Текст книги "Том 3. Лорд Аффенхем и другие"

Автор книги: Пэлем Вудхаус

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 41 страниц)

Глава XXIV

Терраса была окутана недвижной ночью. С иссиня-черно-го неба смотрели звезды – смотрели с тем же спокойствием, как и тогда, в ночь бала, когда Джордж таился в кустах, вслушиваясь в завывания музыки и думая долгие думы. С темных лужаек у реки донесся хриплый крик коростеля, приглушенный далью.

– Что будем делать? – спросила Мод. Она сидела на каменной скамье, где сиживал, бывало, Реджи Бинг, размышляя о своей несчастной любви и о своей несчастной привычке мазать при косом ударе. Джорджу, стоявшему рядом, она казалась светлым пятном во мраке. Лица он не различал.

– Не знаю, – честно ответил он.

Он и не знал. Его, как и леди Каролину, и лорда Бэлфера, и Кеггса, дворецкого, слова лорда Маршмортона повергли в полное смятение. Он был захвачен врасплох и не мог справиться с ситуацией.

Из светлого пятна раздался сдавленный звук. В тишине он прозвучал слишком громко, терзая натянутые нервы.

– Прошу вас!

– Н-не м-могу сдержаться!

– Право же, плакать тут не о чем. Надо хорошенько подумать, и мы найдем какой-нибудь выход. Пожалуйста, не плачьте.

– Я не плачу! – сдавленный звук оказался всплеском веселья. – Это так нелепо! Бедный отец! Взять и подняться прямо при всех. Вы видели, какое лицо было у тети Каролины?

– До сих пор вижу, – сказал Джордж. – Никогда не забуду. Ваш братец тоже не выказал особой радости.

Мод больше не смеялась.

– Ужасное положение, – сказала она. – Объявление появится в «Морнинг Пост» послезавтра. Сразу посыплются поздравительные письма, потом – подарки. Просто не представляю себе, как мы сможем убедить их всех, что произошла ошибка. – Тут до нее дошла еще и другая сторона проблемы. – А вам-то каково!

– Обо мне не думайте, – сказал Джордж. – Бог свидетель, я отдал бы что угодно, чтобы все осталось как есть, но что толку рассуждать о невозможном? – Он понизил голос. – Да, меня ожидают тяжелые времена. Но это обсуждать не будем. Во всем виноват я сам. Я по собственной воле влез в вашу жизнь. Что бы ни случилось дальше, я узнал вас и постарался быть вам полезен. Игра стоит свеч.

– Вы – лучший из всех моих друзей!

– Рад, что вы так считаете.

– Лучший и добрейший из друзей, о каком только можно мечтать! Как бы хорошо… – она оборвала себя. – Ну, ладно…

Они помолчали. Из замка донеслась музыка, потом мужской голос запел.

– Это Эдвин Пламмер, – сказала Мод. – Как он ужасно поет!

Джордж рассмеялся. Пламмер как-то разрядил напряжение: в качестве ли печального комментария или просто потому, что он пел арию «Прощай», придавая от себя еще больше заунывности и без того безрадостному тону. Собака в конюшне сочувствующе подвывала, и это как-то сразу успокоило Джорджа. Да, потом, позже, разбитое сердце даст о себе знать, но теперь, под двойной аккомпанемент, человек с чувством юмора не мог сосредоточиться на своих терзаниях. Дуэт Пламмера и собаки спустил его на землю. Он ощутил себя спокойным и деловитым.

– Обговорим все спокойно, – сказал он. – Конечно, есть какой-то выход. В крайнем случае, вы всегда можете пойти к лорду Маршмортону и объяснить, что он не все знает.

– Могу, – сказала Мод, – но сейчас я чувствую, что сделала бы что угодно, только не это. Вы не представляете себе, чего это стоило отцу – вот так, в открытую, при всех, пойти против тети Каролины. С тех пор, как я себя помню, она им помыкала, страшно его мучила. Если бы речь шла только об отце, я бы добилась его согласия выйти замуж за кого захочу. Не могли бы вы придумать другой выход?

– Я не успел сказать вам, что я ходил на Бэлгрейв-сквер. Сразу после того, как обженил Реджи Бинга.

– Обженили?

– Я был у него шафером.

– Милый Реджи! Надеюсь, он будет счастлив.

– Будет. За него не беспокойтесь. Ну, так вот, я зашел на Бэлгрейв-сквер, но там было заперто. Я звонил по минуте кряду, и никто не открыл. Наверное, они снова уехали за границу.

– Нет, не в этом дело. Утром я получила письмо от Джеффри. Его дядя умер от удара во время деловой поездки. – Она помолчала. – Он оставил Джеффри все свои деньги, – продолжала она. – Все, как есть.

Молчание росло и простиралось в бесконечность. Музыка в замке стихла, ничто не нарушало тишины. Было для Джорджа что-то недоброе в этой тишине, словно близился конец света. Вдруг он с ужасом понял, что до сих пор еще надеялся, даже понимая тщетность этой надежды. Ведь Мод сказала ему, что любит другого; и все же непобедимое подсознание не принимало этого. Новость положила конец всему. Последнее препятствие, разделявшее Мод и того человека, устранено. Теперь ничто не мешает им пожениться. Джордж почувствовал, как на него наваливается тяжелейшее уныние. Оборваны последние нити каната, его уносит в океан одиночества.

– О! – сказал он и удивился, что голос прозвучал, в общем, как обычно. Говорить было трудно, но напряжения в голосе не слышалось. – Это меняет все, правда?

– Он пишет, что хочет встретиться со мной в Лондоне, чтобы обговорить все, наверное.

– Теперь вам ничто не помешает поехать. Раз ваш отец объявил о помолвке, вы вольны ехать, куда хотите.

– Надо полагать. Они снова помолчали.

– Все так нелегко, – сказала Мод.

– В каком смысле?

– О, я не знаю…

– Если вы обо мне, то, пожалуйста, не надо. Я понимаю, что вы думаете. Вам неприятно, что вы меня обижаете. Пожалуйста, считайте, что у меня вообще нет чувств. Я хочу одного – чтобы вы были счастливы. С меня довольно знать, что я вам помог. Прошу вас, будьте благоразумны. Ну, хорошо, объявлена наша помолвка, но это никак не меняет наших отношений. Мы остаемся в той же точке, где были при последней встрече. Да, я – не тот, кого вы любите, есть человек, которого вы любили, когда и не слыхали обо мне – знать это мне не труднее сейчас, чем тогда. Господи Боже ты мой, не впервые же вы слышите признания и отвечаете: «Нет»!

– Вы совсем другой.

– Ничуть не бывало. Я – человек из толпы.

– Таких, как вы, я никогда не видела.

– Ну, вы никогда не видели и такого, как Пламмер, а мысль о его страданиях не разбила вам сердца.

– Я видела миллион в точности таких, как Пламмер, – твердо сказала Мод. – Все мужчины, которых я знала, были, как он – милые, приятные, никакие. Отказать им – ничто. Всегда как-то знаешь, что он помучается недельку-другую, а потом пойдет и влюбится снова. А вы – другой. Вы… ну, с вами все всерьез.

– Вот тут-то мы и расходимся. Если речь идет о вашем счастье, обо мне думать не надо.

Мод подперла ладонью подбородок и глядела в бархатную тьму.

– Были бы вы моим братом вместо Перси… – сказала она после паузы. – Как бы мы дружили! Как бы все было просто!

– Что ж, считайте меня почетным братом. Тогда все станет просто.

– Вам легко говорить… Нет, трудно. Я знаю, как трудно вам так говорить, утешать меня, притворяться, будто все это для вас мелочь. Как странно! Мы проводили вместе по несколько минут, три недели назад я и не слышала о вас – а я знаю все, что вы думаете. У меня никогда так не бывало, даже с Джеффри. Он меня иногда озадачивает…

Она замолчала. Вдали снова прокричал коростель.

– Что же мне делать? – сказала она.

– Я скажу вам, что делать, причем в трех словах. Все до смешного просто. Вы любите его, он любит вас, и разлучали вас только финансовые обстоятельства. Теперь он богат, препятствий нет никаких. Я и мои чувства – не препятствие, я вам просто не позволю так думать. Исключите меня совершенно. Ошибка вашего отца несколько усложняет дело, но это легко поправить. Последуйте примеру Реджи Бин-га. Открыто объявить о своих намерениях он не мог и очень умно, тихонечко женился – пусть все узнают задним числом. Должен сказать, я никогда не считал его особенно мудрым, но выход из тупика он нашел, ничего не скажешь. Поступите и вы так же.

Мод вздрогнула, даже привстала со своей каменной скамьи. Джордж услышал ее порывистый вздох.

– Значит… убежать?

– Именно. Убежать.

Из-за угла замка, оттуда, где располагался гараж, вынырнула машина и, фыркая, подкатила к лестнице. Большие двери раскрылись, из них полились потоки света. Мод поднялась.

– Разъезжаются, – сказала она. – Я и не думала, что уже так поздно. – Она постояла в нерешительности. – Надо бы пойти попрощаться. Нет, не могу!

– Оставайтесь, никто вас не увидит.

Подкатили другие машины. От их шума ночная тишина разорвалась в клочья. Мод снова села.

– Они, наверное, удивляются, что меня нет.

– Не обращайте внимания. Вот Реджи не обратил. Мод чертила ногой круги на сухом дерне.

– Какая чудная ночь, – сказала она. – Совсем нет росы. Машины захрипели, засвистели, застреляли и укатили. Отсветы постепенно пропали вдали, ночь снова наполнилась покоем и волшебством. Дверь замка с шумом захлопнулась.

– Пожалуй, мне пора, – сказала Мод.

– Пожалуй. Мне бы тоже надо вежливо попрощаться. Но что-то говорит мне, что леди Каролина и ваш братец спокойно обойдутся без формальностей. Пойду-ка я домой.

Они стояли в темноте лицом к лицу.

– Вы бы и правда так поступили? – спросила Мод. – Убежали бы и женились в Лондоне?

– Ничего другого не остается.

– И что, можно прямо так, быстренько…

– В регистратуре? Нет ничего проще. Вы бы видели, как женился Реджи. Р-раз – и готово! Недовольный человечек в черном костюме гнусаво задаст несколько вопросов, запишет несколько слов – и все.

– Какой ужас!

– Кажется, Реджи этого не думал.

– Нет, как прозаично… Никакой романтики.

– Романтику обеспечите вы.

– Конечно, размышлять тут нечего. В сущности, это то же самое, что обычная свадьба.

– Да, абсолютно то же.

Вместе они прошли по террасе и остановились на дорожке, у лестницы.

– Так и сделаю, – сказала Мод.

Ответить было нелегко. Как бы здравы и убедительны ни были его доводы, ему не сразу удалось безоговорочно их принять. Начинало сказываться нервное напряжение.

– Правильно, – сказал он. – Ну что ж, до свидания. Дорожка была освещена. Он видел ее лицо. В глазах была тревога.

– А вы что собираетесь делать? – спросила она.

– Делать?

– Ну, останетесь в этом коттедже?

– Нет, вряд ли. Завтра поеду в Лондон, несколько дней поживу еще в «Карлтоне», а потом поплыву в Америку. К осени надо кое-что написать. Пора работать.

Мод смотрела мимо.

– У вас есть ваша работа, – почти неслышно сказала она. Джордж ее понял.

– Да, у меня есть работа.

– Я рада.

Она протянула руку.

– Вы такой хороший… С самого начала… Вы были… А, что пользы в словах!

– Я получил свою награду. Я узнал вас. Мы – друзья, да?

– Еще бы!

– Близкие?

– Ближе некуда!

Они пожали друг другу руки.

Глава XXV

– Никогда в жизни я не была так расстроена, – сказала леди Каролина.

Уже минут пять она повторяла это и многое другое. До ухода последнего из гостей она блюла контроль над собою и демонстрировала миру незамутненный фасад. Она даже изображала улыбку. И вот теперь, когда последний автомобиль укатил домой, она сбросила маску. Самая мебель в кабинете лорда Маршмортона съежилась, опаленная пламенем ее гнева. Что же до лорда, то он казался вполне испепеленным.

Получить заблудшего братца в свое распоряжение удалось не сразу. Добрых десять минут длилась охота, пока ей и лорду Бэлферу не удалось загнать графа в угол. Напрасно взывал он к ним через замочную скважину запертой двери, уверяя, что работает над семейной историей и отвлекаться не может. И вот он – лицом к лицу со мстителями.

– Не понимаю! – продолжала леди Каролина. – Ты прекрасно знаешь, что несколько месяцев подряд мы все до предела напрягаем нервы, чтобы разорвать эту ужасную связь, и вот, когда появилась, наконец, надежда что-нибудь сделать, ты публично объявляешь о помолвке! Видимо, ты сошел с ума. До сих пор не могу поверить, что это действительно произошло. Все надеюсь, что проснусь и это окажется кошмаром. Как ты только мог, как мог!

– Именно, – сказал лорд Бэлфер.

Если леди Каролина была расстроена, то выразить его состояние души язык бессилен.

С самого начала этого плачевного эпизода Перси находился на переднем крае борьбы. Это у него, у Перси, сбили с головы лучшую шляпу на виду у всей Пиккадилли. Это он, Перси, познал арест и тюрьму. Это он, Перси, несколько дней был инвалидом благодаря своему усердию. И вот, все его страдания оказались всуе. Его предал собственный отец.

Специалисты по истории Среднего Запада рассказывают нам, что один человек из Чикаго, некий Янг, в нервном расстройстве пропустил свою мать через крупную мясорубку, закатал в консервные банки и подписал «Язык». Так вот, достаточно сказать, что взгляды, которые бросал на отца Перси, можно было бы счесть неоправданно суровыми, если бы их бросала на Янга его родня.

Лорд Маршмортон оправился от паники. Бунтарский дух снова разгорался в его груди. Когда жребий брошен, хода назад нет, надо бунтовать, а не извиняться. Может быть, на помощь ему пришла наследственность от целой линии предков, которые, при всех своих недостатках, знали, как обходиться с женщинами. Может быть, в этот момент с ним встали плечом к плечу тени умерших и погребенных Маршмортонов, нашептывая ему на ухо свои потусторонние советы – скажем, дух того графа, который при Генрихе VII зарезал жену кинжалом, чтобы излечить ее от несносной привычки пилить его по ночам; или другого графа, который еще раньше велел отравить двух тетушек и одну сестру, просто так, из чистого каприза. Как бы то ни было, из какого-то источника лорд Маршмортон извлек достаточно мужества, чтобы отвечать.

– Чушь и ерунда! – рявкнул он. – С чего это вы поднимаете столько шуму? Мод его любит. Мне он нравится. И нечего шуметь. Почему бы мне не объявить о помолвке?

– Ты сошел с ума! – закричала леди Каролина. – Твоя единственная дочь – и человек, о котором никто ничего не знает!

– Именно, – сказал Перси.

Лорд Маршмортон подхватил инициативу в ловкостью старого спорщика.

– Вот тут вы ошибаетесь. Я знаю о нем все. Он очень богат. Вы слышали за ужином, как все возбудились, когда услышали его имя? Очень знаменитый человек! Получает тысячу фунтов в неделю! Во всех отношениях превосходная партия.

– Да что ты говоришь! – неистово закричала леди Каролина. – Мне неважно, получает ли он тысячу фунтов или два пенса. Они не могут пожениться. Деньги – еще не все!

Она замолчала, ибо раздался стук в дверь. Когда дверь эта открылась, вошла Билли, предвидевшая, что лорд Маршмортон будет рад сменить тему разговора примерно в это время.

– Не понадобится ли моя помощь? – сияя, спросила она. – Я специально пришла узнать, нет ли для меня какого дела.

Леди Каролина срочно переключилась на аристократическое спокойствие. Она от души не одобряла, что ее прервали, но на тоне ее это не отразилось.

– Лорду Маршмортону не понадобится ваша помощь, – сказала она. – Он не будет работать.

– Доброй ночи, – сказала Билли.

– Доброй ночи, – сказала леди Каролина. Перси попрощался сердитым взглядом.

– Деньги, – возобновила тему леди Каролина, – еще не все. Мод не в таком положении, чтобы ей необходимо было выходить за богатого. Это совершенно невозможно потому, что мистер Бивен – никто. У него нет никакого общественного положения.

– Ну что ты! – сказал лорд Маршмортон. – Очень приличный человек.

– Нет, ты идиот! Ты кретин! – воскликнула его сестра. – Твоя секретарша – очень милая девушка, но что бы ты сказал, если бы Перси пришел и заявил, что на ней женится?

– Именно, – откликнулся Перси. – Совершенно верно.

Лорд Маршмортон поднялся и пошел к двери. Он держался с достоинством, но было в его глазах какое-то загадочное выражение.

– Это невозможно, – сказал он.

– Вот именно, – сказала его сестра. – Я рада, что ты хоть это признаешь.

Лорд Маршмортон достиг двери и стоял там, держась за ручку и находя в ней источник сил.

– Я все собирался сообщить вам… – начал он.

– О чем?

– О том, что я сам женился на ней в среду, – сказал он и исчез, как нырнувшая утка.

Глава XXVI

В четверть пятого пополудни, два дня спустя после достопамятного приема, на котором лорд Маршмортон повел себя столь глупо, Мод сидела в кафе «Уютный уголок» и ждала Джеффри Раймонда. Он сообщил телеграммой, что будет там в половине пятого, но нетерпение погнало ее туда на четверть часа раньше, и уже теперь печальная атмосфера заведения побуждала ее раскаяться в этом порыве. Ей становилось все печальней. Ее томили дурные предчувствия.

«Уютный утолок», как всякий немедленно догадается по названию, – это чайная на Бонд-стрит, которую содержит страдающая дама. В Лондоне, когда дама начинает страдать (а начинает она по самому ничтожному поводу), она собирает вокруг себя еще двух или трех страдающих дам, формируя таким образом кворум, и открывает чайную в Уэст-Энде, которую называет «Под дубом», «Под липой», «У старой ивы» или «Тихая гавань», в зависимости от личных пристрастий. Там, в тирольских, китайских или норвежских костюмах, дамы подают всякие яства с величавой томностью, рассчитанной на то, чтобы выбить всякую дурь из головы самого развеселого посетителя. Здесь вы не найдете ни грубоватой суетливости конкурирующих заведений «Лиона и K°», ни блеска и веселости «Рампельмайера». У этих мест своя, особая атмосфера. Чем они берут, так это недостатком света, почти полным отсутствием вентиляции, шоколадным тортом собственного приготовления, который не полагается резать, и печальной отрешенностью ангельских дев. Вряд ли где-нибудь в мире есть что-то столь угнетающее, как такая чайная, разве что другая, в том же духе.

Мод сидела и ждала. Где-то вполголоса напевал невидимый чайник, словно тихоголосый пессимист. На другой стороне зала две страдающие дамы в изысканных платьях стояли, прислонившись к стене, и тоже тихо шептались. По выражению их лиц можно было догадаться, что они невысоко ценят жизнь и хотели бы уйти от нее, как труп на втором этаже. Так и тянуло предположить, что труп на этаже есть. Первым делом, как войдешь, является мысль о том, что вот сейчас дама подойдет и спросит: «Чаю, кофе? Не желаете ли взглянуть на труп?».

Мод взглянула не на труп, а на часы. Двадцать минут пятого. Она не могла поверить, что сидит тут всего пять минут, но часы тикали и, следовательно, шли. Печаль углублялась. Почему Джеффри позвал ее в эту унылую пещеру, а не в «Савой»? В «Савое» ей было бы хорошо. Но здесь… Первый радостный порыв, с которым она бросилась к любимому человеку, потерян безвозвратно.

Она испугалась. Какой-то злой дух, может быть, чайник, нашептывал ей, что глупо было приходить, и бросал тень сомнения на то, что до сих она считала твердым, как скала, фактом – на ее любовь к Джеффри. Не изменилась ли она с тех пор, как была в Уэльсе? Жизнь в последнее время стала такой запутанной. Среди суматохи недавних событий те дни казались чем-то давним, сама она – совсем другой. Вдруг она обнаружила, что думает о Джордже Бивене…

И странное дело: стоило ей подумать о нем, как ей сразу полегчало, будто она заблудилась в пустыне и встретила друга. В Джордже было что-то настоящее, что-то успокаивающее. А как хорошо он держался при последней встрече! Да, кажется, он стал в каком-то смысле частью ее жизни. Она уже представить себе не могла жизни, в которой бы он не участвовал. А он, наверное, пакует вещи, собираясь в Америку, и она его больше никогда не увидит. В сердце кольнуло. Только сейчас она поняла, что он вправду уезжает.

Она постаралась отогнать боль и стала думать об Уэльсе. Она закрыла глаза – это помогало вспоминать. С закрытыми глазами можно воскресить все это – дождливый день, изящного, гибкого человека, вышедшего к ней из тумана, прогулки по холмам… Скорее бы он пришел! Ей так недоставало его…

– А, вот и ты!

Мод, вздрогнув, открыла глаза. Голос был похож, но у стола стоял незнакомец, причем – не такой уж привлекательный. В полутьме «Уютного уголка», к которой ее только что закрытые глаза еще, к тому же, не привыкли, она могла различить лишь то, что он удивительно тучен. Она застыла, приготовясь к обороне. Что же следует ожидать, если ты одна слоняешься по чайным!

– Надеюсь, я не опоздал, – сказал незнакомец, присаживаясь и тяжело дыша. – Подумал, что небольшое упражнение не повредит и пошел пешком.

Каждая клеточка в ее теле воспрянула к жизни. Да, это был Джеффри.

Он обернулся через плечо и щелкнул пальцами, стараясь привлечь внимание ближайшей из страдающих дам; это дало Мод время оправиться от первого шока. Слабость прошла, уступая место дикому замешательству. Не может быть, чтобы это был Джеффри! Просто возмутительно, чтобы это был Джеффри! И все же это был он. Целый год молилась она, чтобы ей возвратили его, и боги услышали молитву. Они возвратили ей Джеффри, и с такой щедрой небрежностью, что его получилось вдвое больше, чем она ожидала. Она молила о стройном Аполлоне, которого полюбила в Уэльсе, а получила этого огромного оборотня.

У всех есть свои предубеждения. Мод не любила толстых мужчин. Может быть, это внушил ей вид ее брата Перси, разбухающего с каждым годом. Как бы то ни было, она их не любила и в болезненном молчании глядела на Джеффри. Он снова повернулся к ней, представляя взору свой полный и законченный вид. Он был не просто тучен. Он был жирен. Тонкая фигура, целый год заполнявшая ее мысли, расплылась в море жилетки. Тонкие линии лица вообще исчезли. Щеки стали розовым желе.

Одна из страдающих дам медленно, презрительно приблизилась и стояла у столика, раздумывая о трупе. Беспокоить ее было стыдно.

– Чаю, какао? – гордо осведомилась она.

– Чаю, пожалуйста, – сказала Мод, вновь обретая голос.

– Один чай, – вздохнула плакальщица.

– А мне какао, – оживленно сказал Джеффри, явно показывавший, что тема ему близка. – И много взбитых сливок. Проследите, чтобы оно не остыло.

– Одно какао.

Джеффри думал, и не о пустяках.

– И несколько пирожных, – добавил он. – Я особенно люблю с глазурью. Да, и бисквитов… и тосты с маслом. Пожалуйста, проследите! Побольше масла.

Мод задрожала. Человек, сидящий перед нею, не знал такого слова. Он должен бы вызвать полицию, если враг заставит его есть масло.

– Ну-с, – сказал Джеффри, наклоняясь к ней, когда надменная служительница ушла, – ты ничуть не изменилась. То есть, с виду.

– Правда? – сказала Мод.

– Все такая же. Я-то, кажется, – он скосился на свою жилетку, – набрал немного веса. Не знаю, заметила ты?..

Мод задрожала опять. Набрал немного веса! Заметила! Неприятно видеть толстяка, не знающего, что он растолстел.

– Это жизнь на яхте, – сказал Джеффри. – Почти все время с тех пор я провел на яхте. У старикана был повар-японец, и жили мы шикарно. Его хватил удар. Как мы плавали! Всю зиму в Средиземном море, большей частью – в Ницце.

– Я бы хотела в Ниццу, – сказала Мод, надо же было что-то сказать. Она чувствовала, что Джеффри изменился не только внешне. А может, он таким и был? Может, он обыкновенный, прозаический, а все остальное она выдумала?

– Если поедешь, – оживленно сказал Джеффри, – не упусти, пообедай в отеле «Золотой Берег». Там не закуски, просто класс! Раки, прямо омары. И рыба – как же ее, забыл, сейчас вспомню… В точности, как флоридская помпано. Смотри только, чтобы запекли, а не жарили. Теряется вкус. Скажи официанту, что хочешь запеченную, с расплавленным маслом и петрушкой и с простым вареным картофелем. Это изумительно! На континенте лучше есть рыбу. Никого не слушай, французы не смыслят в бифштексах и вообще в красном мясе. Телятина – еще ничего, но у нас лучше. Но, а вот в чем они истинные гении – это в омлете. Помню, когда мы зашли за углем в Тулон, я сошел на берег прогуляться и съел замечательный омлет с прекрасной куриной печенкой, заметь, в совершенно крохотном портовом кафе. Никогда не забуду.

Возвратилась плакальщица с подносом, с которого сняла похоронное печенье и поставила на столик. Джеффри раздраженно покачал головой.

– Я специально просил: побольше масла! – сказал он. – Что за тосты, если на них мало масла? Тогда их не стоит и есть. Принесите брикетик, пожалуйста, я сам намажу. И поскорее, пока тост не остыл. Остывший тост – это гадость. Тут, в городе, не понимают, что к чаю нужна еда, – обратился он к Мод, когда плакальщица удалилась. – Чтобы это почувствовать как следует, надо ехать в деревню. Помню, мы причалили у Лайм-Реджиса по пути в Дэвоншир, и я пил там чай на ферме. Это удивительно! Густые сливки, домашнее варенье, печенья всякие. А здесь – ерунда какая-то! Просто цирк. Ну где там эта женщина с маслом? Будет поздно!

Мод молча прихлебывала чай. Сердце лежало в ней куском свинца. Тема масла, лейтмотив его речей, скребла по нервам так, что она едва выдерживала. Мысленным взором окидывала она кошмарные месяцы, и ей представлялось кошмарное видение: Джеффри, равномерно поглощающий масло, день за днем, месяц за месяцем, превращаясь в человека-бочку. Она задрожала опять.

Негодование на судьбу, заставившую отдать человеку сердце, а потом подменившую его, боролась с леденящим ужасом. Нет, надо бежать! Но как? Она определенно дала ему обещание. («А! – весело приветствовал Джеффри появление масла. – Вот это другое дело!» – Он начал намазывать тост. Мод отвела глаза.) Она говорила, что любит его, что он для нее – весь мир, что никого другого никогда не будет. И вот, он пришел заявить свои права. Можно ли отказать ему только потому, что в нем тридцать фунтов лишнего веса?

Джеффри съел все и достал сигарету. «У нас не курят!» – сказала страдающая дама. Он сунул сигарету обратно в пачку, и в глазах его появилось новое выражение, нежное. Только теперь, с самого начала их встречи, Мод уловила отсвет того, кого она полюбила в Уэльсе. Видимо, масло смягчило Джеффри.

– Итак, ты не дождалась, – сказал он с пафосом. Мод не поняла.

– Я ждала больше четверти часа. Это ты опоздал.

– Я не о том. Я говорю о твоей помолвке. Видел объявление в «Морнинг Пост». Что ж, наилучшие пожелания. Счастливчик этот Джордж Бивен, кто бы он там ни был.

Мод открыла рот, чтобы все объяснить, но закрыла его, ничего не сказав.

– Итак, ты не дождалась! – продолжал Джеффри с тихим сожалением. – Ну что ж, не мне тебя винить. Ты в таком возрасте, когда легко забывают. Какое право я имел надеяться, что ты устоишь в многомесячной разлуке? Я слишком многого ожидал. Но какая ирония! Я все это время думал о прошлом лете, когда мы были друг для друга всем, а ты забыла меня, забыла меня! – Джеффри вздохнул. В рассеянности он взял со скатерти обломок бисквита и сунул в рот.

Несправедливость нападения просто ужаснула Мод. Она припомнила прошедшие месяцы, все, через что она прошла, и ей стало до боли жалко себя.

– Я не забыла! – закричала она.

– Не забыла? Но ты позволила этому Джорджу Бивену ухаживать за собой.

– Я не позволяла! Это ошибка!

– Ошибка?

– Да. Объяснять слишком долго, но… – Мод остановилась. На нее снизошло, как ясновидение, что эту ошибку ей и не хочется исправлять. Она была, как тот, кто, заблудившись в джунглях, выходит на свежий воздух. Много дней ее мысли путались, она не могла истолковать собственных чувств – и вот теперь все прояснилось, как будто самый вид Джеффри был ключом к шифру. Она любит Джорджа Бивена, которого изгнала из своей жизни. Теперь она это знала, и потрясение сделало ее слабой и беспомощной. Вместе с потрясением пришел ужас: тетя Каролина и брат Перси оказались, в сущности, правы. То, что она принимала за великую любовь, оказалось простым увлечением, неспособным вынести человека, который съел слишком много масла и нарастил слишком много жиру.

Джеффри проглотил кусочек бисквита и склонился вперед.

– Разве ты не помолвлена с этим Бивеном?

Мод избегала его взгляда. Она понимала, что все ее будущее зависит от нескольких слов.

И тут сама Судьба пришла к ней на выручку. Не успела она заговорить, как ее перебили.

– Прошу прощения! – прозвучал чей-то голос. – Можно вас на минуточку?

Мод и ее собеседник так погрузились в свои дела, что не заметили, как появилось третье лицо. То был молодой человек с волосами мышиного цвета, плохо выбритый, но усатый, и с таким взором, который не мог решить, быть ему вороватым или наглым. Костюм его был и фатовским, и неряшливым. На голове сидел котелок, лихо сдвинутый набок, небольшую сумку он поместил на стол, прямо между ними.

– Извиняюсь за вторжение, мисс, – он галантно поклонился, – но мне необходимо сказать несколько слов вот этому мистеру Грею.

Мод, глядевшая через стол на Джеффри, с удивлением увидела, как его цветущее лицо вдруг посерело. Рот раскрылся, глаза стали стеклянными.

– Вы ошибаетесь, – холодно сказала Мод. Молодой человек ей сразу не понравился. – Это мистер Раймонд.

Джеффри обрел дар речи.

– Разумеется, я – мистер Раймонд! – сердито закричал он. – Приходят сюда, досаждают!..

Молодой человек ничуть не смутился; он, видимо, привык к обидам и продолжал, будто его не прерывали.

– Взгляните сюда, – сказал он, доставая линялую визитку, – Уиллоуби и сын, адвокаты. Я – сын. Шеф поручил мне это дельце. Я много дней вас разыскиваю, чтобы вручить вот эту бумагу. – Он открыл сумку, как фокусник, и достал оттуда плотную бумажку официального вида. – Вы свидетель, мисс, что я документы доставил. Конечно, вы знаете, что это такое? – обратился он к Джеффри. – Вас привлекают к суду за нарушение брачных обязательств. Наша клиентка, мисс Ивонна Синклер из театра «Регал», подала иск на десять тысяч фунтов. Если хотите знать мое мнение, – сказал он, – то я вам скажу: это детская прогулка, а не дело. Лучшее наше дельце по нарушениям за много лет. – Он снова заговорил в профессиональной манере. – Ваши адвокаты, несомненно, войдут в контакт с нами. Послушайтесь моего совета, – заключил он, стремительно меняя манеру, – уладьте это как-нибудь без суда, а то, между нами девочками, у вас нет ни малейшего шанса.

Джеффри вскочил, громко пыхтя с видом оскорбленной невинности.

– Что вы несете? – заорал он. – Неужели вы не видите, что ошиблись? Я никакой не Грей. Сказано вам, я – Джеффри Раймонд!

– Тем хуже для вас, – невозмутимо сказал молодой человек, – значит, обманывали нашу клиентку. У нас есть письма и свидетели, целый мешок всяких штучек. А как насчет вот этого фото? – Он снова нырнул в сумку. – Узнаете, мисс?

Мод взглянула на фото. Это был Джеффри, и недавно, ибо портрет являл его во всей красе. Поперек массивных ног шла плавная надпись: «Бэби от ее Пупсика». Мод затряслась и передала фотографию молодому человеку. Джеффри выбросил вперед руку, пытаясь ее схватить. Уиллоуби-младший засунул фото в сумку и повернулся, чтобы уйти.

– На сегодня хватит, – любезно сказал он, опять поклонился в своей светской манере, сдвинул шляпу еще чуточку налево и, поприветствовав одну из страдающих дам вежливым «С вашего позволения, Мэйбл» (чем навлек на себя ее ледяной взгляд, к которому оказался совершенно нечувствителен), вышел вон, оставив по себе напряженное молчание.