Текст книги "Пограничная тишина"
Автор книги: Павел Федоров
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 20 страниц)
Генерал попросил у адъютанта карту, присел на выступ скалы и развернул раскрашенный в разные цвета лист на коленях. Он хорошо изучил и знал этот участок границы.
– Слушайте, комендант, внимательно. Теперь с обнаружением рации в какой-то степени заполнилась та пустота, в которой мы находились. Страшна была именно эта пустота. До этого у нас не было никаких фактов и доказательств. Горы, скалы и дремучий лес. Искать нарушителей в этих условиях все равно, что заспанному человеку шарить в темноте в поисках затерявшейся спички. Разумеется, искать придется долго, но найти нужно. Теперь можно предположить твердо, что, высадившись, они передали сообщение: «Все в порядке!» Рацию оставили здесь для того, чтобы она была ближе к лодке – на случай, если придется удрать в бурную ночь...
– Разрешите, товарищ генерал? – заговорил Маланьин.
– Да.
– Вы думаете, они не предполагали, что лодка будет обнаружена? – спросил комендант.
– Думаю, что так.
– Но ведь мы ее все-таки обнаружили! – сказал Маланьин.
– Наша заслуга здесь невелика. Лодку заметил пастух. Вы что, забыли об этом? Уже лавры пожинать собираетесь!
– Виноват, – смущенно проговорил комендант.
– Вообще могло случиться так, что вы не обнаружили бы шлюпки. И не потому, что вы плохие пограничники – об этом будем судить позднее... Сейчас можно сказать одно: что наряды безответственно осматривали берег, воду. Видно, эту задачу офицеры плохо разъяснили солдатам. Осмотр береговой кромки должны регулярно делать офицеры, начиная с начальников застав, кончая офицерами комендатуры и комендантом. А вы, полагаю, уже с месяц не выходили на береговую кромку. Так?
– Не совсем так.
– Не совсем? – усмехнулся Никитин. – Значит, близко к истине? Но я сюда не дискутировать приехал, а разобраться и помочь. Этот проклятый ящик с мотором, конечно, нелегко было обнаружить. Он завален под водой камнями, замаскирован отлично. Значит, агенты матерые, опытные. Они знали, как это надо делать. Да и море тут неспокойное – кружат встречные потоки, на воде постоянно рябь и волны. Надо смотреть тут в сто глаз. Я убежден, что у нарушителей есть вторая рация, иначе эту здесь они не оставили бы. Будем искать вторую. Она должна быть, понимаете?
– Может быть, – неопределенно проговорил Маланьин.
– В чем сомневаетесь?
– Почему мы ее должны искать именно здесь? Нарушители могли унести ее с собой.
– Даже непременно унесли! Вопрос: куда? Мне думается, что далеко не потащат. Появляться на глаза людям с аппаратурой рискованно. Следовательно, они развернут ее в укромном месте, которое нам надо найти. Но я думаю, что они такого места еще не подыскали – не хватило времени. Они пока что выспались, передали первую шифровку, закопали аппаратуру и разгуливают по вашему участку.
Маланьин, насупившись, молчал. На хмуром рябоватом лице его, в морщинах высокого лба выступили капельки пота.
– Да, рацию они, оставили где-то здесь, в расчете на то, что искать ее в этом месте пограничники не будут.
– Уж слишком наглый расчет, товарищ генерал, – заметил Маланьин, думая, что генерал, не пренебрегая мелочами, твердо идет к какой-то своей намеченной цели.
– Вы правы. Это не только нагло, но и примитивно... на первый взгляд. Но я знаю по опыту: враги редко оставляют вещественные доказательства на месте своего преступления. Случайно оброненная вещица, окурок, клочок газеты, пуговица – все это бывает чаще всего в детективных романах. А тут оставлена целая рация и совсем не случайно. Значит, они рассчитывали вернуться сюда и на что-то надеялись. А на что? Вы можете мне ответить на этот вопрос?
– Они рассчитывали на нашу беспечность! – с глухой болью, но искренне сказал Маланьин. – Стыдно говорить, однако это именно так.
– Возможно, – поморщился генерал и, помолчав, продолжал: – Но искать врагов надо всюду – под каждым кустом, под каждым камнем. Мне думается, что мы сейчас находимся уже близко у цели. Однако имейте в виду все то, что я вам здесь говорил, это мои чисто психологические предположения, основанные на опыте и на фактах, о которых я обязан молчать. Вы же действуйте самостоятельно, творчески. Пусть будет больше самых худших предположений, больше затраченного труда, чтобы выигрыш был верным. Продолжайте поиск. Действуйте. И пришлите ко мне сержанта Нестерова.
– Слушаюсь! – комендант энергично повернулся и вскоре скрылся за кустами черноклена.
Глава пятаяГенерал, аккуратно свернув карту, полез в карман за папиросами и нащупал там гладкую кожу каштановых орехов. Они приятно ласкали жесткие пальцы. Отдыхая от напряженного разговора, Никифор Владимирович взял вместо папиросы орех, разгрыз его и кинул молочное зернышко в рот. Зерно было сладковатое, теплое. «Сколько еще у нас пропадает такого добра, – подумал Никитин. – Сколько в этих лесных предгорьях диких яблок, груш, орехов, ягод разных!» Но мысли генерала о богатстве края прервал сержант Нестеров. Он подошел твердым, как на параде, шагом и, лихо взяв под козырек, громко доложил:
– Товарищ генерал, сержант Нестеров по вашему приказанию прибыл!
Никитин почему-то предполагал, что Нестеров парень застенчивый, скромный, и решил поговорить с ним с глазу на глаз. Генералу было приятно, что он, видимо, ошибся, но менять своего решения не стал.
– Вижу, что прибыли. Садитесь вон на том камне. А впрочем, нет. Пойдемте вместе. Я уж засиделся тут, да и камень очень жесткий попался, – поднимаясь, проговорил Никифор Владимирович.
– Мягких камней, товарищ генерал, не бывает, – смело глядя в лицо Никитина, сказал Нестеров.
– А вы уверены в этом? – отряхивая пыль с брюк, спросил Никифор Владимирович. – «Нет, не застенчивый. Это уж точно», – подумал генерал. Он больше всего любил людей смелых. Застенчивость, по его мнению, пригодна только для девушек, а для настоящего пограничника нужны смелость, находчивость, лихость.
Смущенный своим замечанием и вопросом генерала, Нестеров молчал.
– Уверены, что мягких камней не бывает? – переспросил Никитин.
– Так точно! – твердо ответил Нестеров.
– Вот и неправда, брат, – с грубоватой простотой возразил Никитин. Когда человек начинал ему нравиться, Никифор Владимирович сразу же переходил на «ты» и меньше всего деликатничал.
– Есть, брат, меловые камни, они как раз очень мягкие. На них сколько хочешь сиди в полное удовольствие. Побелишь штаны – вот и все. А теперь, сержант Нестеров, веди меня к твоему отделению. Где оно и что делает?
– Шесть человек несут службу по охране государственной границы. Остальные здесь, в группе поиска. Сейчас почистили оружие, запылилось за сутки, товарищ генерал, – быстро ответил Нестеров.
– Как действуют новые карабины?
– Отлично, товарищ генерал!
– Сам откуда родом?
– Из Няндомы, товарищ генерал.
– С Севера?
– Так точно, Архангельской области.
– Значит, попал на курорт?
– Никак нет, товарищ генерал. Несем службу!
– Ишь ты какой! Нравится здесь?
– Так точно, красивый край, но у нас тоже не хуже.
– Да?
– Само собой, – уверенно отвечал Нестеров. – У нас леса-то почище этих – корабельные, прямые как свечи. Здесь, конечно, курорт, фруктов вдосталь, море теплое...
– Загораете на песочке-то?
– Купаемся. Тут привольно!
– Да. Ты прав. Здесь и нарушителям привольно. Они к вам в гости на шлюпках приезжают, с радиостанциями высаживаются... Они вам тут концерты не давали? Не приглашали заграничные фокстротики послушать?
– Что вы, товарищ генерал! Мы...
– Прошляпили нарушителей-то?
До сержанта только сейчас дошла вся ядовитая, насмешливая сущность последних вопросов генерала. Лицо Нестерова вспыхнуло так, что исчезли на нежно-розовых щеках красные точки веснушек.
– Это правильно, товарищ генерал, – со вздохом согласился Нестеров. – Однако мой наряд в ту ночь находился на другом участке.
– За прорыв на любом из участков границы отвечают все – от солдата до генерала. Вам говорили об этом?
– Так точно! Капитан наш объясняет постоянно. Но только он про нашу заставу говорил, а про генералов не упоминал.
– А тебе, я вижу, палец в рот не клади, северянин!
Усмехнувшись, Никитин погрозил сержанту пальцем и тут же спросил:
– А сам-то как думаешь про генералов: отвечают они или нет?
– Само собой... Потому что командование... Я же за свое отделение несу ответственность!
– Молодец, сержант Нестеров! Ну что ж, идем, покажи мне своих героев, а потом расскажешь, как нашел радиостанцию.
– Не один я, товарищ генерал. Все вместе. С нами был начальник заставы капитан Ромашков и рядовой Кудашев.
– Хорошо, хорошо, там и расскажешь, – подбодрил смутившегося сержанта Никитин.
Простодушием и смелостью ответов Нестеров пришелся генералу Никитину по душе. Сержант не лукавил и не терялся, а говорил что думал. Прямота – хорошее человеческое качество. Значит, и в трудный момент не растеряется, не подведет никогда.
Идти было недалеко – каких-то пятьдесят метров. Раздвигая кусты, Нестеров пробирался вперед, показывая генералу узкую тропку. Вокруг стояла тишина. Несмотря на присутствие большого количества людей, расположившихся в разных местах почти по всему лесному предгорью, не слышно было ни единого звука. По кустам все еще продолжали прыгать солнечные лучи, перемещались, бродили длинные вечерние тени. От перевала, с вершин, дул теплый, легкий ветерок – ласка морского побережья. На горные хребты, казалось, упал и плотно прижался к зелени лесов край голубого неба, вымытого чистым воздухом и освещенного заходящим солнцем. В эти последние минуты умирающего дня солнечные лучи разгуливали по вершинам гор, создавая сказочную панораму быстрым смещением света и теней.
Никифор Владимирович снял фуражку, пригладил на крупной лысеющей голове седые волосы и улыбнулся хорошей, доброй улыбкой.
Подошел Нестеров со своими солдатами, генерал тут же приказал им сесть в кружок и разрешил курить. Пограничники в отделении Нестерова, как на подбор, все рослые, крепкие, в серых выгоревших гимнастерках, со светлыми, вытертыми от постоянного прикосновения рук ложами автоматов и карабинов. У солдата границы оружие всегда в его твердых, натруженных руках – и ночью и днем он на посту.
– Что же это вы, братцы, границу-то плохо охранять стали? – начал Никитин разговор с солдатами.
Ответом было молчание. Ни вздоха, ни несмелого шепота, ни движения. Цигарки уже дымили у всех курильщиков, а после слов генерала задымили еще гуще. Только некурящий сержант Нестеров осторожно кашлянул в кулак, отвел глаза, потом стал придирчиво осматривать солдатское снаряжение, желая предупредить даже самый пустяковый непорядок. Но все было заправлено крепко, добротно. Синеватым светом в вечерних лучах; поблескивали вороненые стволы карабинов. Нестеров гордился в душе, что именно его отделение обнаружило рацию, что к ним, а не к другим пришел генерал. Ведь генералы – не частые гости на их заставе.
– Все считали вашу заставу передовой, а что же на деле вышло? – продолжал Никитин. – На деле получилось, что вы пропустили лазутчиков на моторной лодке, с радиостанцией. Высадились они у вас под самым носом и ушли. Вот мы сидим здесь, курим, разговариваем, а вдруг где-нибудь на воздух взлетает завод или плотина, гибнет труд людей, а может быть, гибнут наши, советские люди... Как же так, братцы? Молчите? Позор ведь на всю округу. Из-за двух ротозеев приходится тратить теперь столько сил и средств. Упустишь врага – трудно его искать и ловить...
Бывают такие минуты – минуты крайнего напряжения, когда хочется не молчать, а громко крикнуть от боли душевной. Именно в таком напряжении находились сейчас солдаты. Всей заставе приходилось принимать позор за беспечность двух или трех человек. Никитин видел это по выражению солдатских лиц и знал, что они понимают все до конца. Он круто изменил речь и повернул течение своих мыслей в другое русло.
– Я ведь не хочу сказать, что все вы виноваты, – продолжал он глуховатым, спокойным голосом. – Вы много сделали, нашли рацию. Это уже большое дело. Сержант Нестеров, расскажите, как вы обнаружили радиостанцию?
– Слушаюсь! Я уже докладывал, что там был я не один. Рядовой Кудашев тоже участвовал.
– Расскажите все подробно, а другие пусть послушают, – попросил Никитин.
– Пришлось ползать чуть не на коленках. Сам капитан тоже вместе с нами рассматривал каждый камешек...
– Сколько же времени вам пришлось ползать? – поинтересовался Никитин.
– С самого того часу, как сюда прибыли. С самого утра. Вдоль берега шел я и мой напарник рядовой Кудашев. Другие обследовали скалы.
– Сразу же начали искать рацию?
– Имели такое предположение.
– Кто же первый выдвинул эту идею?
– Начальник заставы, он поставил задачу: произвести тщательный осмотр местности с миноискателем. Однако миноискатель пришлось оставить.
– Почему?
– Жужжит все время без толку. На берегу металла, осколков много. Капитан рассказывал, что тут сильные в Отечественную войну бои шли. Начали мы осматривать – каждый свое. Участок мне достался подходящий.
– В каком смысле? – перебил генерал.
– Камней разных много. Все пришлось переворотить. Сверху нависла скала, во время штормов камни с нее обсыпались, вот и образовались такие груды, на копешки похожие. Кроме того, когда наряды проходят, тоже обсыпают ногами, ну щебенка и течет по ложбинке, как по трубе... Вижу – одна кучка немного разворошена. В том месте наряды по берегу не ходили – там дальше обрыв, прохода нет. Осмотрел я эту копешку, заметил, что рядом с развороченным краем слишком аккуратно выложены камешки. И такими рядочками лежат, вроде как тут ребятишки играли и крестик на песке соорудили.
– А, может быть, тебе просто померещилось?
– Никак нет, товарищ генерал. Правда, сразу разглядеть было трудно. Камни разложены не часто, друг от дружки на расстоянии. Тут соображать надо, – увлеченно продолжал Нестеров. – Вы можете посмотреть. Мы оставили все, как было. Так приказал капитан. Раз, наверное, десять крутился я вокруг этого места и сначала ничего не заметил. Уйду и опять назад вернусь.
– Почему же так получалось? – допытывался Никитин.
– Сам не знаю. Еще раз проверяю и возвращаюсь. Как магнитом к этому месту притягивало. А потом, когда в последний раз подошел, пригляделся – и все мне открылось. Чую, что в точку угодил. Упал на колени и начал камни расшвыривать. Сбросил несколько, мелочь пошла, стал руками разгребать. Гляжу, ящик, рядом второй. Все стало ясно, аж у меня сердце захолонуло... Потом позвал капитана. Вот и все.
Генерал улыбнулся, приподнял с запотевшего лба фуражку. Сердце застучало радостными толчками. Чтобы успокоиться, он сунул руки в карман и, нащупав там несколько орехов, подумал: «Видно, стареть начинаю и сентиментальничать. Рановато еще в полсотню-то лет... А сержант – золотой парень. Что-то с ним надо сделать... Подойду и обниму крепко... Расцелуемся, как на свадьбе». Но Никитин отогнал эти мысли и тут же подумал снова: «А почему мы боимся проявить свои искренние человеческие чувства, зачем их сдерживаем? Мы бываем подчас щедры торжественным пустословием в поощрительном приказе, краснобайством и фразерством, сочиненным штабным писарем, а не видим живого человека, стыдимся по-отцовски обнять его, пожать ему крепко руку, а ведь это куда сердечней и лучше».
Думая так, генерал Никитин внимательно приглядывался к стоявшему рядом Нестерову. Он до глубины души был тронут его искренним, умным рассказом. Да мало ли он на границе видел таких парней с Севера, с Урала, из Сибири?
Никифор Владимирович вдруг выхватил руку из кармана и протянул Нестерову сухой, крепко сжатый костлявый кулак. Сержант ничего не понимал. Он стоял и недоуменно смотрел на руку Никитина.
– Да бери же! – нетерпеливо, но весело сказал генерал, пересыпая в ладонь сержанта каштановые орехи.
Это произошло быстро, и не все разобрались, что же произошло. Одним из первых заговорил Баландин, недавно переведенный в отделение Нестерова.
Когда генерал, пожелав солдатам успеха, ушел, он спросил шепотком:
– Чем же это, товарищ сержант, вас угостило начальство?
– Глядите-ка, да он орехов мне дал. – Нестеров разжал ладонь и показал.
– У-у! – разочарованно протянул Баландин. – А я-то думал. Может, награду какую... А то орешки, гы-гы... Их тут, этих орешков, хоть лопатой греби.
Слова Баландина, его хрипловатый смешок обожгли сердце Нестерова. Его рука с раскрытой ладонью так и осталась висеть в воздухе. Спохватившись, он медленно сжал пальцы в кулак и решительно шагнул к Баландину. Тот, заметив его сузившиеся глаза, попятился назад. Пробуя улыбнуться, в замешательстве спросил:
– Вы что, товарищ командир?
– Идите и становитесь в строй, быстро! – сдержав клокотавший в груди гнев, прошипел ему в лицо Нестеров.
Глава шестаяПлавно покачиваясь на поворотах, большая, синего цвета легковая машина шла по гладкому асфальту на средней скорости. За окном сквозь пышные кусты лавровишни, за строем высоких пирамидальных тополей в сумерках просвечивало спокойное море. Изредка с проходящего неподалеку от берега парохода падали на воду золотистые полосы электрического света. Сильные фары автомашины обливали двумя огненными лучами круто изгибающуюся ленту шоссе, словно нарочно выискивая притаившиеся у обочины белые платьица или светлые пиджаки. В этот летний вечер все дышало и жило той веселой жизнью морского курорта, от которого приятно кружится голова и хочется петь песни. Но Петру Пыжикову было не до песен. Генерал Никитин везет его в штаб комендатуры. Что с ним будет? Неизвестность тяжела и мучительна. Поглядывая на жилистый генеральский затылок и малиновый околыш фуражки, Петр хотел спросить, зачем его везут да еще в такой комфортабельной машине? Но он знал, что вопрос этот глупый, ненужный. Ясно одно: оформят материал – и в трибунал! Генерал Никитин обо всем уже расспросил, покачал головой и вежливо пригласил в машину, как будто бы старший лейтенант Пыжиков, совершивший преступление по службе, не мог приехать в комендатуру с каким-нибудь попутным грузовиком. Мягкое сиденье казалось сейчас Пыжикову хуже всякого деревянного кузова. Вспомнилась веселая, озорная Настя, которую не удалось проводить и которая, наверное, уже блаженствует в своих Дубовиках. «Может, больше никогда и не увижу ее?» – подумал Пыжиков, и эта мысль жгучей болью отозвалась в сердце. Стараясь избавиться от горьких раздумий, старший лейтенант попросил у генерала разрешения задать вопрос.
– Да! – коротко ответил Никитин усталым, безучастным голосом.
Это испугало Пыжикова, но в то же время придало ему смелости.
– Какое, товарищ генерал, по отношению ко мне, – четко спросил он, – вы намерены принять решение?
– Вы это о чем? – оторванный от своих мыслей, спросил Никитин.
– Я хотел бы знать...
– Что вы хотели бы знать?
– Я хотел бы знать, как со мной поступят...
Вместо ответа Никитин попросил шофера сбавить газ, ехать медленнее. Повернувшись к Пыжикову, генерал положил локоть на откидную спинку, в упор спросил:
– А вы уверены, что именно я должен принять какое-то решение о вас?
– Да, конечно.
– Ошибаетесь. Решение должен принять начальник отряда. Как он поступит и что с вами будет – я этого не знаю.
– Очевидно, отдаст под суд, – с трудом выговаривая слова, сказал Пыжиков.
– Возможно, – протяжно, в раздумье ответил Никитин, потирая ладонью скуластую щеку, и тут же твердо добавил: – Да, да... Наверное, будут судить.
– Это и ваше мнение, товарищ генерал? – стараясь сдержать в голосе дрожь, спросил Петр.
– Вы, молодой человек, слишком много хотите знать.
– Но прежде вы мне сказали, что сами не знаете, как поступит начальник отряда. Значит, теперь...
– Это значит, что вы стараетесь поймать меня на слове. Я сказал в другом смысле, в человеческом. Что с вами будет? Был советский офицер, пограничник – и нет его... А вот что станет с человеком – не знаю.
– Выходит, я уже конченый? – Петр расстегнул ворот гимнастерки.
Темнота сгущалась. С высоких гор быстро спускалась теплая южная ночь.
– Как офицер, да! – посматривая вперед на мелькавших за радиатором бабочек, ответил Никитин. – Ничего другого я вам сказать пока не могу. Мне только жаль, что я не встретил вас раньше, во время вашего бессмысленного кочевья с места на место.
– Что же тогда было бы, товарищ генерал? – тихо спросил Петр. Проскользнувшая в словах генерала нотка жалости чуть-чуть окрылила его. На минуту вздохнулось легче.
– Что было? Думаю, что никогда бы этого не случилось. Вы хотите знать почему? Я вам отвечу. Гонять недисциплинированного офицера, да еще с изъянцем в характере, с одного места на другое – бессмысленно и глупо. Вас надо было какому-нибудь строгому человеку держать около себя и ждать, пока не научитесь по земле ходить... А то часто нос расшибаете. Вот я имею привычку...
– Значит, я человек конченый? – снова переспросил Пыжиков.
– Вот видите, у меня одна привычка, а у вас другая. Вы перебиваете старших, не дослушивая их до конца.
– Виноват, товарищ генерал.
– Я, например, хороших солдат и офицеров держу при себе, но и самых плохих, самых последних разгильдяев тоже никому не отдаю. Почему? Потому что хорошие люди мне нужны самому, а сбывать плохих бесчестно. Мало того, что расписываешься в своей слабости, – наносишь вред товарищу по службе, вред общему делу, которому мы все служим. А вот с вами поступили именно таким образом. В вашем поступке, вернее в вашем преступлении, есть своя неумолимая логика. Есть свои причины.
– В эти дни я многое понял. Но я не понимаю одного. Извините, товарищ генерал, может быть, я какой-нибудь сумбур скажу, но от сердца... Не понимаю, зачем меня держали в войсках? Я несколько раз подавал рапорты, хотел демобилизоваться, поступить в институт, а мне отказывали и давали нагоняй... Правильно ли это? Военная служба не по мне. В этих условиях я испытываю подавление своей личности... Простите, что я сказал несколько резко, – низко опуская голову, закончил Пыжиков.
– Встречал таких... Мозг вроде здоровый, а философия гнилая, с этаким скверным анархистским душком. «Подавление личности»... Слова-то какие научились завертывать. А почетный долг гражданина, служение Родине? Забыли? По-вашему выходит, что об этом должны помнить только сержанты Нестеровы и солдаты Кудашевы? Может быть, вам, окончившему два училища, прочитать еще курс политической грамоты? А вы забыли, что была и гражданская война и Великая Отечественная?.. Да как вам не стыдно говорить мне такие слова? И еще спрашиваете меня, как я с вами поступлю...
Никитин замолчал и отвернулся к окну. На машину наплывал сверкающий огнями город. На шоссе стало светлее и оживленнее. Пыжиков видел насупившееся лицо генерала и с волнением ждал самого главного. Он решился на все – будь что будет. Его интересовало, как поступит с ним этот суровый и, видимо, очень справедливый человек.
– Вы, товарищ генерал, не закончили своей мысли, – напряженно, с упорной настойчивостью проговорил Пыжиков.
– Поступят с вами по справедливости. Что заслужили, то и получите, – сухо ответил Никитин. – Но только скажу вам как командир и пожилой человек: вы в неоплатном долгу у Родины и своего народа.
Генерал, взглянув на шофера, попросил остановить машину. Шофер затормозил и притерся к обочине. С удивлением посматривая на генерала, он хотел что-то спросить, но Никитин его опередил:
– Довезите старшего лейтенанта до комендатуры и поезжайте в гараж.
– А вы, товарищ генерал? – спросил шофер.
– Пройдусь пешком. На курортников посмотрю, зайду на контрольно-пропускной пункт. Мне торопиться некуда. А вот товарищу старшему лейтенанту нужно спешить. Его ждет начальник штаба отряда. Пусть доложит, подскажет, как искать скрывшихся нарушителей...
Откинувшись на сиденье, Пыжиков растерянно молчал.
