал из галереи, и проходящая горничная направила его к телефону.

13

Лорд Аффенхем был человек стойкий. Он порой клонился под ударами молний, но всегда оправлялся и вновь становился самим собой. Через две минуты после того, как ушел Билл, он уже улыбался. Он осознал, что нет худа без добра, грозовой тучи – без радужной каемки. Может, все как раз и к лучшему.

Что говорить, приятно загнать фамильную галерею за хорошие деньги, но посмотрим и с другой стороны. Когда ваша племянница бездумно обручилась со скульптором и, только подтолкни, выскочит за него замуж, хорошие деньги опасны. Стань он человеком состоятельным, рассуждал лорд, способным раздавать деньги горстями, он не смог бы отказать бедной заблудшей девочке в ее доле, и что тогда? Не успеешь оглянуться, какой-нибудь священник скажет: «Хочешь ли ты, Джейн, выйти за этого Стэнхоупа?», и Джейн ответит: «Да, лопни кочерыжка! Иначе зачем я, по-вашему, купила свадебное платье?», и все, придется ей коротать век с этим жутким типом. Разумеется, деятельность Робинсона, Биффена, Диркса и Мюллера заслуживает некоторого порицания, но, черт возьми, все могло обернуться куда хуже.

Соответственно, вернувшись через десять минут, Билл застал в галерее вполне ожившего лорда. Однако, поскольку суровое лицо редко выражало какие-либо чувства (обнаруживая явное сходство с заспиртованной лягушкой), то Билл первым делом поспешил выразить соболезнования – словесную замену молчаливого рукопожатия или сочувственного похлопывания по спине.

– Мне страшно жаль, – произнес он тоном, каким говорят с безнадежно больным.

– Э?

– Насчет картин.

– А, насчет них! Плюньте и разотрите, – весело сказал лорд Аффенхем. – Ошарашил он меня, да, но мужчина должен стойко переносить удары. Легко досталось, легко ушло, я так считаю. Надо, конечно, представлять, как это случилось. Я ведь далеко не первый виконт. Шестой. Значит, пять виконтов до меня, все нуждались в наличности, а картины только и ждут, чтоб их обратили в деньги. Ну и обратили. Что ж, молодцы. Думаю, дядя Грегори, который оставил их мне, хорошенько погрел руки. Вечно сидел без гроша. Был у него пунктик – ставить на лошадь, которая приходит десятой. В день расчетов все букмекеры за ним гонялись. Помню, мой старикан говорил: «Жаль, не получаю хоть фунта всякий раз, как братец Грегори улепетывает по Пиккадилли». Форму, конечно, это поддерживает, да.

Билл вздохнул с облегчением. Он не ожидал услышать столь бодрых слов, особенно после телефонного разговора с мистером Гишем. Мистер Гиш, услышав дурную весть, впал в безутешное горе.

– Ну, я рад, что вы приняли это по-философски.

– Э?

– Боялся, вы расстроитесь.

– А чего расстраиваться? Ну, потерял день. Вот только Джейн, та огорчится. Думала, картины помогут вернуть семейный достаток. Пойду, позвоню ей.

– И я пойду. Мне надо с ней поговорить.

– Выразить сочувствие?

– Нет, сделать предложение.

– Лопни кочерыжка! Так я был прав. Втюрились?

– Не без того.

– Быстро.

– Мы, Холлистеры, такие. Видим, влюбляемся, действуем. Voila!

– Простите?

– Французское выражение. Означает «вот вам, пожалуйста». Надо сказать Джейн. Она думает, я знаю по-французски только «L'addition» и «О-1а-1а!»

Стоя возле телефона, пока его спутник громогласно пересказывал новость, Билл слушал, и его нетерпение росло. Он торопился излить свою душу, каждая потерянная минута казалась годом.

– Ну, – сказал лорд Аффенхем, – вот, пожалуйста. Voila! Э? Я сказал: «Вуаля!» Не дури, конечно расслышала. Вермишель, Устрицы, Антрекот…

Билл не выдержал.

– Дайте мне.

– Да, забыл. Джейн, не отключайся. Тут с тобой хотят поговорить.

Билл выхватил трубку, и лорд Аффенхем сказал ему:

– Выбирайте слова, мой мальчик, не огорошьте ее.

– Не огорошу. Джейн? Это Билл. Послушайте, Джейн, это важно. Согласны вы стать моей женой?

– Вот этого я и боялся, – сказал лорд Аффенхем, неодобрительно качая головой. – Помню, старикан читал мне в детстве стихи. Про такого Альфонсо и такую, знаете, Эмилию. Как там? Ведь наизусть помнил. Ах, да: «Альфонсо, что был горд и тверд, и тот еще нахал, восстал и этой та-ра-ра Эмилии сказал…»

Билл положил трубку. Вид у него был оторопелый.

– Моею будешь и привет, скажи одно лишь слово. – О, да, – Эмилия в ответ, – готова, как корова. – Он пристально вгляделся в Биллово лицо. – По вашему выражению я заключаю, что Джейн ответила иначе?

– Ничего она не ответила. Поперхнулась и повесила трубку.

Лорд Аффенхем мудро кивнул. В его молодости девушки частенько, поперхнувшись, вешали трубку, и это ничего хорошего не сулило.

– Я говорил, не огорошьте. Видите, что получилось? Она решила, что вы ее разыгрываете.

– Разыгрываю?

– Подкалываете. Поднимаете на смех. А что бы вы подумали, будь вы девушка, и тип, которого вы еле знаете, высунул бы голову и крикнул: «Ты! Давай поженимся!»? Никакого такта, никаких предисловий, раз-два, словно на чай с бутербродами пригласил.

Насколько осмотрительней, подумал лорд Аффенхем, ведет себя в подобных обстоятельствах самец большой индийской дрофы! Как сообщают «Чудеса пернатого мира», почувствовав к самке этой дрофы нечто большее, чем простая дружба, он не орет по телефону, но распушает хвостовые перья, раздувает грудь и прячет в нее усы, выказывая тем самым и такт, и здравомыслие. Лорд Аффенхем уже собирался пересказать это Биллу, когда тот заговорил сам.

– Думаете, я поторопился?

– Мне так показалось. Билл задумался.

– Да, наверное. А мне и в голову не пришло.

– Вообще, не делайте предложения по телефону. Помню, в 1920 влюбился я в одну девушку, Дорис ее звали. Звоню ей и говорю: «Я тебя люблю, люблю, люблю. Пойдешь за меня замуж?», а она отвечает: «А то как же. Конечно, пойду».

– Значит, все хорошо?

– Куда там! Я перепутал номера и позвонил не Дорис, а Констанс, которую на дух не переносил. Еле выкрутился.

– Мне тоже надо выкручиваться. Садитесь в машину, едем к вам. Я все ей объясню.

– Ее не будет дома. Она собралась к подруге, а вы знаете, что бывает, когда встречаются девушки старой школы. Вернется не раньше полуночи.

– Мне надо ее увидеть.

– Приезжайте завтра. К семи. Смокинг можете не надевать. Билл одобрительно взглянул на виконта. Возможно, он и чудаковат, но его посещают на удивление удачные мысли.

– Приеду. Спасибо огромное.

– Обещаю вам прекрасный ужин. Джейн стряпает – пальчики оближешь.

– Она еще и стряпает?

– Должны бы знать. Она готовила ужин Твайну, ну, когда вы приезжали. Ведь вкусно было?

– Еще бы! Я только сегодня утром кому-то говорил. А почему ее вдруг понесло готовить Твайну?

– Она с ним помолвлена.

– Помолвлена? Что вы хотите сказать?

– В каком смысле?

– Она собирается за него замуж?

– Говорит, что да.

В ранней юности, занимаясь боксом, Биллу несколько раз случалось угодить челюстью в то самое место, куда противник угодил кулаком, и возникало странное впечатление, будто верхняя часть черепа резко отделилась от нижней. Сейчас он испытывал нечто сходное. Он зашатался и упал бы, если бы во что-то не вцепился. Это оказался локоть лорда Аффенхема, который (лорд, а не локоть) издал тот же звук, что недавно, в саду Мирной Гавани.

Билл еще не очухался.

– Ой, извините, – сказал он. – Я вас придавил?

– Как тонна кирпичей. Зверская боль. Что стряслось? Голова кружится?

– Нет, все в порядке. Я просто немного опешил.

– Еще бы! Я тоже опешил, когда она мне сказала. Сижу я утречком, решаю загадку, тут она врывается и спокойненько так, словно камбала на льду, объявляет, что выйдет за Стэнхоупа Твайна. Я прямо ошалел. «Что? – говорю. – За это кошмарище? Ты шутишь». Но нет. Уперлась, и ни в какую.

Билл стоял, погруженный в свои мысли, и лорд Аффен-хем вздохнул.

– Не скрою, у меня чуть сердце не лопнуло ко всем чертям. Нет, вы послушайте: Твайн!

– Я вас понимаю.

– Он укладывает волосы!

– Да.

– Носит желтые штаны!

– Да.

– Вот уж кого не хотелось бы пустить в дом!

– Совершенно согласен. Мы не можем это так оставить. Положим этому конец.

– А как?

– Я поговорю с Джейн и открою ей глаза.

– Не огорошите?

– Конечно, нет. Я буду спокоен, тактичен и убедителен. Самый верный тон.

– Неужели сумеете ее увести?

– Думаю, сумею.

– Что ж, удачи. Если вы справитесь, я первый взмахну шляпой и крикну «ура!» Однако не скрою, что до сих пор эта дурища оставалась глуха к голосу разума. Лопни кочерыжка! – Лорд Аффенхем снова вздохнул. – Когда я думаю, что Джейн собирается за Твайна, и вспоминаю, как на ее сестру нашла блажь повенчаться с художником по интерьеру, то у меня возникает мысль, нет ли в нашей семье какой-то странности.

14

В тех редких случаях, когда позволяла погода, Роско Бэньян имел обыкновение выпивать послеобеденный коктейль на открытой веранде Шипли-холла, откуда прекрасно видны холмистые лужайки и дальний лес. Здесь он и обретался вечером того дня, когда Билл с лордом Аффенхемом посетили Шипли, сильно напоминая молодого отца в приемной родильного дома: он садился, вскакивал, ходил взад-вперед и вообще обнаруживал ту взвинченную непоседливость, которая обычно ассоциируется с рыбой на сковородке или кошкой на горячих кирпичах. Мортимер Байлисс уехал в клуб, чтобы предложить Стэнхоупу Твайну двадцать тысяч; в любую минуту он мог вернуться с вестью об успехе или провале.

Может показаться странным, что Роско, так не хотевший поначалу расстаться с весьма значительной суммой, теперь разволновался, что сделка сорвется. Однако после беседы с Кеггсом утекло порядочно времени, деловое чутье, доставшееся Роско от покойного отца, успело поработать и сказало ему, что, как ни больно расстаться с двадцатью тысячами долларов, если они принесут миллион, он останется в большом барыше. А барыш был для Роско и едой, и питьем.

Вошел Скидмор с коктейлями. Роско успел заглотить один и уже спокойнее приняться за другой, прежде чем появился Мортимер Байлисс, похожий на египетскую мумию, которая ищет, чего бы выпить.

– Наконец-то! – вскричал Роско Бэньян.

Мортимер Байлисс целенаправленно двинулся к столику, но взял лишь томатный сок. Много лет назад врачи запретили ему даже смотреть на что-нибудь менее сообразующееся с современным просвещенным духом. Подобно Джамшиду, он пил когда-то до дна, но эти славные дни давно миновали.

– А вы ждали меня раньше? – сказал он, прихлебывая адскую смесь и желая, как бывало частенько, чтоб она меньше напоминала разбавленные калоши. – После клуба я заглянул к Гишу. Меня всегда изумляет, что Леонард Гиш еще на свободе. Ему давно пора отбывать срок в какой-нибудь тюрьме. Явный недосмотр.

Роско был не в настроении обсуждать владельца галереи.

– Как дела? – спросил он, трепеща всем телом.

– Пытался вытащить из меня двести тысяч долларов за Ренуара, которому сто – красная цена. Вот вам нравы галерейщиков.

Роско продолжал изображать камертон.

– В клубе, черт возьми! С Твайном!

– Ах, тогда? Все прошло как по маслу. Я дал ему чек, и он умчался в банк, не дожидаясь кофе.

Роско с облегченным сопением упал в кресло.

– Я боялся, он откажется.

– Исключено. На мгновение мне показалось, что он меня расцелует. Порой, – Мортимер Байлисс с отвращением поглядел на томатный сок, – порой мне хочется сказать врачам, куда им засунуть свои предписания, и вернуться к счастливым годам, когда меня звали Байлисс-шесть-мартини. Тогда я напоминаю себе, что несправедливо лишать мир его лучшего искусствоведа. Да, как и следовало ожидать, Твайн ухватился двумя руками.

– Блеск!

Мортимер Байлисс вынул монокль, тщательно протер, вставил обратно и воззрился на Роско Бэньяна с выражением, в котором более чуткий наблюдатель усмотрел бы нечто загадочное.

– Блеск? – переспросил он раздумчиво. – Интересно…

– Чего-чего?

– Я не совсем убежден, что ваши восторги оправданны. У Роско закралась тревожная мысль.

– Вы что, хотите сказать, он не помолвлен?

– Помолвлен, помолвлен.

– Что ж тогда?

Мортимер Байлисс допил томатный сок, поставил стакан на стол, поежился и сказал, что Борджиа могли бы многому научиться в нынешние дни.

– Да, он сказал, что помолвлен, но дальше произнес нечто странное, и я усомнился, так ли радужно обстоят ваши дела. Твайн затронул тему внутрисемейного непонимания. Отец не хотел, чтобы он становился скульптором. Торговцы сеном, зерном и кормами обычно хотят, чтобы сыновья продолжали их дело.

Роско не понял.

– Что, что?

– Отец Твайна – преуспевающий ливерпульский торговец сеном, зерном и кормами. Кажется, фирма называется «Твайн и Бессемер».

Роско удивился еще сильнее.

– Но он же американец!

– Твайн? Англичанин. Чистой воды. Никакого отношения к Америке.

– Кеггс сказал…

Лицо Мортимера Байлисса сохраняло невозмутимость умершего и похороненного на берегах Нила пять тысяч лет назад, однако в сердце его клокотало веселье. Мортимер Байлисс не любил Роско Бэньянов мира сего.

– Это мне напомнило, что я собирался мягко вам сообщить. То, что сказал Кеггс, когда принес вам миллион долларов на блюдечке и получил в благодарность пятьдесят фунтов, – не доказательство. Его гордость была уязвлена, и он сказал, что ваш соперник – Твайн, отлично зная, что двадцать тысяч пойдут псу под хвост. Насколько я знаю Кеггса, а я в свое время внимательно его изучил, такой розыгрыш вполне в духе его своеобразного юмора. Не хочу показаться назойливым, но мне часто кажется, что скупость когда-нибудь доведет вас до беды. Холмистые лужайки и дальние леса запрыгали перед Роско Бэньяном, как в старом немом кино. Он встал. Лицо у него было багровое, глаза сверкали.

– Я ему шею сломаю!

– Ну, если это необходимо, ломайте. Но против этого есть закон.

– Прямо сейчас и Сломаю.

– А как насчет обеда?

– Я не хочу обедать.

– А я хочу, – сказал Мортимер Байлисс. – Я безумно голоден, но не могу пропустить, как вы будете ломать Kerrey шею. Еду с вами. Я один из тех подростков, о которых пишут в газетах – охотник до острых ощущений.

15

Лорд Аффенхем нечасто принимал гостей в Вэли-Филдз, предпочитая выказывать радушие в клубе, но когда принимал, Огастес Кеггс любезно облачался в старый доспех, как памятным вечером у Стэнхоупа Твайна, и спешил в бой. Огастес Кеггс, пенсионер и капиталист, по-прежнему жил феодальным духом, и если уж прислуживал, так не щадя живота, как в Шипли-холл.

Соответственно, он и распахнул парадную дверь Лесного Замка перед приехавшим Биллом. Билл, переживший за последние дни значительные нервные потрясения, в первую минуту подумал было, что тронулся под их влиянием и видит галлюцинации. Затем в голову пришло более приемлемое объяснение. Кеггс, рассудил он, за соответствующую мзду нанимается на вечер к тем жителям Вэли-Филдз, которым пришла фантазия устроить вечеринку. И он сердечно приветствовал старого знакомого.

– Привет, – сказал он. – Мы частенько видимся в последнее время?

– Да, сэр, – согласился Кеггс, снисходительно улыбаясь.

– А вы, похоже, прыгаете с места на место, как альпийская серна. Кажется, я прошлый раз не сказал вам, как меня зовут? Ладно, какие могут быть тайны между старыми друзьями. Я – Холлистер.

В выпуклых глазах Кеггса блеснул почтительный интерес.

– Вот как, сэр? Не сочтите за вольность, но могу ли я спросить, не сын ли вы мистера Джозефа Холлистера из Нью-Йорка?

– Верно, моего отца звали Джозеф. Вы его знали?

– Я служил у покойного Дж. Дж. Бэньяна, а мистер Холлистер-старший частенько обедал за нашим столом. Вы поразительно на него похожи. Прошу сюда, сэр. Его милость у себя в кабинете.

Кабинет был большой, просторный, уютно обставленный в сельском стиле – изгнанный из рая лорд Аффенхем не поленился прихватить с собой все милые сердцу кресла, ковры, картины, книги и мелкие вещицы. По стенам висели его фотографии на разных этапах становления: школьник, студент, гвардеец, бульвардье, воин на полях Лооса и Соммы… Билл с интересом бы их рассмотрел, дабы узнать, всегда ли его хозяин обладал такой странной формой. Однако ему не дали – лорд Аффенхем, мрачный, словно только что получил тревожные вести, усадил его в кресло, сунул ему в руку бокал и тут же заговорил.

– Холлоуэй, – сказал он.

Билл заметил, что его зовут Холлистер. Лорд Аффенхем удивился, но сказал, что это неважно, потому что теперь они близкие друзья и он будет называть его просто Огастес.

– Почему? – с интересом спросил Билл.

– Это ваше имя.

– Мое имя – не Огастес.

– Не Огастес?

– Нет, не Огастес.

Лорд Аффенхем прищелкнул языком.

– А, я вижу, почему ошибся. Это Кеггса зовут Огастес. Я, бывает, путаю имена. Моя племянница Энн, сестра Джейн…

– Это которую вытащили из пруда?

– Да, всю в пиявках. Она выскочила за такого Джефа Миллера, и лишь много позже я избавился от убеждения, что его зовут Уолтер Уиллард.

– По-моему, разница не большая.

– Не большая, но хочется быть точным. Джейн вечно ругает меня за эту забывчивость.

– А где Джейн?

– В кухне.

– Можно с ней поговорить?

– Не советую. Женщины не любят, когда им мешают готовить, особенно если они уже на взводе. Мда, Фред, не хочется говорить, но она на взводе. Ходит, как во сне, смотрит, как умирающая утка, и не отвечает, когда с ней заговариваешь. У нее нервное потрясение.

– Да нет, не может быть.

– Потрясение, – твердо повторил лорд Аффенхем. – А чего вы хотите? Вы же ее и огорошили. Помню, в двенадцатом году у одной девицы случилось нервное потрясение, когда мне не понравилась ее новая шляпка. Чтобы вылечить, пришлось купить ей бриллиантовое солнышко. Вы потрясли Джейн до глубины души, будь она неладна. Если хотите обскакать этого чертова Твайна, придется вам рыть землю и есть сапожный крем. Обстоятельства сложились крайне неблагоприятные. Знаете, что она сказала перед тем, как сунуть курицу в духовку? Твайн огреб жуткую кучу денег.

Билл вздрогнул.

– Твайн? Сколько?

– Двадцать тысяч, чтоб ему пусто было.

– Что?!

– Факт. Ей сказал Кеггс, а он, похоже, присутствовал при разговоре Бэньяна и того, искусствоведа.

– Байлисса?

– Я бы сказал, Банстеда.

– При чем тут они с Бэньяном?

– Я и рассказываю. Похоже, этот Бэньян с этим Банстедом говорили про этого Твайна, и этот Банстед сказал, что этот Твайн гений или что-то такое, и этот Бэньян дал этому Твайну двадцать тысяч долларов в обмен на процент от его будущих заработков. С пьяных глаз, наверное. Выходит, у Твайна, чтоб ему провалиться, теперь двадцать тысяч в заднем кармане. Значит, исчезло последнее препятствие, которое нас спасало. Он мог бы жениться на пятидесяти Джейн. Если бы, – добавил лорд Аффенхем, обдумав последнюю фразу, – он был мормон. Мда, – заключил он, – это мурло заполучило денежки, и, если вы намерены чего-нибудь добиться, Фред, берите ноги в руки.

Его мрачность передалась Биллу. До сих пор тот был склонен недооценивать противника; но Стэнхоуп Твайн, чей вельветовый карман оттопыривает бэньяновское золото, – противник опасный. Без сомнения, надо брать ноги в руки, рыть землю и есть ваксу, не говоря уже о том, чтобы засучить рукава и разбиться в лепешку.

– Вы уверены?

– Говорю вам, Кеггс там был.

– Где?

– В Шипли, при разговоре.

– Что он там делал?

– Поехал к Бэньяну, что-то ему понадобилось.

– Странно, что они говорили при Кеггсе.

– Он, наверное, подслушивал в замочную скважину.

– И еще. Не понимаю, как Роско решился поставить двадцать тысяч долларов невесть на кого. Решительно не в его духе.

Лорд Аффенхем понял, что его молодой друг запутался, и отнесся к этому терпеливо. Он и сам иногда запутывался.

– Это не Роско, а Бэньян.

– Его зовут Роско.

– Нет, нет. Бэньян.

– Роско – имя, Бэньян – фамилия.

На лорда Аффенхема снизошло просветление. Он тоже умел схватывать на лету.

– Ах, имя? Так, так, так. Теперь я разобрался.

– В это совершенно невозможно поверить. Роско никогда не расстается с деньгами. Все знают, что у него в карманах одностороннее движение.

Лорд Аффенхем не любил споров.

– А вот отдал!

– Если это правда.

– Конечно, правда. Зачем Кеггсу выдумывать? Вы уклонились от сути, Фред. Нельзя терять драгоценное время, спрашивая себя, зачем этот Рональд совершил опрометчивый поступок. Мы должны объединить усилия и выработать план совместных действий. Еще коктейль?

– Спасибо. Да, он мне нужен.

– Перед нами стоят две проблемы, – сказал лорд Аффенхем, когда вновь наполнил бокалы. – а) как помирить вас с Джейн, и б) как сделать, чтоб она не помчалась в регистратуру и не окрутилась с этим паршивцем. Первая проблема – самая сложная. Решив ее, вы сами разберетесь со второй. Вот уж не поверю, что вам слабо утереть ему нос! Вы будете рады услышать, что первое затруднение я готов устранить.

– Готовы?

– Да. Можно приступать. Вы стихи читаете?

– Часто. А что?

– Я вот подумал: бывает, кто-нибудь из поэтов набредает на что-то дельное. Помните, один сказал, что женщины – сущие стервы, когда с вами все хорошо, но просто ангелы, когда вы мучаетесь похмельем…

– Когда легко, горда и холодна…

– Вот, вот. Мой старикан читал это всякий раз, как напьется. Все так и есть. Возьмите Джейн. Она злится, но стоит горю омрачить ваше чело, уверен, бросится вас облизывать. В точности, как ее сестра..

– Это которая вышла за Уилларда? Лорд Аффенхем прищелкнул языком.

– Старайтесь запоминать имена, Фред, – сказал он укоризненно. – Я вам говорил, его зовут Миллер, Джеф Миллер. Вы плохо слушаете. Мда, Джеф Миллер, отличный малый, которого я считал своим сыном, втюрился в мою племянницу и стал за ней ухлестывать, а она, дурища, не желала слушать, потому что вообразила, будто любит эту клейстерную душу, Лайонела Грина. Когда Джеф к ней подкатывался, ее перекашивало, как от флюса. Не желала с ним говорить. Завела привычку: останутся с глазу на глаз – пулей вылетает из комнаты. Это затрудняло ухаживания.

– Осложняло, можно сказать.

– Еще как. Бедняга совсем скис. А было это в Шипли, на моих собственных глазах. У меня сердце кровью обливалось смотреть, как Энн отшивает Джефа и каждая минута приближает день, когда она станет женой этого киселя. Я готовился, скрепя сердце, принять в семью художника по интерьеру, но тут, однажды вечером, очаровательная особа, некая миссис Моллой, которая тогда гостила в Шипли, огрела Джефа по голове моей табакеркой.

Биллу подумалось, что в семейной жизни его хозяина было чем заинтересовать Шерлока Холмса.

– Огрела?

– Прямо по затылочной кости. Они с мужем были мошенники. Джеф поймал их, когда они пытались обчистить дом. Он потребовал, чтобы мистер Моллой вернул украденное, и миссис Моллой, естественно, оглоушила его табакеркой. Разумеется, после этого между ним и Энн все уладилось.

– Уладилось? – Билл испытывал чувство, которое всех нас когда-нибудь да посещало – ему казалось, что он не выдерживает интеллектуального накала беседы. – Почему?

– Э?

– Почему это привело к счастливой развязке?

– Потому что у Энн открылись глаза. Она заглянула в свое сердце и прочла, что там написано. Когда Джеф лежал, откинув лапки и, по всему, отдав концы, она поняла, что любит его, бросилась на простертое тело, целовала и приговаривала: «О, Джеф! О, о, Джеф!» Про Лайонела Грина и думать забыла. Занятно, а? Проливает свет на женскую психологию.

– Основательная была табакерка.

– Еще какая! Я купил ее, когда поступил в Кембридж. Всякий первокурсник первым делом покупает такую банку для табака с гербом колледжа. Сейчас покажу. – Лорд Аффенхем враскачку перешел комнату и вскоре вернулся. – Стоящая вещица, – сказал он, любовно разглядывая банку. – Сорок лет служит, и хоть бы что. Джефова голова даже выщербинки не оставила. Лопни кочерыжка, прямо вижу эту сцену, как сейчас вижу. Джеф покатил бочку на Моллоя – неприятный был тип, лысоватый, – а Долли, это миссис Моллой, очаровательная особа, хотя, разумеется, со своими недостатками, – подняла банку и чпок! Вот так, – проговорил лорд Аффенхем и враскачку пошел к двери. – Джейн, – позвал он. – Дже-ейн!