Текст книги "Что там, за дверью?"
Автор книги: Павел (Песах) Амнуэль
сообщить о нарушении
Текущая страница: 30 (всего у книги 33 страниц)
– Показалось, – мрачно сказал Себастьян. – Тебе только показалось, что ты ударила. Наверно, ты действительно хотела. А ударил я.
– Не надо, – сказала Памела. – Не надо брать на себя то, чего ты не делал. Полиции здесь нет, а я выдержу…
– Что ты выдержишь? – закричал Себастьян.
– Не кричи на меня, – тихо сказала Памела. – Я все прекрасно помню.
– Где? – воскликнул Себастьян и схватил жену за руку.
Памела проследила за взглядом мужа – линолеум в том месте, куда она положила Элен, стал влажным, потемнел и немного покорежился.
* * *
После шестичасового допроса их отвез домой полицейский патруль.
– Вы хорошо запомнили? – сказал сержант, не выходя из машины. – Из дома ни ногой. О дальнейших следственных действиях вам сообщат. Если решите сбежать, это будет хороший повод посадить вас обоих за решетку. А пока…
Когда Себастьян открыл дверь (Памелу он поддерживал под локоть, потому что жена валилась с ног от усталости), в гостиной надрывался телефон.
– Сейчас, – пробормотал Себастьян и повел жену в ванную, пустил воду, налил немного шампуня, принялся было стаскивать с Памелы туфли, но она воспротивилась, и он вышел, прикрыв за собой дверь.
Телефон продолжал трезвонить, и Себастьян поднял трубку.
– Да, – сказал он. – Слушаю!
– Басс! – голос Фионы был таким громким, что Себастьян отодвинул трубку от уха. – Ты дома, слава богу, что случилось, по телевидению показывают ужасы, Дин не отвечает, твой телефон тоже… С тобой все в порядке? А с Элен? Она действительно…
– Мы с Пам только что вернулись, – проговорил Себастьян, с трудом разлепляя губы. Он не хотел ни с кем разговаривать, кроме Форестера. Тем более – с Фионой. – Позвони позже, я хотя бы умоюсь…
– Твой мобильник…
– Я его выбросил.
– Элен…
– Элен больше нет, – отрезал Себастьян.
– Значит, это правда? – поразилась Фиона.
– Что?
– Ну… То, что говорят. Будто вы убили девочку и спрятали тело? Я не верю, это невозможно, Басс, скажи, что это не так!
– Это не так. Если бы у полиции было хоть какое-то доказательство, нас не отпустили бы домой.
– Да, наверно… Дин…
– Я не знаю, что с Дином, – со злостью отозвался Себастьян. – Понятия не имею. Извини, Фиона…
Он положил трубку и долго стоял у аппарата, прислушиваясь к звукам воды из ванной. Он прислушивался внимательно, потому что боялся услышать тяжелый всплеск, но вода лилась равномерно, и Себастьян не то чтобы успокоился, но понял, что в ближайшие часы ничего не случится, и нужно заставить себя расслабиться, иначе не дожить до завтрашнего дня, когда все решится, но что именно решится завтра и что вообще может хоть в каком-то смысле решиться после случившегося, он не представлял и даже вопросом таким не задавался.
В полицейском участке с ними обращались вежливо. Майор-афроамериканец, то ли следователь, то ли начальник, приказал им сесть, спросил имена и адрес, а потом задал вопрос, которого Себастьян ждал и ответа на который у него не было:
– Где девочка?
Себастьян покачал головой. Он хотел сказать, что Элен ушла от них, оставив после себя покореженный и вспучившийся линолеум, но произнести это вслух было невозможно.
– Сотрудник университета Форестер подобрал вас по вашей просьбе на триста девяносто девятой дороге, так? – сказал майор.
– Да, – кивнул Себастьян. Это они знают, значит, Форестер все рассказал.
– Он привез вас в университет…
– Да.
– Вы подтверждаете?
– Да. Подтверждаю.
– Частного детектива Лоусона вы выбросили из машины в Хайленде…
– Не выбросили! – вскричал Себастьян. – Он сам вышел…
– Хорошо, он вышел, а вы уехали, – кивнул майор. – В это время девочка была с вами. Вы подтверждаете?
– Да. Конечно.
– Следовательно, – резюмировал полицейский, – вы избавились от девочки на участке дороги между Хайлендом и тем местом, где вас подобрал Форестер.
– Нет! – воскликнул Себастьян. Какая глупость! Избавились. Стоп, подумал он. Форестер не сказал о том, что Элен была с ними, когда они приехали в университет. И никто не сказал – наверно, не обратили внимания. «Не знаю, майор, не видел, девочки с ними не было». Так, что ли? А как же опрокинутые столы в лаборатории? Кровь? Наверняка была кровь на полу – там, где…
Неужели Форестер успел все прибрать прежде, чем…
– Что значит «нет»? – удивился майор. – Девочка была с вами в машине. Когда вас подобрал Форестер, вы были без машины и без девочки. Машину нашли в полутора милях. Послушайте, Флетчер, пошевелите мозгами и жене своей скажите, чтобы вспомнила, это вам зачтется. Лес мы все равно осмотрим на всем участке, мы найдем, не сомневаетесь, давайте лучше сразу…
– Майор, – неожиданно подала голос Памела. – Вы действительно думаете, что я могла убить собственную дочь и закопать… в лесу?
– Собственную дочь, говорите вы? Элен не была вам дочерью. Наверно, в этом проблема.
– Офицер, – твердо сказала Памела, – вы не имеете права так говорить!
– О'кей, – кивнул майор. – Мы, собственно, ищем девочку. Скажите, где она – надеюсь, живая и здоровая, – и можете быть свободны. Итак?
– Мы не знаем.
– Не знаете? – поднял брови полицейский. – Девочка была в машине с вами, так? Когда Форестер вас забрал, вы были без машины и без девочки, верно?..
Сколько это продолжалось? Себастьян не знал, внутреннее ощущение времени подсказывало, что допрос продолжался не меньше пяти или шести часов, но тогда он должен был бы проголодаться, его и Памелу мучила бы жажда, но ничего подобного не происходило, и даже сейчас, когда они вернулись домой, он совсем не хотел есть, пить не хотел тоже, и Памела отправилась в ванную, даже не посмотрев в сторону холодильника, значит, на самом деле в полиции их продержали недолго, даже вечер еще не наступил…
– Не знаю, – повторял Себастьян в ответ на любой вопрос майора, а Памела молчала.
– О'кей, – сказал майор. – Прямых улик против вас нет, хотя даже слепому ясно… Можете отправляться домой. Домой, в Хадсон, Третья улица, двадцать восемь, никуда больше. Собственно, вас отвезут. Из квартиры не выходите, иначе…
– Моя машина… – пробормотал Себастьян.
– Ах да, – кивнул полицейский. – Машина на нашей стоянке, возможно, когда-нибудь вы ее заберете. И ваши мобильные телефоны.
– Телефоны?
– Мы их нашли, – сообщил майор. – Оба. Под железнодорожной насыпью в десяти милях от Хадсона. Видимо, вы их выбросили из поезда. Аппараты, конечно, повредились при ударе, но у полиции нет средств, чтобы ремонтировать чужие телефоны. Я последний раз вас обоих спрашиваю: где девочка?
Себастьян молчал.
– Идите, – вздохнул полицейский. – Подпишите показания и – вон отсюда! Имейте в виду – не вздумайте сматываться из Хадсона.
– Мы поняли, офицер, – сказал Себастьян.
Понял он только одно: следов борьбы полиция в лаборатории не обнаружила. Почему? У Форестера не было времени отвести их наверх, вернуться и все тщательно прибрать до появления полиции. И куда, черт возьми, делся сам Форестер?
За домом, наверно, следят. Где-нибудь под деревом на противоположной стороне улицы…
Себастьян подошел к окну, демонстративно встал так, чтобы его могли видеть, и сразу пожалел о своей выходке: три человека, стоявшие на тротуаре за низким заборчиком, повернулись к нему и нацелили свои фотоаппараты, кто-то закричал, и из-за угла появились еще двое, один нес на плече телекамеру, второй что-то говорил в микрофон. Себастьян отступил в глубину комнаты. Черт, как он не подумал, конечно, репортеры со всего штата дежурят перед домом, ожидая, что он появится…
Теперь уж точно им не выйти. Майор может быть спокоен, полиция может не тратиться на наружное наблюдение, журналисты сделают за полицейских агентов всю работу.
Зазвонил телефон. Номер был незнакомым, и Себастьян решил не поднимать трубку: скорее всего, какой-нибудь настырный журналист нашел их фамилию в телефонной книге…
Телефон перестал звонить и через несколько секунд начал заливаться опять, номер на дисплее оставался тем же, это был не местный номер, звонили из Пенсильвании. Что ж, там тоже есть журналисты, не менее настырные, чем здесь.
Когда телефон зазвонил в третий раз, а Памела крикнула из ванной «Басс, ты поднимешь трубку или нет?», он решил все-таки ответить – если журналист, то послать его подальше, вот и все.
– Себастьян? – произнес неуверенный мужской голос.
– Господи, – Себастьян крепко сжал трубку, будто этот жест способен был удержать собеседника, не позволить ему исчезнуть, – Дин! Что с вами случилось? Где вы?
– Надо поговорить, – прервал его Форестер. – Вы не можете уйти из дома? Я все знаю, – добавил он торопливо, – вы под домашним арестом, кто-то вас сейчас заснял в окне, по Эй-би-си показали крупным планом.
– Есть черный ход, – сказал Себастьян, – но там, скорее всего, тоже кто-нибудь дежурит: если не репортеры, то полиция.
– Жаль, – сказал Форестер. – Очень.
– А вы где? Вас не задержали? Не допрашивали?
– Судя по вашему вопросу, нет, не задержали и не допрашивали.
– Что значит – судя по моему вопросу? – не понял Себастьян.
– Надо поговорить, – повторил Форестер. – Послушайте, у нас нет другого способа, кроме… Нет, не получится. Пока я буду вам объяснять…
– Что объяснять?
– Попробую сам, – сказал Форестер. – Боязно, конечно…
– О чем вы?
– О чем ты, Басс? – спросила Памела, выйдя из ванной, обмотанная полотенцем. Мокрые волосы струились по плечам, будто у русалки. – С кем ты разговариваешь?
– Хорошо, попробую, – сказал Форестер, отвечая на просьбу, с которой к нему никто не обращался. – Очень надеюсь, что там такая же планировка улицы, и ваш дом не сдвинулся ни на фут…
– Куда, черт возьми, может сдвинуться дом? – закричал Себастьян, чувствуя, что ахинея, которую неожиданно понес Форестер, сведет его с ума. Может, он говорил для кого-то, кто мог его слышать и кому не следовало понимать суть разговора?
– Договорились, – сказал Форестер, будто действительно успел с кем-то о чем-то договориться, – я скоро. Надеюсь…
То ли он положил трубку, то ли связь прервалась по другим причинам – в трубке послышались короткие гудки.
– Кто это был? – беспокойно спросила Памела. – Смотри, там, за окном, журналисты…
– Форестер, – ответил Себастьян. – Я его не понял. По-моему, он заговаривается. Пожалуйста, Пам, не подходи к окнам, если не хочешь, чтобы тебя показали по всем каналам.
– Басс, – сказала Памела, – как мы теперь жить будем? А этот твой Форестер хорош! Почему он сдал нас полиции? Негодяй!
– Погоди, Пам, – пробормотал Себастьян. – Ты все время думала о том, что Дин… Это чепуха!
– Да? – воскликнула Памела. – Почему он привел нас в ту комнату? Как нас там нашли полицейские?
– Пам! Ты сама веришь в то, что говоришь?
– А во что я должна верить? Что Элен на наших глазах… Что она…
Нервное напряжение достигло наконец критического значения, когда поведение человека становится непредсказуемым: Памела могла впасть в истерику, и Себастьян ее понял бы, она могла кричать, рыдать и бросаться на мужа, Себастьян понял бы ее и в этом случае, она могла, наконец, упасть на кровать, зарыться лицом в подушку и тихо плакать, на это было бы мучительно смотреть и ничего невозможно сделать, но Себастьян и тогда понял бы свою жену и постарался помочь ей прийти в себя.
Памела, однако, поступила иначе, и остановить ее Себастьян даже не попытался – он меньше всего ожидал, что она распахнет окно и закричит журналистам и многочисленным зевакам, собравшимся после работы поглазеть на объявленное телевизионными каналами представление:
– Я убила свою дочь! Ее больше нет! Ее больше нет на свете!
– Уберите ее! – сказал резкий голос. – Скорее!
Себастьян обернулся – в дверях кухни стоял Форестер и рукой указывал на Памелу. Что-то странное почудилось Себастьяну в облике физика, но он не успел понять – что именно, приказ вывел его из ступора, он крепко обхватил жену за плечи и оттащил от окна под беглыми вспышками фотокамер. Памела не сопротивлялась, позволила усадить себя на диван, закутать пледом ноги, взяла принесенный из кухни Форестером стакан кока-колы, выпила большими глотками и, возможно, пришла в себя, а может, припадок ее принял иную форму, когда ничему уже не удивляешься, и даже если явится черт с рожками и кривой рожей, говоришь ему: «Это ты, приятель, садись, расскажи, что у вас в Аду делается!»
– Спасибо, – сказала Памела Форестеру, отдавая пустой стакан. – Я же говорю, Басс, – обратилась она к мужу, – что этот тип – из полиции. Так бы они его и пропустили!
– Действительно, Дин, как вы сюда попали? – устало произнес Себастьян.
– Пришел с вами, – сказал физик. – Только это было… я не знаю… Послушайте, здесь есть место, откуда не слышны вопли и где можно поговорить спокойно?
– Вы полагаете, – стараясь быть вежливым, поинтересовался Себастьян, – что кто-то из нас способен говорить спокойно?
– Но мы должны! – воскликнул Форестер. – В конце концов, судьба девочки…
– Пойдемте в спальню, – сказал Себастьян, – там тоже окна на улицу, но можно занавесить шторы…
– Для акустических детекторов, – покачал головой Форестер, – это не преграда, а усилитель звука. Не годится.
– А больше в этом доме…
– Кладовая, – тихо сказала Памела. – Там нет окон, нет даже вентиляции…
– Может, тогда в туалете? – съязвил Себастьян. – Какого черта мы должны…
– Кладовая годится, – прервал его Форестер. – Показывайте. Это в конце коридора, верно?
* * *
Памела села на большой баул, куда спрятала на прошлой неделе старые игрушки Элен и новые тоже, те, с которыми она по какой-то, одной ей понятной причине не захотела играть и сложила горкой в углу своей комнаты, водрузив вверху этой кучи большого резинового крокодила.
Себастьян встал в дверях, прислонившись к косяку. Закрыть дверь было невозможно, сразу становилось нечем дышать. Форестер, перешагнув через поломанный телевизор, груду зимних одеял и палатку, купленную Себастьяном для похода, в который они так и не собрались, остановился посреди комнатки и сказал, потирая переносицу:
– Прежде всего я хочу, чтобы вы оба усвоили и никогда больше не забывали: Элен жива и здорова.
– Где она? – вскочила Памела. – Куда вы ее дели?
– Пожалуйста, – поморщился Форестер, – дайте мне сказать до конца, хорошо?
– Помните, с чего это, по вашему мнению, началось? – продолжил он. – Вы, Себастьян, позвонили Фионе и попросили осмотреть вашу приемную дочь, на теле которой появились странные кровоподтеки.
– Лучше бы он этого не делал, – пробормотала Памела, раздражавшаяся при любом упоминании Фионы.
– Что значит – по вашему мнению? – требовательно спросил Себастьян.
– Фиона, – невозмутимо продолжал Форестер, – позвонила мне, поскольку я был, по ее словам, единственным знакомым ей физиком. Это действительно так: я был единственным знакомым ей физиком, занимавшимся попытками экспериментального доказательства существования Мультиверса.
– Существования кого? – спросила Памела. – И при чем?..
– Не кого, а чего, – мягко поправил Форестер. Ему было неудобно стоять, не к чему было прислониться, и он попытался сесть на старый телевизор, тот покачнулся, и физик вскочил на ноги, тихо выругавшись про себя. Он осторожно опустился на груду одеял, осевшую под тяжестью его тела, посмотрел на Памелу и Себастьяна снизу вверх, потер переносицу и повторил: – Не кого, а чего. Мультиверс – это мир, в котором мы все живем. Раньше говорили Вселенная, но Вселенная – одна, а Мультиверс состоит из огромного – возможно, бесконечного – числа вселенных. Каждая из них отличается друг от друга – некоторые ненамного, может, всего на один-единственный атом, а другие очень сильно, настолько, что они совершенно друг на друга не похожи…
– Послушайте! – взорвалась Памела. – Вы привели нас сюда, чтобы читать лекцию по физике? Скажите мне, где…
– Именно к этому я подвожу, – кивнул Форестер, – и пока вы будете меня перебивать, ничего не поймете. А не поняв, не сможете ничем мне помочь. А если вы мне не поможете, то вряд ли когда-нибудь увидите Элен…
– Пам, помолчи, пожалуйста, – сказал Себастьян. Почему-то он знал (чувствовал? видел по глазам?), что Дин говорил правду. Себастьян взял жену за руку, привлек к себе, Памелу била мелкая дрожь, она больше не прерывала Форестера и, даже когда он, выговорившись, замолчал, не произнесла ни слова, и потому Себастьян не знал, поняла ли она хоть что-то, или речь Дина осталась для нее пустым звуком, оболочкой без содержания.
– Вы когда-нибудь замечали, – говорил Форестер, – как пропадают в вашем доме предметы, иногда нужные, и тогда вы их долго ищете, не можете найти и ругаете себя за странную забывчивость, а иногда – не нужные совершенно, и тогда вы о них быстро забываете, а потом вдруг обнаруживаете на столе или даже в тарелке, которая минуту назад была пуста, вы точно это знаете, потому что сами ее помыли… Конечно, с вами такое случалось много раз, и со мной тоже, и с каждым. Время от времени происходят события, которые, казалось, были ничем не подготовлены, да и последствий никаких не имели, и вы чаще всего о них забываете, а если вспоминаете, то мимолетно, объяснений не ищете, невозможно искать объяснения каждой мелочи, когда ежедневно с вами происходит множество куда более важных событий…
Себастьян вспомнил, как в прошлом году исчезла его любимая паркеровская ручка. Он сидел вечером за компьютером, работал над клипом, блокнот, как обычно, лежал рядом с мышкой, а ручкой он только что написал несколько слов, чтобы потом переписать в текстовый файл-инструкцию. Положил ручку и несколько секунд спустя взял опять… То есть хотел взять, но ручки на месте не оказалось. Он осмотрел стол, потом (наверно, упала?) обшарил пол под компьютером, полез в карманы, хотя точно знал, что ручки там быть не могло. Он взял карандаш, вспомнив правило: если что-то потерял, не трать время на поиски, найдется само, причем там, где ты и искать не думал.
Ручка не нашлась. Неделю спустя Себастьян купил новую и держал ее теперь в пластиковом «флакончике», прилепленном к боковой поверхности экрана.
– Все эти мелочи, – говорил Форестер, – к которым мы настолько привыкли, что не обращаем внимания… Это проявления Мультиверса в нашем мире. Попросту говоря, множество миров…
– Параллельные миры, – пробормотал Себастьян.
– Что? – переспросил физик. – Ах, это… Нет. Похоже, но не то. Параллельные миры самостоятельны и самодостаточны, попасть в них можно разве что на страницах фантастических романов, а я говорю о физически едином мироздании – Мультиверсе, – состоящем из бесконечного, по идее, множества вселенных. Не параллельных миров, отнюдь! Все миры Мультиверса возникают друг из друга, проникают друг в друга, да, собственно, и не существуют друг без друга. Каждое наше решение, каждый наш сознательный или бессознательный выбор рождает новую вселенную, потому что, если вы выбираете – уволиться с работы или остаться, несмотря на плохие отношения с шефом, – то исполняются на самом деле оба варианта, и если вам кажется, что вы решили уйти, то решение остаться принимает ваш двойник в том мире, который возник, когда вы приняли решение. В современной физике это уже стало общепринятой идеей, как в свое время общепринятой стала идея постоянства скорости света, хотя общество об этом еще не знало, а те, кто знал, считали идею невероятно глупой.
Теперь смотрите, – продолжал Форестер. – Мультиверс гораздо богаче наших прежних о нем представлений. Эверетт писал о ветвлении волновых функций. Гелл-Манн – о том, что ветвятся не только квантовые процессы, но и все, что происходит в мире. Русский физик Менский – о том, что наша свободная воля определяет, в каком из бесконечного множества ветвей Мультиверса мы окажемся в следующее мгновение. А я… В своем докторате я хотел доказать, что ветвление не создает независимых вселенных, все миры связаны друг с другом через горловины – через тот объект или процесс, чье первичное ветвление и создало эти многочисленные вселенные…
– Черт, – пробормотал Форестер, бросив взгляд на отрешенное лицо Памелы и на Себастьяна, внимательно прислушивавшегося к звукам, доносившимся снаружи: ему казалось, будто к дому подъехал грузовик, и оттуда что-то сваливали на землю – то ли бетонные блоки, то ли осадные устройства, чтобы журналисты могли выбить дверь и ворваться на частную территорию, охраняемую законом.
– Черт, – повторил физик, – Себастьян, я вас умоляю… Ваша жена… Но вы-то должны меня выслушать, иначе… Вы хотите увидеть свою дочь?
– Да, – сказал Себастьян. – Но Элен нет, она на наших глазах…
– Я об этом и говорю! – воскликнул Форестер. – Как сказать, чтобы до вас дошло, наконец? Вы, я, ваша жена, Фиона, Элен, президент Буш, губернатор Шварценеггер, индеец чероки, любой человек, любой, понимаете, и любое существо, даже если оно не обладает разумом… Каждый объект Мультиверса многомерен, каждый существует в бесконечном числе вселенных, и только это обстоятельство позволяет Мультиверсу проявлять себя, как единое, пусть и бесконечно сложное образование. Понимаете? Вы, Себастьян, существуете не только здесь, сейчас, в этой комнате, из которой вы так стремитесь выйти, чтобы попасть в лапы журналистов. Вы существуете во множестве миров, которые когда-то по вашей же воле и выбору ответвились от нашего. Вы существуете – вы, а не ваш двойник! – и в этом мире, и в том, где вчера утром решили не пойти на работу, а в нашем пошли, и в том мире, где в прошлом году вы с Памелой поехали отдыхать на Майорку, а в нашем мире решили не ехать и остались дома… Эти многочисленные Себастьяны – вы, все они в вас. Не как потенциальные возможности – то, что могло произойти, но не случилось, потому что вы выбрали иной путь. Они существуют на самом деле, все они – это вы, они в вас, не психологически, а физически, реально, вы их – себя! – ощущаете, не осознавая этого, но все они участвуют в принятии решений, и – вот что главное, Себастьян! – время в разных мирах может течь по-разному, и если здесь вам… сколько?
– Тридцать два, – пробормотал Себастьян, честно пытаясь понять то, о чем толковал Форестер, но понимая только, что ничто из сказанного не задерживается в сознании, не то время выбрал физик для объяснений, действовать нужно, а не разговаривать…
– Тридцать два, – повторил Форестер. – А в другом мире вам может быть уже семьдесят. В третьем – девятнадцать, и не потому, что время там идет вспять, а потому, что развилка произошла, когда вам было, скажем, семь лет, здесь прошла четверть века, а там – только двенадцать лет… И все это вы, единое существо, единая суть. Понимаете?
– Да, – неожиданно для самого себя сказал Себастьян. Может, он действительно все понял, не осознав этого. Вопрос возник, как ему показалось, сам по себе, и он спросил, не потратив ни секунды на раздумья: – Но Годзилла не мог быть Элен ни в каком возрасте! О чем вы говорите, Дин? Это существо…
– Элен, – кивнул Форестер. – Тоже Элен, уверяю вас. Иначе просто не может быть.
– Но…
– Погодите, послушайте! Вы не знаете, какое решение могла принять девочка… Какой выбор. Остаться с вами или уйти в придуманный мир… Вы купили ей эту игрушку. Когда?
– В прошлом году, – сказал Себастьян. – Плюшевый Годзилла, он ей так нравился, но зимой из него посыпались опилки, пришлось выбросить, Элен сама положила игрушку в мешок и отнесла в мусорный бак. Не хотите же вы сказать…
– Хочу, – твердо сказал Форестер. – Когда-то Элен серьезно думала (у детей это всегда серьезно, да что я вам говорю, вы это лучше меня знаете!): остаться ей с вами или уйти в тот мир, где живет настоящий Годзилла, который ее любит, или самой превратиться в Годзиллу, стать сильной, как он, умной, как он…
– Но это невозможно!
– Возможно. Это – выбор. С физической точки зрения не имеет никакого значения – выбираете вы между чаем и кофе или между возможностью вырасти обычным человеком или монстром с шестью лапами. Все варианты осуществляются, различны только величины вероятностей. Скажем, миры, в одном из которых вы выбираете чашку кофе, а в другом – стакан чаю, осуществляются с равными вероятностями – пятьдесят на пятьдесят. Миры же, в одном из которых вы продолжаете свою жизнь человека, а в другом становитесь Годзиллой, имеют разные вероятности образоваться: не могу сейчас сказать точно, но шансы, понятно, очень отличаются. С вероятностью ноль целых и девять тысяч девятьсот девяносто девять десятитысячных возникает мир, в котором вы – тот же человек, каким были, но с вероятностью одна десятитысячная рождается мир, где вы – Годзилла, такой, каким вы себя вообразили. Понимаете?
– Нет, – сказал Себастьян. – Как может возникнуть такой мир?
– А как может возникнуть целый мир, в котором вы всего лишь выпили чай вместо того, чтобы напиться кофе? Нет принципиальной разницы, и даже вероятности для вас лично значения не имеют – пусть с ничтожной вероятностью, но такой мир отщепляется от нашего и, значит, существует реально, и вы, будучи Годзиллой, являетесь его частью, вы его ощущате – не осознавая этого, но порой видите во сне, потому что информация в ваш мозг все равно поступает…
– Элен часто снились сны, в которых она была Годзиллой, – вспомнил Себастьян. – Она пугалась, иногда плакала…
– Вот видите! – воскликнул Форестер. – Сны высвобождают физические связи между мирами Мультиверса.
– Как вы попали в дом? – неожиданно спросил Себастьян. – Все заперто. Снаружи репортеры. Если вы скажете, что воспользовались этим вашим Мультиверсом…
– Вообще-то, – потерев переносицу, произнес Форестер, – в дом меня впустили вы. Я позвонил, вы долго не хотели открывать, не знаю почему… Но потом все-таки впустили, и я могу себе представить, как вы сейчас удивляетесь – куда спрятался этот физик…
– Послушайте, Дин, – устало сказал Себастьян. – Вы прекрасно знаете, что не звонили, я вам не открывал…
– Вы уверены?
– Послушайте…
Себастьян запнулся, потому что в мыслях возникла картинка… воспоминание… дежа вю… что-то такое, что не могло храниться в его памяти, но и появиться из ничего не могло тоже – в дверь звонили долго, Себастьян не выдержал трезвона и пошел открывать, оставив Памелу в постели, она, наконец, уснула, а он держал ее за руку и думал о том, как жить дальше… Он подошел к двери и посмотрел в глазок, снаружи стоял Форестер, какой-то он был… не тот, но что именно в его облике казалось Себастьяну непривычным, он сначала не понял, открыл дверь, впустил физика в прихожую и только после этого, осознав произошедшую перемену, спросил…
Что он спросил?
Себастьян потер рукой лоб и растерянно посмотрел на Форестера. Тот кивнул, хотя и не мог, конечно, знать о том, что промелькнуло в памяти Себастьяна.
– Вспомнили? – сочувственно сказал физик.
– Нет… То есть я помню, что этого не могло…
– Но я ведь вошел, верно?
– Должно быть, я схожу с ума… – пробормотал Себастьян.
– Ради бога! – воскликнул Форестер. – Возьмите себя в руки! Когда с вами случается дежа вю, вы говорите себе: «Я схожу с ума»? Это явления одной физической природы. Просто дежа вю случаются так часто, что для них давно придумали приемлемое объяснение. Даже не объяснение, а название.
– Дежа вю – ложная…
– О'кей! Замечательно! Ложная память. Называйте как хотите. Я пришел сюда из вашей ложной памяти, в некотором смысле это так и есть, не стану спорить. Когда-нибудь, в более пристойной обстановке мы… Послушайте, что там происходит?
Звуки, доносившиеся снаружи, изменились. Если раньше это были отдельные возгласы журналистов, то теперь к ним прибавились долгие звонки в дверь и визг, будто заработала циркулярная пила.
– Им надоело ждать? – сказал Себастьян. – У меня в кабинете есть ружье…
– Только этого не хватало! – замахал руками Форестер. – Еще убьете кого-нибудь!
– Не убью, – замотал головой Себастьян. – Ружье – не заряжено. И патронов у меня нет.
– Тем более. Надо уходить – вот что.
– Уходить? Как? У черного хода наверняка тоже журналисты.
– Конечно. В этой Вселенной. Но есть другие.
– И как мы там окажемся? – насмешливо спросил Себастьян. – Надо что-то выпить? Или у вас есть какая-то машинка в кармане? Я не умею путешествовать по параллельным мирам.
– Нет никаких параллельных миров!
– Вы сами только что…
– Значит, вы ничего не поняли. Послушайте, Себастьян, я мог бы вам сказать, что делать, если бы имел ваш частотный спектр, но у меня его нет, значит, только вы сами…
– Басс, – подала наконец голос Памела. – Басс, пожалуйста, посмотри, что… Они сломают дверь… Позвони в полицию, так дальше невозможно.
– Да, – сказал Себастьян и пошел в гостиную. Форестер, похоже, поплелся за ним, потому что голос его Себастьян продолжал слышать за спиной, он не оглядывался, все, сказанное физиком, может быть, и имело смысл, но не могло помочь, не могло помочь, не могло…
Что-то заело в мозгу, мысль бежала по кругу, повторяясь, как заезженная виниловая пластинка с голосом Карузо, которую любил слушать отец на старом, шестидесятых годов, проигрывателе. Не могло помочь… Не могло…
Себастьяну казалось, что он уже раз десять или даже пятнадцать выходил в гостиную, опять оказывался в коридоре и опять выходил, всякий раз повторяя одни и те же слова, а физик что-то бубнил сзади, его не было видно, и повернуть голову Себастьян не мог, тело не слушалось, тело входило в гостиную, входило в гостиную…
И вошло. Будто переключили тумблер, голос Форестера умолк, Себастьян влетел в комнату, и первое, что увидел: прильнувшие к оконным стеклам лица журналистов – один взобрался уже на узкий карниз, его поддерживали двое, и он, направив в комнату телекамеру, пытался показать зрителям крупный план. Увидев вошедшего Себастьяна, оператор направил камеру на него, и Себастьян инстинктивно прикрыл лицо ладонями, в дверь продолжали трезвонить, а звуки циркулярной пилы оказались завыванием полицейской сирены – машина стояла на улице, перегородив проезжую часть.
– Откройте, Флетчер! – крикнули из-за двери. Голос был знакомый. Холидей? Наверно. – Откройте, мне нужно передать повестку! Я не войду, успокойтесь!
– Не открывай, – прошептала Памела, вцепившись Себастьяну в локоть. – Они все ворвутся…
– Где Форестер? – спросил Себастьян. – Ты шла за ним, должна была видеть.
– Форестер? Не знаю, он пошел за тобой, когда ты…
– Он был в коридоре.
– Не было, – сказала Памела.
Себастьян обернулся. Спрятаться в коридорчике было негде, а дверь черного хода была заперта. И опять странное ощущение дежа вю посетило Себастьяна – будто он видел все это и не только видел, но и сам каким-то образом ушел из этого дома через… просто ушел… взял жену за руку…
– Флетчер, вы откроете, наконец? – воззвал из-за двери Холидей.
Себастьян сделал шаг – он привык подчиняться представителям власти. Памела потянула его за локоть – она подчиняться не привыкла. Что-то мог бы подсказать Форестер, но в нужный момент он почему-то решил исчезнуть, и, как бы он это ни сделал, последовать его примеру Себастьян не мог, хотя, возможно, надо было попытаться, это наверняка просто, ведь исчезал и появлялся физик с такой легкостью, будто процесс был не только простым, но и доставлял удовольствие. Нужно сказать слово – как в восточной сказке? Или достаточно подумать – не просто так, а какую-то определенную мысль? Или ничего делать не нужно, все происходит само по известным Форестеру, но совершенно непонятным Себастьяну физическим законам, не зависящим от сознания человека?
