Текст книги "Все. что могли"

Автор книги: Павел Ермаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 36 страниц)

26

Среди ночи дежурному по отряду доложили с двух застав: дозоры слышали рокот самолета, нарушившего границу и удалившегося в наш тыл. Дежурный связался с авиаполком, стоявшим в сорока километрах от отряда. Собственно, полком эта часть именовалась условно. На старом, еще довоенной постройки аэродроме, который немцы в первый же день войны разбомбили, теперь обосновалась ремонтно-восстановительная база. На нее пригоняли самолеты с фронта, иногда садились на заправку летевшие из тыла на пополнение действующих частей. Аэродром находился в постоянной боевой готовности, круглосуточно наблюдая за воздухом, контролируя все полеты в своем районе.

Дежурному ответили из авиаполка, что самолет засекли, судя по звуку – немецкий транспортный. Шел он вне пределов коридора, установленного для наших самолетов. В районе железнодорожного разъезда развернулся и удалился в сторону границы.

Едва дежурный закончил разговор, как заставы снова доложили, что пограничные наряды обнаружили самолет, перелетевший границу из нашего тыла. Офицер глянул на часы. Сообщения с застав и уточнение обстановки в авиаполку заняли двенадцать минут. Надо немедленно доложить начальнику отряда.

Выслушав, Ильин распорядился поднять «в ружье» маневренную группу.

* * *

День кончался, но поиск результата не давал. Ильин допускал, что немецкий самолет мог залететь и не с разведывательной целью, например, заблудиться. Однако, чтобы «заблудиться», ему надо преодолеть линию фронта. Значит, послан специально? Как поступит немецкая разведка, если ее агент-радист, оставленный глубоко в тылу, надолго замолчал? Она не знает причин, нервничает.

Время горячее, дорог каждый день. Поэтому можно предположить, что с самолета сброшен другой радист. Вполне подходящий вариант.

А первый радист в это время сидел в пограничном отряде и давал показания: война кончается, он хочет вернуться на родину, к семье. Русских не убивал, их дома не поджигал. Он обыкновенный солдат, взятый разведкой из полевого подразделения связи. Стал работать на рации почти в открытую, на виду у селян. Они сообщили, куда надо. Плен для него лучшая возможность остаться в живых.

Горошкин будто знал, что такой случай подвернется, и приберегал для него Янцена, чтобы ввести в бандитское логово. Вот уже несколько дней они вдвоем выясняли у радиста все, что касалось его работы в нашем тылу, связи со Шнайдером и Богайцом, коды и шифры. Немец, парень сообразительный, догадался, для чего им это понадобилось, понял, что угроза жизни миновала, выкладывал подробности.

Перебирая в памяти события последних недель, Ильин думал, что наконец-то дела в отряде стали поправляться. Причин для того немало. Первая и самая главная – вражеского агента разоблачили. Вскоре и Карчевского удалили из отряда.

Вместо Карчевского приехал молодой офицер. На границе послужил, фронт прошел. На работу свою таинственности не напускал, с командованием отряда установил деловые, товарищеские отношения. Сегодня он вместе с Горошкиным ушел в поиск.

Уже начало темнеть, когда возвратилась мангруппа с двумя парашютистами, правда, в живых был только один. В районе железнодорожного переезда, рассказывал Горошкин, прочесали весь лес. Но без толку. «Гости» в самом начале поиска просочились через оцепление. Как дальше бы развернулись события – трудно сказать, но помог парнишка – дозорный. Он на прошлогоднем баштане, на открытом месте, заглянул в старый шалаш. Многие проходили мимо, какой дурак надумает, тут прятаться? Почти на виду. На это и был расчет у парашютистов. Они начали отстреливаться, пограничники открыли ответный огонь, убили одного из агентов, другой поднял руки. На допросе он покажет, что его послал разведчик Шнайдер для связи с местными «партизанами». Спутника своего не знал, впервые увидел при посадке в самолет, немного познакомились, когда пробивались сквозь лесные чащи. Тот говорил, что летел для встречи с сыном бывшего помещика. Так и выяснилось, шли они к одному человеку, капитану немецкой армии Богайцу, главарю здешних сил, какие воюют против Советов.

– Из наших, гнида, – хмурился Горошкин. Ильин знал, разведчик всякий раз, встречая очередного изменника из «наших», мучительно переживал, будто их предательство ложилось пятном и на него, тоже русского по крови, – сержантом в плен сдался. Портнов его фамилия. В абверовской разведшколе обучался. По шалашу на коленях ползал, каялся. Пусть простят, мол, жизни не пожалеет, чтобы оправдаться. Показал, где спрятали парашюты, выложил пароли для связи с Богайцом. Ну, и все остальное, что касается его задания, по-моему, не врет.

– Откуда он родом? – спросил Ильин.

– Из Смоленска.

– Накормить его хорошо. Дать отварной картошки, каши с мясом. Ржаного хлеба.

– Березовой «каши» ему… – вставил Горошкин.

– Угостить махоркой, пусть покурит, – продолжал Ильин. – Думаю, все это напомнит, что он русский, может, совесть проснется.

В мыслях он уже вынашивал план, как внедриться в курень Богайца, вынудить его собрать бандитскую свору вместе и одним ударом ликвидировать ее.

Позднее, при встрече с задержанным агентом, ему показалось, что тот встревожен. По худощавому, помеченному оспой лицу, бродили красные пятна. Может, решил, что напоследок сладко накормили, дали закурить, теперь… пуля в лоб. Но, возможно, и проняло его, на что надеялся Ильин, заставило задуматься, кто он и что с ним стало. Потому сурово заявил Портнову:

– Мерзавец, опоганил родной Смоленск. Немцы его кровью наших людей залили. Но никто из них, не в пример тебе, лапы перед немцами не поднял. Кто у тебя там остался?

Портнов зверовато глянул на Ильина, потупился:

– Отец в ополчении погиб. Брат, если жив, где-то воюет. В городе мать и сеструха младшая, – помолчал, мучительно заикаясь, добавил: – Ж-жена тож… сыниш-шка малой.

– Чтобы очистить совесть опоганенную, – продолжал Ильин, – и оправдаться перед родиной, ты должен выполнить задание, которое дадут здесь: пойти туда, куда направляли немцы.

– Все сполню, – торопливо обещал Портнов, и глаза его оживали.

После разговора с задержанным, Ильин, прихватив Горошкина, поехал в авиаполк. По дороге развивал свой план: Янцен пойдет с Портновым к Богайцу. Пойдет радистом, немцем, едва понимающим по-русски. Украинский язык он знает неплохо, будет слушать, что станут болтать при нем бандиты. Авиаторы дадут транспортный самолет. Под видом немецкого к Богайцу прилетит наш десант.

– Я с ним полечу, – заявил Горошкин.

– Непременно, – согласился Ильин. – После авиаторов поедем в оперативный полк. Такую крупную операцию пограничному отряду одному не осилить. Навалимся вместе.

Разработка операции продолжалась.

27

Эти двое пришли вконец измотанные, грязные, заросшие и донельзя злые. Их ввели в хату, где за столом под образами и теплившейся лампадой сидел Микита Будько.

– Кого шукаете, хлопци? – вкрадчиво спросил он.

– Скажем тому, кого ищем, – дерзко заявил Портнов.

Янцен удивился, насколько смело и уверенно входил в роль его напарник. За те четверо суток, пока они от места приземления брели по ночам, днями отсиживались в чащах, трудно было предположить, как он поведет себя в бандитском окружении. По легенде Портнов старший, Янцен лишь радист. Фактически было наоборот, и это ставило Янцена в сложное положение. Если Портнов в чем-то зарвался бы, он мог говорить с ним только по-немецки, немецкий тот знал с пятого на десятое.

– Я и есть тот самый, кого вы шукаете, – нажимал Будько. – Выкладывайте заветные слова.

– Не надо мне врать, – Портнов продолжал по-прежнему грубовато, как человек, обладавший полномочиями. – Гауптмана Богайца я отличу от тебя.

– Падла, ты еще задираешься? Скажу хлопцям, отведут вас обоих в лес, – Будько обидчиво оттопыривал губы – его задело за живое высокомерие пришельца.

Портнов зорко вглядывался в одутловатую физиономию с вислыми усами. Нет, этот за столом, не напоминал того, кто был изображен на фотокарточке, показанной ему Шнайдером. Когда появился Богаец, он сразу узнал его. Взгляд-то у него цепкий, оказывается, недаром немцы в разведшколу взяли. И осекся – нашел, чем гордиться.

Были у оригинала отличия от снимка. Лицо помято, под глазами синеватые припухлости, в тяжелом взгляде настороженная недоверчивость. Янцен вспомнил поиск в степи под Сталинградом, схватку с немецкой хозкомандой, старшим которой, по словам Горошкина, был этот офицер, и вообще всю историю его, начиная с июня сорок первого. Теперь он с любопытством глядел на него, думал: непременно захватит этого человека, если не удастся, ликвидирует.

Портнов уверенно обменялся с ним паролями. Но Богаец был каменно неприступен, колюче смотрел на обоих, похоже, не верил им. Он только что лишился вернейшего и безотказного источника информации в погранотряде, остался без радиосвязи со Шнайдером. Это не могло не вселить в него тревогу и неуверенность. Янцен на чистейшем немецком вступил:

– Прошу извинения, герр гауптман, – вытянулся, щелкнул каблуками, полусогнутые руки бросил по швам. – Господин Шнайдер очень обеспокоен, почему вы прекратили с ним связь. Мне приказано восстановить ее. Порядок остается прежним – Шнайдер выходит на связь первым.

Богаец расслабился, пригласил гостей садиться, ответил коротко и тоже на немецком: он видит, перед ним немец, не просто немец, а военный, понимающий дисциплину (прежнего радиста выдали местным властям, тот пытался уйти, но был убит, а рация уничтожена).

Значит, слух, распущенный капитаном Горошкиным, дошел до Богайца. Окончательно поверил гауптман, что перед ним посланцы из-за линии фронта, когда Портнов извлек из-под подкладки пиджака письмо пана Казимира. Богаец торопливо взял его, открыл, по глазам было заметно, узнал знакомый почерк.

– Кто передал вам это? – спросил он, сворачивая листки, не став читать при посторонних.

Вот оно, коварное испытание. Портнов вспоминал, что рассказывала бывшая горничная, служившая у помещика, которую неведомо где отыскал капитан Горошкин.

– В последний момент, когда моторы уже были запущены, к самолету на шикарной машине подъехал солидный господин лет шестидесяти. Может, чуть моложе, – медленно говорил Портнов, как бы вспоминая подробности.

– Вы знаете его? Опишите, – перебил Богаец.

– Вы требуете так, будто я с господином целый вечер чаи гонял или вино пил, – опять грубовато отрезал Портнов.

«Хорошо отбрил», – мысленно похвалил его Янцен, но видел, что судьба их сейчас здорово зависела от того, как выкрутится из положения Портнов.

Тот как бы нехотя, словно его это мало интересовало, ответил, мол, видел господина мельком. У него бородка клинышком, на правой руке золотой перстень с печаткой. Портнову показалось, господин был знаком со Шнайдером, который подпустил его к самолету, хотя вылет их держался в секрете. Господин что-то сказал, но из-за рева моторов невозможно было расслышать. Портнов просит извинить, что письмо помялось. Пришлось прятать.

Богаец выслушал внимательно, позвал Будько, распорядился устроить гостей.

– О делах – после, – он отвернулся, очевидно, думал уже не о них, а о письме отца.

* * *

Еще никогда Богаец с таким болезненным нетерпением не ждал известия от отца, как в этот раз.

Пан Казимир писал, что к такому способу связи, как в этот раз, его вынудил прибегнуть печальный случай. Старый и верный слуга, раньше выполнявший поручения и не раз приходивший к Лео, погиб. Господин Стронге однажды вывел пана Казимира на Шнайдера. Это полезный человек. Деньги, самая великая сила в мире, помогут отцу вызволить сына. В ближайшее время через Шнайдера он наймет самолет. Они почти договорились.

Это радовало и настораживало. Отец не внял его предостережениям в отношении господина Стронге. Стронге свел отца со Шнайдером, а Шнайдер принадлежит к ведомству, связываться с которым опасно. Не увяз бы отец в тенетах, которые могут сплести и для него.

Но уже следующие строчки вещали нечто необычное. Отец со скорбью сообщал: его компаньон, в прошлом начальник и благодетель Лео, господин Стронге приказал долго жить. По намекам отца Богаец понял, что господин Стронге повел в их компании нечестную игру и забирал все большую, почти единоличную власть. Такого между компаньонами не должно быть. Разумеется, они бы отрегулировали отношения, но Стронге неожиданно погиб на боевом посту в результате покушения вражеских агентов.

Так сообщалось в некрологе. Теперь тяготы по производству легли на плечи пана Казимира. Через верных людей он выправил необходимые документы и стал единоличным владельцем компании.

«Ну хватка у папаши, мертвая», – размышлял Богаец. Даже здесь, вдалеке, его брала оторопь. В то же время он думал о нем не без самодовольства. Не с его ли, Лео Богайца, подачи «приказал долго жить» господин Стронге? Да, отец сделает для него все, он выручит своего сына, ибо самая большая сила – деньги – в его руках.

После такого радостного известия он спал в эту ночь почему-то беспокойно. Видел нескончаемую череду неприятных снов, перевитых явью. «Побывал» под Сталинградом, где генерал Паулюс приказал расстрелять его за то, что он не привез ему шубу, посланную Стронге. Потом они с отцом гнали машину, в клубах пыли исчезал их особняк, за ними гнались на конях и стреляли из винтовок солдаты в островерхих шапках с красными звездами. Он почему-то оказался в придорожной канаве, по шоссе бежали грузовые машины, в каждой из них стояли огромные фарфоровые вазы из гостиной особняка. Рядом с ним плюхнулся Затуляк, выпустил очередь из автомата в вазу. Она лопнула, как бомба, осыпала их колючими осколками. Из туманного марева возник начальник погранотряда Ильин, нахально смеялся и показывал на них пальцем, громогласно говоря: «Дураки…»

Проснулся он с тяжелой головой, услышал, как кого-то за окном распекал Будько, грязно ругая. В нем вновь вспыхнуло жгучее недоверие к посланцам Шнайдера. Он позвал Будько, приказал взять Портнова и привезти парашюты, на которых те спустились. Портнов начал было возражать, что с минуты на минуту может выйти на связь господин Шнайдер, новый шифр известен только ему, Портнову. Немец, он кивал на Янцена, в этом ни бельмеса. Но Богаец был непреклонен.

* * *

При подготовке операции подполковник Ильин предупреждал, что их обязательно будут проверять. Пусть проверяют. Надо держаться нагло, давая понять, что за их спиной поддержка немцев. Да, их проверяют. Портнова куда-то увезли, Янцен в одиночестве, как под арестом. Оружие еще вчера отняли.

К полудню Портнов не вернулся. По рации полилась морзянка. Янцен ждал ее, знал, что она несла, и потому внутренне весь напрягся. С этой минуты пошел отсчет времени начавшейся операции. Как говорил подполковник Ильин, к этому моменту «папаша Казимир полностью созрел, тряхнул мошной и склонил Шнайдера на посылку самолета». Как предусматривал план, господину Шнайдеру тянуть не резон. Русским осталось сделать последний прыжок на Берлин, немецкая разведка знает, что они усиленно к этому готовятся. Надо мешать любым способом: нарушать связь, рвать мосты, нападать на колонны советских войск.

Теперь за Шнайдера решал штаб пограничного отряда: «от лица немецкого командования» приказывал гауптману Богайцу всеми боевыми силами, сосредоточенными в районе, ударить по погранотряду, районному отделу милиции, взорвать железную дорогу. Напасть одновременно, посеять панику. «За вами поднимется вся губерния», – утверждалось в конце шифровки.

Только так, по замыслу пограничного отряда и оперативного полка, можно собрать бандитские курени со всей округи и уничтожить их в решительной схватке. Когда гауптман Богаец соберет силы, а на это давалось два дня, Шнайдер пошлет немецкий десант. Богаец одержит победу и этим же самолетом улетит в Германию. Его будет ждать новая награда фюрера.

Вот о чем пела морзянка, о чем мигал зеленый глазок рации, на тетрадный листок ложились строгие колонки цифр. Появился Богаец, извещенный охранником, «шо рация запипикала». Янцен кончил принимать, условленным сигналом передал в погранотряд, что Портнова увели из расположения.

Шифровку Янцен вручил Богайцу. Тот ругнулся, мол, пришли два оболтуса, один без другого не могут работать.

Еще через час возвратился Портнов. Сваливая парашюты, шепнул Янцену, что изрядно помотал Будько. Так было условлено – потянуть время, заставить Богайца торопиться.

Гауптман, когда Портнов расшифровал телеграмму, поначалу сидел в тяжкой задумчивости, видимо, переваривал, прикидывал, что все это сулит ему лично, наконец заторопился. По хуторам и селам помчались нарочные. К вечеру заявился пан Затуляк с тройкой рослых, откормленных телохранителей.

Почти до утра в хате Богайца светились окна. Заседал «военный совет».

* * *

Янцен наблюдал, как спозаранку зашевелился бандитский муравейник. Приехали несколько подвод, с них снимали пулеметы, ящики с патронами и гранатами.

Портнов заскочил к Янцену справиться, нет ли новых известий.

– Я гауптману о немецкой школе рассказал, – коротко бросил он, оглядываясь, не подслушал бы кто. – Ну, где разведке учился. Оказывается, Богаец там бывал. Думаю, теперь верит нам.

Скоро нахлынуло много народу, в хату к Янцену ввалилось до десятка человек. Гремели оружием, переговаривались, пили, жевали. Янцен закричал на них – мешают работать.

– Тю – нимець, – уставились на него. – Якого хрена тоби здесь надо? Ну, дай послухаю, шо балакають.

Парень схватил наушники, напялил, взлохматив давно нестриженую, нечесаную голову. Слушал с бесмысленным выражением на небритой роже и скоро стянул наушники.

– Тьфу, яка-то баба. По-нимецьки облаяла.

Янцен непонимающе глядел на него. Тот наседал:

– Ты, болван, шо там за баба? – он тыкал пальцем в ящик рации.

– Вер ист больван? – Янцен натянул наушники, заулыбался. – Как этто… шпрехен… А, дивча, – показал, будто работает ключом.

– Ты по-нашему мало-мало балакаешь?

– О, я, я, – закивал Янцен, ткнул себя в грудь. – Их бин… воеваль Москау, Сталинград.

– Дали тоби пинка пид задницю.

Парни хохотали, дымили самосадом.

– Герр майор Зандиц майн командир батальон, – Янцен вертел головой, якобы не понимая, чему смеялись эти люди.

– Чого крутишься, нимець? Пид сраку схлопотал. Драпаешь до Берлину, до своего фюрера?

Янцен вскочил, закричал сердито, что фюрер есть великий человек, он копит силы, русские еще заплачут, когда он применит новое оружие.

События нарастали. Пружина сжималась, оставалось немного времени, когда она должна была разжаться и сработать в обратную сторону. Чувствовалось, она уже дрожала от напряжения, звенела.

Рация снова зашлась в морзянке. Янцен знал, это «господин Шнайдер» сообщал о времени прилета самолета с десантом, слал последние указания: десанту взорвать железную дорогу. Самолет прибудет через час после наступления темноты, за два часа до рассвета снова должен подняться в воздух. Богайцу в ночь начать и завершить операцию.

Янцен выписывал колонки цифр, а спину продирал холодок. Словно в разведпоиске перед последним броском. Как все сложится и кто выйдет из него целым и невредимым?

Стемнело, его и Портнова вместе с Будько послали принимать самолет. По тому, что Будько то и дело оглядывался назад, поняли, Богаец сзади, но почему-то таится. Осторожничает, все еще не верит в подлинность происходящего?

Хотя лес казался тихим, Янцен чутьем угадывал, как к намеченным рубежам по тропинкам стягивались люди. Со стороны границы донеслось глухое гудение моторов. Оно быстро нарастало, на поляне вспыхнули костры, из-за темных вершин деревьев выпорхнул самолет. Он заполнил вязким рокотом поляну, коротко прокатился и встал. В отблесках костров отчетливо виднелся крест на борту.

Будько подтолкнул Портнова и Янцена, сам, клацнув затвором автомата, стал сзади. Из открывшейся двери негромкий, но резкий голос спросил:

– Герр гауптман?

Портнов шагнул ближе, начав объяснять, что господин капитан занят, здесь его помощник. Можно выгружаться. Что-то недовольное прозвучало в ответ на ломаном русском. Тут к самолету кинулся Янцен, радостно воскликнул:

– Гутен абенд, обер-лейтенант. Их бин Янцен.

– Гутен абенд, – послышался ленивый ответ, и тот, кто был обер-лейтенантом, начал распоряжаться.

Из чрева самолета посыпались десантники в комбинезонах. Портнов побежал к кострам, крича, чтобы не заливали, а только растащили поленья и затушили их. Скоро, мол, вновь их зажигать. К самолету подогнали подводу, сгрузили два миномета, три пулемета, кучу автоматов, ящики с патронами. Янцен знал, все оружие немецкое, взятое в авиаполку. Оно подготовлено к бою так, что при первых же выстрелах поломаются бойки, заклинят затворы, мины останутся в стволах.

У авиаторов и в оперативном полку нашлись люди, владеющие немецким. С ними переговаривался Янцен, допытывался, не изменила ли ему радистка Луиза, пока он сидел в лесу. Обер-лейтенант захохотал, мол, Луизы хватит не только для него.

Янцена тронул за локоть Горошкин, и у парня отлегло от сердца. Все будет хорошо, если капитан здесь. Кажется, на всю жизнь вперед у него отложилось, что с Горошкиным не пропадешь.

Через пяток минут на поляне стихло. Самолет был укрыт маскировочной сетью – и в этом проявилась немецкая пунктуальность и предусмотрительность – при нем остался только экипаж и двое охранников. Старший десанта доложил Будько, что отправляется на железную дорогу, пусть господин Богаец слушает, как он поднимет ее в воздух.

Понятно, для Богайца заднего хода не было. Янцен так и сообщил в отряд в своей последней радиограмме, что курени Богайца и Затуляка, первый со стороны границы, второй от шоссе, изготовились к прыжку. Наверное, Богаец со злорадством ожидал, что он повторит июнь сорок первого, и через час городок содрогнется от грохота, потонет в огневом шквале.

Действительно, гауптман был уверен, сейчас от него не уйдут ни Ильин, ни его мадам, и они еще пожалеют, что судьба снова свела их. Командовать основными силами назначил Будько. Сам с резервом шел на расстоянии. Атакуют Будько и Затуляк. Он станет суд вершить.

* * *

В небе послышалось тарахтение: близко кружил легкий самолет. Неожиданно в вышине вспыхнула гирлянда осветительных ракет. Темень отступила, люди, изготовившиеся к атаке, шарахнулись с открытых мест под деревья, в кусты. По лесу разнесся усиленный радиоустановкой голос: «Говорит начальник пограничного отряда Ильин. Вы окружены. Предлагаю сложить оружие и сдаться. Те, кто не совершил преступлений против народа, будут освобождены».

Лес минуту молчал, там шла глухая возня. Вдруг раздались истошные вопли, загрохотал пулемет. Через мгновение стрельба разгорелась повсюду. Окруженные рванулись одни вперед, другие назад. Но там, где они скопились, заплескались разрывы мин, воздух прошили трассы пулеметных очередей.