Текст книги "Том 3. Лорд Аффенхем и другие"
Автор книги: Пэлем Вудхаус
Жанры:
Юмористическая проза
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 32 (всего у книги 41 страниц)
Глава XVII
Не так уж легко оттащить плачущую деву от руля и осушить ее слезы, но Джос это все проделал. Рыдания сменились бульканьем, бульканье – молчанием.
– А теперь, – сказал он, – расскажи мне все по порядку. Салли судорожно глотнула.
– Прости, не сдержалась.
– Ничего, плакать полезно. Что же случилось?
– Я говорила. Он не берет картину.
– Ты что-то спутала.
– Нет. Все очень просто.
– Скорее – сложно.
– Просто. Он женится на леди Чевендер…
– Что?!
– Женится. Она зашла сегодня к нему, и они договорились. Он ее любил столько лет. Ты не знал?
– Понятия не имел.
– Так вот, раз они поженятся, зачем ему портрет? Понимаешь, он хотел на него смотреть и думать о ней. Неужели он даже тебе не сказал?
– Как-то не довелось.
– А ты сам не думал, зачем ему картина?
– Что же тут странного? Ранний Уэзерби! Но мы отвлеклись. Значит, ты пришла в гостиницу…
– Да. Он меня дожидался, ужасно бледный. Видимо, что-то съел.
– А!
– Ночью он чуть не умер. А утром она пришла.
– Так, так, так, так… Понимаю. Он лежит в изнеможении, после бессонной ночи, и тут входит она, принося отраду. Верно?
– Да, да! Ангел.
– Вот именно. Помню, я набросал стишки об этом самом явлении. Когда легко, горда и холодна (писал я), но стоит горю омрачить чело, она, подобно ангелу, и так далее.[58]58
Предваряя комментарий, сообщим для русского читателя, что это хрестоматийные стихи Вальтера Скотта.
[Закрыть] Словом, мне все понятно. Леди Чевендер влетает в комнату, касается прохладным крылом пылающего лба, и мистер Дафф говорит ей: «Зачем мы расстались? Почему не ценили небесного блаженства? Начнем сначала!» Она соглашается.
– Да, наверное, так.
– Желудок – великая сила! До чего он только не доводит…
– При чем тут желудок? Мистер Дафф ее любил столько лет!
– А, прости, из памяти выпало.
– Трогательно, правда?
– Куда уж трогательней!
– Хотя для нас и плохо.
– Куда уж хуже! Ты говорила обо мне?
– Конечно. Я сказала, что мы поженимся.
– А он что?
– Удивился. Посоветовал сходить к психиатру.
– Какой милый!
– Он говорит, лучше уж за Джорджа. Ночью он много думал и решил, что в Джордже что-то есть.
– Как его скрутило, однако! Не думал, что желудок влияет на мозг.
– Он отдал Джорджу деньги.
– Это хорошо. Я уж беспокоился. А меня обратно не возьмет?
– Нет. Ночью он думал…
– Не вредно ли столько думать?
– … и решил, что ему так плохо из-за тебя.
– Вот гад какой! Я же спас ему жизнь.
– Да, я напомнила, а он сказал, что двух лет за это достаточно. Ты поил его вчера бренди?
– Почему «поил»? Предложил, он и накинулся. А что?
– Нет, ничего. Он считает, что с этого и началось. Все-таки желудок…
– Скорее мозг. Разум его туманен. Что ж, если он меня не берет, придется нам подождать. Конечно, рай – в шалаше, но у нас и на это нет денег. Лично у меня – пятнадцать фунтов. Заработать негде. Кому нужен художник?
– Мне.
– Это хорошо. Ты уверена, что не вернешься к лорду, бла-го. он теперь богат?
– Уверена.
– Господи! – вскричал Джос. – Если бы я не проспал, мы бы не встретились!
– Да?
– Да. Меня ждали к десяти. Но я заигрался в карты, проспал, и ты меня застала в кабинете. Какой урок! Буду опаздывать.
– И на свою свадьбу?
– На свадьбу… Когда она еще будет! Что нам делать, как ты думаешь?
– Не знаю.
– Что-то сделать можно. Люди все время женятся. Не богаты же они! Вот что, дай мне этот портрет, я отнесу его к себе и выйду погуляю. Может, осенит… в общем, жди. Скоро обо мне услышишь.
Когда он вернулся в усадьбу, дождь прошел, светило запоздалое солнце. Оно и выманило на прогулку лорда Холбтона.
И как тут не гулять? Он свободен от опрометчивой помолвки, в кармане – чек на крупную сумму. Если уж это не удачный день, то второй барон просто не знал, где они, эти дни.
Естественно, он пел романс и дошел до самых чувствительных пассажей, когда услышал особенно мрачный пассаж песни «Старик-река», а вскоре и увидел нового лакея.
Если один человек поет романс, а другой – «Реку», кто-то должен уступить. На сей раз уступил лорд Холбтон, немного жалея, что не удалось вывести любимую трель.
– Добрый вечер, – сказал он. – Как поживаете? Обычно он не был так приветлив, но чего не сделаешь на радостях! Тем не менее Джос, как и старик-река, катил свои волны вперед. Оглянулся он не сразу, а тогда мрачно буркнул:
– Здрасьте.
– Знаете, – сказал барон, – Салли мне о вас говорила.
– Да?
– Она говорила, что вы не лакей. Вы просто хотели быть там, где она.
– Да?
– Очень романтично. Они помолчали.
– Вы ведь знаете Даффа?
– Да.
– Служили, хе-хе, под его знаменами?
– Да.
– Странно, что мы с вами не встречались. Вы к нему ходили по службе, я – за деньгами, могли и встретиться.
– Да.
– А вот не довелось.
Джосу показалось, что он не совсем вежлив.
– Вас надо поздравить, – сказал он, чтобы это возместить.
– С чем?
– С деньгами. Я слышал, он их дал наконец.
– А, вот что! Дал, как не дать. После обеда еду в банк, пока не передумал. Мало ли что!
– А что?
– Да он вечно так. Разболеется, умилится – а потом приходит в себя, и все сначала.
Джос вздрогнул.
– Вы серьезно говорите?
– Куда уж серьезней!
– Значит, вы думаете… Ну, возьмем такой случай. Человек болен, к нему пришла дама, он решил, что любит ее…
– Кто, Дафф?
– Неважно. Это пример.
– По-моему, Дафф вообще не…
– Сказано, пример. Может так быть, чтобы он одумался?
– Что, что?
– Ну, пожалел.
– Если это Дафф – вполне.
Джос ощутил что-то такое, приятное. То была надежда.
– Вы мне подали мысль, – сказал он. – . Уже уходите?
– С вашего разрешения. Подумать надо.
– О, подумать! – лорд Холбтон широко повел рукой. – Пожалуйста, не держу. Салли – большой привет.
Джос опять смутился.
– Простите, – сказал он.
– За что?
– Ну, за Салли. Мне так жаль…
– Как, уже?
– Нет, я вас жалею. Нетрудно понять, что вы чувствуете…
– Я? Дорогой мой, не волнуйтесь! Я очень рад, очень рад. Получу деньги – и в Италию. Надо ставить голос. Поверьте, все к лучшему. Да, да, да, она прелесть, но не для меня же! Лично я считаю, что жениться глупо. В жизни своей не женюсь! Только полный осел…
Джос мог бы с этим поспорить; мог бы – но не хотел. Он думал о том, согласен ли с лордом мистер Дафф. Если согласен, все в порядке.
Дойдя до дома, он поспешил к телефону для слуг и застал там Чибнела.
– Да? – говорил тот. – Уэзерби? Как раз пришел. Сейчас попрошу. Это вас.
Джос схватил трубку.
– Алло!
– Уэзерби? Кто-нибудь слышит? Джос огляделся.
– Вроде бы нет.
– Можете сейчас прийти?
– Смотря зачем.
– Несите портрет.
– Он вам нужен?
– Еще бы!
– А вы сказали, не нужен.
– Передумал.
– Да?
– Да. Вы меня поняли?
– Еще бы!
– Тогда – ноги в руки, – закончил мистер Дафф.
Глава XVIII
Джосу показалось, что Чибнел несколько холоден, и он не ошибся. Голос мистера Даффа просто потряс дворецкого. Беседа в «Гардении» была недолгой, но он его сразу узнал и чрезвычайно всполошился. Мыль о том, что злодеи беспардонно сговариваются по телефону своих жертв, очень тяжела.
Чтобы подумать, он пошел к себе, в затвор кельи, оставляя суету гостиной более веселым минутам. Придя, он налил себе портвейну и стал думать.
К раздумьям исподволь примешивалась досада – почему он, дворецкий, должен играть роль бесплатного сыщика? Очень может быть, что ночью эта шайка что-то предпримет. Значит, снова надо там спать. Вспомнив былое, он пожалел, что наделен чувствительной совестью.
Когда, допив портвейн, он прикидывал, налить ли еще, явился мальчик на посылках и позвал его к телефону. Голос в трубке принадлежал божественной Вере.
– Сидни!
– Да?
– Это ты?
– Да.
– Сидни!
– Да?
Вера произнесла 250 слов за время, отведенное слов на пять, и Чибнел ее упрекнул.
– Это ты?
– Да.
– А я думал – трещотка. Телефон сломаешь. Вера упрек приняла.
– Сидни, они тут!
– Где?
– У меня, в баре. Сговариваются.
– Иди слушай. Разве можно их оставлять?
– А ты не кричи.
– Я не кричу.
– Ладно, иду к ним. Вообще-то я уже слушала.
– Что они говорят?
– Ничего особенного.
– А ты сказала, сговариваются.
– Ждали, пока я уйду. При мне говорили, что кто-то женится.
– Женится?
– Да. Тонкий – за, толстый – против. Ой, Сидни!
– Что такое?
– Он без усов. Ну, иду. Спрячусь за этим окошком, из кухни. Все будет слышно.
– Ладно, иди, и звони скорей.
– Иду, иду, иду, иду, иду! – сказала Вера, выдавая волнение. – А я что делаю?
Она повесила трубку и мягким, упругим шагом сыщика побежала к окошку. Приоткрыв его дюйма на два, она услышала такое, что даже свистнула.
Толстый: Где он?
Тонкий: У меня в комнате.
Толстый: Несите сюда!
Тонкий: Нет. Сперва обговорим условия.
Мисс Пим вцепилась в створку, потрясенная этими словами, но мы не последуем ее примеру. Серьезному летописцу важна и первая часть беседы. Когда такие умы обсуждают таинство брака, это вам не кот начхал. Мало сказать «тонкий – за, толстый – против», необходимо привести подлинные слова.
Когда Джос вбежал в вестибюль, он обнаружил там мистера Даффа, скрючившегося в кресле, словно скульптура Эпштейна.[59]59
Джейкоб Эпштейн (Эпстайн) (1880–1959) – англоамериканский скульптор.
[Закрыть] Однако еще больше его поразило отсутствие усов.
– Слава Богу! – воскликнул Джос.
– Э?
– Вы их сняли.
– Она заставила.
– Кто?
– Беатрис, – мрачно отвечал Дафф. Усы он не так уж любил, но гордый дух возмущался. Воспользовавшись этим ответом, Джос прямо перешел к делу.
– Вы что, на ней женитесь?
– Э?
– Ну, на леди Чевендер.
– Хоть бы мне кто сказал! Я и сам не знаю.
– Не знаете?
– Нет.
– Очень странно. А почему?
– Не могу вспомнить, что я говорил.
– Ну, ну! Предложение делали?
– Что вы!
– Тогда в чем дело?
– Вот, послушайте…
Он помолчал и подождал, словно робкий посетитель французского ресторана, которому впервые в жизни подали буйябес. Прошлое пугало его.
– Послушайте, – сказал он наконец. – Лежу я, значит, в постели, всю ночь промучился…
– К утру полегчало?
– Нет. Правда, боль прошла…
– Но ее сменила слабость. Вы мелко дрожали, словно коляска от мотоцикла. Хорошо, молчу!
– А вы не лезьте.
– Я жду любовного мотива. Входит она…
– Именно. Я чуть не умер.
– И вслед затем…
– Она говорит: «Джимми, вид у тебя поганый». А я говорю: «Мне худо». А она говорит: «Что-нибудь съел». А я говорю: «Ха-ха!» А она говорит: «Бедный ты, бедный! Красив, ничего не скажешь, но брюхо – хуже некуда».
– Первые слова, которыми вы обменялись за пятнадцать лет?
– Да. А что?
– Я часто думал, что говорят в таких случаях. Теперь – знаю.
– Кто говорит? При чем тут мы? Что я ей, жених?
– А разве нет?
– Сказано вам, не знаю.
– Подушку поправила?
– Нет. Пошла в аптеку и принесла что-то вроде дуста. Легче мне стало, ничего не скажу, гораздо легче, но во рту – до сих пор конюшня.
– Так. Дальше что?
– Мы поболтали.
– О чем?
– О том, о сем.
– Ах, вон что!
– Ну, о прошлом. «Ты помнишь?», «А ты помнишь?», «Как там этот?», «Как тот?». Сами знаете. Потом она спросила, как я дошел до жизни такой.
– А как вы дошли?
– Долго рассказывать.
– Ну, не надо. У нас будет время в этом разобраться, когда вы пригласите к ужину своего любимого сподвижника, возглавившего отдел рекламы.
– Рекламы?
– Именно.
– Вы так думаете? Джос не стал настаивать.
– Если это все, – сказал он, – вы вышли из положения с честью.
– Это не все!
– Так я и знал. Что же случилось?
– Она положила руку мне на лоб…
– Вот оно!
– … и сказала, что за мной нужно присматривать. Лучше всего в таких случаях жена. Кажется, я кивнул.
– Ну, что же это?!
– Думаете, влип?
– Конечно.
– Я ничего не имел в виду. Это – обобщение.
– Хватит, Дж. Б. Заказывайте свадебный пирог.
– О Господи!
– И покупайте билеты в Париж. Снимите мерку для брюк. Подыщите священника, распорядитесь насчет лакеев. О чем вы думали? Сами распустили слухи, что любите ее пятнадцать лет…
– До нее дошло?
– Конечно. Все только об этом и говорят. Вас ставят в пример другим мужчинам. И после этого вам кажется, что можно вот так кивать? Вы удивляете меня, Дж. Б. Считайте, что вы женаты.
– Идемте в бар, – сказал мистер Дафф. – Мне надо выпить.
Когда они делали заказ, Джосу показалось, что Вера немного взволнована. Ее прекрасные глаза были круглее, чем обычно, и она как-то слабо хихикала. Но сейчас ни ему, ни его спутнику было не до нее. Отойдя с полными кружками в самый угол, они оказались под тем окошком.
Разговор начал Джос, уже повеселее.
– Не понимаю, – сказал он, – что вы мечетесь? Другой бы плясал, венчая себя цветами. Вам же очень повезло! Она чудесная женщина. Красива. Умна. Чувство юмора – самый высший сорт. Чего вам еще надо? Вот привалило человеку! Только начнете жить, до сих пор вы прозябали.
Мистер Дафф мрачно помолчал, еще больше напоминая скульптуру, которую изваял Эпштейн после новогодней попойки.
– Понимаете, – сказал он, – я вообще боюсь брака. Я и тогда удивился, зачем я женюсь. Когда она меня бросила, я пел, как птичка.
Джос просто дернулся, и не только потому, что неприятно представить мистера Даффа в виде птички.
– Боитесь брака! – вскричал он. – Да лучше него нет ничего на свете! Только полный кретин может в этом сомневаться. Вот скажите, мисс Пим…
– Да? – встрепенулась Вера.
– Правда, брак – лучше всего?
– Ой! – отвечала Вера, расплескивая пиво.
– Истинный рай, верно?
– У-ой! Простите.
Она поспешила отойти. Джос обернулся к собеседнику.
– Слышали? – спросил он. – Кричит от восторга. Устами барменши глаголет истина. Сходите в чистку, Дж. Б., пусть вам почистят душу. И отгладят.
Насмешка тронула мистера Даффа не больше, чем уговоры.
– Послушайте, – сказал он. – Когда вы женитесь, что бывает? Я вам объясню. Гибнет свобода. Раньше был сам себе хозяин, а теперь – раб. Возьмем эти усы. Хорошо, фальшивые, не в этом дело. Они мне вообще не нужны, но это она решила, не я. И так все время. Я люблю на сон грядущий выкурить сигару. За обедом я читаю. А шлепанцы? Придешь с работы, только хочешь их обуть, а она тут как тут: «Джимми, одевайся, мы же едем к Уилберфигам». Брак. Хо-хо!
Джос покачал головой.
– Мрачная картина, Дж. Б. Я описал бы все иначе. Мне наливает кофе, улыбается прелестнейшая из женщин. Я ухожу на работу, думая о том, что тружусь ради нее. Может быть, мы встречаемся в кафе. Я работаю дальше, вспоминая ее веселый голос. Вечером мы обсуждаем все, что было за день, слушаем радио…
– У меня мысль, – прервал его мистер Дафф.
– Не перебивайте. Я забыл, на чем остановился.
– Вот, смотрите…
– Раньше вы говорили: «Вот, послушайте». Выберите что-нибудь одно.
– Смотрите. Она меня бросила, потому что я говорил о ветчине. Представляете, что будет, если она узнает правду?
– Про рекламу?
– Да.
– Ну, я вам не завидую. Когда вы ей скажете…
– Зачем? Я просто выпущу плакаты, а она их увидит, по всему городу. Естественно, кинется мне звонить. Я подниму брови…
– По телефону?
– Да. И скажу: «Что за тон? Если мне нужен такой плакат, я его выпускаю. Тебе это не нравится?…» ну и так далее.
– Все по телефону?
– Да. В общем, она меня бросит. Портрет у вас?
– Нет.
– Я же сказал, принесите! Никакой дисциплины! Могли его взять у своей малявки…
– Если вы еще раз…
– … и принести мне. Почему вы не взяли?
– Я взял.
– Где же он?
– У меня в комнате.
– Несите сюда!
– Нет, Дж. Б. Сперва обговорим условия. По дороге в усадьбу.
Сидни ждал у телефона. Наконец звонок зазвонил.
– Алло.
– Сидни?
– Да.
– Это ты?
– Кто ж еще?
– Ты тут?
– А где, в Африке?
– Не груби.
– Я не грублю.
– Нет, грубишь.
– Ладно, прости, – сказал Чибнел, умевший обуздывать себя. – Очень уж хочется узнать поскорей. Новости есть?
– О-о-о!
– Так есть или нету?
– О Сид-ни! Какой ужас!
– Ты что-то слышала?
– О-о-о!
– Сговаривались?
– Еще как! Сидни, у этого Уэзерби что-то в комнате. Толстому оно нужно. Они идут в усадьбу.
– Что?!
– Да, да, идут. А по дороге обсуждают условия. Что ты будешь делать?
Чибнел задвигал челюстями.
– Пойду к нему в комнату, обыщу. Подожду их.
– О-о, Сид-ни!
– Да?
– Они тебя убьют.
– Я их первый убью. Надо захватить винтовку.
– О-о-о-о-о!
– Спрячусь за гардиной.
– А-ах! Ты поосторожней.
– Хорошо.
– А то позвонит миссис Эллис, что ты плаваешь в крови… Чибнел засмеялся. Ах, уж эти девичьи страхи! Что ж, нежность или тонкость души он одобрял.
– Ладно, не буду плавать.
– Пожалуйста! – взмолилась Вера.
Глава XIX
После обеда, в половине десятого, усадьба наслаждалась тем мирным вечером, который недавно хотел описать Джос. Гардины задернуты, лампы горят, по радио льется органная музыка, миссис Стиптоу сидит с овчаркой, леди Чевендер – с мопсом, мистер Стиптоу – с кошкой, которой он очень нравился. Странный вкус, но кошки – этот кошки.
Кроме того, миссис Стиптоу шелестит газетой, которую за весь день не успела просмотреть. Овчарка неприязненно смотрит на кошку. Кошка презрительно шипит на овчарку. Леди Чевендер читает книгу, почесывая мопсу животик. Мистер Стиптоу, еще не пришедший в себя после беседы с женой, полулежит в кресле, думая об искусстве.
Салли гуляет в саду. Лорд Холбтон, как он и предупреждал, уехал в Лондон, чтобы явиться в банк к открытию.
После прекраснейшего обеда с изысканными винами миссис Стиптоу стало полегче. Ненависть к людям, вдохновлявшая ее чуть раньше, сосредоточилась на Джосе. Его простить она не могла, да и не пыталась.
Прочитав заметку, что некий Алберт Филбрик, 39 лет, упал в раскоп на Кингз-роуд, где сломал ребро и ободрал череп, она размечталась – в конце концов, последний лакей ее мужа уехал в Лондон! Мечты ее прервало появление Чибнела.
Предположив, что он собирается убрать чашки, она удивилась, ибо вместо этого он пошел прямо к ней и учтиво покашлял.
– Разрешите сказать, мадам…
– А, что?
Если бы миссис Стиптоу лучше знала греческую драму, она бы припомнила Вестника; но она не припомнила.
– Этот Уэзерби, мадам…
– Он еще здесь?
– Да, мадам.
– Прогоните немедленно, – сказала она, обращаясь в гремучую змею. – Нет, что это такое! Я его уволила…
Мистер Стиптоу очнулся.
– Ты уволила Уэзерби, лапочка?
– Да. Если я кого-то увольняю, он уходит, а не слоняется по…
– Он не слоняется, мадам, он сидит в погребе.
– Что?!
– Я подстерег их с сообщником, мадам, и счел уместным запереть.
Чибнел знал, что это – сенсация, и с удовольствием увидел, как у всех, кроме мопса, кошки и овчарки, отвалилась челюсть. Мистер Стиптоу сумел еще и вскрикнуть.
– Они грабили дом? – спросила миссис Стиптоу.
– Да, мадам.
– Почему вы раньше не сказали?
– Не хотел огорчать вас за обедом, мадам.
Признав, что это разумно и милосердно, миссис Стиптоу перешла от упреков к вопросам.
– Украли что-нибудь?
– Да, мадам. Портрет леди Чевендер, мадам.
– Портрет?
– Да, мадам. Я получил сведения о том, что Уэзерби прячет что-то ценное. Обыскав его жилище, я обнаружил упомянутый портрет и отнес к себе. Затем я спрятался у него, за гардиной, держа наготове винтовку. Когда явились они с сообщником, я препроводил их в погреб.
Он скромно помолчал, как умелый оратор, а миссис Стиптоу сказала:
– Очень хорошо.
– Спасибо, мадам.
– В полицию позвонили?
– Еще нет, мадам. Ждал ваших распоряжений.
– Идите звоните.
– Иду, мадам. Привести Уэзерби сюда?
– Зачем?
– Он хочет что-то сказать.
– Хорошо. Ведите.
– Сию минуту, мадам.
Пока он ходил за преступником, миссис Стиптоу говорила, словно сыщик в последней главе, разъясняющий остатки тайны. Было время, призналась она, когда махинации этого субъекта оставались для нее загадкой. Да, она понимала, что он что-то замыслил, но не могла понять, что именно. Теперь все ясно. Его нанял Дафф. Отправив Уэзерби в тюрьму, надо заняться им – любой адвокат скажет, как именно, – и предъявить иск на миллионы. Пусть знает.
Ни муж ее, ни леди Чевендер не прерывали этой речи. Прекрасная Беатрис задумчиво чесала мопсу животик, прекрасный Говард шагал по комнате. Он страдал. Мало того, что он проиграл в кости, – теперь придет Уэзерби и все выдаст.
Уэзерби и пришел, под конвоем Чибнела. Вид у него был средний, погреб не красит, но держался он браво.
– Добрый вечер, – сказал он. – Простите, не успел помыться. Мой друг меня очень торопил.
– Помоетесь в тюрьме, – обещала миссис Стиптоу.
– Ну, до тюрьмы не дойдет!
– Вы думаете?
– Конечно.
– Делайте заявление! – сказал Чибнел, соединявший до сих пор сухость полисмена с учтивостью дворецкого. Теперь, на одно мгновенье, он учтивость утратил.
– Что, что?
– Вы сказали, что хотите сделать заявление.
– Да, хочу, – весело сказал Джос. – Во-первых, мой товарищ по узилищу ни в чем не виновен. Он просто ко мне зашел. Отпустите его, я вам советую.
– Мадам…
– Да?
– Это неверно. Человек, сообщивший мне сведения, слышал их разговор, не оставлявший сомнений в том, что они – одна банда. Сообщники, – поправил он свою оплошность.
– Оставим пока сообщника, – предложила миссис Стиптоу. – Что вы хотели сказать?
– Да, портрет украл я. Но почему?
– Я объясню вам.
– Нет, это я вам объясню. Я его писал. Вы знаете, что для художника его шедевр. С той минуты, как я с ним расстался, я не ведаю покоя. Осуждайте меня, если хотите.
– Хочу.
– Странно! Вы, с вашей любовью к Коро, могли быть помилостивей.
– Ерунда!
– Я не удивлюсь, если сам Коро делал то же самое. Художник – это художник.
– А я – это я. Когда я ловлю вора, я его сажаю в тюрьму. Тем более что вам я не верю.
– Такая хорошая история! – возмутился Джос.
– Звоните в полицию, Чибнел.
Говард Стиптоу остановился у стола, кошка прыгнула ему на голову. Благородство Уэзерби всколыхнуло его благородство. Он понял, что должен открыть все. Нет, не хотел – но понял. И тут заговорила леди Чевендер.
– Подождите, Мейбл!
– Да, Беатрис?
– Мистер Уэзерби действительно его писал.
– Разве это причина, чтобы красть?
– Нет, это не причина. Крал он для меня.
– Не слушайте! – вскрикнул Джос. – Леди Чевендер не в себе!
Миссис Стиптоу широко открыла ярко-голубые глаза.
– Для тебя? В каком смысле?
– Мне срочно нужны деньги. Я не все говорила тебе, Мейбл. Дело в том, что я разорилась.
– Леди Беатрис бредит, – сказал Джос. – Не обращайте внимания.
– Ты, – сказала миссис Стиптоу, – разорилась? Это шутка?
– Не для меня.
Миссис Стиптоу медленно покрывалась багрянцем.
– Так, – сказала она.
– В конце концов, – сказал Джос, – что такое деньги?
– Так…
– Суета сует.
– Так!
– Не в деньгах счастье.
– Та-ак!!! Ну, знаешь ли…
Она вскочила. Овчарка обиделась, кошка – тихо улыбнулась.
– Не ждала от тебя, Беатрис, – произнесла миссис Стиптоу. – Это многое меняет. Конечно, ради бедного Отиса, я тебя не выгоню, можешь тут жить…
– Я знала твое доброе сердце.
– … но…
– Я буду жить у мужа.
– Какого мужа?!
– У Джимми.
– У мистера Даффа? – проговорила миссис Стиптоу.
– Кстати, – заметил Джос, – его годовой доход – двести тысяч. Конечно, если он вернет меня, будет больше.
Миссис Стиптоу на него посмотрела. Все-таки у нее была возможность хоть немного утешиться.
– Ему придется подождать, пока вы отсидите срок, – сказала она. – Чибнел, звоните в полицию.
– Не надо, Мейбл.
– Почему?
– Ну, все-таки…
Мы не знаем, чем хотела леди Чевендер тронуть свою золовку, ибо попытку ее пресекли собачий вой и кошачье шипение.
С той поры, как миссис Стиптоу, вскочив, наступила ей на лапу, овчарка обдумывала, кто в этом виноват, и вывела, что вина лежит на кошке. Она вообще кошку не любила. Она считала, что ей место в библиотеке. Пока та вела себя пристойно, она терпела; но гипнотизировать женщин, чтобы они наступали на лапы, – это уж Бог знает что! Пришло время действий.
Когда овчарка до этого додумалась, кошка все еще сидела на голове у мистера Стиптоу; и он удивился, когда внезапно заметил, что мерзкая тварь на него кидается, нет, больше – царапает ему лицо. Конечно, испортить такое лицо невозможно, но дело в принципе. Приятно ли сознавать, что ты – подставка, по которой карабкаются к цели?
Природа подарила Говарду Стиптоу одно несомненное достоинство – правый апперкот. В былые дни кое-кому удавалось от него увернуться, но теперь противник просто нарывался, предоставляя ему возможность выразить себя. Раздался глухой звук, и овчарка, пролетев по воздуху, опустилась на уставленный фарфором столик. Собравшись с силами, она уселась среди осколков, словно Марий в Карфагене,[60]60
…Марий в Карфагене… – Точнее было бы «на развалинах Карфагена». Речь идет о римском консуле и полководце Гае Марии (ок. 157—86 г. до н. э.).
[Закрыть] и принялась зализывать раны. Для нее битва окончилась.
– Го-вард! – сказала миссис Стиптоу.
Совсем недавно звук этого имени, произнесенного этой женщиной и этим тоном, мгновенно превращал его владельца в дрожащую протоплазму. Недавно – но не теперь. Мистер Стиптоу напоминал статую Добра, победившего Зло. Так стоял он перед женой, почесывая кошку. Подкаблучник становится героем, если даст собаке в зубы.
– Чего ты порешь? – осведомился он.
– Я говорю о том, – отвечала миссис Стиптоу, – что отправлю Уэзерби в тюрьму.
– Да? – удивился ее муж, несколько багровея и расширяясь в груди. – Интересно! Ладно, слушай. Никуда ты его не отправишь. Я его люблю.
– И я, – сказала леди Чевендер.
– Собственно, и я, – сказал Джос.
Такое единодушие вдохновляет; вдохновило оно и хозяина.
– Чей это портрет, твой? – заметил он. – Нет, мой. Кого он ограбил, тебя? Нет, меня. Кто его может посадить, ты? Нет, я. Я-а-а-а, – пояснил мистер Стиптоу, хорошо произносивший односложные слова. – А я не посажу. Знаете, что я сделаю? Пошлю эту штуку Даффу.
– Зачем посылать? – сказал Джос. – Он в погребе.
– Что?! – сказал мистер Стиптоу.
– Что?! – сказала и леди Чевендер.
Она поднялась с мопсом на руках, исключительно походя на Сару Сиддонс в роли леди Макбет. Мало кому случалось видеть, как смущается дворецкий, – но это произошло.
– Что? – продолжала она. – Вы заперли в свой поганый погреб моего Джимми?
До сих пор Чибнел стоял в сторонке, предвкушая беседу с Верой. Ему и в голову не приходило, что сам он может стать участником битвы, и потому мгновенно пал духом.
– Э-а… да-а-а, миледи, – проблеял он.
Одну секунду казалось, что прекрасная Беатрис ударит его мопсом; но она сдержала гнев.
– Ведите меня к нему!
– Сию минуту, миледи. Вот сюда, миледи. Дверь закрылась. В беседу вступил Говард Стиптоу.
– Вот что…
– Так, так, – подбодрил его Джос.
– Вот что. Получу от Даффа шиши, только вы меня и видели. Еду в Голливуд. Если совсем на опупела, поедешь со мной. На фиг тебе эта чертова усадьба? Одни лорды. А погодка? Приличный бал дать нельзя. Чего тут торчать? Хочешь дождичка, стань в Голливуде под душ.
– Это я понимаю, – прокомментировал Джос. – Это разговор.
Миссис Стиптоу сидела тихо, подперев лицо кулаками. Как и Джос, она была потрясена силой слов. Если бы Говард дни и ночи отшлифовывал доводы, он не добился бы таких успехов.
– Вот что, – продолжал он, перейдя в другую тональность, – вспомни, как мы там жили. Какое солнце, а? Пальмы, кактусы всякие…
– Старая добрая Каталина…[61]61
Каталина (Санта-Каталина, то есть Святая Екатерина) – остров у берегов Калифорнии.
[Закрыть] – подсказал Джос.
– Вот, Каталина. Вы что, были там?
– Был, три года назад.
– Здорово, а?
– Неплохо.
– Чего ж вы уехали?
– Домой потянуло.
– Сбесились, надо полагать.
– Нет, выказал прозорливость. Здесь я нашел е е. Кстати, вы не знаете, где Салли?
– Вроде вышла погулять.
– Тогда я вас оставлю. Держитесь, – тихо добавил он. – Победа близка.
Когда дверь закрылась, миссис Стиптоу еще посидела в задумчивости. Мистер Стиптоу тревожно смотрел на нее. Она подняла взор.
– Знаешь что, Говард…
– Нет, лапочка.
– А вообще, ты прав.
– Значит… поедешь?
– Видимо, да.
– Ну, дает! – вскричал он. – Ну, молоток! Вот это я понимаю.
И, прижав ее к груди, осыпал поцелуями ее запрокинутое личико.
