Текст книги "Что там, за дверью?"
Автор книги: Павел (Песах) Амнуэль
сообщить о нарушении
Текущая страница: 27 (всего у книги 33 страниц)
– Не знаю, как вы это объясните, – сказал Себастьян, мысленно ругая себя за неожиданную и ненужную откровенность, – но был со мной такой случай. Мне было тринадцать, лето… Вы знаете три больших пакгауза ниже улицы Чермена, там грузятся суда, идущие на север?
– Да, – сказал Форестер.
– Это было часов в одиннадцать вечера. Я стоял спиной к пакгаузам, лицом к шоссе. Вдруг сзади что-то заскрипело, будто кто-то шел по гравиевой дорожке, но я точно знал, что там асфальт, и мне почему-то стало так страшно, что я не мог заставить себя обернуться…
– Вы были один? – быстро спросил Форестер.
– Втроем. Билл с Гэри уже вышли на шоссе, я видел их в свете фонаря, а звук был сзади. Я не мог обернуться и крикнуть не мог тоже, Гэри стал мне махать и звать, а сзади меня позвали: «Эй, Басс, ты что здесь делаешь в такое время?» Меня будто силой повернуло в сторону пакгаузов, там – в проходе между бетонными стенами – стоял человек… Я его сразу узнал: это был отец, и я ответил: «Да мы уже домой собрались, и время сейчас не такое позднее». Сказал и только после этого понял, что… Понимаете, Дин, отец умер, когда мне было семь, я его таким и запомнил, каким он явился мне в тот вечер. Светлые брюки, рубашка навыпуск, цвета я различал плохо, было слишком темно… «Иди домой», – сказал он. «А ты?» – спросил я. Дурацкий вопрос, верно? Но ничего другого мне в голову не пришло. «Иди, – сказал он, – я скоро». Повернулся и пошел между пакгаузами.
– А вы?
– Что я? Потоптался на месте, Гэри и Билл кричали мне с противоположной стороны шоссе, чтобы я поторопился, а… он… я его уже не видел, он скрылся в тени. Мне было страшно идти туда, я же знал, что отца нет, что это призрак, а идти за призраками опасно, они могут затащить… ну, не знаю куда, мне ведь было тринадцать, я просто боялся, вот и все. Вернулись домой, а мама мне говорит: «Знаешь, Басс, ты сейчас так похож на своего отца, просто вылитый Дэнни». И я не сказал ей о том, что было, я никому не сказал, а почему я сейчас рассказываю это вам, я и сам не понимаю. Ясно ведь, что мне просто привиделось.
– И прислышалось?
– Наверно. Это не мог быть отец. Во-первых, потому что он умер. А во-вторых…
– Разве недостаточно «во-первых»? – мягко спросил Форестер.
– Наверно… Но тогда меня больше всего поразило знаете что? Не то, что я увидел человека, похожего на отца. Не то, что он назвал меня по имени. Он… Этот человек был черным, вот что!
– Простите? – нахмурился Форестер. – Черным? Он стоял в тени, вы сами сказали, так каким же он мог вам…
– Вы не понимаете? Это был афроамериканец, у него была коричневая кожа, и это был мой отец, потому что у него было такое лицо, и такая одежда, и говорил он его голосом, и так же переставлял ноги, и вообще – я его узнал, но это не мог быть он, потому что… Ну, вы понимаете.
– Да… Почему вы не сказали матери?
– О чем? Я всю ночь не спал, а потом решил, что обознался. Я часто думал об отце, что удивительного в том, что в полумраке какой-то черный мужчина показался мне на него похожим.
– А сейчас вы подумали, что это могла быть склейка?
– Склейка? – переспросил Басс.
– Есть такой термин в эвереттике, – пояснил Форестер. – Когда два мира Мультиверса на какое-то время – обычно короткое – соприкасаются, и тела или предметы из одного мира могут оказаться в другом. На самом деле каждый из нас переживает ежедневно огромное количество склеек, потому что миров в Мультиверсе бесконечно много, и, хотя вероятность соприкосновений чрезвычайно мала, но когда миллиарды миров постоянно проходят друг сквозь друга…
– Вы думаете, что в одном из этих миров мой отец действительно был афроамериканцем? – с сомнением произнес Себастьян.
– Я не знаю, – пожал плечами Форестер. – Это ведь вы рассказали мне, верно? Собственно, почему бы нет?
– Почему бы нет… – повторил Себастьян. Матери действительно нравились черные мужчины, ее к ним тянуло, он даже помнил, как отец незадолго до смерти кричал на свою любимую Мири, что она совсем потеряла стыд и – при живом муже заглядывается на негров. А потом отца не стало, и его любимая Мири перестала смотреть на мужчин – белых, черных, желтых… Мать умерла в прошлом году: она успела увидеть внучку…
Мысль о дочери вернула Себастьяну нить разговора.
– Мы о чем говорим? – спросил он. – При чем здесь склейки, Эверетт и тот афроамериканец, которого я принял за отца? Какое все это имеет отношение к Элен?
– Прямое, – сказал Форестер. – Знаете, Себастьян, в определенном смысле вам повезло. Или мне. Или нам обоим. Повезло, что мы встретились. Два последних года я делаю в университете докторат… Вы знаете, что это такое?
Себастьян пожал плечами, он ждал продолжения.
– Я занимался кое-какими вопросами эвереттики, в частности этими самыми склейками. Собирал факты, подобные тем, о которых мы сейчас, говорили. Кстати, Себастьян, вы позволите включить ваш рассказ в мою базу данных?
– Ради бога, – пробормотал Себастьян. – Послушайте, Дин, почему вы ходите вокруг да около? Вы можете мне прямо сказать: что с Элен?
– Я могу предположить, – потерев ладонью о ладонь, что, похоже, было признаком смущения, сказал Форестер. – Конечно, я считаю, что мое предположение – самое вероятное из возможных… Видите ли, Себастьян, есть множество миров, в которых мы с вами существуем. Ну, скажем так, не совсем мы, но чрезвычайно похожие личности – похожие во многих случаях до такой степени, что никакой медицинский или психологический анализ не обнаружит разницы… Если ваше сознание вдруг переместится – я говорю, естественно, о чисто теоретической возможности – в мозг вашего аналога в мире Икс, вы – я не исключаю этого – даже не поймете, что оказались в ином пространстве-времени: в том мире все будет точно то же, что в нашем. За исключением, может быть, какой-нибудь малости, которая к вам и отношения не имеет. Но там вы можете быть не тридцатилетним мужчиной, а семидесятилетним стариком. Или, наоборот, мальчишкой десяти лет.
– Вы хотите сказать…
– Погодите, Себастьян, я еще ничего не сказал. Теперь смотрите: есть огромное количество миров в Мультиверсе, есть огромное число склеек нашего мира с другими, физически столь же реальными, и наши с вами аналоги существуют во множестве миров… Склейки могут быть самыми разными: в нашем мире вдруг оказывается предмет или живое существо из другой ветви – и наоборот. Или человек получает возможность время от времени видеть не то, что происходит вокруг него в нашем мире, а то, что происходит в мире Икс, где он тоже существует. А еще возможны случаи, когда человек слышит происходящее в другом мире…
– Другом измерении… – пробормотал Себастьян, вспомнив о прочитанном когда-то фантастическом рассказе.
– Что вы сказали? Нет, при чем здесь другие измерения? Каждый из эвереттовских миров четырехмерен, как наш. Впрочем, наверное, среди множества ветвей Мультиверса есть миры с десятью или сотней измерений. Не думаю, что между ними возможны склейки, хотя, это, конечно, должно стать предметом теоретического исследования, пока этим никто не занимался, и потому трудно сказать что-то определенное… Нет, давайте говорить о мирах, подобных нашему, их тоже огромное – возможно, бесконечное – количество. И представьте себе человека, способного жить последовательно в каждом из тех миров, где он физически существует.
– Но Элен…
– Не торопитесь! Скажем, в какой-то момент происходит склейка, и вы меняетесь с вашим аналогом из мира номер два. Если миры достаточно близки по большинству параметров, может так оказаться, что вы не ощутите подмены, но будете удивлены – какие-то детали покажутся вам незнакомыми, цвет обоев в гостиной вдруг изменится, или жена перестанет пилить вас за то, что вы слишком – много времени проводите с друзьями, или… В общем, возможны варианты. Вы можете остаться в мире номер два навсегда, ваша судьба станет другой, и вы, может быть, решите, что в нужный момент сделали нужный выбор… Может оказаться, что, прожив в мире номер два сутки или неделю, вы – при очередной склейке – вернетесь обратно или, напротив, окажетесь в третьем мире и вновь ощутите изменение в судьбе, объяснив его собственным выбором, свободой воли, которая на самом деле к случившемуся не будет иметь никакого отношения…
– Теперь допустите, – продолжал Форестер, повышая голос, он не мог усидеть на месте и принялся ходить по комнате, останавливаясь перед Себастьяном, чтобы оценить его реакцию, – допустите, что склейки происходят с частотой не раз в неделю или в месяц, а каждую секунду. Даже чаще – каждую тысячную или миллионную долю секунды. Наше сознание обладает инерцией восприятия. Чтобы мозг осознал происходящее, должно пройти несколько сотых долей секунды. Если два события происходят с меньшим интервалом времени, вы не сможете их разделить, они для вас сольются в одно событие.
– Двадцать пятый кадр?
– Что вы сказали? Конечно, именно эффект двадцать пятого кадра. Вы его не замечаете, но запоминаете подсознательно, двадцать пятый кадр воздействует на вашу психику, заставляет принимать решения… А если склейки – и ваши перемещения в другой мир – происходят с гораздо большей частотой? Каждую тысячную долю секунды? Или миллионную? Поймете вы, что именно происходит? И поймете ли, что с вами вообще происходит что-то? Если раз в час или раз в день вы будете миллионную долю секунды проводить в мире номер два – ощутите ли вы это? Ощутит ли ваш двойник во втором мире, что время от времени попадает в наш? Вы можете всю жизнь прожить, не представляя, что живете двойной, тройной или даже вдесятеро усложнившейся жизнью – ведь с равной частотой вы можете оказаться в склейке с миром номер три, четыре, десять или тысяча семьсот сорок семь…
– Это происходит со всеми? – спросил Себастьян.
– Конечно, – кивнул физик. – Вы сами рассказали о встрече с умершим отцом.
– Это было… – прошептал Себастьян, – это было как наваждение. Галлюцинация. У всех случаются галлюцинации, если сильно устанешь, или взволнован, или вообще психика не в порядке…
– Вы были в тот вечер уставшим, взволнованным или ваша психика была не в порядке?
– Сейчас мне трудно вспомнить, – подумав, сказал Себастьян. – Может быть…
– Мы всегда находим объяснение, – усмехнулся Форестер. – Мы всегда находим объяснение, доступное нашему сознанию. Галлюцинации. Померещилось. Чьи-то козни.
– Вернемся к Элен, – угрюмо сказал Себастьян. – Она – из другого мира?
– Нет, конечно, – удивился Форестер. – Но она, по-видимому, живет во многих мирах, ее психика к этому приспособлена. Впрочем, девочка наверняка сама не ощущает, что очень малую долю секунды проводит не в нашем мире, а каком-то другом, и там она представляет собой другое существо. Не девочку трех лет, а… Возможно, там она тоже Элен Флетчер, но успела уже прожить большую часть жизни… Тот мир может быть в точности, как наш, но сдвинут вперед по времени… Я иногда думаю…
Форестер замолчал, пошарил в карманах, нашел завалявшуюся в складках конфету, аккуратно ее развернул, смял фантик и бросил через всю комнату в мусорное ведро, стоявшее у телевизионного столика, попал точно в центр, удовлетворенно хмыкнул, сунул конфету в рот и, обернувшись к окну, принялся смотреть в черноту безлунной ночи, где не мог увидеть ничего, кроме собственного отражения в стекле.
– Иногда вы думаете… – напомнил Себастьян. Разговор затягивался, смысла все это не имело, идеи Форестера, возможно, были физически изящны, возможно, даже объясняли все факты вместе и каждый в отдельности, но не могли иметь к реальности никакого отношения. И помочь Элен не могли.
– Иногда я думаю, – сказал Форестер, не оборачиваясь, – что каждый из нас где-то там… может быть вовсе и не человеком, и не зверем даже, а чем-то совсем нематериальным… чьим-то желанием… чьей-то мечтой… идеей, возникшей, как озарение…
Впрочем, – перебил он сам себя, – не слушайте, Себастьян, это я так… Пытаюсь разобраться, до каких пределов разнообразия может дойти физическое состояние Мультиверса. Но мы говорим о…
– Об Элен, – быстро сказал Себастьян.
– Да, – Форестер повернулся и посмотрел Себастьяну в глаза. – Ваша дочь – вполне нормальный ребенок. Просто она проживает сразу множество жизней.
– И что… делать?
– Ничего, – твердо сказал Форестер. – Поймите, Себастьян, это нормально. Так устроено мироздание. А мы – его часть.
– Синяки, – сказал Себастьян. – Откуда синяки? Если все хорошо, все нормально, как это объяснить? Ей было больно? Если Элен кто-то ударил… пусть не здесь, а в другом мире, где она, как вы говорите, живет так же, как в нашем… Что с этим делать?
– Почему с этим нужно что-то делать? Разве девочка говорит, что ей больно? Если бы вы не обратили внимания…
– Но почему? – воскликнул Себастьян. – Если в другом мире кто-то ударил ту Элен, которая живет там, почему синяки остались на теле нашей девочки?
– Вы так и не поняли? – с налетом раздражения спросил Форестер. – Вы не поняли, что во всех мирах – в нашем в том числе, – живет единое существо, человек по имени Элен Флетчер, это не разные личности, а одна. Понимаете? Склейки могут не происходить вообще. Могут происходить часто, но продолжаться так мало времени – миллионную долю секунды, – что вы не успеваете ничего ощутить, и ни один прибор этого не регистрирует по той простой причине, что никому в голову не приходит ставить такие опыты. Но есть и такие склейки, когда взаимодействие продолжается достаточно длительное время, чтобы… ну, чтобы Элен физически оставалась в другом мире столько, чтобы… ее там, возможно, действительно ударили…
– И не один раз, – передернув плечами, бросил Себастьян.
– И не один раз, – согласился Форестер. – Мы понятия не имеем, о каком из миров идет речь, какие там у Элен родители…
– Погодите! – воскликнул Себастьян, ужаснувшись от мысли, неожиданно пришедшей ему в голову. – Родители, говорите вы?
– Ну… – смутился физик. – У вас там может быть… гм… иной характер. Ничего нельзя сказать заранее, а экспериментального материала недостаточно.
– Вам Фиона говорила, что Элен – наша приемная дочь? – спросил Себастьян.
– Н-нет, – покачал головой Форестер.
– Так вот, – сказал Себастьян. – Девочку мы с Памелой взяли из российского детского дома. Мы не знаем, кто ее родители. Подозреваем, что мать от девочки отказалась. А отец… Если верно то, что вы говорили, Дин… О том, что в другом мире события могут идти не так, как в нашем… Может, там Элен – ее, кстати, в России звали Лена, Елена – осталась жить с матерью и отцом, и они ее действительно били… бьют… это ведь происходит сейчас, верно?
– Я не думал о такой возможности, – медленно произнес Форестер, перекатывая конфету языком, речь его стала невнятной, Себастьяна это раздражало, но, видимо, физик всегда так поступал, чтобы успокоить нервы. – Я думал… Неважно. Наверно, вы правы, Себастьян. И Элен… склейки, во время которых ее били… Она могла запомнить. В отличие от тех, что мне удалось фиксировать, эти – склейки продолжались наверняка не миллисекунды, а больше. Не думаю, что минуты… Тогда Элен точно запомнила бы и рассказала вам. Может, секунду-другую – чтобы удар успел зафиксироваться на теле, но ситуация сохранилась лишь в подсознательной памяти… Послушайте, Себастьян, вы должны поговорить с дочерью… с Элен.
– Она ребенок…
– Я понимаю, но мы все равно должны разобраться. Ради нее же, ведь ей со всем этим жить, верно? Хороший психотерапевт сможет методом гипноза…
– Представляю, что скажет Пам, – дернул плечом Себастьян.
– Попробуйте убедить жену! Собственно, вы просто обязаны ее убедить!
– Не могу поверить, – медленно произнес Себастьян после долгого молчания. – Наверно, вы правы. Я вспоминаю сейчас кое-какие эпизоды своей жизни. Что-то происходит, необъяснимое, но ты проходишь мимо и говоришь: да ну, показалось.
– Вы вспомнили что-то еще, кроме?..
– Ради бога, Дин, не смотрите на меня как на живой материал для вашего доктората!
– И в мыслях не было, – запротестовал Форестер.
– Да, как же… И вот еще, – решительно сказал Себастьян, – я хочу сам увидеть ваши расшифровки. Почему вы мне их не показали? У вас есть запись. Почему вы не привезли?..
– Привез, – отозвался Форестер, глядя в сторону. – Видите ли, Себастьян… Во-первых, здесь, в отеле нет…
– Нет видеомагнитофона? – перебил Себастьян.
– Запись цифровая. Впрочем, это, конечно, не главное.
– Вы не хотели, чтобы я видел. Да?
– Да, – кивнул Форестер. – Вам было бы тяжело.
Себастьян поднялся.
– Поздно уже, – сказал он. – Даже не знаю, что придумать для Памелы. Она точно не поверит, что я где-то пью с приятелем…
– Как вы намерены поступить?
– Как я могу поступить? – медленно произнес Себастьян. – Эти ваши теории… Я хочу, чтобы Элен… и мы с Памелой… были счастливы. Очень простое желание. Я хочу, чтобы в нашей жизни все было просто. Понимаете? Я не хочу, чтобы об Элен говорили. Надеюсь, вы…
– За кого вы меня принимаете? – резко сказал Форестер. – Даже Фиона не знает о моих результатах и нашем разговоре.
– Спасибо… – пробормотал Себастьян.
– Послушайте… Вы понимаете, что долго скрывать это не удастся? Ваша жена опять что-то увидит… Или в детском саду…
– Элен больше не ходит в детский сад.
– Это плохо! Лишний повод для разговоров. Не мне за вас решать, Себастьян, но…
– Мне нужно подумать, – сказал Себастьян и пошел к двери. Он не помнил, как оказался на улице и попрощался ли с Форестером, а может, так и ушел, не подав ему руки. Ночь была на удивление холодной для этого времени года, и Себастьян продрог до костей, а может, дрожь била его по другой причине, и ночь ничем не отличалась от прочих? В машине он включил обогреватель и к дому поехал в объезд, через Восьмую улицу. Когда Себастьян ставил машину на стоянку, ему показалось, что в спальне на мгновение вспыхнул и погас свет. Ключ в замок не влезал, и Себастьяну понадобилась целая минута, чтобы понять, что другой ключ вставлен с противоположной стороны.
– Черт, – пробормотал он. Если в спальне был свет, значит, Пам еще (или уже) не спала и звонок ее не разбудит. Себастьян мог себе представить, с каким выражением лица жена откроет дверь, ему не хотелось выяснять отношений, особенно – сейчас.
– Черт, – повторил он и вернулся к машине. Как-то – лет восемь назад ему приходилось спать на заднем сиденье, они с приятелями устроили летом автопробег от Хадсона до Чикаго, ночевали неподалеку от мотеля – какой-то бес в них вселился, могли спать нормально, в постелях, но им захотелось романтики. Романтика Себастьяну не понравилась, утром у него ныли все кости, а ноги не желали разгибаться.
Он оставил приспущенными стекла, но быстро замерз и закрылся в машине, как в гробу – такое сравнение, во всяком случае, пришло ему в голову, когда он засыпал, скрючившись и опустив до пола руку…
* * *
Проснулся Себастьян с восходом солнца, перебрался на переднее сиденье и подождал, когда в кухне распахнется окно и Памела выглянет, чтобы определить, как нужно сегодня одеваться.
Он попробовал сначала еще раз открыть дверь ключом (вдруг Пам успела вытащить свой?), а потом начал трезвонить, не опасаясь уже, что разбудит жену или Элен.
Памела открыла минуты через три, встала в проеме двери, уперев руки в бока, в точности как в фильмах о ревнивых женах, и сказала голосом, похожим на клокотание лавы в жерле вулкана:
– Ты мог бы остаться у нее насовсем, дорогой. Решил приехать за вещами?
– Послушай, Пам, – миролюбиво начал Себастьян. – Все очень серьезно, я говорил с Форестером…
– Как по-джентльменски! – воскликнула Памела. – Вы с Форестером разобрались, наконец, кто останется с этой… Я понимаю, все очень серьезно…
– Ничего ты не понимаешь! – вспылил Себастьян и, отодвинув жену рукой, вошел в прихожую. Должно быть, он не рассчитал движения: Памела, не удержавшись на ногах, упала на стоявший у стены обувной ящик, крепко ударившись спиной.
– Господи, извини, я совсем не… – Себастьян бросился поднимать Памелу, но она поднялась сама и молча пошла в спальню. У них никогда не было скандалов, они не умели кричать друг на друга, и Себастьян стоял посреди холла, бессильно сжимая кулаки и не представляя, как заставить Памелу сесть и послушать, просто послушать – его, а не себя.
Из спальни слышны были голоса Памелы и Элен; жена, похоже, уговаривала девочку что-то сделать, а та сопротивлялась – хотела спать, судя по тону. Себастьян запер входную дверь, вытащил ключ, положил в карман и принялся ждать.
Памела вышла минут десять спустя, в одной руке она держала чемодан, с которым они в прошлом году ездили на Ниагару, а другой рукой вела Элен, на спине которой был детский рюкзачок, купленный для летних прогулок и еще ни разу не использованный. Девочка увидела Себастьяна, кинулась к нему, но, будто собачка на поводке, остановилась и захныкала.
– Отойди, пожалуйста, – ледяным голосом сказала Памела.
– Послушай, Пам, – Себастьян понимал, что должен подобрать точные слова и произнести их один раз, потому что второго не будет, – не делай глупостей, пожалуйста. Все очень серьезно.
– Да уж куда серьезнее, – презрительно сказала Памела. – Отойди от двери, дай нам выйти.
– Элен живет в нескольких мирах, – сказал Себастьян. – Это доказал Дин Форестер, он пригласил меня к себе, чтобы обсудить…
– Ты больше ничего не мог придумать?
– Позвони Дину и спроси…
– Он, конечно, подтвердит что угодно. Дай пройти, Себастьян, не устраивай сцен.
– Кто здесь, черт побери, устраивает сцены! – взорвался Себастьян. – Почему ты не хочешь слушать?
Я люблю тебя, понятно? Я всегда тебя любил! И Элен! Нет ничего между мной и Фионой и никогда не было!
– Никогда? – подняла брови Памела.
– Не придирайся к словам! Если тебе так противна моя физиономия, то уйду я! Кому станет лучше? Я ухожу, Пам, я так больше не могу.
Себастьян повернулся к двери, и в этот момент заверещал звонок – громко и долго. Человек, стоявший по ту сторону, не отрывал пальца от кнопки.
– Это еще что… – пробормотал Себастьян, достал из кармана оба ключа и принялся тыкать ими в скважину по очереди, пока, наконец, дверь не распахнулась и на пороге не возникла широкая фигура сержанта Варли Холидея, за спиной которого стояли две незнакомые женщины. Себастьян прекрасно знал Холидея, полицейский работал здесь лет тридцать – во всяком случае, еще в глубоком детстве Себастьян бегал от него, когда залезал с приятелями на пустую пристань, куда вход был запрещен. Сержант был на их свадьбе с Памелой – не для того, чтобы следить за порядком, Себастьян позвал его, потому что без этой колоритной фигуры не представлял себе торжества. Встречаясь на улице, они всегда обменивались приветствиями и шутками, Холидей хлопал Себастьяна по плечу, отчего тот с трудом сохранял равновесие, и передавал привет Памеле, «самой красивой женщине на моем участке, кроме моей Сэнди, конечно, хотя она этого и не слышит»…
– Здравствуйте, мистер Флетчер, – с чувством некоторого замешательства произнес Холидей. – Извините, но я выполняю свой долг.
– В чем дело, Варли? – удивился Себастьян.
– Вот это… – Холидей отошел в сторону, и вперед выступили женщины: одной было лет шестьдесят, другой под сорок, и обе выглядели так, как должны выглядеть представительницы официальных организаций: длинные, до пят, темные юбки, белые закрытые блузки с длинными рукавами, на лицах решительное выражение – отражение необходимости и важности порученной им миссии.
– Это, – продолжал сержант, – Диана Монтегю и Сара Вайнбок, они из ВИЦО, комиссия по опеке…
– Здравствуйте, Диана, я нас хорошо помню, вы со мной беседовали, когда мы с Элен вернулись из России, – из-за спины Себастьяна сказала Намела и встала рядом с мужем, поставив на пол чемодан и продолжая крепко держать Элен за руку. Старшая из женщин чопорно кивнула и произнесла, глядя на Памелу, а не на Себастьяна:
– Вы не забыли нашей беседы, верно, дорогая?
– О, конечно! – с чувством сказала Памела.
– Мы можем войти? – с налетом раздражения спросила оставленная без внимания Сара Вайнбок.
– Вообще-то мы сейчас уходим, – вежливо произнесла Памела. – Мы с мужем на работу, а Элен нужно отвезти в детский сад.
– Да? – притворно удивилась Сара. – Девочка уже несколько дней не посещает сад без всякой причины. Она не больна – у врача вы не были. А миссис Бакли обратилась в органы опеки еще неделю назад, представив фотографии девочки, которая, судя по всему, подвергается в последнее время насилию, а точнее говоря – побоям с вашей стороны, о чем свидетельствуют…
Говорила Сара быстро, прервать ее монотонную речь казалось так же невозможно, как разорвать густую липкую тянучку, но слово «побои» вывело Памелу из ступора.
– О чем вы говорите? – воскликнула она.
– Сержант, – сказала Сара, – может, вы убедите миссис Флетчер впустить нас в дом? Или мы так и будем стоять на улице?
– Но, мисс, у меня нет соответствующего… – Холидей был смущен и не скрывал этого. – Они могут…
– Я знаю, что они могут, а чего – нет, – отрезала мисс Вайнбок и, обойдя Холидея, вошла в прихожую. Памела и руки поднять не успела, как мисс Вайнбок оказалась рядом с Элен и торжествующе ткнула пальцем в ее предплечье. – Посмотрите, сержант, если это не след от удара, то я никогда не видела, как бьют детей!
Чуть выше локтя на левой руке Элен красовался большой синяк, похожий на те, что появлялись раньше и о происхождении которых Памела не могла сказать ничего, а Себастьян, хотя и имел уже на этот счет свое мнение, не видел смысла излагать его в этой компании.
Напуганная резкими движениями мисс Вайнбок, Элен захныкала и обеими руками ухватила Памелу за юбку.
– Да, – вмешалась стоявшая в стороне Диана Монтегю, – как вы это объясните, миссис Флетчер? И еще… Я так понимаю, что вы с девочкой намерены уйти от мужа? Во всяком случае, об этом вы сами минуту назад…
– Вы подслушивали! – вскричала Памела. – Вы, две гнусные твари, стояли под моей дверью и подслушивали! А вы, Холидей, вы-то, черт возьми, почему позволяли им…
– Мэм, – пробормотал смущенный сержант, – извините, но вы так громко говорили, что слышно было от стоянки… Я вовсе…
– Этот чемодан, – обличала Диана Монтегю, – почему он здесь? Миссис Флетчер, вы понимаете, что органы опеки не могут оставить…
– Что? Что вы говорите? – Памела отступила на шаг и спрятала Элен за спину, а Себастьян, еще не пришедший в себя после скандала с женой, лишь переводил взгляд с одной женщины на другую.
– На первом этапе вам с мужем надлежит явиться к нам для беседы, – заключила мисс Вайнбок, – сегодня в одиннадцать, улица Шировер, семь. Сержант, вручите повестку, пожалуйста.
Холидей сунул руку в боковой карман кителя и достал сложенную вчетверо бумагу, которую и протянул Себастьяну со словами:
– Не обижайтесь, дружище, я только выполняю свой долг: сопроводить и вручить, ни на что другое у меня нет полномочий, так что…
– Да-да, о чем вы, Варли… – пробормотал Себастьян, расписался на клочке бумаги, вернул сержанту, а повестку уронил на пол, и Памела тут же наступила на нее ногой.
Мисс Вайнбок повернулась и молча вышла на улицу, а госпожа Монтегю бросила на Памелу испепеляющий взгляд и заявила вместо прощания:
– В одиннадцать, пожалуйста. Оба. И девочка тоже.
Холидей хотел что-то сказать, но промолчал, пожал плечами и вышел следом за женщинами.
Дверь с грохотом захлопнулась.
* * *
Себастьян отнес чемодан в спальню. Памела стояла у окна в гостиной и смотрела на улицу, а Элен, поняв, что у родителей неприятности, тихо играла с куклами в своей комнате.
– Может быть, ты наконец выслушаешь меня и не будешь придумывать то, чего нет на самом деле? – спросил Себастьян, обращаясь к спине Памелы.
Решив, что молчание означало согласие слушать, Себастьян, тщательно подбирая слова, рассказал о своем разговоре с Форестером. Слушала Памела или нет, понять было трудно, но, когда Себастьян замолчал, она все так же молча повернулась и пошла в кухню, не глядя на мужа. На пороге помедлила и сказала в пустоту:
– Яприготовлю сэндвичи. Собери свои вещи. Только то, без чего не можешь обойтись. Если все так, как ты сказал, нам нужно отсюда уехать. Хотя бы на время. Эти нас в покое не оставят.
– А куда…
– Я собиралась погостить у тети в Фениксе.
– У Джанины?
– Да, она сейчас одна, дядя Сом в Европе по делам фирмы, места у них достаточно.
– Мне нужно договориться на работе, – пробормотал Себастьян.
– Не сообщай, куда едешь, – предупредила Памела.
– За кого ты меня…
Не дослушав, Памела вышла в кухню и закрыла за собой дверь.
* * *
В одиннадцать часов они сидели в поезде, резво бежавшем в сторону Олбани. Прямого до Феникса из Хадсона не было, да это и к лучшему, решил Себастьян, если их будут искать, то не смогут сразу взять правильный след. Элен спала у Памелы на руках и чему-то улыбалась. Памела обнаружила еще один небольшой синяк у девочки на спине, чуть пониже правой лопатки, и длинную кровоточившую царапину на левой ноге, под платьицем, хорошо, что дамы из опекунского комитета не обратили на царапину внимания, иначе…
Что могло означать это «иначе», Памела так и не додумала, мысли ее, если это были на самом деле мысли, а не эмоции, выраженные словами, двигались по кругу – от паники к решимости и обратно; ее раздражало, что Себастьян молча смотрел в окно, думая о чем-то своем, когда надо было думать о будущем, о том, что делать на новом месте, ведь все равно их найдут, в Америке находят даже убийц, умеющих скрываться от правосудия, а уж супружескую пару с ребенком отыщут обязательно, и Элен могут у них отнять, – сейчас, когда они сбежали, отнимут точно, и Басс не любоваться пейзажами должен, а решать, что им делать, если…
Но и эту мысль Памела была не в состоянии додумать до конца.
Себастьян почувствовал ее взгляд, обернулся и сказал:
– Надо позвонить Форестеру.
– Чтобы он сообщил, где мы находимся?
– Во-первых, – сказал Себастьян, – я не скажу ему, куда мы направляемся. Во-вторых, он никому ничего не сообщит, он за нас в любом случае. В-третьих…
– Как ты можешь быть в нем уверен? Ты этого человека совсем не знаешь.
– В ком-то нужно быть уверенным!
– Ты был уверен в своей Фионе, и что? Почему эта… все рассказала своему новому любовнику?
– Пожалуйста, Пам, не будем об этом, хорошо?
– Не будем о чем?
– Я позвоню Форестеру, – твердо сказал Себастьян и достал из кармана телефон. На дисплее высветилось сообщение: «7 непринятых звонков». Номера телефонов были блокированы, и Себастьян подумал, что их, скорее всего, ищут дамы из комитета. Может, они даже успели, не дождавшись, когда супруги Флетчер явятся на прием, вновь посетить их квартиру и убедиться в том, что хозяева исчезли в неизвестном направлении, нарушив все правила об усыновлении и попечительстве?
Себастьян набрал номер мобильного телефона Форестера. Физик отозвался не сразу, и голос у него был странным, будто придушенным, Себастьян даже решил, что нужно прервать разговор, но Дин сказал быстро:
